ПО СВЕДЕНИЯМ КОНФИДЕНТОВ…
(Документальная историческая повесть об одном из эпизодов «Большой Игры»)
-----П Р О Д О Л Ж Е Н И Е ---- (Начало http://www.proza.ru/2012/11/30/819
http://www.proza.ru/2012/12/21/397)
10 октября 1839г. в Зимнем дворце Санкт-Петербурга в узком кругу встретились люди, представлявшие высшую власть России - Государственный комитет. Запестрели вперемешку с генеральскими мундирами оттенков всех родов войск черные и серые фраки; засияли белизной накрахмаленные манишки гражданских министров и чиновников помельче. Сидящие на стульях вдоль стен, они сжимали в руках пухлые папки с документами: «вдруг эта бумажечка начальнику понадобится?! А она тут-с!»…
Глава Комитета – Император Николай I – обвел собравшихся тяжелым взглядом и молча кивнул вице-премьеру и министру иностранных дел России, Нессельроде, подавая знак к началу заседания.
Карл Васильевич - человек темного происхождения и огромных амбиций, обласканный в свое время еще Александром I, откашлявшись дважды, прочитал высокому собранию депешу Оренбургского Генерал-губернатора А.В.Перовского о положении в Киргизской степи и приложение к нему:
«Милостивый Государь Граф Карл Васильевич!
От 2 января 1839г. за №41 я имел уже честь сообщить Вашему Сиятельству некоторые подробности о стеснении хивинцами караванной с Бухарою торговли нашей. Хивинцы не довольствуются уже тем, что взимают пошлину с проходящих через Хиву собственно караванов, а высылают отряды навстречу к тем, которые идут прямым путем из России в Бухару или обратно, разбивают тюки, останавливают караваны на несколько недель, заставляют нас сворачивать с пути и заходить в хивинские на р.Сыре укрепления и отбирают под видом пошлины любые для себя товары.
Ныне поступила ко мне письменная по сему предмету от караванного головы просьба, которую я имею честь передать на Ваше, Милостивый Государь, усмотрение, ожидая о последующем Вашего уведомления…
Василий Перовский».
ПРИЛОЖЕНИЕ – « Прошение бухарского караванного начальника Шапулата Мерсеитова»:
Его Превосходительству Господину Оренбургскому военному губернатору и кавалеру.
С давних лет по распоряжению хивинского правительства, при реке Сыр-Дарье взимается пошлина с проходящих из Бухарии в Россию и обратно караванов; но прежде пошлина эта не была ощутитительна очень для купцов; в последние же годы, три или четыре, сбор хивинцами с караванов бухарских сделался непомерный, так что в 1837 году, во время следования моего с караваном из России в Бухарию хивинские сборщики под начальством Караул-беги Рахмет-Уллы и хивинца Бабаджана насильно взяли с нас пошлины на 2000 бухарских червонцев, или на 32000 самых лучших товаров, и таких, каких они сами желали и которые, полагать должно, им более нужны; во время сбора этого хивинцы остановили нас, товары все разбивали и продержали нас 15 дней; также отправившегося в том году, незадолго прежде моего выхода, каравана взято хивинцами товаров на 14000 руб. В обратный путь мой с караваном из Бухары сюда тоже собрано с нас хивинцами весьма значительно.
Ныне, оставшись по болезни в Оренбурге, я получил верные сведения через нарочных, что с отправившегося в минувшем, 1838, году отсюда бухарского каравана под начальством бухарца Кыдыр-Баз Сеит-Назарова, взято хивинцами значительное количество товаров, самых лучших, и что отправившийся после того другой караван, с караванным начальником Рахимбаем Атамбаевым, находится в большом затруднении в следовании.
По сим причинам я осмеливаюсь всепокорнейшее просить Ваше Превосходительство сделать распоряжение об окружении купцов бухарского владения, находящихся в дружественных отношениях с Россиею, от незаконных и насильственных поборов с них хивинцами, крайне стесняющих через то купцов наших в пределах ее владений.
Января 10 дня 1839г. Прошение сие писал унтер-офицерский сын Иван Васильевич Гусев. К сему прошению проситель бухарский караванный начальник Мерсеитов печать приложил».*
- Ну, господа, смею Вам напомнить, что письма подобные, вместе с реляциями на них Василия Алексеевича, за два последних года, я имел счастье прочитать и услышать из уст министра несколько десятков! - заговорил Император Николай I. – Победив Бонапарта, и разгромив много раз турок (не говоря уже о петровских викториях!), до каких пор мы будем терпеть эти безобразия с ничтожным азиатским государством?! Кого из себя возомнил их хан? Тамерланом? Атиллой? Дошло до того, что мне приходится выделять из бюджета ежегодно три тысячи на выкуп пленных. Только эта мера, как мне докладывали, нисколько не помогает, потому что в Хиве отрубили бы голову тому хозяину, который бы согласился продать невольника на родину! Нехороший прецедент, понимаете ли! С этим надо кончать самым решительным образом! – заключил он, резко отодвинув от себя тяжелую, каслинского литья, чугунную чернильницу.
