У каждого человека бывает такая минута, когда обыденные дела перестают волновать его столь же сильно, как раньше… и он начинает философствовать. Обычно это происходит в том далеком возрасте, когда жизнь устанавливается или наоборот окончательно запутывается и время как бы замирает, растягивается…
Пожалуй, возраст этот скорее не определен – нельзя сказать, что философы – это сплошь и рядом пожилые люди. Нет. Порой юноши и девушки или даже дети начинают задумываться не только о ближайшем будущем, но и самых разнообразных и многогранных вещах. Юные и старые сердца бьются одним тактом и мысли текут ровно, плавно обнажая истину…
Очень сложные мысли. Сами по себе они уже философия! Юные и старые сердца…
Весьма занятные мысли…
Но как же иначе я могу оправдать себя, ведь нельзя назваться старухой, когда задумываешься о философских понятиях жизни и смерти, мире и порядке, чувствах и эмоциях! Что ж, если вы прочли до сих пор и не придумали иных занятий на вечер… я с удовольствием поделюсь одной мыслью…
У каждого писателя есть уголок, где он может спокойно сесть и, забыв обо всем остальном мире, написать несколько строк.
Я – исключение из правил… Горько осознавать, что у тебя нет своего угла, места, где ты не только живешь – спишь, ешь, где ты родился и где умрешь. Нет! Живешь – о чем-то мечтаешь, творишь и воплощаешь свои потаенные мечты.
Такое место должно быть у каждого человека. Здесь живет его душа, ему легко и спокойно...
Да, именно наши души живут в самых заветных местах…
Я с трепетом вспоминаю множество таких мест, где сердце человека замирало и обрывалось, не отпускало и тянуло… щемящая сладостная боль…
Словами мало кому удается объяснить глубину палитры чувств, которые испытывает человек. Мы способны видеть и понимать прекрасное с первых минут нашей жизни, но у него много лиц и обличий. Попробуйте передать весь смысл этого слова – Красота. Вы тщетно будете искать нужные обозначения, лихорадочно вспоминать и чесать в затылке. Для многих она неотъемлема от мгновения, когда он впервые увидел, почувствовал.
Порой, мы испытываем прекрасные, возвышенные чувства, войдя в самую обыкновенную комнату, дом, сад… Что-то пленительное легко витает по этим местам и мягко касается человеческих сердец…
Войди в одно такое заветное место, обычный, но живой уголок, и ты почувствуешь Нечто… Никто никогда не сможет объяснить тебе, что это такое, но видели и знают многие. Выйдя он или она понимали, что не смогут жить без него… они обязательно вернуться!
Писатели – творческие люди, их понимание отличается от взглядов остальных людей. Они чувствуют и знают то, что другие просто не замечают!
Чувства писателя – есть нечто незыблемое и недосягаемое, однако так просто найти самое дорогое для писателя, его сокровище! Кажется, что он и сам облегчает эту задачу, помещая всю свою доброту, любовь и нежность в одно место…
Такой открытой каждому, легкой и простой в понимании, но недосягаемой в своем скрытом величии и особенности самой сути души была мастерская одного безызвестного писателя. Моего доброго друга.
Эммануэль Дарси был уже пожилым человеком, когда я впервые попала в его владения. Произошло наше знакомство в его доме, по воле случая, но именно случайности и превратности рока и меняют нашу жизнь…
Я много лет жила в этом городе. Вам, дорогие читатели, нет необходимости знать, где и когда происходили рассказанные мною события – согласно поговорке, чем меньше знаешь, тем лучше спишь - я соглашусь с ней – пусть ваше воображение само нарисует те места. Это прекрасный город, схожий во многом с другими такими же, но носящий свой отпечаток времени.
Прожив в нем больше десятка лет, я все же не была знакома со всеми его районами, достопримечательностями, улицами, домами. Особенно «терра инкогнито» для меня была его восточная часть - обстоятельства моей жизни складывали свой узор вдали от тех мест…
И надо же было так случиться, что в наш славный город задумал приехать один известный литературный критик! Надменный, самодовольный хам, разрушивший карьеры и судьбы тысяч молодых писателей, только начинавших свой путь! Именно благодаря его стараниям мир и миллионы читателей никогда не смогут порадоваться восхождению на Олимп Славы стольких выдающихся молодых людей!
Я заранее почувствовала тревогу, едва прочла в газете о его внезапном, на несколько лет вперед запланированном посещении нашего города, славившегося большим притоком творческих идей и людей их подававших.
Предчувствия редко обманывали раньше, не обманули и на этот раз! Он назначил мне встречу… Само по себе не самое лучшее известие… Отказаться нельзя – опозорит на весь мир…
Удушиться и не встать! Просто замечательно!!! Я с раздражением бросила трубку, ничего не ответив его секретарше и… через секунду перезвонила… С отвращением к самой себе, я слушала собственный по-детски восторженный голос…
Возвращаюсь к моей проблеме незнания своего города, как своих пяти пальцев. Вы уже догадались, где поселился этот «критик» и назначил нашу встречу?
