Джон зашел в бетонное здание с холодными стенами, в помещение, которое представляло собой лестничные клетки, площадки, клетки, клетки, разбросанные бычки и грязный пол.
Он вставил кусок металла, который плавили и резали, в кусок дерева, которое пилили и убивали, вошел в набор коробок из больших плит, на которые были наклеены рулоны переработанного, мертвого леса.
Он снял с себя куски тряпок, сшитых в разных местах, и залез в чугунную, нечистую емкость, в которую была залита жидкость: грязная, перегоняемая через фильтры годами, в которой в скором времени уже плавали волоски и выделения с тела.
Пока его кожа разрыхлялась и морщилась под воздействием высокой температуры этой жидкости, он состригал ножницами куски омертвелого эпителия с роговых пластин и ненужные части этих роговых пластин.
Он закончил процесс и перешел в другую коробку, побольше; в ней он достал химически обработанные куски картошки и банку пойла, которое сделал огромный, черный завод.
Он сел на криво оформленный кусок поролона, в глубине которого жила колония клопов, и нажал на кнопку устройства, из которого понеслась громкая какофония,: оно начало показывать дергающиеся тела тех, кто уже давно продал свои задницы за пятьсот баксов.
Он проглотил свой мерзкий набор из картошки и жидкости, достал из маленького убитого дерева с дверцей ложку, зажигалку, кусочек ваты и пакет с белым порошком.
Он пустил по вене и сразу вспомнил, что "бетонное здание с холодными стенами" называется "дом", "чугунная емкость" - это "ванна", а "кусок поролона" - его любимое креслице.
Жизнь была - реальна.