Слово взял генерал Игнатьев:
– После вероломного истребления посольства Бековича-Черкасского, хивинцы стали надменны и дерзки, несмотря даже на то, что наши государи как бы желали забыть их вероломство. Хива действительно превратилась в разбойничий притон, живущий грабежом торговых караванов и ловлей людей в неволю! По моему мнению, военный поиск на Хиву, для ее вразумления, просто необходим!
Мнения остальных членов Государственного комитета было солидарно с мнением Императора. После недолгого обсуждения деталей, было принято решение:
«При обсуждении сего важного предмета комитет принял в соображение:
- Что главная цель, к которой должны стремиться все наши старания, состоит в том, чтобы изменить враждебные к нам отношения Хивы, упрочить там наше влияние, положить предел грабежам и хищничествам, оградить спокойствие подвластных нам киргизов и обеспечить, по возможности, торговлю нашу с Азиею;
- Что предоставление ханской власти человеку, принадлежащему к роду правителей Хивы (буде он действительно окажется того достойным), соответствовало бы, понятиям самих азиатцев и, следовательно, имело бы и ту выгодную сторону, что подобное лицо скорее и вернее могло бы утвердить свою власть над народом;
- Что сия мера была бы также до некоторой степени сообразною с действиями англичан в Афганистане, которые целью своей экспедиции объявили низвержение неугодных им сердарей Кандагара и Кабула и восстановление прежнего шаха Суджи–Уль–Мулька».**
Император поморщился:
– Стоит ли об этом, Карл Васильевич? Почему мы, русские, свои границы от бандитских набегов без оглядки на англичан защитить не можем?! Стоит ли вообще упоминать в документе про эту, как я наслышан, весьма неудачную военную экспедицию англичан?
- Стоит, ещё как стоит, Ваше Превосходительство! – засуетился, быстро сняв маленькие очки в тонкой оправе, министр Нессельроде. - Британцы - народ обидчивый и осторожный, к российскому государству у них особое подозрение! Именно поэтому возникает необходимость данной ссылки на их действия за Гиндукушем…
- Да, уж, действительно, Карл Васильевич, - вмешался в беседу шеф русской жандармерии Бенкендорф. - Не обижаются они только на пролитие русской крови: от Бонапарта они за своими проливами отсиделись, а нам его пришлось от Москвы через всю Европу гнать! А что они развели сейчас в Бухаре, Коканде и Хиве со своей индийской агентурой?! Там, по моим данным, уже плюнуть некуда, как на индийских менял и торгашей! Скоро самих бухарских и хивинских торгашей на этих базарах не найдете! А что не индиец то – шпион!
- Да бросьте сгущать краски, Александр Христофорович! – отмахнулся граф Орлов, сын небезызвестного в екатерининские времена царедворца и адмирала Алексея Орлова. - Англичане никогда в наши Киргизкие степи не полезут, а с «халатниками» мы уж как-нибудь сами справимся!