Наш город не был «зеленой зоной» и восточная часть не была самой «чистой»… Капризный и требовательный, привыкший к полному послушанию, он выбрал для своего временного места обитания не самый заурядный район. Расположен на относительной окраине, не престижный и фешенебельный… хотя… на его территории недавно выстроили десяток парков и заповедников, вовсю шли слом старых зданий и строительство новых. Несомненно, район имел свою индивидуальность, пусть и граничившую с повседневностью.
Как вы уже догадались, имея огромное количество ориентиров, я все же заблудилась. Блуждая по незнакомым местам, я по какой-то причине не задумывалась как это опасно. Кого только не встретишь вечером на улице! Эта мысль посетила меня намного позднее, на следующий день, когда я рассказывала о своем приключении подруге. Она и просветила меня в эту мысль, рассказав с десятка два леденящих сердце рассказов, будто сошедших с криминалистической хроники…
Но не буду забегать вперед, а вернусь к своему рассказу.
Я стояла рядом с часами, с широкой улыбкой слушая звонкие удары. Я давно опоздала на встречу, и тогда мне было глубоко наплевать на последствия! Я представляла, как меня ждет этот… э… критик, и не могла сдержать улыбки.
Мои блуждания привели к очень старинному дому. Старина везде и всегда завораживала, а этот дом, казалось, выплыл из самых глубинных омутов памяти… Он стоял посреди пяти и девятиэтажных домов, так отличаясь от них, что было невозможно не заметить этот крошечный островок посреди моря однообразия.
Он был обнесен высоким черным забором из необыкновенного в лучах заходящего солнца металла. Красивый узор оплетал небольшой дворик, дом и сад.
Я мягко толкнула калитку и вошла. Два этажа дома плотно оплел виноград, цвела яблоня, распускались цветы на аккуратных клумбах - вокруг меня разливался дивный букет ароматов, не проникающих далее, словно боясь нарушить то гармоничное существование, в котором находилось это дивное место. За оградой остался иной мир, далекий и ненастоящий.
Последние солнечные лучи ласково блестели в окнах. Я на мгновение закрыла глаза. Мне показалось, что дом добродушно улыбнулся и подмигнул. Я, не задумываясь, зашла внутрь. Это казалось правильным – зайти и познакомиться. С домом.
Давным-давно я бывала в музеях, где были выставлены вещи жизни и быта людей восемнадцатого века. Нечто подобное было представлено моему взору. Посередине широкой залы стоял великолепный черный рояль, на полу постелен бежевый ковер, мягкий даже на вид. Стены, обитые деревянными панелями, казалось, дышали. Стеклянная (или хрустальная?) люстра была погашена, но из открытых окон лился свет догорающего дня…
В порыве чувств я села за рояль, и мягкие звуки Шопена разрывали тишину старого дома, точно подпевающего мне, разлились вокруг и заполнили собой сад. Но никто на улице, за забором, так и не услышал и ноты…
Я играла не спеша, с чувством, которое заполняло меня и рвалось наружу, вдруг найдя отклик в этом доме в моем сердце, проходя от него сквозь пальцы…
Увлекшись игрой и этим новым, так внезапно нахлынувшим на меня чувством, я не могла услышать скрипа ступенек старой лестницы и мягких шагов, утопавших в ворсе ковра ног. Голос, раздавшийся позади, был сколь мягок, как и все вокруг, столь неожидан и строг.
- Что вы здесь делаете, леди?
Мои руки непроизвольно дрогнули, задев несколько лишних клавиш и прервав божественную музыку. По спине пробежал холодок, но я уверенно встала и обернулась.
Передо мной стоял высокий, уже немолодой мужчина с чуть сгорбленной спиной, и несколько худой для своего роста. Он с ног до головы был не одет, а укутан в потрепанные вещи, пережившие свои лучшие годы и прослужившие своему хозяину слишком много лет. Что-то во всей его фигуре говорило, что в этом старом теле живет яростный и еще молодой дух!
Я долго задумчиво вглядывалась в лицо этого человека. Оно напомнило мне о чем-то благородном и аристократическом…
Его лицо было вытянутым и немного худым, как, впрочем, и вся его фигура. Высокий лоб плавно переходил к выдающимся скулам и впалым щекам, прямой линией обрываясь упрямым подбородком. Толстые кустистые брови, изогнувшиеся вопросительной несколько лукавой дугой, очерчивали выразительные серые глаза. В свете заходящего дня они казались стальными, без блеска. Внезапно закрывшая свет тень изменила их, резко вымыв весь цвет. Однако выражение их отнюдь не было бесцветным…
В глубине этих глаз отчетливо горел какой-то не вполне понятный огонек. Говорят, что глаза – это окна в душу… Мне, по крайне мере, тот огонек представился отблеском души старого человека.
Он лукаво улыбнулся и передернул плечами.
- Мисс, я повторяюсь, но что вы здесь делаете? – Он с интересом посмотрел по сторонам, почесал в затылке, как бы осматривая необычную обстановку, мимолетным взглядом оглядел и меня с головы до ног, виновницу странных превращений.
