Часть 2
Русская оккупация
Глава 1
Освободители
Красная армия вошла в Шопрон в ночь Пасхального воскресенья 1945 года. Как раз перед этим мэр собрал совещание на тему, как подготовить достойную встречу нашим «освободителям». Епископ Секешфехервара, его брат и я были приглашены на эту встречу. Меня попросили, как одного из освобожденных узников, произнести приветственную речь, но я ответил, что благодарность за освобождение должен выразить кто-нибудь из жителей Шопрона и, кроме того, я не освобожден, а лишь брошен на произвол судьбы убежавшими полицейскими. В итоге мы не пошли на прием и не покинули здания монастыря.
В течение последующих нескольких дней я наблюдал из окна за сценами насилия и мародерства. Солдаты ставили мужчин к стене, вытаскивали женщин из укрытий, а затем ретировались с вином, съестными припасами, семейными реликвиями и другими ценностями. Офицеры старались не вмешиваться, явно из-за того, что они хотели унизить венгерский народ, который, под давлением нацистов, вынужден был сражаться против Красной армии. По-видимому, в задачу входило показать венграм, кто выиграл войну. Окрестные места рядом с Шопроном подверглись той же участи, по мере того как мародерствующие войска заполонили их.
Под моим окном пьяные солдаты делили свои трофеи. Естественно, никто из солдат не нашел именно того, что он хотел или в чем нуждался, поэтому они начали ссориться: послышались угрозы, раздалось лязганье затворов автоматов, затем прозвучали и выстрелы. Страсть к частной собственности сотрясала основы коммунистического коллективизма. Двое убитых и изрядное количество раненых стали жертвами спора. Наконец, появились трезвые солдаты и увели с собой своих скандаливших собратьев, трофеи и раненых. Трупы остались лежать у обочины.
Вскоре после прихода Красной армии появились венгерские коммунисты. Их плакаты провозглашали аграрную реформу в качестве первого пункта их программы. Они велеречиво обещали, что в Венгрии больше не будет бедных. Пропагандистские материалы были привезены на русских армейских грузовиках.
Я всегда сожалел, что земельная реформа не была своевременно осуществлена в Венгрии – еще до Первой мировой войны. Если бы мы это сделали тогда, было бы не так легко в 1920 отдать венгерские земли чехам, румынам и сербам под предлогом, что речь идет только о больших латифундиях. Что же касается данной реформы, то она, будучи навязана врагом и его марионетками, явно обслуживала только интересы коммунистической партии и оккупационной власти.
Глава 2
Возвращение домой
Пока я находился в заключении, случилось многое из того, чего я опасался. Города и села были разрушены, транспорт вышел из строя, перестала работать почта и телефонная связь. Я вынужден был восстановить контакт с моей епископской кафедрой, послав туда доверенного человека, что было небезопасно, учитывая непредсказуемость русских. Наконец, 20 апреля 1945 года, мне удалось воспользоваться первым шансом уехать из Шопрона в товарном составе, отправлявшемся с местного железнодорожного вокзала. Шопронские железнодорожники предупреждали нас, священников, об опасности такого путешествия: они опасались, что русские вытащат нас из вагонов и арестуют. Тем не менее мы решили рискнуть. Через несколько часов мы достигли Папы, ближайшего города, относившегося к моей епархии. Я расспросил о судьбе моих священников и паствы и услышал страшные рассказы. Я упомяну только одну деталь: после прихода русских примерно одна тысяча женщин и девушек были госпитализированы: у восьмисот из них был диагностирован сифилис. Многие женщины в те дни покончили с собой, некоторые сошли с ума.
Теперь мы попытались найти автомобиль. Мэр города – его звали Дежё Шуйок – передал мне, что командующий русским гарнизоном с удовольствием предоставит автомобиль в распоряжение Веспремского епископа, который был только что освобожден из нацистской тюрьмы. Мне стоило лишь попросить его об этом. Я ответил на это предложение: "После всего, что было здесь учинено над нашими женами и дочерьми, епископу стыдно было бы просить командующего об автомобиле".
Наконец, нам удалось раздобыть фургон и лошадей. Хозяин волновался по поводу своих животных, но все же решился и запряг их, чтобы «помочь епископу». Я успокоил его, сказав, что ему достаточно лишь довезти меня до Фаркашдьепи, где я мог взять у епархиального лесничего моих собственных лошадей. Однако, прибыв в Фаркашдьепи, мы узнали, что «освободители» также освободили лесничего от обязанности заботиться о моих лошадях. Его жена угостила нас жидким фасолевым супом в их доме, который был ограблен дочиста, и мы отправились дальше в Херенд, где мы переночевали в доме приходского священника. Наутро он сказал мне, что я спал в той же кровати, что и командующий русской армии маршал Толбухин.
Когда я прибыл в Веспрем, там как раз проходила еженедельная ярмарка. Высокий мужчина нес на плечах ягненка – как Добрый Пастырь. Некоторые женщины спрашивали его, почему он несет ягненка, разве тот не может идти сам? Я остановился на минуту, наблюдая за этой сценой, и ответил за мужчину: «Может быть, он несет его на руках, чтобы у него не отняли и этого ягненка, как и прочих». Стоявшие рядом люди расхохотались; затем они посмотрели на меня с удивлением и вдруг поняли, что я их епископ, вернувшийся из тюрьмы.
Город был в неописуемом состоянии. В соборе успели побывать женщины-военнослужащие, и он был обобран до нитки. Они забрали облачения и алтарные покровы на материал для платьев. Как и дома горожан, церковные здания и епископский дворец подверглись грабежу и разорению. Мы даже обнаружили там разрубленные части человеческих тел. Кладовая была пуста, а я ослабел от голода. Поэтому я поступил наиболее естественным в моей ситуации образом: я вернулся домой к матери. Она помогла мне хоть как-то окрепнуть, а также снабдила меня продуктами. Она была в состоянии это сделать, так как мое родное село меньше пострадало, чем другие места. Войска прошли сквозь него сравнительно быстро; это было редкое и счастливое исключение посреди красных и коричневых бурь.