- Не согласен с Вами, граф, - откликнулся молчавший до того главный инициатор этого высокого собрания, генерал-губернатор Василий Перовский. – Англичане уже вовсю хозяйничают в Персии – стране нами еще с великого Петра освоенной. А в степи их агентуры, - он бросил взгляд на шефа жандармерии (тот в поддержку слегка кивнул), - развелось, как собак нерезаных! Сведения Александра Христофоровича полностью подтверждаются моей агентурой Пограничной комиссии в степи. Так что, граф, «халатники» плюс англичане, а вернее их ружья и инструктора – опасность вполне серьезная! Позвольте Ваше Превосходительство отвлечь высокое собраннее самым свежим документом, поступившим из степи:
«Вместе с известием о занятии англичанами Кабула распространились здесь еще и другие хотя и более сомнительные слухи: азиатцы говорят, будто бы англичане намереваются также вскоре занять Бухару и Хиву, чтобы завладеть судоходством по реке Аму и потребовать удовлетворение за убийство Муркрафта и нескольких других англичан. Другие утверждают, что для окончания этих дел отправлены англичанами из Кабула, через Кундуз и Балх, какие-то агенты, и что, вероятно, Бухара и Хива принуждены будут, при нынешних обстоятельствах, согласиться на все требования и предложения англичан»…
Сановники заерзали в креслах. Некоторые даже стали перешептываться – «ну уж, если англичане Аральским морем заинтересовались, то дело действительно серьезное»…
Закончив перепалку по спорному вопросу, сильные мира сего снова начали слушать итоговый «хивинский» документ, подготовленный МИДом:
«При всем вероломстве, составляющем отличительное свойство азиатцев, нельзя не предполагать, чтобы возвращение Инаху прав, которых он был лишен, не возбудило в нем чувства признательности к России, а пример наказания предместника*** его - опасение подобной же участи в случае, если оно подвергнется неудовольствию России»…
И вот, наконец, обсуждение подошло к сути вопроса. А конкретно - к организации собственно «поиска на Хиву». Все этапы решения тщательно протоколировал секретарь:
«…комитет, - выводил он торопливые строки, - входил в обсуждение не менее важного вопроса, содержащегося в записке генерала Перовского, а именно: определение главных условий, которые надлежит требовать от нового правителя хивинского ханства. Заключение с сим правителем акта, коим он торжественно бы обязался прекратить все вообще враждебные действия против России и подвластных ей народов, имело бы двоякую пользу; ибо подобный обязательный акт мог бы впоследствии служить основанием требований наших не только в отношении к хивинцам, но и в глазах европейских держав. А потому редакция сего акта должна быть сделана с крайней предусмотрительностью, дабы ни в чем оном не могло подать повода к ложным толкованиям о намерениях России распространять свои влияния к Центру Азии.
Главные предметы требований наших, долженствующих заключаться в сем акте, суть:
1. чтобы отныне впредь прекращены были все явные и тайные враждебные действия Хивы против России в особенности, чтобы Хива отказалась от разбоев своих и не держала бы впредь ни одного русского в неволе;
2. чтобы Хива не простирала власти своей на подчиненных нам кайсаков и туркмен и не облагала бы их зякетом и другими поборами;
3. чтобы она вообще не распространяла своего влияния на племена, на которые она никакого владыческого права не имеет и ограничивалась бы владениями своими, простирающимися до известных пунктов, которые не бесполезно будет определить;
4. чтобы Хива не покровительствовала беглого султана Каип-Галия и ему подобных и посредством их не волновала бы киргизов;
5. чтобы караваны ни под каким предлогом не были вынуждены проходить через Хиву и чтобы те, которые добровольно и по своим расчетам идти на хивинские владения не рассудят, отнюдь не были бы облагаемы пошлиною;
6. чтобы укрепления на реке Сыре, как лежащие вовсе вне хивинских пределов и служащие только для притеснения кочевых народов и проходящих караванов, были срыты и уничтожены;
7. чтобы вообще на товары, принадлежащие русским, не было налагаемо, как доселе, двойной и четверной пошлины, а чтобы купцы русские и хивинские были во всех отношениях уравнены правами; наконец
8. комитет находил также полезным постановить в том же акте обоюдное право иметь: в Хиве российского, а в Оренбурге хивинского консулов, для защиты торговли. Таковым правом Россия воспользуется лишь тогда, когда найдет сие полезным и удобным; но на всякий случай можно также прибавить, что консул наш в Хиве будет иметь право содержать суда на реке Аму без всяких стеснений».
В конце документа перед оренбургскими властями ставилась вполне конкретная задача:
«Командующий данным поиском постоянно должен иметь ввиду цель экспедиции и направлять оную так, чтобы сия цель была достигнута вполне, сообразно с достоинством и пользами России; чтобы делаемые по сему случаю пожертвования не остались напрасными и чтобы никакие его распоряжения не могли подать повода к поколебанию значения России в Азии, а также, чтобы не могли возбудить подозрений иностранцев.
Наконец, признано небесполезным предоставить генерал-адъютанту Перовскому известить от себя бухарское правительство о предпринимаемой противу Хивы экспедиции, как по уважению настоящих благоприятных его к нам отношений, так и для предупреждения всяких толков, могущих поколебать доверие тамошнего хана к России».