Я молчала. Как можно сказать, что зашел в чужой дом только ради утоления своего неуемного любопытства… да и это новое, еще непонятное мне чувство подсказывало, что лучше молчать. Однако врожденные принципы искали выход из этой не простой ситуации.
По-видимому, эта борьба отразилась на моем лице. Мой собеседник улыбнулся шире.
- Вы, видно, заинтересовались моим домом?
- Да! – Я с благодарностью ухватилась за эту возможность объясниться. – Я заблудилась и набрела на ваш дом. Во мне заиграло любопытство и…
Я развела руками в стороны, как бы показывая, что все остальное он видит сам.
- В мой дом часто заходят люди с улицы – уж слишком необычен его вид и безгранично их любопытство. Я не запираю двери. Все равно никто никогда не сможет обокрасть этот дом и хоть чем-то навредить его хозяину, то есть мне.
Он подмигнул мне. Я ответила растерянной улыбкой и мягко коснулась крышки рояля, с удивлением понимая его правоту…
- Не хотите ли чашечку чая, раз уж зашли?
- Благодарю, с удовольствием…
Позднее, я узнала много занимательного. Во-первых, это возраст здания – 149 лет! Немалый срок! Этот дом – фамильная усадьба семьи Дарси, была построена прапрадедом нынешнего хозяина. Поистине чудо, что его до сих пор не снесли!
Во-вторых, это частые посещения усадьбы людьми, просто проходившими мимо. За неделю в дом заходят не меньше пятидесяти человек! Все они спокойно открывают калитку, останавливаются в саду, проходят в дом…
В-третьих, это обстановка внутри дома. Усадьба специально обустраивалась в стиле конца восемнадцатого – начале девятнадцатого веков. Во время войны дом горел и старинные вещи пострадали, и Дарси обустраивали все сызнова. Каких сил и средств это стоило, мне (с моим весьма ретивым воображением), не знаю как другим, представить трудно, а если и удастся, то… ой, лучше не стоит.
В-четвертых, меня поражает феноменальное отношение к дому других людей: никто, ни один человек, не мог даже помыслить о нанесении ему какого-либо ущерба!!! Эммануэль безбоязненно оставляет двери открытыми.
Все это мне рассказывал сам хозяин усадьбы за чашкой чая. Звали его Эммануэль Фредерико Дарси, наследник своего прадеда, Фолхонера Дарси, построившего усадьбу «Регент» для своей жены и детей. К глубочайшему сожалению последний…
Обстоятельства долгой и насыщенной жизни Эммануэля не дали ему возможности завести собственную семью. Посему он проводит остаток своей жизни в одиночестве в своей усадьбе…
Я глубоко сочувствовала ему…
Домой я благополучно вернулась под утро. Тогда же поняла, что обязана вернуться! Вернуться и позаботиться о своем новом знакомом, скрасить его одиночество. Разговоры с подругой по телефону только укрепили мою решимость. Это стало началом крепкой дружбы…
Эммануэль (я боялась называть его иначе, зная, сколько между нами лет) оказался душевным человеком и прекрасным собеседником. Он с огромной радостью и доброжелательностью, не уменьшавшейся с годами нашего знакомства, встречал меня в усадьбе, всегда был готов поддержать и посочувствовать, помочь советом и деньгами. Он ужасно расстраивался, если я не приезжала, подолгу ждал у крыльца, смотря вслед проезжающим машинам. Он знал все на свете, тысячи разных тем! Такого друга у меня не было и не будет никогда…
Непонятное, завораживающее и притягивающее тепло исходило от него. Ни с кем я не чувствовала себя столь спокойно и уверенно…
К слову, за года моих поездок в усадьбу я запомнила восточный район, как свой родной и могла найти дорогу даже с закрытыми глазами!
Мне навсегда запомнился один знаменательный день, через год после нашего знакомства. Тогда усадьбе исполнялось ровно 150 лет. В тот день я решила отдохнуть и приехала уже утром. Выйдя из машины, я остолбенела!
Мир вокруг преобразился! Дом светился изнутри, хотя все окна были погашены, и мерцал в лучах утреннего солнца. Сад радовал тонким ароматом цветов, легким дурманом обволакивающий улицы, так непохоже на обычный день. Эммануэль выглядел счастливым – он выпрямился, надел новый шикарный костюм, и весь день с его лица не сходила счастливая умиротворенная улыбка.
А к вечеру у калитки собралась целая толпа народа – они заполонили все окрестные улицы, некоторые выглядывали из окон, стояли на балконах и даже на крышах! Они приходили по одному, останавливались перед домом и переминались с ноги на ногу, не решаясь войти.
На мои вопросы – что же такое праздничное произошло – Эммануэль закатывал глаза, лукаво изгибал бровь и приставлял палец к губам.
- Секрет! – Едва слышно выдыхал он.
Я загрустила…
Казалось неудобным выйти с расспросами к совершенно незнакомым людям. Приходилось сидеть и терпеливо ждать.