Радости общения с матерью суждено было быть краткой. Несчастья в моей епархии скоро позвали меня назад. В повозке, запряженной одной-единственной лошадью, которой правил мой верный священник Саболч Сабадхедьи, я пересек графство Шомодь от озера Балатон до реки Дравы. Повсюду я встречал напуганных людей, разоренные и сожженные дома, покинутые приходские церкви. Девять священников графства были среди гражданских жертв войны. В деревне Исказ русские ворвались в церковь, надели на себя священнические облачения, в таком виде сели на лошадей и устроили шутовской парад. Молодой священник из соседнего села попытался протестовать и был застрелен на месте. Жена нотариуса, предварительно изнасилованная семнадцатью солдатами, была убита вместе со своим сыном, который начал громко кричать при виде этих ужасающих преступлений. Мужа, который пытался защитить свою жену, арестовали как «военного преступника», ибо он оказал сопротивление Красной армии. Повсюду во время моего путешествия я слышал подобные истории: везде происходили убийства и изнасилования женщин. Не щадили ни детей, ни стариков.
Когда в мае 1945 года окончилась война, епископы двенадцати венгерских епархий могли сообщить лишь об услышанных ими рассказах о творившихся ужасах и кровавом насилии. Сотни тысяч людей оказались без крова и либо бродили по стране, либо были, подобно скоту, увезены на восток. В одной из деревень графства Шомодь я спросил пожилого батрака: «Ну что, дедушка, тебя тоже освободили?». Он ответил: «Да, меня освободили от моей шляпы и моих ботинок».
Глава 3
Епископский съезд, май 1945
В течение последнего года войны не состоялось ни одного епископского съезда. Контакт между епископами осуществлялся посредством гонцов. Теперь наступил долгожданный конец войны, но повсюду люди были больше, чем когда-либо, удручены несчастьями и страданиями. В мае 1945 нам, наконец, сделалось возможным обрисовать некую картину состояния Католической Церкви в Венгрии. Редко бывало в истории, чтобы Церковь в нашей родной стране так сильно истекала кровью от столь многих и столь тяжелых ран, как в те дни после окончания Второй мировой войны.
Апостольский нунций Анджело Ротта был выдворен из страны русским военным командованием. Оккупационная власть, по-видимому, не желала, чтобы имелись свидетели ее разрушительной работы. В это же время, увы, оказался вакантным и престол примаса Венгрии. Слабое здоровье архиепископа Эстергомского кардинала Шереди пошатнулось в результате перенесенных волнений, а медицинской помощи ему оказано не было. Он умер внезапно 29 марта 1945 года. Вместо него на епископском съезде председательствовал второй по рангу – архиепископ Калочи Йожеф Грёс. Еще в бытность его архиепископом Сомбатхея он был моим начальником, и поэтому он поручил мне составить текст пастырского послания. Я попытался со всей необходимой сдержанностью представить правдивую картину положения Церкви. Я воздержался от упоминания о страшном разорении, причиненном советскими войсками, и попытался показать некую гибкость и понимание распоряжений временного правительства.
Глава 4
«Неблагодарность»
В пастырском послании нелегко было сохранять сдержанность, ибо мы постоянно слышали об актах насилия. Более того, мы были вынуждены принять временное правительство, навязанное нам оккупационной властью. Старые венгерские коммунисты, жившие в России, вернулись вместе с русскими войсками. В русских автомобилях они разъезжали по венгерским равнинам и по тем территориям, которые уже были оккупированы к осени 1944 года. Используя демократические лозунги, они нашли сторонников среди членов временного парламента, собравшегося на заседание в Дебрецене 21 декабря 1944 года. Из депутатов, которые были не столько выбраны, сколько назначены, 72 принадлежало к коммунистической партии, 35 – к социал-демократической партии, 12 – к крестьянской партии и 57 – к партии мелких сельских хозяев. Вдобавок было 19 членов от профсоюзов и 35 независимых депутатов. Парламент избрал временное правительство из представителей вышеперечисленных групп. По просьбе русских в кабинет министров вошли три бывших генерала и один граф.
Национальная ассамблея также передала партиям управление в провинциях. В графствах, городах, районах и деревнях были взамен прежних административных единиц созданы национальные комитеты. Эти комитеты состояли из делегатов признанных партий и союзов. Марксистские партии, разумеется, находились под влиянием Москвы. Но оккупационные власти с самого начала старались внедрить надежных людей в партию мелких сельских хозяев. Тем временем в профсоюзах также состоялись новые выборы. Под сильным давлением были выбраны кандидаты из числа коммунистов и им сочувствующих. Все вышеперечисленные партии теперь сформировали комитеты и трибуналы, чтобы судить тех своих членов, которые были виновны в «военных преступлениях» или «преступлениях против народа». В действительности их главной целью было исключить из партий и организаций всех тех, кто казался подозрительным для русских. Кары с легкостью отменялись, если осужденный заявлял о своей готовности сотрудничать с марксистами. Теоретически можно было опротестовывать решения этих местных судов или трибуналов в т.н. «народных судах»; но практически было маловероятно, что апелляция приведет к изменению обвинения или приговора. Все стремились зарегистрироваться в качестве членов какой-нибудь из партий. Без партийного билета невозможно было добиться повышения своего социального статуса или успеха в предпринимательской деятельности. Только партийный билет открывал двери. По этой причине, когда я впервые после окончания войны отправился в Будапешт по поводу пастырского послания, мне и сопровождающим меня лицам были выданы партийные пропуска от имени партии мелких сельских хозяев. Однако на обратном пути из столицы русские солдаты все же придрались к нашим документам. Они признавали только пропуска, выданные коммунистами. Поэтому нам пришлось вернуться в Будапешт и начать все с начала. В результате мы смогли достичь Веспрема, только путешествуя по дорогам, находящимся вдалеке от главных транспортных артерий.
