1. Утя, Сема и Барбариска (Борис).
Зима в Зеленом лесу была в самом разгаре. Муфун Сема жег в печке дубовые дрова, девочка Утя гуляла в шубке и валенках, а тайна золотой клюшки оставалась не раскрытой. Муфун Барбариска (Борис) дал противоречивые показания: с одной стороны, клюшку из дупла Великого дуба украли неизвестные, а с другой, он сам ее подарил муфунихе Мармеладке (Марго). Утя сделала вывод, что история не стоит выеденного яйца динозавра Пети, и постановила ее забыть. Тем паче у муфунов Марго и Бориса намечался роман, и Утя была в нем страшно заинтересована. Уж очень ей хотелось присутствовать на настоящей муфунской свадьбе, ведь до этого Утя на муфунских (и не муфунских тоже) свадьбах никогда не была.
-- Ну и что, – говорила она Семе – подумаешь, отдал клюшку, это же ради любви, ведь так?
-- Ради нее, а как же – соглашался покладистый Сема.
Утя удовлетворенно замолкала. Но через минуту уточняла:
-- А у них любовь?
-- Само собой – уверял Сема, знавший Барбариску с детства.
С тех самых пор, как муфунам приходит время выбирать имена и будущие Борис и Семен листали свод, подбирая подходящие. А Барбариской Боря стал спустя пару дней после выбора имени, да так и остался на всю жизнь, имея склонность к инфантильному прожиганию жизни в играх на свежем воздухе и влюбчивости в симпатичных муфунок.
Пили чай, Сема курил глиняную трубку, читали книжку, потом Утя уходила на каток, а Сема ложился подремать. Многие муфуны зимой испытывают неодолимую тягу ко сну и с трудом ее преодолевают. Сема подкладывал дров в печь, накрывался пледом и ложился на некое подобие ложа, сконструированного из пустых ящиков из-под апельсинов. Будила его Утя, заходя под вечер проведать. Но в этот раз их сладких грез (он бегал маленьким рыженьким голым муфуненком по малиновому саду) Сему вывел Барбариска (Борис).
-- Я пропал – заявил друг детства.
-- Про бал? – Сема спросонья соображал туго.
-- Сема, ты всегда был черствым и недалеким муфуном, но не до такой же степени?
-- А?
-- Малины на – грубо, но зато в рифму ответил Барбариска (Борис).
-- Если будешь грубить, выгоню – Сема не на шутку обиделся (или сделал вид).
-- Прости, – тут же пошел на попятную Барбариска (Борис) – ты, главное, пойми, что у меня страшное горе.
-- Так.
-- Я поссорился с Мармеладкой!
-- Надо срочно звать Утю – сообразил Сема.
-- Зачем Утю? – удивился Барбариска (Борис), пребывавший в некотором неведении относительно феноменальных способностей семилетней девочки.
-- Вот увидишь.
-- Сема, я прошу тебя, у меня такое горе, а ты с ерундой.
-- Утю Палынну.
-- Кого?
-- Сейчас.
Сема вышел из домика, взобрался по лестнице на дуб, около которого ютилась хибарка, и просигналил Уте условленным знаком на случай аврала. Три раза дернул за веревочку, протянутую от дуба до дома Ути и ее братьев. На том конце звякнул (надо думать) колокольчик. Сема достал из кармана двойных зимних штанов на лямках конфетку-монпансье, больше всего напоминающую булыжник на дворе Фирки Первого Капеллана, и…
-- Конфеты, значит, лопаешь… – раздалось снизу.
Сема опустил глаза и увидел Утю.
-- Без меня? – Утя смотрела сурово.
-- Ну что ты, Утячка, я для тебя приготовил, угощайся, пожалуйста.
Сема протянул конфетку.
-- Спасибо – поблагодарила вежливая девочка.
И поинтересовалась:
-- Что случилось?
-- Понимаешь… – начал Сема.
-- Я уже в курсе, пойдем.
(Утя очень любила идиому «в курсе», один раз услышала от брата Грома и с тех пор постоянно повторяла).
Друзья протиснулись в домик, где на ящиках из-под апельсинов сидел Барбариска (Борис) и предавался страшному унынию.
-- А-а, – сказал Барбариска (Борис) – привет, Утя.