Было заметно, как на строчке - «не могли возбудить подозрений иностранцев» - поморщились Император, начальник жандармерии и Перовский…
«…ВСЕ БУДЕТ ХОРОШО И КОНЧИТСЯ СООБРАЗНО С ВЫГОДАМИ РОССИИ И ДОСТОИНСТВОМ ИМПЕРИИ…»
В Оренбурге, начальном пункте всего грандиозного предприятия «по вразумлению Хивы» началась деятельная подготовка к походу. В степи у казаков, башкир и калмыков закупщики от кавалерии отбирали лучших скакунов для тяжелого зимнего похода. Каждый день пребывали телеги и фуры с зимней амуницией, оружием, боеприпасами. В городе и по казачьим станицам суета была невероятная. И, конечно, везде бабий плач, причитания и удалые «подвиги» рекрутов, да и самих солдат с традиционной кражей кур и гусей на закуску, пьянкой и мордобоем с местными парнями и мужиками.
Между тем, сведения их Хивы становились все тревожнее. Перовский, изучив донесения и переговорив с Г.Ф.Генсом, вызвал начальника Бухарского и Хивинского стола поручика Батыршина и взялся диктовать письмо в столицу:
«По сведениям, доставленным через нарочного от капитана горных инженеров Ковалевского, отправленного с караваном и посланцами бохарскими в Бохару, хан Алакул намерен напасть на становище наше при Чушка-Куле, для чего идет сам с войсками через Усть-Урт и соединяется у северо-западного угла его, залива Каратамака, с установленным им ханом над кайсаками Джангазыем; желательно, чтобы сведение это было справедливо; тогда войско хивинское было бы утомлено дальним переходом и тщетными покушениями.
Кроме того Ковалевский получил сведение, что от англичан из Кабула приезжали какие то посланцы в Хиву, были приняты очень хорошо и отправились обратно с посланцами хивинскими. О дальнейшем же ходе этого ничего не известно.
Из этого весьма вероподобного известия следует, что хивинцы, как надобно полагать, ищут, в крайности своего положения. Союза англичан и просят помощи их; а если англичане и не снабдят их своим войском, то, по крайней мере, легко могут оказать им помощь огнестрельным оружием и припасами, а в особенности пушками, и дать им для руководства нескольких опытных офицеров. Таким образом, вмешательство англичан может двояким образом затруднить предприятие наше: доставлением хивинцам силы вещественной и происками политическими».
Генерал-адъютант Перовский»
- Поручик! - закончив диктовать, обратился к Батыршину генерал-губернатор. - Известно ли Вам что о том самом англичанине, что здесь упоминается? Или это очередная галлюцинация конфидента, чтобы денег побольше получить?
Высокий и худощавый поручик был любимцем В.А.Перовского. Но полгода назад он «прокололся» с одним своим конфидентом–киргизом. Тот, чтобы выручить за сведения побольше денег «поднял их ценность» вестью о том, что «английский пароход с тремя пушками» идет по Амударье и уже у самого Ургенча; на нем с посольством в Хиву направляется какой-то «большой англичанин». Батыршин, хотя и не был новичком в разведке, всерьез обеспокоился (шутка ли, пароход у самого Ургенча?!), потому, не проверив столь важные сведения по другим источникам, тут же поспешил доложить о них начальнику Пограничной комиссии, полковнику Генсу. Тот в правдивости сообщения сильно засомневался («столько железа от Индии до Аму два года тащить… - известно бы было!») и проверил его сразу по трем своим источникам. Через четыре дня Батыршину за «английский пароход» влетело: Генс дал ему устный выговор, а вся Пограничная комиссия покатывалась, хватаясь за животы! Конечно, дошло это и до генерал-губернатора, который разок хохотнул в усы, и время от времени напоминал об этом своему любимцу.
-Так точно, Ваше превосходительство! Это – поручик Фойл их Сринагара. – Встав, четко отрапортовал Салахеддин. - Основное место его службы – школа пандитов. Временами Фойла, как и других младших преподавателей, направляют в сопредельные государства для проверки работы агентуры. Кроме того, именно через него идет поставка английских ружей хивинцам из Лахора. По нашим сведениям, это двести – двести пятьдесят ружей «леенфильд», только что снятых в Англии с вооружения, плюс несколько десятков тысяч патронов к ним. Имеются данные о возможности поставки пушек для конно-кавалерийских частей.
Перовский вопросительно поднял брови.
– Данное сообщение проверяется, - поспешно уточнил поручик.