Тем временем власть политической полиции, организованной по русскому образцу, неуклонно возрастала. Вскоре ее агенты перешли к репрессиям против невинных людей во всех крупных городах. Их целью было запугать людей и заставить их сотрудничать с тайной полицией в качестве информаторов.
Весной 1945 временное правительство перебралось из Дебрецена в Будапешт. В это лето Иштван Балог и Бела Варга – два священника, которые были среди лидеров партии мелких сельских хозяев – попросили меня поехать вместе с ними в Будапешт, чтобы выразить нашу благодарность Красной армии и ее командованию за наше освобождение. Во время нашей беседы Балог начал говорить первым. Пока я еще находился в тюрьме – в это время он был настоятелем церкви в пригороде Сегеда – он присоединился к временному правительству в Дебрецене и быстро продвинулся до ранга государственного секретаря. На пресс-конференции в Москве он скажет позднее: «Кроме эксцессов, неизбежных во всякой войне, едва ли можно упомянуть о каких-либо вопиющих жестокостях. Мы приветствовали Красную армию, ибо немцы угнетали и эксплуатировали нас многие годы».
Некоторое время я молча смотрел на моих двух посетителей. Затем я сказал: «Я самый молодой из епископов. Есть пастыри, которые могут более достойным образом представить [перед командованием Красной армии] венгерскую Церковь, чем я. Советую вам обратиться к епископу Секешфехервара или к архиепископам Калочи и Эгера». Но они вдвоем продолжали давить на меня. Тогда я сказал, что это из ряда вон выходящее дело, и мне требуется время, чтобы подумать. Когда я позднее еще раз оказался в Будапеште, Иштван Балог встретил меня на улице, якобы случайно, и снова вернулся к своей просьбе. «Я обдумал это дело, – сказал я ему, – и я не могу сделать того, о чем вы меня просите».
Если бы я мог представить себе, что, совершив такое двусмысленное действие, я мог бы облегчить страдания людей, я, вероятно, согласился бы. Но я больше боялся того, что люди неизбежно будут введены в заблуждение относительно природы и намерений коммунизма, если их епископ решится на подобный шаг.
Глава 5
Церковь и новый мир
Когда Красная армия пересекла границу исторической Венгрии, она попыталась показать себя венгерскому народу в самом лучшем виде. Так, прокламация, выпущенная русским верховным командованием в октябре 1944 года, гласила: «Венгры! Красная армия призывает вас оставаться в своих домах и продолжать ваш мирный труд. Духовенство и верующие могут беспрепятственно отправлять свои религиозные культы».
Это заявление показывает, что под свободой религии коммунисты понимали лишь свободное отправление культа, т.е. совершение богослужений. Они отрицают за Церковью право осуществлять всякую культурную, социальную или благотворительную деятельность. Венгерские коммунисты, которые знали теорию и практику Москвы, подчеркивали, что в их задачу не входит изгонять Церковь из областей, в которых она до этого осуществляла свою деятельность. Они также пообещали, что во всех спорных вопросах между Церковью и государством они будут искать решение в духе подлинной демократии. В рамках партийной иерархии они, однако, продолжали придерживаться принципа, гласившего, что «религия – это вредная идеологическая надстройка, которая служит для оболванивания угнетенных и эксплуатируемых масс». Но только членам партии они сказали правду: что они по-прежнему придерживаются ленинских взглядов и что марксисты остаются такими же беспощадными врагами религии, как энциклопедисты XVIII века или материалисты из числа последователей Фейербаха в XIX веке. Вместе с тем они следовали указанию Ленина, что по тактическим соображениям война с религией в определенных случаях должна осуществляться таким образом, чтобы религиозные группы не поднимали тревогу. Если возможно, надо привлекать даже священников для служения коммунистическим целям.
Итак, до поры до времени марксистские партии подчинялись этим ленинским тактическим принципам. В действительности им ничего другого не оставалось, ибо в противном случае они настроили бы против себя широкие слои венгерского населения. Едва ли когда-либо еще на протяжении истории венгры – как католики, так и протестанты – исповедовали христианство с такой удивительной стойкостью, как они это делали в тот период. Хороший пример предыдущего периода – смелость и решительность их духовных лидеров во время нацистского господства – теперь приносил плоды.
Драматическое заявление, сделанное моим предшественником, тоже возымело мощный эффект. Кардинал-примас Шереди увещевал священников и монахов не покидать верующих, но оставаться на своем посту пусть даже ценою мученичества. Благодаря этому десяткам тысяч людей было предоставлено убежище в церковных зданиях и помещениях во время финальной стадии войны. Многие и многие жизни были спасены. Впоследствии женщин спасали от русских солдат в монастырях, обителях, семинариях и домах священников. Венгерский народ не забыл этого.
В результате верующие повсюду стали очень привязаны к Церкви. Наиболее острые проблемы, вызванные нашим политическим и социальным кризисом, решались с помощью Церкви. Венгерское отделение Каритас обеспечивало разоренное, голодное, находящееся под угрозой болезней население едой, одеждой и топливом. Повсюду верующие восстанавливали разрушенные церкви, школы, монастыри, культурные центры и дома священников, причем делали это совершенно безвозмездно. Число людей, посещающих церковь и принимающих таинства, резко возросло по всей стране. Родители с большей готовностью отдавали детей в католические школы, чем даже до войны, и новая жизнь расцветала в монашеских орденах и конгрегациях. Десятки и сотни тысяч верующих участвовали в процессиях и паломничествах, желая свидетельствовать тем самым о своих христианских убеждениях. Наши публикации, хотя и издавались малыми тиражами и иногда лишь на гектографе, передавались из рук в руки.
