Глава 32. УХУДШИЛИСЬ МОИ ДЕЛА
Несколько дней спустя еду в трамвае, обозрел пассажиров – нет ли среди них Ольги Николаевны? Что- то подсказывало мне, что сегодня я её должен встретить.
А Ольги Николаевны нет. К передней двери прошёл – скоро выходить. Навстречу поднималась подслеповатая смуглая женщина с табуретом и баяном в руках. Два этих квадратных предмета мешали ей войти – перехватил баян и табурет, люди потеснились, табурет поставил к стенке, баян пристроила она на колени. Её в нашей части города знают многие, знал и я. Она играла и пела у входа на тбилисский рынок, зарабатывала таким способом зимой и летом на хлеб насущный. Я тоже не раз бросал в её пластиковое ведёрко из-под майонеза сколько придётся. Мне нравился её репертуар – наряду с любовными, шуточными, военными и другими любимыми народом песнями, обязательно включала она время от времени патриотические мотивы, пела не Бог весть как талантливо, но поднимала у прохожих жизнерадостный тонус, теперь она решила сменить место работы.
Привычно приставила на полу к ногам пластиковое ведерко из- под майонеза, растянула баян, пробежала пальцами по кнопкам, и потекла в трамвайное пространство песня: «Тропинка узенькая вьётся через сугробы вдоль плетня. Я прохожу, а у колодца судачат бабы про меня…» И застучали в пластиковое ведёрко монеты. Но сделался сиплым её голос, красным лицо и нос после вчерашнего похмелья. Не минул её порок, сведший в могилу дорогих родителей моих. И когда она запела: «Летят перелётные птицы, ушедшие лета искать…», я, стоявший рядом, не выдержал, и, перекрывая её голос и вообще все голоса, продолжил сильно и страстно, вкладывая в песню, накопившуюся боль за многострадальную страну мою и народ мой:
- А я остаюся с тобою, родная навеки страна, не нужно нам солнце чужое… А что? Кругом свои же люди! Народ тут же откликнулся на чувства мои – монеты чаще застучали в ведёрке из-под майонеза.
Дальше было всё как во сне – зелёный взгляд меня пронзил. Навстречу мне идёт возлюбленная моя Ольга Николаевна. Я от неожиданности и счастья обалдел. Она открыла сумочку, достала бумажную купюру в десять рублей, сунула её не в ведёрко из-под майонеза, а мне в руку, резко повернулась и вышла из трамвая. А я неподвижный и безмолвный мял её бумажку в руке. Дружно аплодировал благодарный мне народ. Отдал деньги поющей женщине, сошёл на следующей, обратного трамвая не имел терпения дождаться, примчался на остановку, где она сошла, где я должен был сойти, но следов Ольги Николаевны не нашёл. Уж не подумала ли она, что я таким способом зарабатываю на хлеб?
Встретились! Предчувствие не подвело. Лучше бы никогда нам с ней в трамваях не встречаться.