Рис. Диана Осадчева
Виртуальная фантазия забытого на острове моряка.
За двадцать семь лет я не потерял надежды
увидеть белый парус корабля и покинуть остров
Круглые желто-зеленые глаза смотрели неподвижно, будто застегнув и заморозив черной вертикальной чертой затаенную в глубине злобу. Ощерившаяся клыкастая пасть прирожденного хищника замерла в бесшумном медленном выдохе. Шерсть вздыбилась вокруг напрягшейся морды и мелко подрагивала в такт дрожанию ярко-красного язычка между белоснежных острейших зубов. Зрелище не для слабонервных – кот, сидящий «по-большому».
Барсик - мстительная тварь - повадился по утрам оправляться рядом с моей «дачей», после того как я узнал о насыщенности рыбьего филе фосфором, полезным для работы мозга, и перестал делиться: отлучил приблудных котов от рыбного стола.
Солнце поднялось значительно, и я с удивлением перевел взгляд на попугая. Попка встрепенулся виновато и плачущим сипловатым баском произнес настрявшую в зубах фразу:
- Бедный, бедный Робин К, куда ты попал? Где ты был?
Потрогав развешенные для просушки кисти дикого винограда, которым буду питаться в надвигающемся «Сезоне дождей», я надел парусиновые матросские штаны и в сопровождении кота и попугая отправился в ежедневный обход острова.
Держась в тени пальм, неторопливо двигался по кромке пляжа и остановился, как вкопанный, не в силах отвести взгляд от свежего следа человеческой ноги на песке. Четкая вмятина тридцать седьмого размера, чуть глубже притопленная впереди, что указывало на частое ношение хозяйкой десятисантиметровых каблуков-шпилек.
Прячась за мохнатыми стволами прибрежных пальм, пробрался к Сигнальному холму, на котором двадцать семь лет назад установил столб-календарь и зарубками отмечал каждый прожитый на острове день.
Предобеденное марево мешало наблюдению, но явственно слышные женские голоса наполняли сердце холодком страха и сбивали дыхание. Я не знал о намерениях добравшихся до моего острова женщин, и мозг торопливо услужливо рисовал образы кровожадных амазонок. Клином заточенные зубы за широкими губами цвета кровавого мяса. Крепкие толстые ноги, плотно стоящие на желтом песке, загорелые торсы, с отрезанной для точной стрельбы из лука правой грудью.
Ползком подобрался ближе и разглядел двух смешливых длинноволосых, рыжую и черную, красоток. Девки дурачились: молитвенно вздымали руки и кланялись, надолго выпячивая к небу красивые объемные зады, обтянутые тонкой разноцветной материей. Куражась, бормотали по ходу сочиняемые молитвы, обзывали Сигнальный столб «фаллическим символом», «феерическим нефритовым стержнем» и «детородным божеством», озоровали чертовки.
Хотел возмущенно одернуть блудниц, но уже умчались сверкая бело-розовыми пяточками к берегу, где с дьявольским хохотом начали прыгать, поднимая фонтаны брызг, и мочить подолы в кромке прибоя.
Мой мозг вскипел и волосы поднялись дыбом, когда красавицы оседлали шершавую рукоять двухместной метлы и начали обнаженными, с гиканьем и ведьмовским хохотом, распустив волосы, стремительно летать над мелководьем.
Рыжая и черная шевелюры переплелись, смешались в огненно-черный, притягивающий взгляд костер. Никогда прежде не видел более красивой, страшной и завораживающей картины.
- Ох-ре-неть! - по слогам выговорил попугай. Попка у меня врать не умеет, и восторг его очевиден; свалился пернатый с плеча на песок, до половины прикрыл глаза веками, коротко вздрогнул когтистыми лапами и тихо ушел в кому.
Всегда отличавшийся невозмутимым достоинством кот Барсик сидел на задних лапах, левую переднюю прижимал к животу, а правой торопливо и часто обмахивался, будто крестился, - аут.
