Невский проспект

               
                1

От Дворцовой площади Андрея захватила людская волна и понесла по Невскому проспекту. Эти его хождения перед ночным поездом стали традицией. Он любил вечерний, многолюдный Невский, самую красивую улицу в мире. И снова пообещал себе: «Я, конечно, вернусь».
  В вагоне «Северной Пальмиры» он забыл о городе, его сразила новая, более сильная красота. Женская. Войдя в своё купе, Андрей увидел пожилую пару и молодую даму. «У неё музыкальная внешность! Она вся как музыка, - он с трудом отвёл взгляд. - Королева!». Начал со всеми знакомиться. «Вера, - представилась королева. - Вера Воронова…». Неужели ослышался?
  - Вера Воронова.., - повторил он. - Как они загадочны…
  Вера заметила его замешательство: 
  - Это обо мне?
  - О лабиринтах судьбы, - уточнил Андрей.
  - Но что вас так удивило?
  - Я расскажу вам. Когда-нибудь расскажу…
  Случаются же чудеса… Каких только не бывает чудес. И обыкновенных, и невероятных. Но чтобы с ним… Вот и с ним случилось. Надо же, третья женщина с таким именем в его жизни – Вера Воронова! К первой вспыхнула школьная любовь, не очень страстная, без потрясений, больше детская, робкая. Где та милая Вера – Андрей не знал. А вторая… осталась глубоко внутри его Вселенной трагически разбившейся планетой. Осколки планеты-любви не могли пропасть бесследно, они где-то и во что-то воплотились. Но где и что искать? Он не искал…
  «А почему я решил, что эта девушка – третья Вера Воронова в моей жизни? Она не в моей. Завтра мы дружески расстанемся на Ленинградском вокзале Москвы и, быть может, никогда не увидимся. Никогда? Ну уж нет…»
  Всю ночь под стук колёс память его бродила между прошлым и настоящим. «Мне снилась осень в полусвете стёкол…». К утру воображенье разыгралось на полгода вперед. Там, впереди, гуляла свадьба с пленительной Верой, дремавшей на нижней полке...
  Дома он нашёл и перелистал давнишний, рваный дневник – беспокойное, местами хрупкое чтиво о главном, когда его жизнь заполняли вторая Вера, университет, рок-н-ролл, кассеты с «Машиной времени» и Высоцким. Двенадцать лет назад, в 1994-м, буянила штормовая эпоха, опрокинувшая большую лодку. «Я усталый и старый, мне где-то за двадцать», - так пели они, русские парни, сжигая свою весну и почитая себя мудрее всех.               
               
                II

Обрывки из дневника…


*** Вначале было слово, и названье ему – шиза. И был город – бетонный, грубый и пыльный. И был в городе подъезд с исписанными стенами. Собирались там идиоты не от мира сего и гоняли мечты свои никчемные. То время прозвали эрой беспредела. Угрожала всему оккупация и ломала всех поглощением. Покрыла свет суицидами – тенью серою, словно тучами. И не вынесли души тёмные, не смогли углядеть в одну точеньку. Взбунтовались и струны дёрнули, сильно дёрнули, аж порвало всех. А потом как встали у комбиков – носы пьяные, уши красные, да как рявкнули свою песенку – больно жуткую, оголтелую. Испугались вражины дерзкие и попрятались, оскотинились. А бойцы рок-н-ролла двинули, гордо шли они, драйв усилили. Зароптали иуды тихие: зря вы всё это, разве можно так? Но герои глушили гитарами речи жалкие, беспонтовые. Хоть и было их всего пятеро, пусть и молоды, и уделаны, а собрали всё ж они армию, гимном  выбрали слово первое. Уж и били их, и мешали им – они вырвались, они вывезли. Вот такая, друг, философия.

*** Всё пошло-поехало с бредовой идеи: создать свою команду. Разобрались, кто на чём играет, и здравствуй, хаос! Сногсшибательный дебют в Политехе. Столь же мощные гастроли в пять суток анархии. Многодневный фестиваль на даче, оргии в промежутках и в процессе, все ужасные и счастливые.

*** После выступления в «Пилигримах» в голове опять неразбериха. Что такое панк? Бешеный ритм и стёб над окружающей средой, издевательство над искусством.

*** Нас кинули. То облом, то рога. Мир катится в чёртово логово. Выбросим без сожаления ещё один день из жизни.

*** Сплю. Где? А, да, в хижине. Кто знает, что такое звериная тоска? Я знаю. Это моё состояние, когда прихожу в постылую хижину… Зачем мне Вера? И без неё плохо, и с ней ничего хорошего.

*** Кого благодарить мне за эту любовь? Нет! – покою и застою. Пусть тяжело до смерти, зато буря в крови зовёт дерзать. Аж распирает на темы – нет спасенья от творчества…

*** Живи каждый день как последний. Всё равно какой-нибудь будет последним. А с нашим образом жизни таким днём может стать любой из 365-ти уже в этом году. Наступит момент, когда моя команда проломит гитарами черепа друг другу. Но лучше так, чем существовать как их ансамбли. Ещё страшнее попсы. Теперь ясно, почему в нашем городе больше гопов, чем нормальных людей. Пусть мне проломят первому – сразу на убой и на покой.
Я когда-то умру,
мы когда-то всегда умираем,
Как бы так угадать,
чтоб не сам, чтобы в спину ножом,
Убиенных щадят,
отпевают и балуют раем,
Не скажу о живых,
а покойников мы бережём, - из наследия Высоцкого. По-мужски. Граненый стакан первача с горчицей.

