10. Петр и его мечты об идеальном государстве
Итак, Петр, исходя из своих утопических представлений об идеальном государстве, управляемом правильными, «регулярными» законами, создал гипертрофированную модель общества, где каждый шаг российского подданного был регламентирован невообразимым, все умножающимся количеством параграфов и постановлений. При том, что подлинного права в классическом понимании равенства всех членов общества перед законом в России не было и быть не могло, коль скоро воля Самодержца абсолютна и священна, и всякая его самая нелепая блажь, направленная на благо Родины (в его понимании), воспринималась подданными, как приказ к неукоснительному выполнению, и, собственно, и была источником всех законов. Ведь, как известно, закон исчезает тогда, когда появляется кто-то, кто стоит над ним.
Все в «регулярном» Петровском государстве было гипертрофированно и часто поставлено с ног на голову. Так почему, например, сначала появлялся царский указ о цехах и гильдиях, а потом под него подгонялись и создавались соответствующие группы торговых и ремесленных сословий? Т.е. объединение по цехам и гильдиям, призванное рождаться из самого вида их деятельности, призванное обличить труд работников, как это было в Европе, в России делалось насильно, подгоняясь под уже спущенные сверху царские указы. Т.е. только затрудняло, и мало того, делало практически невозможной нормальную деятельность купцов и ремесленников, т.е. в соответствии со здравым смыслом, фактически неосуществимой.
Вот основные группы населения, сложившиеся при Пере, и просуществовавшие еще 200 лет, после его смерти:
1. Крепостные - государственные и помещичьи - самый массовый слой населения.
2. Армия, в невоенное время - трудовая армия, термин, придуманный Петром, не желавшим расформировывать полки после окончания войны со шведами. Позднее это понятие с успехом воплотил в жизнь, и в гораздо больших масштабах, Сталин на стройках социализма. Итак, 2-ое - армия, стоящая на вечном постое у крепостных, у которых помимо барщины, оброка, различных общественно полезных и строительных работ, при Петре появилась еще и постойная повинность, т.е. обязанность кормить и обеспечивать жильем военных, вернувшихся из Северного похода, которым Петр к тому же передал полицейские функции сбора налогов, надзора за порядком и профилактики побегов крепостных.
3. Узкая прослойка потомственных дворян, которая, впрочем, при Петре, в отличие от будущей либеральной Екатерининской эпохи, должна была поголовно служить и служить до самой смерти. Неявка на парад в Петровское время вполне могла служить причиной лишения имущества и всех прав состояния.
4. Церковнослужители, находящиеся под наблюдением коллегиального органа управления церкви - синода, возглавляемого обер-прокурором, лицом светским, - которые усилиями Петра были превращены в закрытую касту. Они превратились в закрытый родовой клан, т.к. при Петре был введен, во-первых, запрет на пострижение в монахи, и, во-вторых, стал невозможен прием в низшие церковные чины, из которых впоследствии формировался весь священнический чин. Все низшие церковные чины были положены в тягло, и отныне принять сан мог только сын священника, т.к. священники оставались свободными сословиями. Все это отдаляло церковь от народа, превращая ее в закрытый клан, куда не было хода постороннему со стороны.
5. Все умножающийся класс полицейских фискалов и бюрократии, испытавшими, начиная с эпохи Петра, самый бурный рост. «Полиция - душа общества», - этот лозунг был наиболее близок сердцу Петра, не доверявшему ни Патриарху, ни церкви. Все надежды на соблюдение порядка и исправление нравов в своем регулярном государстве он возлагал на полицейских и чиновников - плоть от плоти и кровь от крови его «правильной» госмашины, где каждый житель есть винтик в ее гигантском механизме, где каждое колесико и шестеренка цепляются друг за друга, в методическом порядке, обеспечивая благоденствие всей империи в целом и каждого ее жителя в частности.