Подхватив за ноги птицу и пнув кота, я задом упятился в заросли пальм, платанов и папоротника, поднялся на ноги и поспешил в глубь острова.
Чудное видение смелых выпуклостей и плавных округлостей возбудило сознание, и ничем не оскверненное четверть века целомудрие взбунтовалось и мешало идти.
С огорчением думаю, что жизнь
могла бы быть и попроще...
Робин К.
В совершенном расстройстве мыслей и чувств торопился скрыться на «даче», чтобы перекусить, успокоиться. Ощутить свою ничтожность и ненужность человечеству; напиться горячего чаю и незаметно скончаться от сжигающего внутренности стыда.
Спотыкаясь о стволы поваленных, полуистлевших деревьев, путаясь голыми ногами в высокой траве, я убегал в свой убогий, скучный, однообразный мирок от непривычно бьющей по глазам радости, свободы и красоты. Перед мысленным взором крутились-искрились ошеломляющие свежей бодростью видения из белозубых улыбок, блестящих глаз, вихрей черных и рыжих волос, подчеркивающих молочную белизну женских тел. Приостановившись отдохнуть и остыть, "буравил" взглядом шершавый толстый ствол платана и почти пришел к выводу, что опоздал на целую жизнь.
Влажный тропический воздух в пальмовой тени не охлаждал, а копился каплями пота на горящих стыдом небритых щеках. В сентябре 17… года на окраинной Йоркширской улочке не осталось, пожалуй, ни одного сеновала, не измятого мной и «златовласой» дочкой пастора Марией. Предвижу ханжески поджимаемые губы читателей моего дневника, мол, «тихую девочку в платьице белом совратил и обесчестил распутный» я.
Ничуть не бывало: выросший в крестьянском ежедневном труде, не обиженный ростом и силой, в свои семнадцать я на равных сражался с крупной огненно-рыжей девицей в сексуальных поединках, а в простую драку и вступить бы не рискнул. Оттого и покинул родной городишко и отцовский дом с первым попавшимся кораблем, когда Мария удивилась своему округлившемуся животу.
На полпути к «даче» я остановился у ручья и принялся приводить себя в порядок, благо всегда носил с собой туалетные принадлежности: безопасную бритву, переделанную из отслужившего век рубанка; вырезанную из шкуры дикобраза зубную щетку, и мочалку, из выловленной в океане губки.
Я отскребал щетину с лица, нещадно ругая себя за давний трусливый, бессмысленный, глупый поступок, заменивший жизнь добропорядочного эсквайра на личную свободу, в пределах маленького островка в океане, и общество хулиганистого попугая да мстительного зловредного кота.
Плеснул на птицу горсть воды, и Попка опасливо приоткрыл один глаз. Барсик презрительно тронул лапой пернатого друга, и, шкодливо покосившись глазом в мою сторону, подтолкнул в ручей. Попка, отряхивая на мелководье лапы и хвост, неотчетливо матерился в адрес кота и меня. Я особо не вслушивался: фразы передали настроение попугая, а это важнее смысла.
Барсик предостерегающе приподнял правую переднюю лапу, настороженно прислушался, выразительно кивнул головой в сторону «дачи» и отправился вперед бесшумным шагом разведчика во вражеском тылу.
Чуткое ухо хищника не подвело и вскоре мы услышали звуки музыки: произведение Ремо Джадзотто. Адажио соль минор для струнных инструментов и органа, известное как Адажио Альбинони, в исполнении Дмитрия Хворостовского.
В ограде моей дачи прогуливались и непринужденно смеялись великосветские барышни. Пышноволосая брюнетка в кринолине и с веером в левой руке и восторженно озирающаяся невысокая русая курсистка, с двухлопастным байдарочным веслом на плече, очевидно слушательница Смольного института благородных девиц.
Летний столик посреди двора оккупировали крупный черный ворон и белоснежный большой попугай. Ссорясь и отталкивая друг друга, птицы приканчивали запасенные на Сезон дождей запасы изюма.