Генерал, все это время ходивший по кабинету, остановился у окна и воззрился на слякоть апрельской оренбургской улицы, перемолотой сотнями тележных колес и тысячами конских и верблюжьих копыт. Две груженые крестьянские телеги никак не могли разъехаться, зацепившись друг за друга осями задних колес. Возницы ругались на все лады и щедро охаживали и меринов, и друг друга кнутами. Генерал-губернатор хмыкнул и повернулся к стоявшему подчиненному:
- Так… Поручик, ситуация в Хиве накануне военного поиска требует нашего постоянного и пристального внимания… Имеющимися конфидентами на местах нам в этой ситуации не обойтись! – Перовский подошел к Батыршину почти вплотную и внимательно посмотрел ему в глаза. - Приказываю тебе выехать инкогнито (под видом кого, сам изберешь) в Хиву и находиться там, вплоть до прихода наших войск, всячески препятствуя враждебной деятельности, как самих хивинцев, так и англичан. С Селянским это вопрос уже согласован. Проработайте с ним детали... Денег, сколько потребно, выделю. Все находящиеся в Хивинском, Бухарском и Кокандском ханствах, а также в Кабульском шахстве конфиденты – поступают в ваше оперативное распоряжение. Помните – наша главная цель: навести, наконец, порядок в Киргизской степи и искоренить позорное рабство…
* * *
…Через две с половиной недели под синими куполами Кош-Дарваза в город прошел очередной бухарский караван из Оренбурга, перехваченный и «завернутый» для получения подати («нельзя мимо нас ходить бесплатно!»). Владелец каравана - бухарский купец Нурмухаммад из Гиждувана - так яростно ругался в степи с хивинским сотником, выполнявшим функцию конвоя, что вначале получил от него в ухо, а затем был нещадно бит его нукерами камчами.**** От увечий спас только толстый стеганый халат. Всю дорогу до города Нурмухаммад ехал мрачнее тучи из-за предстоящих поборов и с периодическими опасениями продолжения экзекуции уже в Хиве.
Среди двух приказчиков, которым тоже слегка досталось «под горячую руку» во время порки хозяина, был и молодой высокий башкир в черненом полушубке и дешевом корсаковом малахае (в апрельской степи было еще холодно). Он выказывал всяческое сочувствие Нурмухаммаду, но на самом деле был очень доволен – хивинцы своими силами и по собственной инициативе произвели заброску поручика Батыршина в Хиву!
Нанимаясь приказчиком к бухарскому купцу, Батыршин прикупил («на наследство оставленное отцом-солеваром из Стерлитамака») несколько тюков ярославского ситца и был намерен выгодно сбыть его в Бухаре. Уходивший в степь караван Нурмухаммада был для него очень удобен по времени торговли в Бухаре: в это время сюда съезжалось великое множество купцов от Турфана и Яркенда до Мешхеда и Шираза, что давало массу нужной информации и делало скромного приказчика с его тремя верблюдами очень незаметным.
Перехваченному каравану было приказано разместиться в одном из караван-сараев Дишан-Калы: пропускать чужих во внутренний город хивинцы посчитали слишком большой для них честью!
Пока Нурмухаммад торговался с хозяином грязного и тесного караван-сарая за конюшни и худжры***** для проживания и торговли, его подручные нехотя развьючивали верблюдов и расседлывали коней.
Сытые хивинские чиновники были тут как: чуть не облизываясь, они принялись взвешивать, а затем оценивать заявленный товар каравана. Весы были явно неисправны (в пользу таможенников), а цены на закупленные купцом товары бессовестно завышены: бедный Нурмухаммад то хлопал себя по бедрам, то хватался обеими руками за голову и отдавал динар за динаром хивинским «упырям». В довершение всего ему вручили бумагу о том, что весь товар он должен продать в Хиве, после чего (конечно же, заплатив налог с прибыли) вернуться в свою родную Бухару.
Посмотрев на несчастного купца после удаления довольных «законным» грабежом таможенников, старший приказчик и, по совместительству дальний его родственник, Асланбек, крякнул и пошел искать махаллю****** бухарских евреев: неверные потихоньку (якобы для себя) гнали из тутовника и винограда арак,******* которым с большой прибылью приторговывали среди правоверных. Те об источнике запрещенного Кораном пойла помалкивали, сваливая все на караваны из России, тайно привозящие в несравненную Хиву эту отраву, но сами ее регулярно потребляли. Правда, промыслу иудеев иногда доставалось от погромов, руководимых особо правоверными муллами. Тогда даже кого-то за это сажали в зиндан, а кого-то и пороли. Но все это было редко и ненадолго, отчего бизнес далеких уроженцев Палестины продолжал процветать…
Изрядно опустошив лафитник с мутной беловатой жижей, Нурмухаммад не только успокоился, но и воспрял духом, порываясь идти бить челом самому куш-беги. Составившие купцу компанию Асланбек и Салахеддин, еле его отговорили, обещая, что и при всех драконовских хивинских мерах, они выгадают со своих товаров немало. Наконец бухарец успокоился и свалился спать на деревянной кровати в углу своего гостиничного «люкса» с грязными карбосовыми******** паласами на полу и клопами в щелях собственного ложа.