Это постоянно растущее влияние Церкви смущало коммунистов, ибо они сами, в свою очередь, могли собрать лишь незначительные группы сторонников. Они поняли, что такая глубокая приверженность Церкви означала также отрицание материалистической идеологии. Поэтому наша первая грандиозная процессия, состоявшаяся 20 августа 1945, была сама по себе явным отрицанием коммунизма.
В тот день пятьсот тысяч верующих шли за нетленной правой рукой св. Стефана, в то время как еще сотни тысяч выстроились вдоль пути, по которому шла процессия. Будапешт громовым голосом провозглашал во всеуслышание: «Самое драгоценное сокровище нашей нации – это наследие, которое оставил нам наш святой король. Поэтому мы будем непоколебимо верны христианству и не собираемся принимать в нашу страну атеизм и материализм».
Столкнувшись с этой ситуацией, коммунисты попытались проникнуть в церковные приходы. Члены партии присутствовали на богослужениях, приступали к таинствам и участвовали в процессиях, нося свои партийные значки. Одновременно они пытались заигрывать с духовенством. Коммунистические бригады посылались, чтобы помочь восстановлению разрушенных бомбежками церквей. Они получали письменные благодарности за проделанную работу по восстановлению и публиковали эти документы в прессе в качестве доказательства своего благожелательного отношения к религии. В тот же период, однако, коммунисты нанесли несколько суровых ударов по Церкви.
Аграрная реформа упразднила материальный базис, который поддерживал многие церковные учреждения. Хотя компенсация за экспроприированную собственность и была обещана, этот вопрос так и не был никогда включен в повестку дня заседаний парламента. Между тем Церкви предоставлялись субсидии, однако окончательное решение вопроса все время откладывалось, причем целью этих проволочек было шантажировать Церковь в последующих переговорах. Несмотря на это нарушение доверия, епископат не выразил протеста по поводу аграрной реформы. В своем первом послевоенном пастырском послании епископы дали свое благословение новым владельцам и выразили надежду, что выгоды крестьянства от этой реформы утешат Церковь в ее лишениях и заботах.
Второй суровый удар – это было удушение католической прессы. Перед войной Церковь имела процветающую прессу, но теперь лицензии выдавались только лично главнокомандующим Красной армией, а он разрешил публикацию только двух католических еженедельников, мотивируя эти ограничения нехваткой бумаги. При этом коммунисты выпускали 24 ежедневных газеты, пять еженедельников и несколько ежемесячных журналов. Листаж католических газет был ограничен небольшим числом страниц, эти газеты не могли выходить регулярно и их подвергали цензуре. Все это, разумеется, делалось для того, чтобы вытеснить Церковь из общественной жизни, уменьшить ее влияние в качестве источника информации и парализовать ее деятельность.
Дополнительной большой опасностью для Церкви и для религии в целом был закон, определяющий образование политических партий. Этот закон не допускал создания христианской партии. В Венгрии, как и в других европейских странах, католические христианские партии играли большую роль в политической жизни. Венгерская христианская партия имела большой вес в парламенте и пользовалась авторитетом среди народа между двумя мировыми войнами. Когда правительство все еще находилось в Дебрецене, христианские политики попросили разрешения восстановить партию. Но марксисты путем политических маневров устроили дело таким образом, что разрешение на образование христианской фракции в парламенте относилось только к т.н. «прогрессивным католикам», с которыми епископы не могли сотрудничать.
Летом 1945 года коммунисты также изменили законы, касающиеся брака. Простое разлучение супругов было отныне достаточным основанием для развода, даже если сами супруги не были повинны в разлучении. Так, если военная служба, плен или тюремное заключение привели к разлучению супругов более чем на шесть месяцев и после этого они не пожелали соединиться вновь, они имели право развестись. В августе последовала широкомасштабная кампания по всей стране, касающаяся оценки исторических деятелей нашего народа. Их достижения и польза для страны были подвергнуты переоценке с коммунистической точки зрения. Кампания была начата министром социального обеспечения, который опубликовал в молодежной коммунистической газете статью, «разоблачающую» св. Стефана. От учителей требовалось, чтобы марксизм, а не «отсталая христианская идеология», лежал в основе их педагогической деятельности. Католические дома для молодежи передавались во владение марксистским молодежным организациям. Им в изобилии предоставлялись государственные дотации, и их цель оборачивалась на прямо противоположную. Отныне они должны были помочь отвратить юношей и девушек от христианских идеалов. Впрочем, надо сказать, что весь этот процесс [дехристианизации] шел достаточно медленно. Солдаты Красной армии не занимались систематическим уничтожением церковных учреждений, равно как и венгерские коммунисты избегали открытого противостояния с Церковью. Эта ситуация была описана в заявлении венгерских епископов от 24 мая 1945 года:
«Распространились слухи, что русская армия намеревается разрушить Церковь. Эти слухи оказались ложными. Напротив, мы ощутили большую заботу о жизни Церкви со стороны русского командования. Наши церкви все еще стоят, наши богослужения проходят беспрепятственно. Но, возможно, нас ожидают более трудные времена».
Последним предложением мы желали намекнуть верующим о двусмысленной природе поведения коммунистов.
Глава 6
Назначение меня примасом Венгрии
8 сентября 1945 года я вернулся из графства Шомодь в мою епископскую резиденцию в Веспреме. Йожеф Грёс, архиепископ Калочи, в то время председатель епископской конференции, ждал меня там. Он сообщил мне, что Святой Отец пожелал, чтобы я возглавил архиепархию Эстергома и таким образом стал примасом Венгрии. Он желал безотлагательно послать в Рим утвердительный ответ.