6. Незначительная прослойка посадских купцов и ремесленников, разделенных Петром на цеха и гильдии, формально ведущих свободную торговую деятельность, но так же, как и крепостные, приписанных к своему посаду, и не могущими оставить ни своего цеха, ни рода занятий.
Уподобим ее пробивающейся в незначительном количестве траве между землей, к которой были прикованы крепостные, т.е. львиная часть Петровской Империи, и ботфортами Самодержавия.
7. Часть крепостных была превращена Петром в род индустриальных солдат, ибо при нем была принята практика отписывать целые деревни заводам, где крепостные, жившие при фабрике, работали бесплатно, но не в поле, а у ткацкого станка или мартеновской печи.
Спрашивается, сколько может простоять страна, где все ее устройство подчинено воле одного человека, от каприза которого в ней зависит все - от хижины до дворца? Поляризация русского общества продолжалась, берега расходились, время от времени пуская молнии народных восстаний, одно из которых - под предводительством Емельяна Пугачева (ставшего продолжением другого народного бунта под предводительством Стеньки Разина), - оказалось предвестницей будущих гигантских потрясений России в ХХ веке, опрокинувших ее и отбросивших к временам язычества.
Воздух XVIII века, в сравнении с веком нынешним и минувшим, был более ядрен и здоров для русского общества. Все-таки 200 лет назад было несравненно меньше гнили и плесени в русской жизни, нежели ныне. Уж разбойник, так разбойник, ему и в голову не приходило прикрываться лозунгами гуманизма, как ныне. Ведь сейчас, чтоб дорваться до кормушки государственного пирога, нужно рядиться в одежды политкорректности. Ну, а уж коли был святой, то и святой. Их имена, просиявшие на Руси за все 10 веков ее Христианской истории, известны, чтимы народом, и светят, подобно драгоценным духовным светильникам, не давая русскому народу окончательно оскотоподобиться и вовсе сгинуть с мировой арены, подобно вымершим неандертальцам, мамонтам и динозаврам.
Так вот, в XVIII веке даже в разбойниках чувствовалась дюжесть их натуры: разум и сила их разбойничьего духа. На вопрос генерала, арестовавшего Пугачева:
- «Как же ты посмел, сукин сын, выдавать себя за потомка царских кровей», последовал спокойный ответ: «Богу было угодно наказать Россию в лице моего окаянства». В самом деле, Пугачев имел не меньше прав занять престол, чем правившая на тот момент Екатерина II, названная по какому-то нелепому недоразумению, Великой. Как может считаться великой женщина, убившая руками своих фаворитов - братьев Орловых - своего мужа и сославшая сына, законного наследника, в ссылку? Она зорко следила за всеми, кто мог оспорить ее права самозванки на узурпированный ею Российский престол. История княжны Таракановой и сына Анны Леопольдовны царевича Антона, сгноенного и, в конце концов, убитого в тюрьме, тому подтверждение.
Огромной концентрацией власти в одних руках, созданной путем революционных Петровских преобразований, включавших в себя устранение Патриарха, и боярской думы, а также создание новых коллегий, Синода и реформированного Сената, полностью подконтрольных Самодержцу, делали царские волеизъявления абсолютными. Петр видел в этом единственный эффективный инструмент проведения реформ. Но благодаря его указу о престолонаследии, на протяжении всего XVIII века этой гигантской властью пользовались случайные люди. А его элитные полки Преображенский, Семеновский и др., которые он создавал, как альтернативу стрельцам царевны Софьи, которых презрительно именовал «янычарами», превратились именно в орудие дворцовых переворотов, т.е. пришли именно к тому, с чем Петр боролся. Если при Александре I гвардия пользовалась относительной свободой, и в казармах пили шампанское и читали запрещенную литературу – труды Адама Смита и Бенджамена Констана, то при ужесточении дисциплины при Николае I гвардейские казармы стали рассадником извращений. Известен случай, когда великий Константин Павлович и компания его пьяных собутыльников изнасиловали даму, зашедшую в его половину дворца из половины Марии Федоровны. Дама скончалась.