Все разъяснилось ближе к ночи. Эммануэль с неизменной улыбкой на лице вышел во двор. Толпа разразилась приветственными криками! Они хором поздравляли его и вручали подарки (буквально силой, он отпирался и возражал) и разошлись, переговариваясь, кто куда пойдет праздновать…
Эммануэль со смехом (кто бы не засмеялся в ту минуту, увидев мое лицо?!) прошел на кухню и сел за стол, указывая глазами на соседний стул. Я налила нам по чашке чая и села, приготовившись слушать.
- И ничего смешного в моем полном удивления лице не было! Еще немного и я лопну от распирающего меня любопытства!
- Ну, не горячись! Было так забавно помучить тебя немножко! Не обижайся. Милая, тебе прекрасно известно, как мой дом отличается от всех остальных вокруг. Он приковывает к себе взгляды и сражает сердца…
Он прервался, чтобы немного отпить из чашки. Я с интересом ловила каждое его слово.
- «Регент» имеет собственную душу, такую же как у людей. А те здания за окном? Они холодны и безжизненны. Ты и сама в нашу первую встречу прочувствовала сердцем саму суть этого дома. Те люди, что приходили сегодня – это наши верные поклонники и друзья…
На улице что-то грохнуло, и мы с любопытством высунулись в окно. Ничего интересного – лопнула шина…
- Носятся, лихачи!
- Ничего. Итак, на чем я остановился? А! Наши друзья. У людей есть дни рождения, так почему же он не может быть и у дома?! Сегодня «Регенту» исполнилось ровно 150 лет…
Он весело рассмеялся.
- Они приходили поздравить…
- Да, да.
Для постороннего человека этот разговор показался бы сущей глупостью и бредом сумасшедшего, если бы он не видел ни разу усадьбы… Он не чувствовал бы того, что чувствовали все те, кто приходил сегодня поздравлять дом с днем рождения. Тот посторонний перестал бы им быть и старался бы стоять в первых рядах поздравлявших! Среди них много бедняков, детворы, но и серьезных людей. Представив себе самого строгого адвоката в дорогом костюме от самого модного кутюрье с криком поздравления, широченной улыбкой на лице и саквояжем с документами в руках, вручающего подарок в честь дня рождения старинного дома, невозможно не улыбнуться!
Годы проходили медленно, но уверенно сменяя друг друга. Что ж…
Люди стареют, не смотря ни на что…
Эммануэль тоже…
Через четыре года после круглой даты «Регента», Эммануэль совсем разболелся и слег в постель… Врачи хлопотали над ним не переставая, я безвылазно засела у его кровати, боясь отойти.
И вот так всегда! Мой телефон начал обрываться! Газеты до сих пор не простили мне ту историю с «критиком» и все еще пытаются поймать меня, то есть пригласить на интервью. Вдруг все издательства разом возжелали публиковать мои книги – с чего бы это? Критик повторно приезжает в город!!! И с упорностью отпетого садиста добивается нашей встречи!
В конце концов, я с раздражением отключила телефон. Слава богу, про усадьбу знают лишь два человека – моя близкая подруга, она никому ничего не скажет, да таксист, по воле капризного случая один и тот же, возящий меня к Эммануэлю.
Через два самых напряженных в моей жизни дня, стало ясно, что Эммануэль серьезно болен… Ему стало лучше, но вставать с кровати категорически запрещалось! Я была единственным человеком, кто мог взять на себя заботу о нем.
Я объявила о своем временном уходе со стези литератора. Все ахнули! Уйти в начале взлета своей карьеры – далеко не все могут решиться на такое. Охота за интервью со мной стала первым делом телевизионщиков. От растерзания меня спасли прогремевшие террористические акты… всем стало не до меня, и я посвятила все свое время Эммануэлю. Он тяжело переживал мое решение, но я была непреклонна.
Еще одна напряженная неделя подошла к концу. Врачи покидают усадьбу. Они довольны моими стараниями и со спокойным сердцем оставляют больного на мое попечение. Волноваться не о чем. Медсестра каждое утро будет заходить и проверять самочувствие Эммануэля. Если что – врач оставил мне телефон прямой линии его отдела, лично в его кабинет – звоните! Я заверила их, что все поняла, запомнила, записала, справлюсь – и они уехали.
Ничего сложного в уходе за больным я не нашла. Большую часть дня Эммануэль спал, и я оставалась без дел. Я сидела на диване с блокнотом и карандашом в руках и с каким-то охотничьим азартом писала всю эту историю…
Эммануэль прожил еще два месяца. Как говорили врачи – только благодаря мне, сами они пророчили ему не больше трех недель. Меня это глубоко потрясло (с таким холодным спокойствием рассуждать о жизни человека!!!) и возмутило, но я была слишком подавлена, чтобы высказать…
Через неделю после похорон… не могу писать, горько и больно… Похороны прошли успешно. Проводить Эммануэля пришло больше половины города – все те, кто хоть раз проходил мимо усадьбы, видел задорную улыбку Эммануэля и говорил с ним…
В газетах писали, что «… из жизни ушел выдающийся путешественник, верный товарищ и лучший друг многих, последний из четы Дарси…», далее шли титулы, сухие похвалы и сочувствия…
Итак, я попробую еще раз.