После минимального налаживания быта и торговли (которая вопреки оптимистическим ожиданиям) едва оправдывала затраты на закупку и транспортировку товаров, Салахеддин, пользуясь возможностями младшего приказчика постоянно свободно передвигаться по городу, отыскал всех своих конфидентов и максимально активизировал их на задачи, поставленные перед ним генерал-губернатором.
Сразу же, без особого труда, ему удалось выяснить и то, что небольшая часть английских ружей из Лахора уже поступила. Правда, без патронов. Каюк с ними перевернулся в районе Чарджоу из-за раззявы-рулевого. Последнему уже отрубили голову «за несоответствие служебной деятельности», но ящики с глубины (сколько ханские нукеры и местные рыбаки ни ныряли и пытались захватить их донными сетями) достать так и не удалось.
Выяснилось так же, что поставками в Хиву руководит через свою контору некий Мухаммад Шарки - индиец, прибывший сюда более полугода назад и официально занятый торговлей перцем и мускатным орехом. Именно к нему, как выяснил Батыршин, и приезжал тот самый лейтенант Фойл, упоминавшийся месяц назад в донесениях Оренбургской пограничной комиссии…
Очередной караван из Лахора со следующей сотней ружей очень понадобился туркменам- салорам в Джуазджане, на левом берегу Амударьи, и никакие увещания и угрозы караван-баши не помогли вооружиться подержанными бирмингенскими ружьями свирепым кочевникам пустыни, которые тут же устроили «огнестрельное кровопускание» соседям из племени йомудов.
Батыршин в обеих случаях остался доволен своими скромными помощниками в Чарджуе и Джуазджане, хотя на проведение акций ушло изрядное количество золотой монеты иностранной чеканки, полученной по векселю у «своего» банкира-еврея Салмана Муллоканди, которого для подобных расходов держала и подпитывала в Хиве Пограничная комиссия…
А Хива вовсю готовилась к войне с русскими. По ближним и дальним туркменским кочевьям были разосланы гонцы с ханским фирманом о газавате. *********Все правоверные, считавшиеся подданными хана, обязаны были явиться в Хиву (пехота) и в Хазарасп (конница) со своими воинскими и съестными припасами из расчета на два месяца похода. Подобный «блицкриг» по разгрому уже двинувшихся из Оренбурга на юг русских войск казался хивинцам вполне реальным.
Туркменская конница в Хазараспе, пока не было реальных боевых действий, занималась джигитовкой, мелкими грабежами местных сартов и прочими «удалыми» вещами. Хан не вмешивался. Он хорошо понимал, что держать на полном обеспечении огромное количество ополченцев и конницы без их прямого применения – крайне разорительно: пешим надо платить по пол таньги в день, а кавалеристам и того больше – по полторы; нужно так же постоянно поставлять овес и сено для тысяч лошадей и тягловых быков. А так…
Понимал он и то, что затягивать с походом нельзя: узбекская и сартовская пехота, состоящая из земледельцев, весной, с началом сева, начнет дезертировать по домам, на свои поля! Да и туркмены с появлением травы в весенней пустыне на месте не останутся. Для того, чтобы этого не произошло, необходимо действовать или хотя бы выдвинуть войска подальше от Хорезма, навстречу русским: оттуда и дезертировать сложнее…
На очередном военном совете, хан снова вышел из себя из-за утерянных в Джуазджане ружей и утопленных в Чарджуе патронов (чалмы с куш-беги и чарджуйского бека на этот раз не сбил, но упомянул их и всех их родственников, как людей совершенно никчемных и по ошибке созданных Всевышним).
На сем же высоком собрании было решено, что конница, под командованием куш-беги, должна выдвинуться через полуостров Мангышлак к северному чинку**********, где и дать первое сражение русской армии на дальних подступах. Пешие войска вступят в бой позже, если неверным все же удастся пройти вглубь ханства. Тогда на их плечи ляжет самая главная задача – они будут обеспечивать оборону самой Хивы в случае (не приведи Аллах!) осады города.
***
В августе 1839 года, когда основные приготовления к выступлению войск из Оренбурга в тысяча триста двадцатый верстовой поход, были закончены, генерал-губернатор составил подробное донесение Императору:
«В дополнение донесения моего от 24 июня №109 относительно приготовлений для похода на Хиву имею честь донести ныне следующее:
«Урочище Донгуз-Тау избрано было, по имевшимся по тем местам сведениям, как ближайшая к Устюрту точка, на которой можно было надеяться найти корм для скота и воду.