*** Я, наконец, убедился, что мы – инопланетяне. И неважно, кто придёт к власти – они все нас прогонят.

*** Вера! Ты вышла за меня замуж, и мы едем в свадебное путешествие. Знаешь, куда? К озеру Чад, там изысканные жирафы. Уходи от своего старика. А Лена твоя, вторая, большая – она тебе кто? Ты любишь её? И это взаимно?

*** Да, моя дорогая, я не умею жить, потому что не умею стричь деньги, в голове один рок-н-ролл. Но в сердце... рок-н-ролл и ты. Ты! Без тебя я сам не свой. А зачем бродяге любовь, если у любви нет будущего?

*** Моя душевная печаль – это навечно. Бытовуха давит. Нет тыла, одна крыша, и та неродная.  Но… есть журналистика и есть наша команда. До команды я не жил, а командой мы живём. Так не живу или живём?

*** У нас всё по-старому: продолжаем вычёркивать дни из жизни. Сочинил новые темы. Убойные. Но праздничное настроение отсутствует. А завтра 31 декабря. Наш кризис близок. Как же вывезти праздник?

*** В новогодние каникулы случилась массовая раскумаризация. На людей снизошла благодать, всех окутал синий туман. Две недели мы лабали, стегали и пытались любить девушек. Последнее плохо удавалось, мужское не срабатывало, не слушалось, падало. Утрами было стыдно. Закончилось традиционно, плачевно, все с потерями. Красивый в очередной раз нарвался на гопов, Молодого обуял звериный угар – он выломал дверь в квартире, на сей раз головой. Всего-то желаний: хотел поправить свою шляпу.

*** Бабушка опять выпивает с Симой. Эта Сима через день пьёт бабкину бражку, ест её закуску и клянчит деньги в долг. Скорее всего, без возврата – у бабушки склероз, она не помнит. Сима безнадёжно глупа, но додумалась подобрать ключи к старому человеку: спроси о здоровье, и тебя уже любят, включают самовар, достают запасы. Округа дала Симе кличку: Протянутая рука. Она выпрашивает всё и у всех: рюмку сахару или муки, щепотку чаю, яйцо, у одних пообедает, у других поужинает. Тем и живёт. Славно они сегодня сидят, а я как загнанный волчонок в чужой конуре. Мой самоучитель французского пятый день открыт на 28-й странице. Ба, уже на 40-й… Хозяйка роется без меня в моих бумагах. Ей кажется, что положила всё так, но из-за склероза она кладёт не так. За французский бабушка уважает меня, за советы о таблетках гордится мной. Не забыть бы откивать ей утром. Давно здоровьем не интересовался.

*** Вера! Какое зло – любовь на работе. Не идут строчки на ум. А без тебя-то как? Иногда мне чудится, что у нас взаимность, но это обман. Мир с самим собой – утопия, нет мира в моём мире. Ты избегаешь, и ты права. Опять влюбился в женщину, которой не достоин.

*** Разыскивается Синий (группа «Антипредел», ударные). Особые приметы: соображение нулевое, крыша сорвана, башня отсутствует, пешни стеклянные, зовут Серго. Откликается на слова «химка» и «водка». Нашедших просьба не добивать его. Все остальные - живы.

*** Моя бабушка робкая до боли. Оставь тапочки на середине комнаты – она их неделю не возьмёт, никуда не переставит, а называет это совестью, честностью. Удивительные они, наши старики, наше старшее поколение. Боязливые, покорные и как дети обидчивые. Святая простота.

*** В литературе, в кино женщины готовы положить себя на рельсы ради любимого мужчины. У меня таких не было. На экранах, в книгах они выходят за инвалидов, импотентов. Есть ли этот женский героизм в жизни? Я часто думаю, что с моей женщиной свернул бы даже не горы, а весь мир. Но без женщины ничего не свернёшь, без неё жизнь не жизнь, а так себе. Смешная и грубая песенка.

*** Вечером пил коньяк с Колей-доктором. Он ставил за мою статью о нём. Хороший коньяк, похож на настоящий. Будто я знаток настоящего. А торч выше, чем от водки. Высокий торч. Когда коньяк выпили, перешли на пиво, разбавленное спиртом.

*** «Мы, отдав концы, не умираем насовсем». Странно, о нас появилась статья в газете. Жёлтенькая газета – серенькая статья. Но факт приятный. В иных местах читать убойно.

*** Появился Гена – президент, патриот, менеджер и авантюрист. Приволок с собой целую помойку вселенских перспектив. Зашёл, уделал, вдохновил. У него как у профессионального патриота, или по-русски – бездельника, есть подпольное имя – Вано Иванович Иванов-Вано.

*** Ждем рок-фестиваль «Эра беспредела» – грандиозную вещь. С алкоголем завязать не получается.

*** Гена-Вано влетел по криминалу. Очень нелепо. Его дальнейшая судьба туманна.

*** Вера! Когда нас в пять утра застукал твой ещё действующий муж, вышло как в анекдоте. Но прыгать без парашюта с четвёртого этажа – злой анекдот. Я не собирался быть посмешищем, я даже не успел одеться, а он приказал тебе: «На кухню!». Ты побледнела, но сохранила самообладание. Вы долго шептались там и вроде забыли обо мне, вроде меня и нет. Но куда бы я девался? Уйти? Приняла бы за труса, что хуже смерти, а уж в глазах любимой женщины... Я ждал, что мужик учинит разборки, налетит на врага. А тот повёл себя умнее, без эмоций. Ну да, он и есть умный, учёный. Доцент. Лет на тридцать старше тебя, а не на девять.

*** Талантливый, красивый – она обо мне, что ли? И раньше я слышал о таланте. От кого? От кого-то. И не раз… Не зарывай его в землю, друг…

*** Фестиваль бурлил до рассвета. Полный зал, все накачаны, оголтелый рёв, литрами водка. Паровозы давали густой туман, ментов ни одного. После ухода со сцены началось хаотичное движение в разные стороны среди таких же одурманенных теней. Лица, лица, лица… Как-то странно – все оказались знакомыми. Концовка дня превратилась в чёрный провал.