Через неделю после похорон был назначен день оглашения завещания. Я пошла только ради Эммануэля, в свои последние дни просившего проследить за судьбой «Регента». Я узнаю, кто станет его хозяином, и передам ему ключи.
Нотариус был близким другом умершего, он долго говорил, что за человек был Эммануэль. Было сказано много теплых слов и от пришедших…
Я плакала взахлеб! Даже на похоронах я была спокойней и уверенней, а сейчас…
Я отказывалась принимать смерть Эммануэля. Я сидела, как спящая, но слышала и понимала все. Так иногда бывает – сердце разрывает от боли, ты не видишь все вокруг, затем все притупляется, «мысли текут ровно, обнажая сотни истин».
Не все пришедшие сожалели о смерти моего друга. Кое-кто пришел с другой целью. Оказывается, у матери Эммануэля был роман на стороне. И так получается, что у Эммануэля есть сводный брат и сестра, Томас и Пенелопа Эммин. Они не могут быть наследниками, поскольку не являются членами семьи Дарси, но могут претендовать на часть наследства. У всей этой истории настолько «сериальный» сюжет, напоминающий мелодрамы, что я даже не стала слушать до конца. А уж как перемалывали кости родителям Эммануэля потом в газетах!
Мистер Дрефри, нотариус, открыл небольшой сейф и достал несколько бумаг, в их числе три письма, адресованные самому мистеру Дрефри, некой Элеоноре Фим и мне… Меня трясло…
Дрефри жестом попросил отложить рассматривание конвертов на потом, собственным примером отложив свой в сторону.
- Дорогие дамы и господа, - он взял тугой конверт и вынул завещание (откуда я это знаю? Там так и было написано, крупными буквами!), - сегодня мы с вами собрались здесь, чтобы зачитать последнюю волю покойного. Это единственный экземпляр завещания, составленный лично мной и Эммануэлем Дарси. Иных версий нет! Прошу принять это к сведению. Все распоряжения, описанные в данном завещании, заверены, проверены и перепроверены моими уважаемыми коллегами в присутствии покойного, выполняются безоговорочно! – Он строго посмотрел на все собрание, задержав колкий взгляд на лицах родственников. Их лица лишь на мгновение исказились, но сразу же успокоились. – Я продолжу. Итак, сейчас я зачитаю само завещание. Всех вас попрошу слушать предельно внимательно. Что ж:
«Мои дорогие друзья! Я знаю, что когда вы услышите эти строки, меня уже не будет рядом… Понимаю, как горько и больно слушать мои предсмертные слова, но крепитесь! От смерти одного человека жизнь всех остальных не прекратится. Троим из вас (я надеюсь, что они присутствуют?!) я написал письма. Они имеют личный характер, обрадуют вас и в тоже время обяжут, но не буду забегать вперед.
За свою долгую жизнь (86 лет – достаточный срок) я нажил немало имущества и не хочу, чтобы после моей смерти оно стало причиной споров, тем более между близкими мне людьми. Поэтому постараюсь описать все, вплоть до последнего гвоздя!
Итак. Мою квартиру (далее идет уточнение площади, адреса и т.д.) поручаю передать в собственность моего близкого друга, прекрасного специалиста, работника нотариальной конторы, мистеру Вильяму Марку Дрефри, за его многолетнюю работу с моими документами и ведением дел.
Все находящиеся в квартире вещи, за исключением коллекции картин и редких книг, я передаю в фонд защиты детей (там разберутся), с одним единственным условием. Ни одна вещь не должна исчезнуть бесследно! Все они описаны, и их документация находится у мистера Дрефри. Все заботы отдаю в руки Вильяма Дрефри. Думаю, он поворчит, но все выполнит как надо.
Мою коллекцию картин (список прилагается) передаю во владение своего близкого друга Карла Боуносье, директору картинной галереи.
Собрание книг (список прилагается) передаю в руки доктора Алекса Давова, моего друга и товарища.
Я обладаю пакетом акций нескольких крупных перспективных компаний, приносящем мне неплохой годовой доход. Отдаю их своим единственным родственникам, Томасу и Пенелопе Эммин. Далее вы найдете более подробное описание передачи и дележа их.
Хочу оставить что-нибудь и своей, увы, поздней возлюбленной. На моем счету достаточно средств, чтобы обеспечить ей спокойную жизнь и безбедную старость. Если официально, то я завещаю тебе, Элеонора Фим, свой банковский счет в твое полное распоряжение!
Так, продолжим. Свои ценные бумаги я отдаю Энрите фон Карачи и Тимоти Стромсту, достойным людям, с которыми я знаком много лет. Мистер Дрефри заранее предупрежден о разделе бумаг, так что с этим проблем не возникнет.
Свой загородный дом отдаю в распоряжение своей крестной дочери Мэри Элизабет Штерн.