Именно благодаря гвардейским полкам к власти пришли самозванки Елизавета и позднее – Екатерина. Круг авторитаризма замкнулся. Диктатор, идущий к справедливости, в его понимании слова, путем тирании, приходит к неизбежному деспотизму личной власти. Только личной и ничьей больше. И правильные, регулярные законы здесь не причем, как Петр ни тешил себя этими детскими химерами, быть может, живущими в нем до конца его дней. Строительство абсолютной власти путем невиданных по размаху реформ, имеющее целью воспользоваться этой властью, как инструментом для дальнейших реформ, породило парадокс: абсолютная власть оказалась не имеющей ничего общего с благом для самой страны, ее целью, как и созданных Петром коллегий, стало упрочение положения самой себя. Столь огромная власть стала почвой для бесконечных дворцовых переворотов, где за главный куш в игре готовы рискнуть жизнью десятки горячих голов, преследующих лишь личные интересы, далекие и от интересов страны, и от чего бы то ни было другого. Тут-то и вскрывается абсурдность утопической идеи строительства Петром идеального государства, где «полиция душа общества»: реформы ради создания абсолютизма, как инструмента в строительстве реформ, превратило сам абсолютизм в голубую фишку на зеленом сукне Российской политики XVIII века (оставляя его таковой и по сей день), где сделавшему на нее ставку и проигравшему игроку достается смерть. А, повторим, химеры, из которых Петр исходил, предпринимая все свои реформы, уподоблявших всех жителей его империи муравьям, несущим каждый свой кирпичик в здание Российской государственности, были преданы забвению вместе с его идеями «правильности» и «регулярства». Потому что это было его личные убеждения, а, следовательно, и не имеющие больше ни к кому, кроме него, никакого отношения. Огромные усилия, которые вздыбленная Петром страна затратила на обеспечение его военных побед, и еще более тяжким бременем легшего на народ государственного строительства, как оказалось, были предприняты лишь для того, чтобы обеспечить будущий бездумный, блестящий век Елизаветинской и Екатерининской эпох, давших плодородную пищу для фаворитизма, казнокрадства и общего разврата двора, и близких ему дворянских фамилий, разведших их с остальными сословиями страны уже к началу правления Павла настолько, что они казались остальным русским уже не иностранцами, а даже каким-то инопланетянами - столь диковинно их жизнь, вследствие всех катаклизмов Петровской и постпетровской государственной политики, отличалась от жизни других слоев населения, как-то связанных с добыванием хлеба насущного. В эпоху победы над Наполеоном, когда патриотический порыв охватил все слои населения, члены знатных фамилий учили русский язык, как иностранный.
Рыба гниет с головы, гласит пословица. Начавшись от дворов Елизаветы и Екатерины, в духовном спертом воздухе, в изолированности церкви от общества, оно за 100 с небольшим лет достигло и низших слоев общества, подвигнув исторического труженика, хлебопашца - русского мужика - на бунт, после чего от старой России, конечно уже мало, что могло остаться. Коль корневище дерева пришло в негодность, само дерево стоять не может. Да, от старой России мало, что осталось, т.е. от того, что хоть как-то было связанно с преданием старины: царь-батюшка, народные обычаи и традиции, память поколений, богобоязненность. Но вот бунтарский Петровский дух, собственно, и погубивший ее, несомненно, живет, переведя все ипостаси русской жизни в соответствие со своей природой, так сказать, доведя предпринятые Петром реформы до окончательной, их логически завершенной формы. Крестьянская община трансформировалась в колхоз, смирение русского мужика - в заносчивость, самодержец превратился в председателя политбюро, а богобоязненность - в верность заветам Ильича. И негде стало русскому человеку преклонить колени, не перед кем выплакать слезы в печали о земле русской. Ожесточился народ: бывших барей вывели в расход, - из тех, кто не успел уехать за границу, - усадьбы спалили, или превратили в коммуны и через несколько лет оставили в полностью разоренном состоянии. Но и власть быстро установилась соответствующая русскому бунтарскому духу: крестьян загнали в колхозы, не желающих поставили к стенке, пытавшихся быть по-старому хозяевами нарекли кулаками и выслали в дальние земли, где они вместе с семьями и сгинули, и установился на земле, вполне в духе Петровских государственных реформ, пьяный оскал деревенского нувориша Ивана - перекати поле, родства не помнящего, не хозяина и не работника, с которого и взять-то уж нечего, потому что и так все у него отнято. К сожалению (а может, и к счастью) алкоголики потомства не оставляют и целые деревни вымерли, как после татарского нашествия, после Сталинских реформ, история поставила знак равенства между 2-мя этими явлениями русской истории.