*** Банкир-то престарелый, древний. Разве столько живут? Вчера я принёс на согласование моё с ним интервью. Пока он читал, я выходил курить. Потом дед сердечно обнимался: «Ну вы даёте, господа-журналисты! Как мастерски написано! У вас блестящий стиль, юноша. Спасибо за добрые слова!». Интервью придумано от начала до конца. За беседой он дремал, на вопросы не отвечал и жаловался: тяжело нынче, легко было раньше. Кто посадил седого солдата в генеральское кресло? Говорят, у него стаж за сорок лет и огромный опыт. Но он же спит в своём седле средь бела дня. Удивительный диалог: я говорил, он кивал невпопад, иногда случайно попадал. А вчера дед проснулся. Моя победа. Не его восторги, а его деньги – победа. Вера показала платёжку.

*** Гена-бездельник до сих пор сидит, Молодой исхудал и побледнел, Синий посинел от водки, Диваныч опух от нехватки масла и кайфа, Красивый осатанел от безденежья. Я в плохом настроении по всем причинам.

*** На самом деле у нас бывают абсолютно трезвые дни. Мы можем глотнуть молоко и духнуть сигареты, а не анашу.

*** Диваныча сразила неизвестная эпидемия. Но пациент скорее жив, чем мёртв. Завтра начнём  выхаживать его. Красивый и Синий канули во временной дыре, но так как дыра временная, то это, конечно же, временно.

*** Мы опять выступали. Превосходное настроение, эйфория. Самого концерта никто из нас не запомнил, но те, сидевшие в зале, говорили потом: всё было здорово. В газете мелькнула заметка, что мы не оконфузились. Хочется жить и играть. Играть и жить. Жить играючи.

*** Вот это новость: я бросил пить! Ни капли. Ни грамму. Даже в праздники. Мой подвиг глобален, и он поверг меня в райский озноб. Команда продолжает жрать алкоголь. Сегодня был большой разгуляй. Сколько они на всех съели – не знаю, но этого им хватило, чтобы стегать за мной по двору и во все глотки реветь: Дым! Дым! Коты! Коты! И так 67 раз. Я был трезв, и мне стало муторно и тошно. С бодуна они поймут, как жестоко согрешили.

*** У Веры две Лены. Та, старшая, какую роль играет в её жизни? Ушёл муж-старик, поселилась любовница. Или кто она ей? Я остался третьим лишним. А как её забыть? Мы же работаем под одной крышей. Злодейка-судьба.

*** Почему божьи одуванчики боятся общественного мнения? Им важнее всего: а что люди подумают, что люди скажут? «Общественное мнение – это мнение тех, кого никто не слушает». Возможно, и слушают, но только те, которых тоже никто не слушает. И сплетничают между собой. Но их много – серых кумушек обоего пола. Неказистые одуванчики-тихони – самые злобные сплетники. Они так мучаются вопросами о чужой жизни и знают всё про всех. Знают даже то, чего не было и не могло быть. Я-то полагал – это возрастное, а диагноз не имеет возраста. Есть кумушки и двадцати лет, они просиживают днями на лавочках у подъездов и плетут свои сплетни. Но что мне до них? Кактус им между ног!

*** Вот оно сидит – кумушко среднего рода. Днями сидит, дымит, мозолит свой зад. Смеётся над соседом, которому изменила жена, но не чует, что его собственная жена изменяет ему со всей мужской половиной подъезда. Кумушки догадливы, когда судачат о других...

*** Звонила Оля, косметолог. Яркая-яркая женщина. Сказала, что после моей статьи к ней повалили клиентки. Все хотят похудеть, убрать свои «галифе» и приклеить искусственные ногти. Я выделил в статье одну Ольгину фразу: красивые длинные ногти у женщины – что длинные стройные ноги. Те и эти возбуждают противоположный пол... Дорогие слова!
  Мне льстит ее лесть. И она влюблена в свою профессию. Завидую по-белому. Но я тоже люблю свою. И от Оли, от её ногтей и ног я культурно без ума. Не узнала бы Вера. Каким-нибудь ветром донесётся. Олечка – она чужое золотце, а Верочка – моё солнышко.

*** Лабали в «Юности». Приготовили десять тем. Реакция восторженная, тусовка бесновалась от души. Людская каша билась в конвульсиях и залила всё вокруг. Я смотрел на неё, размахивающую нашим боевым знаменем, и она виделась мне стоящей на баррикадах под свистом пуль и под крики ненависти. Как монолит, как символ последнего оплота анархии. Термоядерная смесь разом взорвалась и выплеснулась наружу.

*** Гену-Вано отпустили на свободу. Молодой уходит, на соло-гитаре сыграет отвязная Рохля. Она с порога уморила, изобразив пьяную бабу Ягу. "Что стряслось с вами, Золушка?" - пожалел её Синий. "Да уже всё трясётся, доктор". "Я не гинеколог, но постараюсь". "Вы уж постарайтесь, батенька". Синий отдался ей без остатка. Она заблестела здоровьем... Но Молодой передумал уходить. Рохлю списали в резерв.

*** За минувшие дни трижды входили в штопор и трижды выходили из него. Угар, перевёртыши... Гуляют слухи, что 15-го лабаем. Где? С кем? Никто не имеет понятия. Обычная рабочая обстановка. Драйв, кайф – это временами является нам и периодически исчезает.

*** Гену-патриота снова упекли по криминалу. Две малолетки плюс банда пьяных гопников – равно уголовный кодекс. Причина банальна – передозировка алкоголем, отключение мозгов, неспособность трезво оценить ситуацию и предугадать события.

