Она сидела на табурете, подобрав под себя ноги. Губы опустились в коричневую воду – кофе. Женщина ощущала во рту сладковатый вкус напитка. Из-за чашки выглядывал кончик носа и глаза. Огромные черные глаза, обведенные тонкими стрелками, которые, казалось, доходили до висков. Создавалось впечатление, что они удлиняли глаза и делили лицо горизонтальной полосой на две неравные части. Небольшая полукруглая фарфоровая чашка утопала в белых руках. Над этим всем нависали длинные черно-коричневые спутанные волосы.
Звон бьющегося фарфора. С силой брошенная ею чашка, ударилась о стену и разлетелась на десятки осколков, похожих на льдинки. Брызги кофе были нервно разбросаны по полу. В одном месте, капли кофе расплывались в луже мутнеющей крови. Она почувствовала соленый вкус во рту. На колено в клетчатых брюках упала капелька крови. Женщина прокусила себе губу, глядя на тело мужа, лежащее на полу. Вокруг его головы расплывалось алое пятно.
«Дочка вернется со школы, а я не приготовила ей обед. Он не дал мне ничего сделать. Моя девочка будет голодной. Я плохая, никудышная мать. Интересно, а сколько мне за него дадут? Восемь лет или десять? Я не буду ничего скрывать. Расскажу все как есть…
Даже если бы можно было отмотать пленку обратно, я все равно сделала бы так же. Я устала с появлением каждого нового синяка, лгать дочери, что ударилась. Да она, верно, и сама обо всем догадывалась. Он бил меня за малейшую провинность. За то, что еда была горячее или прохладнее чем ему хотелось, за то, что я не туда переложила его записную книжку, когда вытирала пыль. А иногда он бил меня просто так. Через некоторое время он мог переключиться и на дочь. Я не хотела бы втягивать ее в этот ад…
Не хотела втягивать ее в этот ад. Бежать мне было некуда. Я детдомовская. Родственников нет, друзей тоже. Работа-дом – это вся моя жизнь. В тот день он пришел домой, и как ему показалось, я не слишком быстро открыла ему входную дверь. Резко пахло спиртным. Муж пил редко, но метко. С порога он начал кричать на меня и бить. Я пятилась на кухню. Пьяным, он не твердо держался на ногах, и когда он припер меня к стене, я с силой толкнула его. Падая, он ударился головой об угол стола. Раздался характерный глухой стук, и он упал на пол. Я впала в оцепенение. Дальше я мало что помню. Последнее: я сидела на табурете и смотрела на осколки фарфоровой чашки и на расплывающиеся в крови пятна кофе»
Она сидела на койке, в синей робе, учительница младших классов, подобрав ноги под себя. Руки ее держали жестяную кружку с чаем, большие черные глаза теперь не были обведены стрелками, а волосы были аккуратно убраны под косынку. Сокамерницы сидели рядом и слушали с понимающими выражениями лиц. У многих из них была подобная история за плечами.
В комнате, в темноте, на кровати лежала одиннадцатилетняя девочка. В детдоме уже давно объявили отбой и все дети спали. В полной тишине, сквозь щель в дверном проеме проникал свет, из коридора доносились приглушенный смех и голоса воспитательниц, которые неподалеку курили у окна. Девочка держала в одной руке маленькую фотографию мамы, а в другой осколочек фарфоровой чашки, эти два предмета она тайком взяла с собой в детдом. Зажав покрепче в руках свои сокровища, девочка закрыла глаза. Быть может сегодня, ей приснится мама. Засыпая, где-то далеко она слышала смех воспитательниц.
Женщина засыпая, думала о дочери. Сквозь маленькое окошко в камеру просачивался лунный свет. На посту лаяли овчарки, откуда-то доносились голоса охранников. Она сжимала в руке маленький осколок фарфора, тайно пронесенный ею с собой. Увидятся ли мать и дочь когда-нибудь снова?
На улице валил густой стеной снег, укрывая все вокруг белым одеялом. Накрывал снег не только физические предметы, он прятал под собой время. Стирал воспоминания.