В ту ночь, в поезде, после неудавшейся попытки повеситься, он все же уснул, убаюканный картинами предстоящей мести, и проснулся около двух часов дня. Он долго лежал с закрытыми глазами, вспоминая события того дня. Вспоминал как-то отстраненно, словно видел все со стороны, будто произошло не с ним, а с кем-то другим: прислушивался к стуку колес, почти зрительно представляя, как с каждом толчком на стыках он все дальше удаляется от Находки, знал, что никогда уже не вернется туда, и что придется продолжать жить, и может очень долго жить, смирившись с тем, какой он есть, покорно тащить на себе непомерно тяжелый груз стыда.
Он повернулся на бок, посмотрел вниз со своей полки и встретился глазами с пожилым мужчиной, который сидел за столиком и что-то ел. Мужчина, видно привлеченный движением, глянул на него равнодушно, как на вещь, не прекращая жевать, и снова опустил глаза к столу. И Костя подумал, что этому человеку нет никакого дела до него, совершенно не интересно, что он пережил, и даже если бы знал, то это его, пожалуй, ничуть не тронуло бы. Может даже не понял, из-за чего столько волнений. Он подумал, что ни мать, ни Эля, никто из знакомых его, никогда не узнают об этом, но все равно он уже не сможет жить так легко, беспечно, не сможет шутить, смеяться, как раньше.
В последнем он правда ошибся. Прошло какое-то время, и он снова шутил и смеялся, хотя и не так, как раньше. Но ведь он взрослел. Он старался не вспоминать о Находке, забыть Надю, но это ему так и не удалось.
Однажды ему приснился сон, который он и теперь помнил удивительно живо, словно он приснился прошлой ночью. Настолько живо, что трудно было отделить его по остроте впечатления от реальности, породившей его.
Он шел узкой тропинкой по краю обрыва. Густой туман окутывал все вокруг, и он, скорей, каким-то сверхъестественным чувством угадывал, или вернее даже видел, знал, что справа, далеко внизу раскинулось море, а слева - крутой склон сопки, покрытый лесом. Ветви ближайших деревьев, как неясные тени, проглядывали сквозь серую пелену. Впереди, тяжело ступая идет мужик с рюкзаком. Он огромен и очень сильный, и походка его тяжелая, неторопливая, уверенная. Он идет не оглядываясь, и вдруг исчез, словно растаял в тумане. И вот он очутился перед небольшим ветхим строением, вроде сторожки, с висящей на одной петле дверью. Переступает через порог и оказывается в небольшой баньке. Перед ним полуразвалившаяся печь с котлом, с потолка свисает одним концом почерневшая доска. Слева небольшое оконце. Солнечные луч, пробившись сквозь листву, проникает через оконце и ложится желтыми пятнами на неровно лежащие мокрые доски. На одной из половиц он видит лягушку. Он наклоняется и бережно берет ее. Обыкновенная приморская лягушка - серая, с темным узором на спинке, но он знает, что это не простая лягушка, а заколдованная Надя, и что она вот сейчас должна снова обрести свой прежний образ. Он держит ее в своих ладонях и знает, что должен ей сказать что-то очень важное, то что он не сможет, не осмелится сказать ей потом, и лихорадочно напрягает свою память, вспоминает, и, наклонившись, торопливо говорит:
- Надюша, милая, я люблю тебя.
И он проснулся и долго лежал с открытыми глазами, отдавшись потоку воспоминаний. И тогда же он вспомнил одну прогулку с Надей. Они шли лесом. Это было, как ему казалось, в районе станции "Тихоокеанская". Моросил мелкий, больше похожий на туман, дождик. Мокрые ветви деревьев по краям тропки смыкались над их головами, туман, оседавший на листья, накапливался и стекал крупными каплями. Под пологом густых деревьев было сумрачно и душно. Они промокли насквозь, но не ощущали холода. Он шел следом за Надей, глядя себе под ноги, чтобы не споткнуться о выступающие корни деревьев. Вышли на свободное место, где тропинка пересекалась другой, более натоптанной и широкой тропинкой, которая вела под уклон в город, и Надя остановилась, повернулась к нему и взяла за руку. Рука ее была маленькая, мокрая и холодная.
- Какая ты холодная, - сказал он, - как лягушечка.
- А я и есть лягушка, - ответила она улыбаясь, ты же на болоте меня нашел.
- Правильно. Но тогда ты не простая лягушка, а царевна-лягушка.
Вероятно, сон и был продолжением этого воспоминания, которое выплыло из подсознания во сне. После этого он перестал бороться с прошлым. Он понял, что те две недели в Находке были самым прекрасным в его жизни. И не стоит лишать себя радости, переживая вновь и вновь светлые минуты, которыми наградила его судьба.
Константин Сергеевич смотрел на сопку "Сестра". Серое облачко выплыло из-за ее вершины справа, и медленно, но заметно на глазах, начало сползать по склону сопки к морю. Константин Сергеевич следил за ее движением, ожидая, когда оно достигнет обрыва. Вот оно зависло над водой, закрыв край сопки, и он подумал, что сейчас там непроглядный туман, какой он видел во сне. Облачко продолжало сползать, пока ни слилось, с узкой полоской тумана у самой воды.
Когда он мечтал о поездке в Находку, решил обязательно сходить на сопку. Пройдет по краю обрыва, уверенный, что найдет там и тропинку, и может даже развалины строения. Конечно не баньку - кому в голову придет строить наверху сопки баню - может избушку охотников или геологов, может пристанище туристов. Он хотел верить, и в глубине души верил - сон его, это одно из тех загадочных явлений, связанных поразительными, пока еще остающимися тайной, свойствами человеческой психики; что-то вроде телепатии, интуиции, ясновидения.
И он верил, что там его ждет нечто неожиданное. Вдруг, это указующий перст судьбы, и именно там произойдет встреча с Надей? Но когда он так думал, он был еще достаточно молод, и еще не чувствовал своего сердца.
Теперь, глядя на сопку, он представлял весь путь до нее - крутой подъем заросшим лесом склоном. Но, пожалуй, не это было главным препятствием. В конце концов, торопиться не было необходимости, и даже подъем небольшими отрезками с достаточными интервалами, чтобы отдохнуть сердцу, был бы посилен ему. Можно даже заночевать, прихватив одеяло на этот случай. Дело не в том. Он уже не верил, что это необходимо, что это нужно.
Окончание следует...