Осталось распорядиться только своим семейным сокровищем – фамильной усадьбой нашей семьи «Регент». Сие дивное место я завещаю своей самой близкой знакомой, за последние пять лет ставшей для меня самым родным и близким человеком…»
Не знаю как для других, а для меня мир перевернулся! Сердце отбивало бешеную чечетку, явно намереваясь выпрыгнуть и станцевать зажигательную румбу для всех прямо на столе!
Но это еще не все…
«…ей же я отдаю эксклюзивные права на публикацию моих никому неизвестных книг… Будучи писательницей, чья карьера быстро поднимается в гору, она найдет им самое лучшее применение…»
Дрефри читал медленно, хорошо поставленным голосом, дрогнувшим лишь вначале, когда прочел, что получит огромную четырехкомнатную квартиру, и чуть далее, на шутке о его ворчании, но в остальном он оставался беспристрастным… до конца завещания.
Когда Вильям прочел о передачи мне «Регента», все присутствующие, не сговариваясь, посмотрели в мою сторону. Но ничего не стали говорить. Они знали, что я заботилась об Эммануэле последние пять лет, а в последние месяцы жизни не отходила от его постели. Никто не удивился, что он решил отблагодарить меня. Однако известие о том, что я писательница, и о том, что и сам Эммануэль писал книги, поразило всех! Даже меня!
Несмотря ни на что родственнички остались довольны. Акции Эммануэля приносили не просто «неплохой доход», а огромные суммы денег! Эммануэль не считал деньги ценностью, поэтому редко ими пользовался (деньги конечно необходимы в жизни, но сорить миллионами Эммануэль себе не позволял). Их лица лишь «немного» покосились, когда он отдал деньги со счета какой-то там возлюбленной, а шикарные дома крестной дочке и некой писательнице!
Я была в шоке! Но он не мешал бурному потоку счастья! Получить такой прекрасный дом! А «Регент» нельзя считать просто домом. «Регент» – настоящее живое существо! Сколько раз я видела улыбку, блеснувшую в окнах?! Когда было грустно – слышался тихий грустный скрип лестницы и утешительный вой ветра в ставнях…
Быть может, я и преувеличиваю, но «Регент» никогда не был просто домом!
Единственным червячком, точившим меня изнутри, оставалась тайна о книгах Эммануэля.
Говорят, что в человеке преобладает какая-то одна черта характера, Эммануэль был опровержением этого высказывания. Несмотря на свое обаяние и душевность, он был очень умным и расчетливым человеком. Едва узнав о своем плачевном состоянии и суровом вердикте врачей, он обратился к своему давнему другу, Вильяму Дрефри, с просьбой о составлении завещания. Спустя долгие причитания, тот все же согласился. Они долго трудились, просчитывая все спорные моменты, пока не добились нужного результата, который удовлетворил бы всех.
Эммануэль был невероятно богатым человеком, но всю жизнь жил бедно. Конечно, многие богачи живут так, но Эммануэль никогда ни в чем не экономил. Просто ему нравилось жить так, а не с какой бы то ни было помпезностью и роскошью. Богатство часто надоедает, и человек ищет себе рискованные занятия. От нечего делать. Эммануэль остался богачом, внешне бедным человеком со щедрой душой и доброй улыбкой.
Имея в своем распоряжении огромные финансы, квартиры, дома, акции, коллекции картин и многое другое – Эммануэль ничем этим не пользовался в своих личных целях. Он никогда не смешивал работу и дружбу. Зарабатывая миллионы, он надевал один и тот же костюм, своим видом показывая независимость от средств и общественной морали… Если попросишь у него денег в долг – он никогда не откажет, не заикнется об их возвращении. Это не было важно.
Эммануэль обладал другим, наиболее ценным имуществом, которое, впрочем, нельзя купить или продать! Он был другом! Сколько людей знало и любило его…
…После я решила съездить в усадьбу. Видя мое состояние, мистер Дрефри вызвался меня подвести. Почему бы и нет?!
Он не пытался заговорить со мной в машине, я не выдержала бы утешений, одно его присутствие было для меня опорой и утешением. Мы распрощались у ограды. Он улыбнулся мне вслед и уехал обратно, все так же улыбаясь своим мыслям. Я чувствовала себя немного уверенней.
Со стороны дом походил на расстроенного, покинутого всеми ребенка… Тот свет, что жил в глазах Эммануэля и светил прохожим сквозь окна усадьбы погас и лишь чуть затеплился, радуясь моему появлению. Сама себе я казалась такой же брошенной и покинутой… Подойдя в «Регенту» я тихо заговорила:
- Мы двое брошены с тобой… Но нельзя грустить и унывать! Если ты будешь грустить, я не смогу удерживать слез. Быть здесь – утешение для меня, я хочу стать утешением и для тебя… Будем держаться друг за друга?
Я с любовью прикоснулась к стене, в глазах заблестели слезы, но какое-то тепло, заструившееся по руке от стены, осушило выступившие на глаза слезинки… Дом принял меня. Эммануэль был душой этого места. Теперь моя очередь.