В самом деле, в допетровской Руси отношения народа и власти можно было условно описать следующей формулой: Самодержавие + Православие + Народность. Но при Петре, и особенно - уже после него - 2-ое и 3-е слагаемые претерпели значительные изменения. Патриаршество Петр отменил, поставив во главу Церкви священный синод. т.е. роль Церкви в контексте предпринятых им реформ отошла на второй план, на 1-ый вышло Самодержавие. Слово народность тоже постепенно утратило значение, ибо, весь народ до последнего калеки был приписан куда-нибудь: или положен в оклад и приписан или к помещику, или к посаду, или, на худой конец, к богадельне. Вообще, вольный человек считался по Петровскому законодательству преступником. Начиная с Петра, 3-е слагаемое в вышеуказанной формуле – самодержавие - проступило, как главный смысл русского существования. Петр, таким образом, подмял в этой формуле под себя два других слагаемых, вследствие чего стал выступать как единый в 3-х лицах. Конечно, он не мог олицетворять собой весь народ, но он привязал его к себе могучей цепью, заковав в оковы рабства, лишив возможности выступать на общественной арене, как сколько-нибудь самостоятельная сила. Т.е., по сути, общественная формула, формировавшая лицо отношений государства, народа и власти, в том виде, как она проявляла себя до Петра, перестала существовать. А через 200 лет, как закономерный итог удаления из формулы первых 2-х слагаемых из нее исчезло и 3-е, - собственно, самодержавие. Потому что начать разрушать легко, а остановиться потом очень трудно. В самом деле! Если формула неверна (а Петр именно своей политикой ее поставил под сомнение), и православие и народность должны идти лишь в фарватере государевой политики, почему тогда должна быть верна 2-ая часть - самодержавие? Итак, самодержавие отменили, Православие 200 лет держали в загоне, всячески размывая в сознании народа ее духовный авторитет (и в этом, несомненно «большая» заслуга русской прогрессивной интеллигенции), но народ-то остался (чем и показал, собственно, кто в этой формуле главный). Но в его сознании не было и начатков демократической традиции, т.е. он не смог бы в демократии существовать, т.к. для него это значило бы жить противоестественно для себя. Весь русский обычай, вся история восстает против этого. Значит и Россия, в сущности, из этого народа состоящая, и не могла пойти после февральской революции 17-ого года никаким другим путем, кроме диктатуры, следствием чего явился приход на историческую сцену из политического небытия Ленина, а затем - сменившего его на посту главного диктатора Сталина.
Можно было сказать русским людям:
- Да, царя и Православие отменили, но вы же не можете существовать без того и другого, как рыба без плавников, как лев без лап, как птица без крыльев.
И большевики предложили:
- Вот вам мощи в Мавзолее на Красной площади взамен Православия, а вот вам Сталин заместо Царя. Ну, а вы теперь не народ, а рабочий класс в нерушимом союзе с трудовым крестьянством. Все во имя народа! Дайте только дух перевести, укрепиться у власти, а уж там мы вас в такой бараний рог завяжем, что забудете где у кого из какого места какое равенство растет. А пока, конечно, посидите, попируйте за революционным столом, пожгите усадьбы, да поиграйте в самоуправление, потешьте до поры, до времени свои... тщеславия.