Барсик и Попка бросились вперед, а я не смог появиться перед красотками в полотняных матросских штанах и наколке на груди, изображающей самые знаменитые Лондонские часы.
На грубо оструганной столешнице разыгралась нешуточная битва. Доставалось Барсику: ворон вцепился когтями и бил клювом, курсистка примерялась отметить кота широкой лопастью весла.
Дама в кринолине бросилась защищать своего попугая, но вдруг закрылась веером и маково закраснела.... Я и сам не догадывался об истиной половой принадлежности своего попугая. Попка оказался самочкой, и его утробное счастливое воркование смешалось с довольным хрипловатым баском-матерком залетного самца.
Впрочем, я уже мчался к своему главному убежищу, где без употребления хранилось в матросских сундучках много всякой одежды. Стремление предстать пред очами невесть откуда взявшихся красавиц захлестнуло, возбудило, обрадовало. Расстояние до пещеры и обратно к Сигнальному холму я не пробежал, я... – пролетел.
Тяжело дыша остановился у Сигнального столба. Мундир, фуражка и кортик офицера королевского ее величества, мать ее, флота идеально гармонировали с моей атлетической фигурой и мужественным загорелым лицом… наверное.
Белоснежная яхта отплыла от острова на три кабельтова, и мои красотки уже не могли оценить изысканный наряд. Барсик устало прилег на песок и принялся зализывать раны, нанесенные клювом ворона и веслом курсистки. Попка(он или она?) присел на плечо и грустно выговорил:
- Поматросил и бросил,.. красавчик
- Разные миры. Несоединимые судьбы, - поддержал я.
- Вы о чем, ребята? - удивился кот и уронил на песок нижнюю челюсть.
Лучшее средство для лечения души.
Не знаю занятия лучше успокаивающего душевные томления и волнения, полезного и плодотворного, чем копка огородных грядок. Торопливо сбросив адмиральский прикид, отправился к южному мысу острова, к месту хранения накопленного за двадцать семь лет пребывания садово-огородного инвентаря. Лопаты металлические и деревянные, выструганные каменным топором из ствола железного дерева; вилы-тройчатка и вилы-рогатины. Ностальгически улыбнулся, вспомнив, как торопливо мастерил рогатину на случай встречи с медведем.
Тогда я ожидал опасности ежеминутно и со всех сторон. Ночами из джунглей доносились чавкающие звуки и стоны поедаемых зверушек; днями из-за деревьев слышался осторожный перетоп подкрадывающихся мягких лап. Постепенно, очень не скоро, узнал о принадлежности скорбных звуков безобидным ночным пичужкам, своеобразным джунглевым соловьям, а мягкий дневной топот, - шум крыльев многочисленных попугаев.
- Обе-дать, - выговаривая по слогам, нерешительно застенчиво намекнул Попка.
Барсик мигнул левым глазом и недвусмысленно кивнул в сторону вкопанного двумя ножками в песок, грубо струганного стола.
За бурными утренними событиями я вовсе забыл о еде и теперь чувствовал себя неловко перед товарищами. Торопливо прошел в пещеру, достал из погреба солидный кус солонины, из подвешенного к столбу дерюжного мешка выбрал увесистый ржаной сухарь, снял с веревки почти досушенную гроздь винограда. После недолгого раздумья набулькал из большого бочонка в каменный стаканчик рому.
Барсик отрицательно мотнул головой, скривил губы и отвернулся.
- Не хочешь, как хочешь, - я медленно вытянул спиртное и, прожевывая солонину, обратился к Попке. - И как тебя теперь обзывать-величать?
Половая принадлежность нашего Попки к женскому роду и для меня, и для Барсика оказалась самым большим и неожиданным событием - удивлением дня.
- Попой зовите, - смущенно, но твердо ответил попугай и, оставив изюм, принялся чистить перья.
Барсик приподнялся, собираясь привычно "отвесить леща", но, вспомнив, что перед ним дама, опустил лапу в совершенном недоумении.