Я размышлял об этом далеко за полночь. Затем я попросил дать мне еще сутки на размышление. Было много причин для моих колебаний: эти причины уходили корнями в историю венгерской Церкви. За сто лет до меня Йожеф Копачи также испытывал внутреннюю борьбу, прежде чем принять то же самое решение: поменять должность епископа Веспрема на должность архиепископа Эстергома. Но мне будет трудно объяснить эту проблему тем, кто не знаком с условиями, в которых существовала венгерская Церковь. Достаточно будет сказать, что после двух дней размышлений я дал согласие. Решающим фактором было доверие, проявленное ко мне Папой Пием XII. Он знал мой характер, знал, что я более озабочен пастырской работой, чем политикой, и именно он назначил меня на должность епископа Веспрема, хотя правительство в то время возражало против этого назначения. Нунций хорошо проинформировал Папу о том, как я управлял епархией, а также о моем тюремном заключении. Вдобавок время не позволяло ждать. Архиепископ Грёс указал мне, что было бы крайне невыгодно для венгерских католиков, чтобы престол примаса, который вдовствовал уже на протяжении полугода, оставался вакантным.
Когда я дал согласие, я всецело доверял нашему народу, храброму защитнику своей веры, который так часто и так впечатляюще доказывал свою приверженность христианству. Но я признаюсь, что в какой-то степени надеялся получить поддержку от Контрольной комиссии союзных держав, которая после перемирия сделалась высшим авторитетом и высшей властью для нашей побежденной нации. Представители военных миссий западных держав заседали в этой комиссии наравне с русскими.
Прошла неделя после моего решения, и я предпринял пастырскую поездку в окрестности Папы, чтобы преподать таинство миропомазания и посетить приходы. Я особенно переживал за недавно организованные приходы, за которыми я впредь уже не мог надзирать лично. Пока я осуществлял эту поездку, пришло известие, подтверждающее назначение меня примасом Венгрии декретом Папы Пия XII. Архиепископ Грёс объявил об этом утром 15 сентября 1945 года. В тот же день временное правительство сочло подобающим в целях безопасности и ради моей чести предоставить в мое распоряжение военный автомобиль, украшенный флагом. В этом автомобиле я отправился в Папу, где 16 сентября 1945 года преподал таинство миропомазания 800 мальчикам и девочкам. Обратившись сперва к самим миропомазуемым, я затем адресовал часть моей проповеди всей нации, призывая всех верующих к примирению и к сознательному исполнению своего гражданского долга:
«Церковь желает и требует от каждого верующего христианина, чтобы он осуществлял свои гражданские права в соответствии со своей религией, несмотря на всяческие попытки запугивания. Каждый венгр-христианин имеет право пользоваться своими гражданскими правами. Каждый венгерский католик должен руководствоваться своей совестью в осуществлении этих прав и обязанностей. Только таким путем христианские принципы смогут и в будущем руководить нашей общественной жизнью».
Я говорил с такой прямотой, потому что приближались парламентские выборы и коммунисты готовились к ним с большим политическим коварством и лицемерием.
«На протяжении своей тысячелетней истории в этой стране Католическая Церковь переживала много бурь. Она не уходит в укрытие, когда начинается буря; она всегда находится на передовой вместе с венгерским народом и ради блага венгерского народа. Церковь не ищет защиты у светских властей, она ищет убежища под защитой лишь одного Бога».
На картине над главным алтарем в храме в Папе изображено побиение камнями святого первомученика Стефана. Я указал на эту картину и обратился к венграм с призывом не побивать друг друга камнями, но подражать добродетелям прощения и любви, которые явил св. Стефан, первый мученик нашей святой Церкви, в честь которого был назван первый венгерский король.
И друзья, и враги могли ясно понять из моих слов, что новый примас не испытывает никаких иллюзий относительно трудной ситуации, в которой оказались как Церковь, так и нация, и что он хорошо осознает, что, приняв высшую церковную и конституционную должность в такое время, он ставит себя перед задачей, которая требует более нежели чисто человеческих сил.
В тот же день после обеда я отправился в военном автомобиле, за рулем которого сидел человек в форме, повидаться с моими родителями в Миндсенте. Меня сопровождал лейтенант, который прежде был моим учеником, а также самый молодой священник из епископской курии. На протяжении тех нескольких часов, что я провел дома, мои престарелые родители много плакали, более от волнения, нежели от радости. Моя мать обещала мне молиться за меня в те трудные времена, которые ждали меня впереди, равно как и мой отец, прощаясь со мной, намекал на грозящие испытания.
И эти испытания не заставили себя долго ждать. Спустя буквально 10 минут, как мы отъехали от Миндсента, мы попали в ситуацию, где нашей жизни угрожала опасность. В Чипкереке, возле шоссе Будапешт-Сентготхард мы нарвались на пьяных бесчинствующих советских солдат. Они только что остановили какой-то грузовик и раскурочили его. Теперь они и нам велели остановиться. Наш водитель притормозил. Затем я подал ему знак прибавить скорость; он нажал на газ, и мы на полной скорости проехали мимо русских. Они проворно сняли с плеча автоматы и пустили нам вслед несколько очередей, но промахнулись.
На следующий день, когда я сообщил об инциденте Контрольной комиссии союзных держав, русский, который в тот день председательствовал, даже не удостоил мою жалобу ответа. Я жаловался не столько из-за себя самого, сколько для того, чтобы мой протест помог другим людям путем привлечения внимания комиссии к невыносимым условиям. Как рискованно было людям путешествовать по стране, если даже примас Венгрии не мог чувствовать себя в безопасности!
Глава 7
Возведение на Эстергомскую кафедру
Я теперь завершил свое епископское служение в моей епархии и начал готовиться к переезду в Эстергом, чтобы принять на себя руководство эстергомской архиепархией. Мой ингресс был назначен на 7 октября 1945. Вечером накануне этого дня я прибыл в Эстергом. Моя мать приехала на ингресс из нашей родной деревни. Из Будапешта прибыл мой кузен д-р Миклош Зриньи, член Верховного Суда; приехала делегация из Залаэгерсега. Присутствовали также представители различных католических организаций.