*** Обкатали свежую программу на сорок пять минут. Убойные ритмы, тексты ещё убойнее.

*** Вторую неделю мы зависаем. Остановись, мгновение! В душе торжественно звучит оркестр, мир стал цветным и приятным, спину ломит от растущих крыльев, есть предвкушение оргазма и глобализма.

*** Новый год встретили свирепо – рвануло всех. Диваныч ложился утром на стол и выпрашивал прощения у каждого, но каждый был не лучше. В перерыве между литрами лабали песню про ёлочку. Все на местах, но зафиксированы моменты психопатии.

*** А почему я должен упускать счастье? Отдавать Веру Лене? С горечью оно, моё счастье. Без Веры я полчеловека. Но пусть будут любые чувства, без них нельзя. Без чувств жизнь замирает. Нет Веры, но есть Лена.

*** Они всю дорогу любят меня, но семьи создают с другими. Чего-то не хватает во мне. Домовитости, основательности. Бродяге быть бродягой. Днём любят, а вечером бегут к мужьям, друзьям, приятелям. Я остаюсь один на один с собой. Этот мир дешевле пачки сигарет… «И дом закрыт давно, лишь одиночество одно забыто всеми на столе, как будто пачка сигарет». Живу тремя жизнями, и никакая не удаётся.

*** В моей редакции море нежности, редакция женская. Но по большому счёту никто никому не нужен. А Вера… Что Вера? Она – не моя. Поверилось однажды, что моя, но только поверилось. Наш образ жизни ей чужд.

*** Неужели можно растаять от одной её улыбки? И моё настроение будет зависеть от её настроения? Сбежать бы отсюда, и подальше. Творить я способен везде. Но и страдать – везде. Убегу ли от любви? Любовь – полёт над самим собой? А меня она давит к земле. Бывает ли счастливая любовь? - спросили у Марины Цветаевой. И что она ответила? Если счастливая, то не любовь.
Только что надежды? Рассыпались в прах,
Ночь в окне туманом клубится,
Я опять в каких-то незваных гостях,
Спит хозяин, пора расходиться, - стихи от Андрея Макаревича. Цепляют за живое.

*** С ней трудно, а без неё пусто. Хуже, когда пусто. Не жизнь. Но кто я, чтобы с ней? Рядовой топтатель планеты. Нет, не рядовой, а серьёзнее – безумный, то есть панк.

*** Мы опять собрали полный зал. На сей раз никто не гонял порожняки. Выпили для тонуса по кружке молока и курнули плану. Поиграли, сели и уже не встали. Нам было хорошо. Из ниоткуда приходили девушки и пытались заговорить с нами. А мы не отвечали, мы улыбались. Но под финиш стало не до улыбок – дикая толпа гопов отпрессовала всех.

*** Журналист облажал на всю катушку. И чёрт с ним, статьи откровенного дилетанта нас не очень трогают. А почему я ни разу не писал о нас?  Пусть пишут. Читать весело. Они же пишут навыворот – оттого и весело. Но не всегда.

*** Наши ритмы продолжают стервенеть, тексты лучше не вспоминать. Лабать стали круче, и этот процесс необратим. Зачем я думал о каких-то дальних далях?

*** Репетировать нам негде, не на чем и ещё много «не». Ищем деньги на пачку «Беломора». Когда хоть что-нибудь у нас появится? Но лабать мы будем по-любому.

*** Устрашает сама система жизни, но нам не страшно. Жизнь играет нами, а мы играем рок. И уважаем чёрный юмор Хантера Томпсона – короля всех «рождённых проигрывать и с улыбкой на устах выживать».

*** «Вера! Женщина-мечта! Поздравляю с праздником! Что есть женщина для мужчины? Вселенная! Какое счастье – каждый день видеть тебя! И во всех ты, милая, нарядах хороша! Хрустальные тазы любви тебе!» Это из моей открытки для неё к 8 марта. Я один подписал нашему женскому составу. Состав прочёл и отблагодарил, все до одной, кроме Веры. Она оставила открытку на столе, не бросила её в сумочку. Ну хоть не изваляла в майонезе. Одолжила, стерва…

*** Я уеду… И как буду жить, зная, воображая, что где-то ходишь по улицам ты? Я без тебя, но ты со мной.

*** Вероятно, я выстою, а зачем? Не представляю. Горько это – быть забытым, и жутко это – забывать. «Кто сказал: не сыпьте соль на раны? Чтобы помнить – пусть они болят», – снова Высоцкий, и снова по-людски.

*** Чем больше в тебе загадок – тем сильнее я восхищаюсь тобой. Ты не похожа ни на кого, ты до ужаса непостоянна.

*** Почему я люблю трудных женщин? Она мечется и не нашла. А что ищет? Вера не способна быть тылом, не умеет создать жизнь в доме. Но не выбросить её из себя.

*** Отчего все последние сволочи счастливы? Я тоже сволочь, но не последняя. Последней меня никто не называл. Оттого и несчастлив.

*** Акция проводилась в поддержку кандидата в губернаторы. Политические деньги две недели работали на рок-н-ролл. Гонорар стали методично прогашивать, быстренько сдвинув себе крыши. Отбыли в таком состоянии двое суток и поняли: всё удалось. Вот что значит курнуть перед выступлением порядочного масла. Никак не наиграться вдоволь.

*** Кто создавал это гасиво? Нельзя ли было сделать его абсолютным? Когда мозги плывут в нужную сторону, а тело и сущность гармонируют друг с другом, приходит понимание, что праздник души закончен и нет впереди ничего, кроме возврата к общепринятому состоянию. Как тяжко думать, что этого мало. В реалиях оно выглядит примитивно: счастливые лица, залитые водкой, широкие улыбки, перемешанные косяками, и всеобщий угар, помноженный на радость от общения… И вдруг кто-то вспомнит некстати, что ему пора домой. И завтра на работу.