-- Здравствуйте, – сделала книксен, выставив в сторону ногу в валенке, вежливая Утя, и продолжила – как поживаете, как ваши дела?
-- Чего? – Барбариска (Борис) смотрел слегка оторопело.
-- Рассказывайте, не стесняйтесь, здесь вы найдете сочувствие и понимание – предложила Утя.
И Барбариска (Борис), слегка обалдев от такого начала, рассказал о ссоре с Мармеладкой (Марго) и о своем полнейшем отчаянии, а Утя пообещала помочь.
-- Будем действовать по-научному – заявила она.
-- Это как? – сразу заволновался Барбариска (Борис).
-- Ты не нервничай – успокоил его Сема.
-- Это по интересам, – сказала Утя – Девочки-муфунки, что любят?
-- Конфеты? – предположил прекраснодушный Сема.
-- Варенье из малиновых листочков с чаем из хризантем? – выдвинул версию более практичный Барбариска (Борис).
-- Эх вы, – удивилась Утя наивности муфунов – девочки любят тепло и ласку.
-- Ой – как обычно ойкнул Сема, а Барбариска (Борис) его поддержал.
-- Ладно, главное, слушайтесь меня…
2. Утя, Сема, Кролик, Барбариска (Борис) и Мармеладка (Марго).
Операцию Утя назначила на следующий день, а пока села писать записки. Спросила у Барбариски (Бориса), где завтра будет Мармеладка (Марго), потом вытащила старый папирус, в который в прошлом году они с Семой заворачивали новогодние подарки, порвала его на пять частей и принялась старательно выводить буквы. В первой значилось: «Это секрет», во второй: «Идите прямо», в третьей: «Поверните направо, вас там ждет сюрприз», в четвертой: «Еще чуть-чуть и…», а в последней пятой: «Ура!».
-- Может про сюрприз рано? – спросил крайне заинтересованный Сема.
-- Мы должны разбудить ее любопытство, понял? Это самый верный способ заинтересовать муфуниху, – объяснила Утя – уж я-то знаю.
-- А-а.
Записки решили разбросать на дороге от Солнечной поляны до Глубокого колодца, по сведениям Барбариски (Бориса), завтра Мармеладка (Марго) в девять утра отправится за водой. С деревянной лейкой и медным ковшиком, а вода нужна для заливки маленького катка во дворе ее дома. Вот они записки и разбросают, а она пойдет по их следу, свернет направо, и там ее будет ждать Барбариска (Борис). С извинениями, обаятельной улыбкой под длинным (длинноватым) носом, а, самое главное, с новой слегка укороченной горжеткой из белого меха кролика, победителя прошлогодних соревнований по гольфу. Того, который двенадцать кочерыжек съел.
Так и сделали, раскидали пять кусков папируса, а в засаде посадили Барбариску (Бориса), чтобы он не замерз, выдали ему запечатанный кувшин с чаем. Сему разместили на полпути в сугробе, следить за ситуацией. В зимней кепке с прорезями для ушей, двойных зимних штанах, чобатах и теплом плаще. В руках у него была подзорная труба.
В девять утра (нормальное для трудолюбивых муфунов время) Утя увидела, как Марго вышла из дома с лейкой и ковшиком. Девочка, обгоняя Мармеладку, побежала по запасной тропинке к наблюдательному сугробу.
-- Идет – немного запыхавшись, сообщила она Семе.
-- Угу – ответил Сема, высовывая из сугроба подзорную трубу и смотря на Утю в упор.
-- Теперь следи… Да не за мной, а за дорогой.
-- Понял.
Сема перевел трубу на дорогу, а Утя побежала к Барбариске (Борису).
Между тем, молодая муфуниха Мармеладка (Марго), в красивых вязаных чехольчиках на ушках и хвостике, шла по дороге к Глубокому колодцу, помахивая деревянной лейкой и звякая медным ковшиком, а дойдя до первой записки, увидела ее, наклонилась и подняла.
-- Так-так-так, – пробормотала свою любимую присказку наблюдавшая за ней из-за дерева Утя – попалась птичка.