Эстергом в те дни представлял собой печальное зрелище. Базилика, возвышающаяся над городом подобно заботливой матери, которая давала приют своим детям во время сильного артиллерийского обстрела, очень сильно пострадала. Все окна были выбиты. Когда я произносил речь во время ингресса, штормовой ветер с гор Словакии достиг города. Он бушевал повсюду и врывался в собор через оконные проемы. Как бы пытаясь состязаться с завываниями яростного ветра, я громким голосом произносил в огромном соборе слова моей вступительной речи.
Епископский дворец, представляющий собой известный на весь мир христианский музей, а также семинария, гимназия, школы, монастыри, дома священников, дома частных лиц – все они несли на себе следы войны. Но в городе с таким великим прошлым жизнь продолжается даже среди руин.
Наши предки называли Эстергом жемчужиной страны. Природная красота города, центральное место, которое он занимает в среднедунайской низменности, возвышаясь над Дунаем, та роль, которую играл город в религиозной и государственной жизни нации на протяжении тысячи лет, заслужили ему право на такое славное имя. Оттокар Прохазка называл Эстергом очагом христианства и венгерского самосознания, пылающим чистым огнем. Здесь родился наш святой король Стефан. Здесь он был крещен и венчан на царство короной, которую ему послал Папа Сильвестр II. Здесь началась история венгерской нации.
Эстергом был столицей Венгрии уже при отце Стефана, князе Гезе, который повелел построить королевский дворец на холме, возвышающемся над городом, а рядом с дворцом – трехнефную романскую базилику в честь святого епископа и мученика Адальберта. С тех пор в течение двух с половиной столетий Эстергом оставался столицей Венгерского королевства. Двор короля Белы IV оставался в Эстергоме, хотя сам король, опасаясь татарского нашествия, решил искать более надежное место и перенес столицу в Буду. При этом он подарил королевский дворец архиепископу. Этот дворец, в который мне теперь предстояло вселиться, нес на себе тяжелые следы войны. Эстергом был столицей средневековой Венгрии. Здесь составлялись законы. Культура, архитектура и искусство города служили образцом для всей Венгрии. Эстергом был центром торговли и ремесел, здесь проживали архитекторы, ученые, писатели и художники. Эстергом был также символом средневековой христианской концепции государства, в котором сотрудничали священство и светская власть, Папа и император. Венгерским воплощением этой модели был венгерский король и архиепископ Эстергома. Примас короновал короля короной, которую когда-то носил святой Стефан. Только после коронации король становился главой нации. Священная корона рассматривалась как источник справедливости и власти в стране. Вся нация: коронованный король и его народ – были подданными священной короны. Соединяя короля и народ, корона была символом национальной независимости.
Поскольку ему принадлежало право короновать короля, архиепископ Эстергома занимал выдающееся место среди руководителей государства и Церкви. Когда король выезжал за пределы страны, архиепископ заменял его. Король обращался к архиепископу за советом. Если король нарушал конституцию, архиепископ был обязан обличить его и потребовать от него исполнения законов страны. Исполняя этот долг свидетельства, архиепископы Эстергома часто претерпевали суровые гонения и даже тюремное заключение. Народ ждал этого мужества от примаса: и католики, и представители других конфессий принимали как само собой разумеющееся, что архиепископ Эстергома будет иметь частые конфликты с представителями государства.
Достоинство, права и обязанности примаса остались неизменными согласно новой конституции, которая была принята после окончания Первой мировой войны. Временная ассамблея, которая собралась в Дебрецене в 1945, вообще не обсуждала положение примаса согласно конституции, что означало, что народ и правительство признали его неизменным. В моем ответе на поздравительную телеграмму, полученную мною от премьер-министра и временного правительства, я осторожно сослался на этот факт. В моей ответной телеграмме было сказано: «Большое спасибо за теплые поздравления. Высший, согласно конституции, авторитет в стране готов служить своему народу».
Никто ни в правительстве, ни среди партийных деятелей, ни представители прессы, ни общественное мнение не высказали ни одного возражения. В моей инаугурационной речи я подчеркнул исторические основания должности примаса и сказал о том, что может ожидать народ от своего первоиерарха.
Глава 8
Нищета и дела милосердия
В течение полугода, пока был вакантен престол примаса, венгерский католицизм не имел централизованного руководства в очень критический период. Более того, из-за войны примас Шереди не мог эффективно осуществлять свое пастырское служение в течение длительного времени до своей смерти. Связи с сельской местностью практически прервались. Он не смог наладить связь ни с Будапештом, который был окружен [противником], ни с восточными регионами, ни с венгерской равниной. Даже Трансданубия была недоступна для него, когда русские войска начали военные операции в западной части страны. Эта ситуация породила ранее неизвестные проблемы для руководства Церкви. Планирование, каким оно обычно осуществлялось в мирное время, стало невозможным. Все, что можно было сделать, это в большей или меньшей степени позаботиться о насущных нуждах и о близлежащей местности. В городах и промышленных центрах царила страшная нищета. Люди голодали. Самая страшная ситуация сложилась в Будапеште. Во время боев в столице было разрушено около 30% зданий. Из оставшихся домов только четверть была в той или иной мере пригодна для жилья. Буда и королевский дворец лежали в развалинах.
Спустя неделю после ингресса я отправился в Будапешт и обратился к народу и миру в соборе Св. Стефана. Я призвал [мировое сообщество] помочь венгерскому народу в час испытаний. Одновременно я направил личных посланников с обращениями о помощи к римско-католическим епископам и к различным благотворительным организациям на Западе. Вдобавок 8 ноября 1945 я обратился по радио к католикам венгерского происхождения, проживающим в США, в котором я указал на угрозу голода в Венгрии.