*** Сегодня Ира и я беседовали с Олегом. Он пришёл вчера в редакцию и предложил тему. Мы назовём её: «Курильская проблема: взгляд изнутри». Олег ездит по городам и продаёт свою книгу «Неизвестные острова». Он собкор газеты «Свободный Сахалин» на Курилах и сторонник передачи Южной гряды японцам. Но не потому, что они того хотят, а потому, что так нужно России. И обосновал свою точку зрения.
   - Олег, по-твоему, когда и как разрешится курильская проблема? - спросил я у него.
   - Всё в руках политиков, всё зависит от внутридворцовой обстановки. Политики умеют выжидать.
   Он рассказал кое-что, о чём в большой прессе не писали сроду. Мы понравились друг другу. Олег приглашал в гости. Мы тоже пригласили бы. Но я-то куда – к бабке приведу? А у Ирки есть свой друг, почти муж, ей неловко звать чужого мужика. Но Олег и не просился, он уезжал ночным поездом в Красноярск.

*** Если рай существует, то он там, где присутствует абсолютный кайф. Никто из его жителей не знает, что такое облом.

*** Мы лабаем, но нет аппарата, мы задыхаемся, но нас отпускает, мы живы, но ненадолго. Мы – дети подземелья. В чём наш смысл? А смысл – в продолжении.
Хлопни залпом стакан,
Всё в порядке, братан…

*** Чувак-то не настолько оголтелый, как нам почудилось вначале. Мало уметь играть на инструментах, надо жить так, как играешь. А ещё круче: надо верить в то, как ты живёшь, и уметь донести свою идею до слушателей. Дело во внутреннем стержне, вокруг которого и формируется настоящий рокер.

*** Вера, ты лучшая. Из некоторых течёт желчь, а в тебе нет её ни капли, в тебе твой шарм и коктейль из женского вероломства… Ты общая любимица, а я..?

*** Отношения умерли. Мне надо бы ненавидеть тебя, а не могу. Ненависть – это крайность. Я помолюсь за тебя и твою дочь.

*** Я какой-то расстроенный, разболтанный, разобранный, развинченный. Как мой старый «Запорожец», как моя детская гитара.

*** Без тебя в конторе пустынно. Не всем, а мне. И не в конторе, а в душе. Рядом со мной чувственные девушки, но им не затмить тебя. Есть у Марины Влади:
«Незаменимых нет» – подлейшая из формул,
Незаменимы все, кто близок нам и дорог.

*** Уж слишком ты моя. Мой идеал. Я как сирота. От тебя-то я уеду, а от себя?..

*** В Николаиче сколько килограммов? Больше ста. Он жуёт сопли. В Вере нет и пятидесяти. Она же легче мешка цемента? Легче. Всё смешалось: крупные сопленосые мужчины и хрупкие железные женщины. Вера – из победителей. Такие люди знают свои достоинства и находят свой шанс. Она его найдёт.

*** Тусовка как обычно бесилась, плотно заливая шары алкоголем. Перед первой темой нам орали из зала «Идите вон, обормоты» – и это не дословно, после первой «Ништяк. Повторить, охломоны» – опять не дословно, после второй «Круто. Давай, чуваки!» и так до конца. Они рубились у сцены.

*** Нашли базу. И верим, что обзаведёмся аппаратом. «Товарищ, верь, придёт она, святая эра.
Мы с аппаратом запоём. Вот это вера!». Опять вера, Вера, везде – Вера.

*** База-то убойная. Рубить и ушибаться можно сутками, месяцами. Красивый числится на базе сторожем. Синий тоже числился, но вернулся к своей иголке. Нам и не снилось: железнодорожный тупик, на километр ни души, и сборище пьющих, играющих, поющих оголтелых патологов. Лабай, хоть залабайся. Но любой кайф неизменно уходит в облом.

*** Вот-вот родится профсоюз. Каждому рокеру по квартире и личному адвокату. Глобалистическая шляпа.

*** Чем скуднее наполнен желудок, тем сочнее наполнены песни. Сытый рокер никому не нужен, а голодный и злой глаголет истину.

*** Со всех сторон давит бытовуха и убогость аппарата. Но мы не сдаёмся, мы держим оборону. Русские не сдаются.

*** Есть те, кто играет рок-н-ролл, а есть те, кто играет за первое место.

*** Вера, вчера в электричке я прожил с тобой несколько лет – от завтрашней встречи до рождения Алёнки. Или Андрейки. И далее. Никак не мог оторваться от сказки. Все шесть часов штурмовал вершину.

*** В злых кумушках-одуванчиках много чёрных эмоций. Не люди – тени. Они видят вокруг себя на два метра и этим же кругозором меряют весь белый свет. Их языки заразны, как эпидемии.

*** Пусть спорят закат и рассвет в Поднебесье
       И старые догмы затёрты до дыр
       Меж чёрным и белым всё ж нет равновесья
       И это приводит в движение мир…
А есть ли ад? Если он есть, я доберусь до него. И даже если его нет…

*** Возвращаются все, кроме лучших друзей
       Кроме самых любимых и
       преданных женщин
       Возвращаются все, кроме тех, кто нужней…
Я забыл сказать тебе и половину. А что сказал – не то сказал. Не то и не так. Но, может быть, до встречи? Я закрою своё счастье на замок. Остаётся мечтать и верить. «Где сокровище твоё, там и сердце твоё». Расставание с тобой – самое тяжёлое в моей жизни.