Такие (или примерно такие) слова сказала История устами партии деревне перед почти полным ее уничтожением.
Вряд ли Петр понимал, что, отменяя Православие, точнее отодвигая его на 2-ые и 3-и роли в жизни страны, он пилит сук, на котором сидит даже не он сам, а его потомки, сама Россия, о благе которой он денно и нощно пекся. Ведь, пошатнув один духовный столп общества, неизменно раскачиваешь и все остальные, и, опираясь лишь на один институт власти, в котором видишь архимедов рычаг и метод решения всех проблем в жизни, на который, единственно, и уповаешь, при слабом распорядителе можешь потерять все. Что, собственно, и произошло 200 лет спустя. Петр был перерожден сознанием собственной значимости, а, следовательно, и всего, что он делает (ибо считал себя мерилом всех вещей, как, впрочем, и все мы), и это ставило непреодолимый забор между ним и будущим России, чьим строителем и главным стратегом сам себя считал.
Почему 800 лет назад Русь завоевали татары? Потому что каждый удельный князек был сам себе царь-государь, а принцип «разделяй и властвуй» работал во все времена. Вот и раздавались в разное время голоса, начиная от «Слова о полку Игореве», призывающие к объединению Руси, к укреплению центральной власти, без которой при исконной жажде каждого русского себя показать, не подняться Руси с колен. Были у Руси и лидеры, способствующие объединению земель: Иван Калита, Александр Невский, Дмитрий Донской - эти имена, не померкли с веками и свято чтятся Российской историей, но это были прежде всего богобоязненные лидеры, всегда могущие сказать перед иконой: «Да будет воля Твоя!». Они-то понимали (во всяком случае, так можно вывести из христианской доктрины), что чего Бог не захочет, того на земле и не будет, в отличие от более поздних правителей: Ивана Грозного и, конечно же, Петра I, обожествлявших собственную волю, коль скоро они помазанники Божии. Их лидерство, т.е. абсолютизм, явились карикатурой на властителей древности, которые видели в церкви прежде всего средство спасения души, имеющее равное значение и для правителя, и для раба, и которым просто не приходило в голову рассматривать ее лишь, как инструмент держать невежественную толпу в подчинении. Инструмент, над которым, оказывается, начиная с эпохи возрождения на Западе, давно уже смеется все просвещенное человечество. Да, власть самодержца на Руси всегда была огромна, так сложилось исторически, ибо жизнь России на протяжении многих веков - это жизнь осажденной крепости. Только так, объединив все усилия, подчиняясь одному организующему началу, можно было сопротивляться наступлению врага. Но власть эта сопровождалась и ответственностью светского лидера, делящего власть с лидером духовным, за возложенное на него дело сохранения и преумножения русских земель, и огромная пропасть между православным Самодержцем, принимающим корону из рук Патриарха, и самовлюбленным честолюбцем, венчающим ею себя сам, для удовлетворения нужд своей патологически развращенной, невротической натуры. Почти такая же, как между хирургом, берущим скальпель, чтобы сделать операцию больному, и обезьяной, схватившей бритву и прыгающей с ней по комнате.