У меня были серьезные основания беспокоиться по поводу судьбы пожертвований, которые начали поступать в страну в результате моих призывов. Марксистские партии хотели контролировать использование этих пожертвований. Они утверждали, что хотят гарантировать то, чтобы Церковь не поддерживала партизан из партии «Скрещенные стрелы», врагов народа и военных преступников. На самом же деле они были обеспокоены тем, что фактически никакой помощи не шло из советской зоны оккупации. Поэтому поставки [гуманитарной помощи] с Запада демонстрировали венгерскому народу, откуда именно он мог ожидать братской христианской помощи.
Чтобы сгладить это впечатление, коммунисты сочли необходимым говорить о советской [гуманитарной] помощи. В газетах стали появляться сообщения о щедрых дарах от Красной армии. Например, Диошдьёр, Мишкольц и Озд получили 50000 машин, нагруженных мукой, от Красной армии. Факт сам по себе верный, только журналист «забыл» упомянуть, что эта мука была произведена из пшеницы, выросшей не на русской, а на венгерской земле. То же самое относилось и к «картофелю в дар Будапешту», о чем еще больше упоминалось в прессе.
Мы не только просили о помощи; мы призвали народ к взаимопомощи и побуждали людей посвятить этому всю свою энергию. Мелким фермерам удалось спасти часть продуктовых запасов от конфискации; и объединенными усилиями многих добровольцев стало возможным – там, где война не помешала севу, – собрать хороший урожай в это первое послевоенное лето. Поэтому перед Рождеством 1945 я обратился к фермерам: «Собирайте посылки для голодного Будапешта!». Благодаря этому призыву, в Будапешт зимой 1946 было доставлено 165 000 фунтов продовольствия, а полутора тысячам больных и голодных городских детей удалось побыть некоторое время в деревне. Обращаясь к Каритасу, католической благотворительной организации в Будапеште, я напомнил моим слушателям пример святой Елизаветы Венгерской и призвал население всей страны активно включиться в кампанию помощи нуждающимся. Два католических еженедельника опубликовали мою речь, поэтому мой голос был услышан по всей стране.
В декабре 1945, во время моей поездки в Рим, я смог открыть щедрый источник помощи для венгерского Каритаса. Святейший Отец Папа Пий XII принял меня с удивительной теплотой. Когда я рассказал ему о трудной ситуации в Венгрии, он помог мне встретиться с теми людьми, которые могли бы протянуть нам руку помощи. Будучи в Ватикане, я узнал, что в Риме находятся четыре кардинала из США, которые остановились в гостинице. Я знал их только по именам: старшим среди них был кардинал Стритч, который был столь же выдающимся, сколь и любезным человеком. Я позвонил ему, чтобы узнать, смогу ли я навестить их вечером. Они с радостью пригласили меня, и у нас состоялась двухчасовая встреча; я говорил с ними по-латыни и рассказал им о нищете, царящей в Венгрии и особенно в Будапеште. Затем все четыре кардинала встали и поблагодарили меня за полученную от меня информацию. Они обещали мне помощь от Национальной католической благотворительной организации (NCWC) и вынули все деньги из своих бумажников на моих глазах. Благодаря их помощи я уже в Риме смог купить четыре грузовика. Это было огромным подспорьем для работы венгерского Каритаса, особенно для перевозки съестных припасов из деревни в город.
Эти американские пожертвования были знаком всеохватывающей солидарности вселенской Церкви. Мировому большевизму эта идея пришлась не по душе. Поэтому неудивительно, что министр транспорта – марксист – отказал в разрешении переправить американскую [гуманитарную] помощь из Вены в Будапешт, мотивируя свой отказ тем, что якобы не хватает грузовых вагонов. За этим отказом скрывалась попытка шантажа. Венгерские коммунисты требовали своей доли в американских дарах, поскольку они не могли рассчитывать на какую-либо помощь от Советского Союза. Однако западная католическая пресса, информированная будапештским корреспондентом ватиканской газеты «Оссерваторе Романо», вывела на чистую воду эти интриги коммунистов, и в итоге нам все же удалось распределить гуманитарную помощь.
Два года спустя, чтобы блокировать работу католической организации Каритас, против сотрудников американских благотворительных организаций и работников Каритас были выдвинуты обвинения в нелегальной деятельности и шпионаже. Таким образом власти вынудили NCWC прекратить операции по оказанию помощи Венгрии.
Глава 9
Неделя в Будапеште
Вернусь к дням, непосредственно последовавшим за моим ингрессом: я тогда, как уже было сказано, отправился в Будапешт и провел там неделю. Мои предшественники по большей части управляли архиепархией из Эстергома. Они в момент своего назначения были старше, чем я, и болезни часто удерживали их дома. Я же проводил больше времени в столице, потому что именно там находились центры пастырской и культурной жизни венгерского католицизма. Большинство верующих архиепархии проживало в Будапеште. Дворец примаса, который на самом деле представлял собой довольно большой обычный дом, был сильно поврежден во время войны. В действительности только две комнаты в нем оставались пригодны для жилья. Тем не менее я имел все основания быть довольным своим жильем, потому что жилищные условия в столице в то время были все еще чрезвычайно убогими. Когда университетский профессор Марцел Михай выразил мне свои соболезнования, я ответил: «Примасу страны, превращенной в развалины, должно жить в разрушенном доме».
14 октября 1945 года я принял участие в молодежной встрече. Молодежная секция Католического действия при активной поддержке епископа призвала провести в масштабах всей страны день молодежи. Повсюду прошли многотысячные молодежные манифестации. Эта демонстрация веры была явным исповеданием приверженности к Церкви и отрицания коммунизма. Молодые люди так же, как и их родители и учителя, начинали осознавать угрожающую им опасность. В течение определенного времени марксисты старались завоевать молодежь, пропагандируя легкодоступные удовольствия, и после окончания войны им удалось кое-где достичь определенных успехов. Я коснулся этих вопросов в своей инаугурационной речи и снова затронул их в своем обращении к десяткам тысяч молодых людей в Будапеште, которые собрались на большой площади перед собором.