*** Пусть зло проползло из столетья в столетье
       И небо опять закрывают дымы
       Но жизни на свете чуть больше, чем смерти
       И света на свете чуть больше, чем тьмы…
Друзей всё меньше. Они уходят… Мне казалось, ты – МОЯ женщина. Ещё покажется не раз, но не с тобой…
               
                III

 С Верой Вороновой Андрей познакомился в редакции. Он – студент 5-го курса, пришёл работать в новую газету, она – замредактора по финансовым вопросам, приняла от него заявление. Их главный месяцами заседал в областном и городском Советах, они летали свободными орлами, Вера тянула газету на себе. Умная, тоненькая… Была в ней та хищная притягательность, которой обладают процентов двадцать женщин, не больше, и которая губит мужчин. Её глаза – колдовское озеро в тумане, дьявольщина. Временами Андрей ловил на себе взгляд этих глаз. На междусобойчиках спешил устроиться рядом. Как-то коллега отмечал день рождения, Андрей припозднился, "его" место заняли. Усевшись на "камчатке", он хлебал мерзавчик за мерзавчиком и не мог поднять себе настроение. А она вдруг взяла свой табурет и втиснулась к нему. С того дня Андрей утонул в озере, Вера не оставила берег. Но у неё начался бракоразводный процесс, ей нужна была опора. Они задерживались в редакции на вечер, до ночи, на всю ночь. Или гуляли по набережной Ангары. Если капал дождь, шумел мокрый ветер, он звал её на улицу настойчиво, пылко. Непогода, малолюдье и двое под зонтом – какие упоительные часы!
  Любящее сердце не признавалось: не опора он ей. Что дал бы женщине полоумный студент, снимающий угол в частном доме, помешанный на громкой музыке и нетрезвых тусовках? И разум малодушно протестовал: «У нас на филологическом столько девушек! На одного джигита их три-четыре. Они балуют меня заботой, вниманием. А эта и не красавица, и старше, с дитем, с разводом. Нужны ли мне её дела?». Но у сердца свои законы. Опьянённый, он любил, писал статьи, дневник и дипломный проект, лабал, кутил и сочинял мелодии. Жил!
  …Она развелась с мужем, переехала; любовник сделал попытку приземлиться в её тесной однокомнатной. А там кроме 6-летней дочки Леночки зажила вторая Лена – взрослая. Разлучница? Андрей не изображал, что до Лены ему нет дела. Мужчине всегда есть дело до молодой женщины. Поселилась у Веры – значит, так надо. И разве он скучал, оставаясь с ней наедине? Он доверился ей как другу, тайной подруге.
  А Вера бывала то ласковой кошкой, то злой собакой. Из газеты ушла в фирму, воровавшую лес. Андрей опять снял угол, но появлялся у своих женщин через день-два. Раз позвонил Вере: «Сегодня зайду к тебе на работу». Она испугалась: «Я сама к тебе зайду». Кого-то боится?
  …Однажды они втроём ездили в лес на шашлыки. Под вечер заморосило, а возвращаться в город никому не хотелось.
  - Поехали к моей маме! - Веру потащило на авантюру.
  Андрей застонал:
  - Меня-то как представишь?
  - Да как-нибудь.
  Мамин дом срублен на берегу Байкала, сама она патриархального склада. Андрей слышал, мама тихо спросила у Веры:
  - Кто этот молодой человек?
  - Ленкин друг.
  «Почему не сказала: мой жених?» - расстроился Андрей.
  - Ты собралась спать с ними в одной комнате? - пытала дочку мама.
  - А где мне спать?
  Мама искренне удивилась: как это Андрей с Леночкой, не будучи женаты, завалятся вместе в постель, и Вера совсем рядом с чужим мужиком?
  - Я лягу с Ленкой, а он отдельно, и отвернётся к стене, - успокоила её дочь.
  Та сделала вид, что смирилась, за столом была холодно вежлива.
  После ужина они плескались в Байкале. От осенней воды посвежели до озноба. …Две женщины легли в одну кровать, мужчина – в другую. Ночью Андрей забрал Веру к себе. Лена возмутилась и прыгнула к ним. Утром встали рано, а мама ещё раньше и, наверное, успела заглянуть в спальню. За завтраком играла в молчанку. Андрей и Лена вышли на улицу, но Вера выскочила за ними:
  - Пока, мама! Опаздываем.
  - Вера, возьми нашей Леночке гостинцы.
  - Потом-потом. Пока-пока!
  Они удалились, Андрей осмелел: 
  - Ты перетрусила?