В России с ее гигантской протяженностью тысячелетия и создавалась авторитарная власть, чтоб прижать к ногтю всех удельных князьков, из которых каждый был горазд всей страной управлять, без этого Россия просто распалась бы на десятки удельных княжеств. После 1991 года, когда распался СССР, ситуация в стране наглядно продемонстрировала, во что могла бы превратиться Россия без авторитарной власти. Любые реформы и законы не работали, вернее, работали, но как-то уж очень избирательно, не распространяясь на высших чиновников, олигархов и бандитов. А почему не работали? Да потому, что страна-то протяженная - 8 часовых поясов, и каждый современный князек - губернатор - сам себе царь. У него свои виды на область - он к центру не суется, и центр к нему не суйся! Конечно, и при царе-Батюшке, каждый генерал-губернатор, пользующий свою вверенную ему область, чувствовал себя вольготно, фактически, как феодал в своей вотчине, но все-таки над ним висел дамоклов меч верховной власти, который в случае крайних злоупотреблений мог опуститься на голову зарвавшегося начальника. Вот как описывает А.Герцен отставку Тюфяева – Вятского губернатора, под началом которого он был, находясь в ссылке. Произошло это после приезда наследника, будущего Александра II:
«Дней за пять до приезда наследника в Орлов городничий писал Тюфяеву, что вдова, у которой пол сломали, шумит и что купец такой-то, богатый и знаемый в городе человек, похваляется, что все наследнику скажет. Тюфяев насчет его распорядился очень умно: он велел городничему заподозрить его сумасшедшим (пример Петровского ему понравился) и представить для свидетельства в Вятку; пока бы дело длилось, наследник уехал бы из Вятской губернии, тем дело и кончилось бы. Городничий все исполнил: купец был в вятской больнице.
Наконец, наследник приехал. Сухо поклонился Тюфяеву, не пригласил его и тотчас послал доктора Енохина свидетельствовать арестованного купца. Все ему было известно. Орловская вдова свою просьбу подала, другие купцы и мещане рассказали все, что делалось. Тюфяев еще на два градуса перекосился. Дело было нехорошо. Городничий прямо сказал, что он на все имел письменные приказания от губернатора.
Доктор Енохин уверял, что купец совершенно здоров. Тюфяев был потерян».
«Тюфяев, после отъезда наследника, приготовлялся, с стесненным сердцем променять пашалык на сенаторские кресла - но вышло хуже.
Недели через три почта привезла из 'Петербурга бумаги на имя "управляющего губернией". В канцелярии все переполошилось. Регистратор губернского правления прибежал сказать, что у них получен указ. Правитель дел бросился к Тюфяеву, Тюфяев сказался больным и не поехал в присутствие.
Через час мы узнали, он был отставлен». (Былое и думы», ч.II, (Тюрьма и ссылка).
В отсутствии же верховного дамоклова меча, России остается только разношерстная вольница, очень хорошо и выпукло описанная в «Окаянных днях» А. Бунина глазами очевидца. Конечно, каждый чин в России, имеющий под своим началом десяток-другой подчиненных, моделирует в миниатюре имперское устройство со всеми его особенностями, но в размерах микроскопических, по сравнению с масштабами Империи, как в капле воды отражается океан. Империю можно, таким образом, представить в виде бесчисленного количества кругов, все более уменьшающегося радиуса, но имеющих единый центр. Стенки круга герметичны и содержание больших кругов не проникает в меньшие, так же, как и те, в свою очередь, ограниченны стенками заключенных в них сфер меньшего диаметра. Структура строения империи, таким образом, аморфна, соподчиненные структуры не сочленяются - каждое министерство и ведомство блюдет свой интерес, работает, в первую очередь, на себя. Происходящее в реальной жизни их интересует в наименьшей степени. Главное для них – расширить как можно больше штат, выбить из казны наибольшие финансы, а в конце года отчитаться в их освоении с тем, чтобы в следующем выбить еще больше. Это Петр и называл, очевидно, для себя идеально отлаженной, умной государственной машиной. Жаль только, что заблуждения одного человека, имевшие место 300 лет назад, продолжают, однако, задавать тон и даже определять весь спектр отношений простого человека и власти.
Авторитарный правитель, получив во владение такие пространства, которые объемлет русская земля, не может действовать самостоятельно, не согласуя свои действия с Христовыми заповедями, ибо такие дары не даются просто так, но лишь, чтобы приумножить и обогатить. И конечно, те, кто призывает к демократии в России, мечтает о ее развале, т.е. всего-навсего о своем куске пирога.