17 и 18 октября, также в Будапеште, мы провели первую епископскую конференцию, на которой я председательствовал. Мы старались найти решение множества проблем, стоявших перед нашей страной, равно как и перед всем католическим миром. В воскресенье, 21 октября, я принял участие в конференции врачей-католиков, членов Гильдии Св. Луки. Я совершил для них святую мессу и имел возможность поделиться с ними некоторыми моими мыслями о взаимоотношениях между врачом и пациентом.
Глава 10
Епископская конференция в октябре 1945
Все епархиальные епископы прибыли на епископскую конференцию. Они оказали мне теплую встречу и заверили меня в своем братском сотрудничестве. Мы обсудили обычные административные вопросы, но больше всего мы были озабочены вопросом о том, как увеличить объем благотворительной деятельности Каритаса. Многие из планов, которые мы впоследствии реализовали, родились на этой конференции. Мы также детально обсудили новую насущную проблему: как обеспечить финансовую основу для духовенства и церковных учреждений. Аграрная реформа, осуществлявшаяся по повелению главнокомандующего советскими войсками, проводилась самым радикальным образом и поставила Церковь в чрезвычайно трудную ситуацию. После аграрной реформы епархии и церковные учреждения имели для своего прокормления лишь по 125 акров земли. Разумеется, кафедральные соборы, дома епископов и семинарии не могли содержаться за счет столь незначительных угодий. Мы также лишились всех других рычагов для пастырской деятельности и церковного управления, таких как пресса, издательства и ассоциации с солидной финансовой структурой.
Мы никогда не критиковали идею земельной реформы, но мы были недовольны тем, как она была навязана нам чужой властью. Мы осуждали то, что при ее проведении учитывались только узкопартийные интересы; и нам не нравилось, что правительство бесцеремонно отказалось рассматривать вопрос о компенсации за отнятые у церкви земельные владения. Я проинформировал членов епископской конференции, что в знак протеста против антицерковной позиции коммунистов я в свое время отказался получать зарплату, будучи епископом Веспрема, и что я также отказался от зарплаты как архиепископ Эстергома. Все мои братья по епископату решили последовать моему примеру, но я отговорил их от этого шага.
Примерно год спустя центральная газета коммунистической партии писала, что министерство финансов выделило очень большие суммы на реставрацию церквей. Вдобавок, – утверждала газета, – Миндсенти, архиепископ Эстергома, являвшийся открытым врагом демократии, получал от демократического правительства ежемесячную зарплату, которая во много раз превышала зарплату премьер-министра. Только благодаря моему ответу на это обвинение страна узнала, что я уже давно отказался от выделенной правительством зарплаты.
В тот момент церковным институтам еще не угрожал финансовый крах. Верующие поддерживали приходы, монастыри, семинарии и, прежде всего, католические школы различными дарами и денежными пожертвованиями. Надеюсь, что эта книга послужит неким свидетельством о подвиге всех тех смелых и самоотверженных людей, которым я адресовал слова благодарности в конце первого послевоенного учебного года.
Глава 11
Наше пастырское послание по поводу выборов
На второй день епископской встречи мы обсуждали пастырское послание в связи с грядущими всеобщими выборами. Я привез с собой проект послания и представил его на обсуждение параграф за параграфом. Все были согласны с его резким тоном и указаниями на [конкретные] злоупотребления со стороны коммунистов. Епископы также согласились с моим призывом создать политическую программу на христианских основах. Русский главнокомандующий маршал Ворошилов активно вмешивался во внутреннюю политику страны, чтобы расчистить путь для марксистских партий. Прямо теперь, непосредственно перед парламентскими выборами, он старался навязать нам единый список всех партий, потому что коммунисты набрали мало голосов на уже состоявшихся местных выборах в Будапеште. Партии мелких сельских хозяев, которая представляла собой единственную аграрную партию среднего класса и пользовалась поддержкой со стороны Церкви, предложили сначала 40%, потом 45% и, наконец, 47,5% мест в парламенте. Советские оккупационные власти оказывали сильнейшее давление. Руководство партии мелких сельских хозяев решилось отвергнуть предложение Ворошилова лишь после того, как западная пресса стала критиковать вмешательство русских. Главной целью нашего пастырского послания было объяснить верующим ситуацию и положить конец всеобщему замешательству. Поэтому я велел напечатать послание и прочесть его во всех церквях страны 1 ноября 1945 года. Это послание решающим образом повлияло на исход выборов. Мне передали, что даже в кальвинистском Дебрецене люди собирались на площадях и на рынке, чтобы услышать пастырское послание католических епископов. Повсюду в Венгрии оно рассматривалось как первое смелое выступление против злоупотреблений правительства и закамуфлированных попыток коммунистов установить диктатуру.
Партия мелких сельских хозяев победила на выборах, получив 57, 7% голосов. В программу этой партии входила защита христианских принципов и следование им. Результатом предвыборной компании этой партии был протест, принявший широкий размах, против претензии коммунистов на лидерство. Коммунистическая партия получила лишь 17% голосов, и притом часть этих голосов была добыта подкупом, обманом и устрашением.
Разочарованные в своих надеждах, коммунисты после выборов повели яростную атаку на пастырское послание католических епископов. Они обвинили весь епископат в попытке срыва «демократического» переустройства страны. Они обвиняли епископов в том, что те хотят вернуть себе церковные поместья, отнять землю у мелких фермеров. К нашему удивлению некоторые из лидеров партии мелких сельских хозяев поддержали эти обвинения, выдвинутые коммунистами. Слабость лидерства в партии мелких сельских хозяев дала о себе знать и в дальнейшем.