  - Не хочу отвечать на мамины вопросы. Не готова. Отвечу позже. Вот разберусь с тобой…
  - Ну и разберись.
  - Нет, не сегодня, - она непредсказуема, за это и любима.
  Таким было его знакомство с тёщей. Без продолжения…
  …Он всё же завернул в ту лесоворующую фирму. Вера сидела с директором, а в конторе никого, кроме них. «Теперь я не третий, а четвёртый лишний», - Андрей погрузился в забытьё, чаще репетировал и квасил с родными панками. Тосковал, но не сдавался женщине. Его навещала Лена. Вера тоже пришла, их отношения перетекли в любовно-дружеские. Она давала понять, что её так устраивает. Он не давал понять, но его тоже устраивало, рядом с ним держалась спаситель-Лена. А Вера продала свою однокомнатную и купила двухкомнатную. Скорее, подсобил директор, они урабатывались в кабинете допоздна.
  …Эра беспредела закончилась печально. Печальней некуда. О той, второй своей жизни Андрею больно вспоминать. Больно и болезненно. Все близкие друзья не дожили и до 30-ти, они ушли друг за другом. Диагноз один: передозировка. Андрея судьба сберегла, вырвала из того, ещё живого, круга и закинула в Москву. Когда-то они с Верой мечтали уехать вместе. Он выдохся от её коварства, от своих обманов, сбежал не простившись… Ни с ней, ни с Леной.
  Москва – город-титан. Масштабы. Третьяковская галерея, Алмазный фонд, Оружейная палата, Большой театр, большие возможности, большая жизнь, большие деньги – всё большое. Андрей увлёкся этой жизнью, его дни не побежали – они помчались. А прошлое не отцепилось, не мог он отбиться от спиртного и от глаз Веры, от мыслей о ней. В конце концов, Зелёного победил разными способами, Веру – нет. Жизнь летела, но не лечила. В сердце путались все чувства…
  …Она разыскала его через годы, позвонила: «…работаю в турфирме, везу в Санкт-Петербург детскую группу». И вкрадчиво добавила: «Мечтаю увидеться». Голос её снова показался ему особенным, он мальчишкой прилетел в Питер и готов был подарить ей алые паруса. Они прожили три счастливых дня. В гостинице их не оставляли в покое, вечерами в номер Веры ломился второй начальник группы, желая выпить с Андреем по-землячески. Они терпели его полчаса, час, полтора и вежливо гнали. Земляк не уходил, не уходил, всё тянул, тянул. А судьба подарила им эти волненья, эту близость...
  Наверное, она переживала тогда нелёгкие времена, была нежна и задумчива. И так страстно прощалась… Самолёт с ней набрал высоту, растаял в тучах, а Андрея схватила тисками душевная скорбь. Он бродил по петербургским улицам и не мог ее заглушить.
  ...С той поры они не встречались и не звонили друг другу. Алые паруса побледнели и выцвели. Почему? Гордость ложная мешала? Или доктор Время поставил точку? Раз в год Андрей ездил на малую родину, о Вере не слышал. Понемногу забывал, однажды спросил о ней – никто не ответил. А позапрошлой весной сердце настояло – увидеть бы Веру и дочку её Леночку, уже взросленькую. Сколько лет утекло с их первой встречи? Сразу и не вспомнить, кажется, был март. А с последней, петербургской? Больше трёх. Вышел из троллейбуса у её дома. Она по-прежнему с Леной? Или замужем? Ревнивый муж? Переехала? Да ладно, зайти, узнать нельзя, что ли? Поднялся на знакомый этаж, нажал кнопку звонка. Ожидая, занервничал. Из-за двери отозвались чужим голосом:
  - Кто это?
  - Я к Вере Вороновой.
  - А вы кто?
  - Её старый друг. Мы давно не виделись.
  Дверь открыла высокая женщина:
  - Вы разве ничего не знаете?
  - Ничего. А что? Что надо знать?
  - Кто вы ей были? - она перешла на шёпот.
  - Я сказал уже: друг. Хороший друг. Но почему «был»?
  - Видимо, вы издалека. Она же погибла.
  - Как?.. Что вы?
  - Разбилась на машине. Только-только рассчиталась и села за руль в одиночку. Снесло её с дороги в горах, возле Култука.
  - Давно?
  - Четыре месяца назад.
  - А вы-то кто? - в минуту баба стала ему ненавистной.
  - Квартиранты. Дочь её у отца поживет, а эту квартиру они сдали нам.
  …Андрей выходил из подъезда, а ноги не слушались. Ему было так плохо, как не было никогда. Он просидел весь день на берегу Ангары, спиной к своему филфаку, и вспоминал, вспоминал…