Марго огляделась по сторонам, после чего сунула кусок папируса в карман зимней курточки и пошла дальше. Прочла второе послание и двинула вперед, никуда не сворачивая (честно говоря, там не куда сворачивать – в сугробах протоптана широкая тропинка и все). Через двадцать метров подняла третью записку, прочла и свернула направо, в боковое ответвление тропы, как ей и предписывалось по плану гениальной Ути. Четвертое письмо вызвало у Мармеладки (Марго) приступ жуткого любопытства. Утя прямо увидела, как задрожал круглый хвостик в кокетливом чехольчике желтого модного цвета. Что у муфуних (дрожание, а не желтый цвет) означает степень высшего любопытства. Марго прошла еще десяток метров до поджидающего ее в засаде Барбариски (Бориса) и…
И тут случилось непредвиденное, кролик, до этого момента честно прикидывавшийся (согласно уговору) меховой укороченной горжеткой, коварно ожил, выскочил из рук Барбариски (Бориса) и сиганул, что было сил, в синий сугроб.
Мармеладка (Марго) завизжала, Утя завизжала, Барбариска (Борис) сел глубоко в снег, а Сема, наблюдавший из сугроба в подзорную трубу, сказал:
-- Вот тебе раз.
Да.
-- Бдям-бдям – добавила быстро пришедшая в себя Утя, показываясь из-за дерева.
(Она вообще, если и выходила из себя, то ненадолго, быстро возвращалась обратно, уж больно ей нравилось в себе).
Мармеладка (Марго) бежала по тропинке назад, бросив и ковшик, и лейку, и потеряв чехольчик с одного ушка. Барбариска (Борис) сидел глубоко в сугробе, вращая глазами в разные стороны. Растоптанная и непрочитанная пятая записка валялась на снегу. Сема же из сугроба, как раз, вылезал, чтобы прийти на помощь друзьям. Зажав под мышкой подзорную трубу, он разминулся с бегущей Марго, и подлетел к подельникам:
-- Ну? – спросил, задыхаясь.
-- Что «ну»? – Ответила умная девочка Утя – Сам видел – не учли кроличий фактор. Доставай, давай Барбариса, а то он хвост простудит, как прошлый раз.
Какой «прошлый раз» Сема благоразумно уточнять не стал.
3. Все те же, минус кролик.
Совещание, подведение итогов и разбор полетов, устроили в местном муфунском кафе «Семена и шишки», что на Долгой поляне. Утя пила молочно-медовый коктейль, а Сема с Барбариской (Борисом) – чай с сушеной малиной.
-- Плохо, – сказала Утя – плохо провели стадию предварительной подготовки. Кто отвечал за договор с кроликом?
-- Я – доложил Барбариска (Борис).
-- И я – признался Сема.
-- И Зигфрид – добавил Барбариска (Борис).
-- Вы его что, втроем запугивали? – уточнила добрая Утя.
-- Почему запугивали, Утячка, – возразил Сема – мы с ним договаривались. По-хорошему.
-- Оно и видно.
-- Кролику были обещаны: кочерыжки – три, валенки типа угги – одни – рассказал Сема.
-- Зачем кролику валенки типа угги? – очень удивилась Утя.
-- Это не ему, – уточнил Барбариска (Борис) – это его брату, коих у него двести двадцать четыре.
-- Так, – взяла ситуацию в свои руки девочка (да, Утя очень любила брать ситуацию в свои руки, потому что в чужих руках, она, ситуация, всегда выходила из-под контроля Ути) – всем молчать. Отвечать по порядку и по очереди. Что двести двадцать четыре? Валенок?
-- Братьев – ответил по очереди Барбариска (Борис).
-- У кролика – ответил по порядку Сема.
-- Так… – Утя задумалась – про братьев пока не надо. Пока про Марго… что будем делать?
-- Не знаю – первым ответил Барбариска.
-- Я тоже – вторым ответил Сема.
-- Что тоже?
-- Тоже не знаю.
-- Так мы далеко не уйдем – Утя смотрела строго.
-- А нам далеко и не на… – начал Сема, но увидев перед своим длинным (удлиненным) носом с коричневой пумпочкой маленький беленький кулачок с обгрызенными ногтями, тут же замолчал.
-- План «Б» – объявила Утя.
По плану «Б» выходило, что на следующей неделе, на традиционном зимнем муфунском балу, устраиваемом советом старейшин, Барбариска должен, без всяких затей, подойти к Марго, пролить на нее горячий муфунский пунш, он же грог из засушенных веточек гвоздики и вина Бескрайней долины, и тем самым найти повод заговорить.