Для постороннего я могла показаться сбежавшей из дурдома сумасшедшей, но тогда мне было наплевать на мнение остальных. Как, впрочем, и во многих случаях.
Я отворила дверь и вошла в зал. Долго сидела на диване, глядя в одну точку. Не заметила, как уснула.
Проснулась посреди ночи. Как от пощечины. Было темно и тихо-тихо. За окном не горело ни одно окно, не проезжала ни одна машина – город, казалось, умер, умер вместе с моим другом…
Я вызвала такси. Через пару минут белая машина увезла меня от дома – все в усадьбе напоминало об Эммануэле, я просто не могла там больше находиться…
Вернулась через два месяца, когда полностью успокоилась и была готова к встрече с судьбой!
Дом тоже, видно, пришел в себя и был рад моему возвращению. Наша встреча была поистине душераздирающим зрелищем!
Внутри все осталось неизменным, таким же, как и при Эммануэле. Выпив по обыкновению чашечку чая, решила разобрать все вещи и прибраться – ненужное продать или раздать, навести порядок. Это было легко решить (хотя и грустно), да не так просто сделать! Усадьба большая…
На разборку вещей только с первого этажа затратила целый день! Умоталась страшно! Буквально рухнула на диван и тут же уснула.
Рано утром зазвонил телефон…
Первая ваша мысль при такой ситуации? Я лично захотела удушить звонившего его же телефонной трубкой!!! Так ему и сообщила! Звонил мой редактор с очередной шуткой, не очень смешной, но в тему.
- Ну, здравствуй, моя прелесть! Знаешь, вчера слышал шутку: - Мужик, чё такой угрюмый? – А твое какое собачье дело? – Да так, делать нечего, решил беседу завязать. А ты чё грубишь? – Ну, надо же как-то беседу-то поддержать! Надеюсь, что ты грубила из того же принципа?
- Ну, извини! – Я с раздражением встала с дивана. – Звонит ни свет, ни заря в… 12 часов утра! Я вчера так устала… Стоп машина, задний ход! Ты откуда знаешь этот номер?!
- С месяца два назад в одной газетенке публиковали завещание старого Дарси. Видел тебя в нем, тогда же и срисовал со справочника номерок. Как дела? Я не надеялся тебя тут застать, слышал, ты уезжала из города…
- Да уезжала… Отлично! – мой голос был прямо-таки гремучей смесью иронии и сарказма, щедро приправленной удивлением, раздражением и злостью. – Просто ОТЛИЧНО! Теперь журналисты раздуют целую историю и замучают звонками…
Моя гневная ирония перешла в сдавленные всхлипы.
- Ты чего, милая?! Так! Спокойно! Тише, дитятко, не плачь! Не утонет в речке мяч! Тебя пытались искать в течение месяца, но так и не нашли. Они все с ног сбились! Бегали как чижики угорелые, даже в редакцию наведывались и расспрашивали. Честно говоря, тебя не раз поминали не очень хорошими словами. Всем надоело – и они отвалили!
- Угу… Буду надеяться на лучшее. Чего звонил-то?
- Я? Звонил?! А! Я!!! Я хотел узнать, ты писать еще собираешься? А то уехала – ни слуху, ни духу.
- Да, конечно. Теперь, Эммануэля... нет. Вернусь к обычному распорядку.
- Ладно, тогда все! Пока! Я перезвоню на днях.
- Ладно. Давай.
«И к чему это?»
Я скосила глаза на лежащий рядом с телефоном блокнот. Не к продолжению ли этой эпопеи? Как знать…
Уборка первого этажа заняла еще два дня, но результат был ощутимый – все блестело, сверкало, нигде ни пылинки, ни соринки! Эммануэль делал раз в год профилактический ремонт, чем заслужил искреннее у меня звание умницы! Простой уборки хватило, чтобы привести первый этаж и, наверное, весь дом в божеский вид.
Теперь можно переходить ко второму этажу (слава богу, их всего два!).
Второй этаж… Остановившись на первых ступеньках лестницы, ведущей вверх, всерьез задумалась. Эммануэль никогда не пускал меня наверх (да я и не особо стремилась…). Только теперь мне стало интересно – почему?
Двенадцать ступенек старой скрипучей лестницы (она очень прочная, просто Эммануэль находил в ней своеобразный шарм и не менял на камень эти добротные деревянные ступеньки со своим неповторимым музыкальным скрипом) привели меня к столь же добротно сделанной двери (в доме большинство вещей было сделано из дерева). Необычайно красивая дверь! Она была сделана из красного дуба в весьма оригинальном стиле, с вырезанными необычайными пейзажами каких-то райских мест.
Я с сожалением толкнула дверь и вошла. Зал, в который я попала, был похож на зал первого, по крайней мере размерами и расположением дверей. Здесь не было ковра и рояля, пол устилал узорчатый паркет, из мебели стоял диван, два кресла, длинный книжный стеллаж, стенка с большим телевизором и кассетами, между креслами небольшой журнальный столик. Все было чистенько и аккуратненько, хотя за четыре месяца отсутствия хозяина здесь и осела пыль. Окна были распахнуты, красные шелковые шторы полоскались на ветру подобно парусам.