Между тем, полковник Геке, по сделанной с частью вверенного ему отряда рекогносцировке, нашел, что луга на Донгуз-Тау были уже большей частью вытравлены весною киргизским скотом и что при наступившей необыкновенной засухе даже и в камыше оказывается недостаток.
По сей причине первое становище основано было на урочище Чучка-Куль, при р.Ак-Булаке, в 35 верстах к северо-востоку от Донгуза и в 180 верстах от реки Эмбы. Здесь основано большое бастионированное полевое укрепление, в котором поместился весь лагерь, все склады первого обоза и поблизости накошено до 30 тыс. пудов сена. Между тем, как переход от Эмбы к Чучка-Кулю в летнее время по безводью оказался слишком затруднительным, то обер-квартирмейстеру полковнику Жемчужникову, находившемуся там с отрядом в степи, для обеспечения продовольственных обозов наших, поручено было основать укрепление на самой Эмбе, с тем, чтобы все остальные запасы были сложены уже там. Жемчужников успел еще заготовить до 20 тыс. пудов сена на реке Илек, на половине пути до Эмбы и ныне занимается тем же на упомянутом новом становище.
7500 троеконных подвод с запасом продовольствия все отправлены уже пятью отдельными обозами на место своего назначения; последний обоз выступил 14 августа, а первый, ушедший с полковником Геке и состоявший из 1200 подвод, сложив продовольствие, уже возвратился сюда. В укреплении при Чучка-Куль остались ныне, под начальством Геке, две роты пехоты, 200казаков Башкирского войска и четыре 3-х фунтовых орудия гарнизонной артиллерии.
В укреплении на Эмбе, которое по отбытии в обратный путь Жемчужникова также поступило в ведение Геке, одна рота пехоты, 350 казаков Оренбургского войска и четыре орудия – два трёх - и два шестифунтовых.
Таким образом, склады основаны и продовольствие, за исключением количества, которое должно следовать при самом отряде, частью в них сложено, а частью находится в пути туда.
Люди в гарнизонах и степных отрядах доселе здоровы; несколько человек заболели персидской язвой (ignis Persica), но умер ею только один башкир. Оба укрепления снабжены луком, чесноком, вином и уксусом; в обоих укреплениях находится по медику с фельдшером, госпитальных вещей на 10 кроватей, двойная лазаретная кибитка и все необходимые припасы для устройства бань.
Из числа первых 3600 подъемных лошадей, возвратившихся ныне в Оренбург, пало до 200. Причиной этому ничем не заменяемая скудность кормов и воды и перемена корма; лошади башкирские и в особенности горных кантонов с трудом только переносят степной корм, а потому и вышедших ныне вновь транспортах должно ожидать также значительной потери в лошадях.
Овес закуплен в ближайших к Оренбургу уездах, и несмотря на нынешний всеобщий в губернии неурожай, обошелся кругом почти по сметным ценам. Крупа и мука, из которых испечены были сухари, взяты большей частию из корпусных запасов, пополняемых ныне закупом посредством комиссионеров и нарочно отряженных в разные места благонадежных чиновников.
Теплая одежда для сторожевых отрядов на становище уже отправлена туда, а на остальную часть отряда постройка так же приводится к окончании.
Я уже имел честь упомянуть в последнем по сему предмету донесении моём, что для улучшения пищи для нижних чинов заготовлена и отчасти уже отправлена сушеная квашенная капуста, сохраняющаяся в этом виде весьма удобно и не теряющая нисколько своего вкуса; ныне подобным же образом приготовлены еще соленые огурцы и бураки; сделано распоряжение, чтобы в холодные дни был для нижних чинов сбитень; а как сверх всего этого при отряде и в становищах всегда есть свежее мясо, то пища нижних чинов, кажется, не оставляет ничего более желать.
Восемь горных единорогов и два батарейных орудия прибыли в Оренбург; у первых станины не выдержали выстрелов, потому что гнезда, в коих лежали они вовсе не были окованы, а накатка и ладыга крепились затычкой, гвоздем; от этого при выстреле цапфы выскакивали, а станины кололись. Ныне изломанные станины заменены уже новыми; положена в гнездах оковка и гвоздь заменен винтом и гайкой, чего, по сделанным опытам, оказалось вполне достаточно; госпитальные вещи на сто человек получены, а патроны, порох и ракеты и походная церковь с утварью в скором времени ожидаются…
Обстоятельство, озабочивающее меня доселе, это доставка вовремя надлежащего числа верблюдов; все почти роды кайсацкие обещали их выставить за условленную плату к сроку, но нельзя на обещание это вполне положиться, тем более, что некоторые роды уже откочевали и что весьма затруднительно ведаться с ними в значительном удалении от линии.