-- Пока то да се, – уверяла муфунов Утя – крики там, обмороки, волнения, Барбариска успеет обмолвиться парой слов с Мармеладкой.
-- Гм-гм, – взял слово Сема – Утячка, а это не слишком… э-э-э… оригинально?
-- А мне нравится, – уверил его Барбариска – стильно и по-нашему, по-муфунски.
-- Но грог же горячий, вдруг Мармеладка обожжется? – Сема все еще сомневался.
-- Любовь требует жертв – подвела итог Утя.
На том и порешили, а чтобы не сидеть без дела, стали придумывать костюм для Барбариски, не мог же он появится на балу без костюма. Сема предложил одеть его старым бедуином из Забытой пустыни, а Утя молодым принцем из Бескрайней долины. Сам Барбариска (Борис) склонялся к образу звездочета.
-- Я всегда имел склонность к наукам – поделился он с друзьями – к астрологии или квантовой и молекулярной физике, магии всевозможной, столоверчению. Хорошо бы мне черный плащик украшенный серебряными звездами, магический колпак с острым верхом, Семину подзорную трубу и туфли с загнутыми носами. Я буду такой звездочет, нет, маг-скороход, правда?
-- Правда – согласилась Утя.
А Сема только вздохнул.
В положенный день, Утя с Семой, в обычных костюмах, сжимая в руке пригласительные билеты на бал, приветливо кивнув (как старому знакомому) разумному желудю Николаю Федоровичу, просочились в парадную залу дворца Фирки Первого Капеллана, которую он благотворительно предоставлял для праздника, и притаились у столика с молочными коктейлями и другими напитками.
-- Подай мне, пожалуйста, чаю – попросил Сема Утю, глядя на столик.
-- Мы здесь не за этим, – напомнила ему девочка – вон, смотри Марго с сестрами и мамашей.
В залу вошло семейство муфунов: Мармеладка, ее три сестры, мамаша и папаша старый муфун Грегори. Они здоровались с остальными гостями (сливками муфунской коммуны), а особенно с представителями совета и Фиркой Первым. Папаша Грегори солидно топорщил седые уши, выкатывал круглый живот, украшенный почетной цепью с брелоками, и оттопыривал мизинец, держа на отлете глиняную трубку. Вообще, как всегда на муфунских балах, дым стоял коромыслом, десятки трубок дымили сладким табаком без остановки.
-- Здравствуйте, здравствуйте… как поживаете, как детишки… как сами… что-то давненько не виделись… ба, неужели это… – раздавалось со всех сторон и только Утя с Семой прикидывались соломенными стульями, во все глаза следя за Мармеладкой.
-- Идет – прошептала Утя.
-- Где?
-- Да вон, не видишь, что ли? – Утя дернула Сему за рукав.
В дверях появился Звездочет, в несколько безумном взгляде которого читалась мужественная решимость. Он огляделся по сторонам, кивнул Семе с Утей, выдавая их с головой, схватил чашку с горячим пуншем (или грогом), и зашагал к Марго, мирно беседовавшей с сестрами.
-- Начинается – обреченно выдохнул Сема, ожидая худшего.
-- Так-так-так – согласилась Утя, предвкушая романтическую сцену.
Не доходя двух шагов до Мармеладки, звездочет остановился, отвел руку с чашкой грога (пунша) назад, вдохнул поглубже, и выплеснул ее на (в этот самый момент) подошедшую к дочерям мамашу муфуниху Бетти.
-- Вот и помирились – сказал дальновидный Сема.
-- Ой! – пискнула Утя.
С ответного вопля облитой мамаши, начался невообразимый скандал, который друзья фактически пропустили, побыстрее сбежав на улицу. Там они отдышались, приняли из рук Николая Федоровича верхнюю одежду, заботливо принесенную им из гардероба, и ласково, но поспешно попрощались с желудем.
На улице было прекрасно.
-- До завтра? – спросил милый муфун Сема.
-- Конечно, – согласилась неунывающая девочка Утя – я зайду.
На следующий день, Утя сообщила Барбариске о своем решении сменить ему имя, чтобы переломить несчастную судьбу влюбленного муфуна:
-- Барбариска (Борис), мы тебе новое имя выбрали в своде – Анисим…
-- А…
Но это другая история.
Конец