                IV

   Они гуляли по Дворцовой площади, обогнули Эрмитаж, подошли к Неве и долго смотрели на воду. Ему скоро в путь, а бросить бы всё и остаться. Накатила радостная мысль: это наш день!
  - Ты любишь петербургские белые ночи? - прервала она сладкое молчание.
  - Не повезло мне на белое. Оба раза ночные тучи затягивали небо. Нынче я не один, со спутницей, мы вдвоём увидим Невский проспект, весь город белой ночью. Светлой ночью, без облаков. Догадываешься о спутнице?
  - Догадываюсь. А чем я похожа на твою Веру?
  - На мою Веру..? - Андрей опешил. - Её нет. Моя Вера – ты. Здесь. Сейчас.
  - Ты очень решительный…
  - Тебе не нравится?
  - Нравится. И всё-таки, чем я похожа на неё? Мне любопытно услышать. Скромная девичья ревность.
  - В тебе то же убийственно-женское. Но по-другому. Глаза другие. Они не туманные, а бездонные... И твёрдый характер. Магия женственности. Магия характера.
  - Тебя потянуло на девушек с характером?
  - Давно тянет. 
  - А психологи уверены, что мужчины избегают жениться на сильных женщинах. Боятся.
  - Ты хочешь замуж?
  - Как все девушки.
  - В юности я тоже боялся. Вера казалась мне сильной. А кто я в те годы? Никто, и ждал, что она скажет мне правду в лицо.
  - Почему же никто? Как ты себя недооценивал… Уже в то время ты журналист, музыкант. Когда мне сыграешь и споёшь что-нибудь? А почему ты не ушёл дальше в музыку?
  - Потому что ушёл в журналистику. Но и музыка не отпускает. Есть идея записать себя.
  - Человек может добиться успеха и после тридцати, и после сорока. Мужчинам вообще лет до шестидесяти бы дерзать. Но от кого ты сбежал тогда в Москву? От двух женщин не сбегают.
  - Так и не осмелился я на главный шаг. Уехал. Теперь знаю – куда и зачем. Я чувствовал, что где-то за горизонтом, в Санкт-Петербурге, под стол пешком ходишь ты. И что там поближе к Петербургу? Москва.
  - В 95-м я была уже выше стола. Значительно выше. …А про твой побег…У сильного пола много слабостей. Вам чего-нибудь или кого-нибудь попроще, с которой легче считать себя сильным, не надо прилагать великих затрат.
  - У тебя высокие требования?
  - Да нет. Но я самодостаточна. Это не всем мужчинам нравится. Наоборот, всем не нравится. А хамелеоны, мошенники, альфонсы умеют играть роль. Ты же согласен со мной? Любая женщина мечтает опереться на более сильное плечо. На мужское. Стать слабой.
  - Нежность и слабость – самая сильная сила. Нет ничего сильнее этой силы.
  - Как изящно! А куда спрятать сильный женский характер?
  - Нет сильного и слабого пола, а есть сильные и слабые люди. Это слова женщины. Эмансипированной.
  - Верные слова, и безрадостные. Сколько слабых мужчин... Кто их воспитал? Они просто лица мужского пола. Не каждое ваше плечо – надёжное. Женщина по-настоящему любит того, который сильнее её. Во всём сильнее. Волевой. Умный. Душевно щедрый. Крепкий духом. А к слабому отношение, близкое к материнскому. Или снисходительное. Но это ненадолго, это скучно – снисходить до сильного пола.
  - Слабым мужчину делает безответная любовь, женское непостоянство...
  - Вы и без любви не так уверены в себе, как хотите казаться на публике. От сильной женщины вас мутит, она раздражает. Не хочется же выглядеть смешным в её глазах. Вы мечтаете, чтобы вас понимали, терпели ваши слабости, которые, на мужской взгляд, совсем и не слабости. А женщина, сделавшая сама себя, вас отпугивает. Она же не зависит от денег мужчины. Может и посягнуть на вашу свободу. Она также хочет быть свободной. Раз, и наставит вам рога, ветвистые, раскидистые. Но любовь, семья для женщины часто важнее, чем карьера. Сильная, слабая ли она, а прочная семья, материнство - наша миссия. Вам не дано. Мы стоически переносим одиночество, не опустимся, но мы боимся его.
  - Ты не нашла ещё то сильное плечо? - он бережно обнял ее.
  - Может быть, и нашла, - Вера нежно прижалась, и Андрей содрогнулся: вот она, женская сила всесильная!
  - А если муж зарабатывает меньше, чем  жена – по-твоему, он ничтожество?
  - Ну зачем так... Это не страшно. Зато если он привык быть вторым, а не первым в паре, если не в поиске и доволен собой – уже страшней. Мужчина должен ставить цель, идти к ней, и у него всё равно что-нибудь получится… Клерк в банке убеждён в тридцать лет, что жизнь удалась – значит, он середнячок с судьбой клерка…
  - Почему? Возьмёт и прогнётся…
  - И повысят его в старшие клерки, не выше. Со мной по соседству живёт адвокат. Он влюблён в себя, весомого человека. Но адвокатов в городе тысячи, и его имя среди них далеко не первое, даже не десятое. Чем он гордится? Квартира, машина, две машины… И что? Мнить себя выдающимся? Глупость.
  - Да, Верочка, пока мужчина жив, он обязан созидать, искать решения. И находить. И снова доказывать свою ценность. И жить ради кого-то. Для всего мира добрым стать невозможно, а для одного, самого близкого человека – и обязательно, и необходимо. Или зачем жить? Вера, послушай. Ты – моя третья Вера. Ты – моя музыка, о тебе-то я и мечтал. Давай попробуем! Никто не запретит нам разойтись, если мы не пара, если не поймём друг друга.
  - Ты делаешь мне предложение?
  - Опередила. Да, предложение. Я взволнован. Впервые говорю эти слова. Никому не говорил их.
  - Неправда.
  - Правда. Сначала мне нравились все. Потом я не мог забыть живую Веру и влюбиться в другую. Много лет меня окружают красивые женщины – с университета началось и везде продолжается. Но красивые – не значит любимые, нравятся – не значит любишь. А после гибели Веры сердце очерствело, окаменело. Это не тоска, это «умер идеал». Женский идеал нужен нам как стержень. В поисках нового идеала я остановился на малой родине, печатался в газетах, ездил в командировки. Хватило на полгода, Москва опять позвала… И вот знакомство с тобой в петербургском поезде. Наконец-то, - шепнул кто-то изнутри. Сердце оттаяло и запело.
  - Ты серьёзен?
  - Да. Моё плечо станет твоей опорой.
  - Спасибо, мой рыцарь! Но я обожаю Петербург, ты – Москву.
  - Я за Москву, но в Петербурге – ты. Вместе мы найдём одну дорогу.
  - Твоя мечта сбылась. Дай и мне помечтать обо всём… Я желала перемен, а они настигли меня внезапно.
  - Когда я услышу твой ответ? Не по телефону, глаза в глаза?
  - Будешь у меня в следующие выходные?
  - Позови. Буду.
  - Приказываю: будь!  -  Вера зарумянилась. 
  - Завтра в Москве, на вокзале, я куплю билет на вечернюю пятницу.
  - И в субботу утром я встречу тебя. Тот самый поезд...
  - В котором то самое купе...
  - Наша «Северная Пальмира»...
  - Ты мне скажешь «да»?
  - Не торопи до белых ночей.
  - У нас есть три часа. Пойдём до вокзала пешком? - Андрей поцеловал её пальчики и увёл Веру по набережной Невы.
   Когда они вернулись к Эрмитажу и вспомнили о поезде, им на двоих осталось минут пятьдесят до расставания. А он очень хотел, чтобы поезд уехал без него, и она тоже этого хотела. Они любовались собой и городом-шедевром. От Зимнего дворца до Московского вокзала раскинулся их бесконечный Невский проспект…
               
                2006 г.