Генерал-адъютант Перовский»
Подполковник Селянский, непосредственный начальник поручика Батыршина, оформил еще один вексель для Салмана Муллоканди, согласовав это с Председателем Оренбургской пограничной комиссии Г.Ф.Генсом.
Тугой свиток из тончайшей самаркандской бумаги (Андрей Петрович специально, чтобы не вызывать излишних подозрений, не стал применять бумагу русского производства), содержал всего три строчки на фарси, тщательно веденные коллежским асессором Яниным под его диктовку замысловатым насталиком. Благодаря им Батыршин уже через несколько дней сможет получить на текущие оперативные расходы сумму, равную «270 голландским золотым червонцам». Для этого уже сегодня вечером ее передадут одному из татарских купцов, который, несмотря на надвигавшуюся войну, согласился (правда, за немалую сумму от Пограничной комиссии!) отправиться с караваном медной посуды и пеньковых веревок в Хиву.
Татарин весь путь мрачно смотрел на свой груз, так как сильно опасался, что на одной из этих веревок его в Хиве и повесят, но нужда была сильнее страхов – ему предстояло срочно и весьма выгодно женить двух сыновей на дочерях богатых соотечественников из Сеитовской слободы: деньги на калым нужны были немалые…
Батыршин и добрых два десятка его конфидентов в Хиве (по случаю войны он «подтянул» нескольких человек из Бухары и даже Яркенда) всячески мешал организуемому походу: со скандалом бросили службу и ушли в степь три сотни конников племени йомудов, которым на две недели задержали выплату жалования; неожиданно сгорел самый крупный государственный амбар с зерном, закупленным для войск – в итоге пришлось срочно реквизировать запас крестьян в ближайших кишлаках, что вызвало волнения и даже казни схватившихся за кетмени и вилы дехкан; в результате на ранее обильных базарах Хивы начались перебои с хлебом; среди пеших ополченцев поползли слухи о распространении в войсках какой-то заразы (и впрямь среди мобилизованных сартов оказалось несколько прокаженных!)… В общем, «подготовка к походу» у поручика шла вовсю!
Мухаммад Шарки был в растерянности: словно какая-то злая сила мешала ему и хивинцам в организации этого похода. Впрочем, хотя и не было прямых доказательств, он знал, что эта сила – русские. Нет… не те русские войска, которые собраны за полторы тысячи километров в Оренбурге и еще не двинулись в путь, а их люди здесь… среди этих, бесчисленных снующих хивинцев, бухарцев, кокандцев, туркмен и киргизов…
«Кто есть кто среди них?! Поди разберись! Вот, например, этот худой то ли татарин, то ли бухарец на гнедом жеребце, в малахае и черненом полушубке, что едет навстречу: вон как «мазнул» по мне взглядом, будто с ног до головы в себя вобрал! – поежился пандит, встретившись глазами со всадником: такой взгляд был у преподавателя рисования - мистера Молллисона в «Гринхаузе» - перед тем, как он собирался писать картину…
«Иблис забрал бы этого Шарки! Чего он на меня уставился?!» - мелькнула в голове Батыршина мысль, и он, наддав каблуками своего гнедого, смешался с толпой пеших и конных, затерялся среди арб*********** и носильщиков на узких улочках Хивы…
(Окончание http://www.proza.ru/2013/01/26/1429)
--------------------------
* Здесь и далее в этой главе автором приводятся материалы «Журнала комитета, рассматривавшего предположение Оренбургского военного губернатора о поиске на Хиву»
** Шуджи уль Мулька
*** Предшественника
**** Камча – короткая, среднеазиатская плетка
***** Худжра – небольшое кирпичное помещение со сводчатым потолком, используемое для жилья в общественных зданиях
****** Махалля (тадж) – квартал восточного города
******* Арак (араб.) – водка, самогон
******** Карбос (тадж) – полушелковая среднеазиатская грубая ткань, полосатой расцветки, используемая для верхней одежды и в качестве половиков
********* Газават (араб.) – война мусульман за веру
********** Чинк – обрывистое окончание возвышенного плоскогорья на полуострове Мангышлак, обрамляющее его с северной и южной стороны