Я пересекла комнату, просмотрела книги и кассеты. Ничего особенного – здесь просто будет убраться. Подошла к ближайшей ко мне двери и заглянула внутрь. Это спальня. Не стала задерживаться – зашла в следующую.
Остановилась на пороге просторного рабочего кабинета. Здесь стояли два письменных стола, сдвинутых друг к другу, буквально засыпанные бумагой; у противоположной двери стены стоят полки с книгами, совсем рядом со мной мягкое удобное кресло и столик с вазой с засохшими цветами. Везде царит хаос и беспорядок, пол усыпан скомканной бумагой слоев в пять, гроздьями сломанных карандашей и исписанных ручек…
- М-да… Это настоящая мастерская писателя – беспорядок порядочный, уж простите за каламбур. Ясно, почему меня Эммануэль не пускал сюда. Это просто ужас! Себя я подобного во время работы не позволяю.
Я опущу описание крупномасштабной уборки и перейду к главному. В ходе разбора завалов, помимо нескольких килограммов скомканной бумаги, которую я всю распрямила, прочла и часть оставила, остальное выкинула, были обнаружены кое-какие интересные наброски. На них я остановилась поподробнее…
Эммануэль завещал мне права использовать его работы, но какой-то червячок точил меня изнутри.
В тот день, когда зачитывалось завещание, я прочла письмо Эммануэля. Как вы помните, Эммануэль написал три таких посмертных письма, содержания двух других я не знаю, но вот мое…
«…Здравствуй, милая! Сколько слов хочу сказать тебе, но никакими словами нельзя передать все мои чувства в эту минуту…
Зная тебя, больнее всего тебе было сидеть на оглашении завещания, чем на похоронах. Я пишу как бы в то время когда ты читаешь это письмо, извини за расшаркивания – знаю ты их терпеть не можешь, но я без них - никуда…
Я дам тебе один полезный совет: проведай дом и сразу же уезжай из города… на месяц или лучше два! Когда ты вернешься, будет намного легче.
Ты прекрасно знаешь, как я тебя люблю, а я знаю, как ты любишь меня. Будь я моложе – непременно женился бы! Шучу, шучу! Ты не только красавица, но и большая умница – все поймешь без лишних слов.
Ты видела моих родственников? Не скрываю своего раздражения, говоря о них! Это нахлебники, которые пойдут на любые средства ради достижения своих целей и наживы! Остерегайся их, дорогая, они опасны в своей вечной погоне за деньгами! Думаю, что денег, что я им оставил, хватит чтобы они не трогали тебя, но будь начеку! Обязательно утверди свои права на усадьбу как только вернешься! С этим обратись к Вильяму Дрефри – он к твоему приезду подготовит все документы на дом.
Дорогая, не плачь и не горюй по мне – я недостоин твоих слез! Ни один мужчина недостоин слез женщины, а такой как ты и подавно!
Я решил отдать усадьбу именно тебе не случайно. Сколько людей было в моем доме, но все они видели только отблеск, а ты почувствовала всю картину, ты разглядела душу в том, что ее не может иметь! Спасибо. Со временем дом станет твоим самым верным и преданным другом, и я рад заранее это знать.
Что ж… Это, пожалуй, все, что я хочу тебе сказать… Я люблю тебя!
Прощай, твой друг, Эммануэль».
В словах тяжело разглядеть все эмоции, которые в них вложены, но люди, чьи чувства чисты подобны натянутой струне – отзовутся даже на дуновение ветра, смогут понять. Несколько строк смогли донести до меня переживания Эммануэля, его заботу и благодарность.
Сколько же самообладания было потрачено за те несколько минут написания этого и других писем!..
На следующий день я дошла до конторы Дрефри. Он действительно подготовил все необходимые документы, требовалась только моя подпись, теперь осталось передать их в нужные инстанции. Мы разговорились, и я внезапно попросила еще раз посмотреть завещание. Вильям удивился, но безропотно достал конверт. Я с внутренней дрожью просмотрела ровные печатные строчки, остановилась в конце…
«… ей же я отдаю эксклюзивные права на публикацию моих никому неизвестных книг… Будучи писательницей, чья карьера поднимается в гору, она найдет им самое лучшее применение…»
- Вы нашли то, что искали?
Я вздрогнула, улыбнулась.
- Да, спасибо вам, Вильям. Я пойду уже, а то и так задержалась… Вы позвоните, если что?
- Конечно! Звонить вам на квартиру?
- Нет, в усадьбу. Какое-то время я поживу там.
- Хорошо. Не пропадайте надолго!
- Обязательно!
Я махала ему рукой, пока шла к машине, а он стоял у раскрытого окна. Он хороший человек, пока не знаю какой из себя специалист, но Эммануэль хвалил его, к его мнению стоит прислушаться.
Теперь я точно знаю, что будет самым лучшим применением книг Эммануэля…