1. Сема и Утя.
Сема сидел в своем домике и перебирал можжевеловые четки, подаренные ему Утей на прошлый День рождения. Щелк-щелк, делали косточки четок, ударяясь одна о другую, Сема наслаждался. По крыше из рубероида бил крупный дождь, за дверью из прозрачной пленки дул пронзительный ветер, а Сема наслаждался. И все потому, что в углу хибарки вовсю работала прекрасная печь с железной дверкой. Сема, такой молодчага, с помощью мудрой Ути, на прошлой неделе сложил печь из украденных у Фирки кирпичей и теперь жил в ожидании осенних и зимних холодов, приходящих в Зеленый лес со стороны Синего океана. Теперь в домике можно было не надевать теплый плащ, толстый свитер и двойные штаны. В отличие от прошлых зим, когда Сема мерз как цуцик, и заботливая Утя целыми днями поила его, больного, малиновым чаем (из муфунской полевой аптечки, где кроме лечебной сушеной малины обязательно присутствуют капли из лавровишни и нектар из пыльцы ангельских крыл) и укутывала в шарфы из волшебной шерсти (это секрет!). С шарфами, как и с волшебной шерстью, в том, да и в этом году вышла небольшая закавыка. Сема по обыкновению забыл (или не захотел?) сдать свою норму шерстинок (мушинок?) в совет старейшин муфунов на общественные нужды, и ему (Семе, а не совету) грозил крупный штраф в виде принудительных работ по сбору разумных желудей в кузова и преподавании им грамоты.
-- Утя, – плакал несчастный Сема – что же делать?
-- Нормуль, – парировала мужественная Утя – прорвемся.
-- Куда? – пугался Сема.
Куда прорвемся Утя не знала и поэтому сворачивала разговор в сторону:
-- А хорошо было летом, да?
-- Очень хорошо, очень. А это ты к чему? – по привычке настораживался Сема.
-- К тому, что если ты к концу года не сдашь полагающееся число шерстинок, тебя ждут большие неприятности.
-- Большие?
-- Ну, ты как ребенок, Сема, честное слово, совет старейшин муфунов, приговорит тебя к обязательному побритию ради блага коммуны, то есть обриванию, в общем, постригут тебя на лысо и все – Утя даже с какой-то неприличной радостью покачала русой головой.
(А для муфуна нет большего позора, чем быть обритым на лысо… да и холодно к тому же).
-- Нет.
-- Да.
-- Нет.
-- Да.
--А я знаю, где золотая клюшка.
Тут сначала наступила пауза, потому что Утя настороженно оглядывалась по сторонам (хотя в таком аленьком домике особо оглядываться негде), а потом сказала:
-- Молчи…
Облизнула губы:
-- То есть говори быстро, где?
Дело в том, что так называемая «золотая клюшка» является главным трофеем на проводимом ежегодно состязании по муфунскому гольфу среди муфунов старше шестнадцати с половиной лет, и считается по истине бесценной. Чуть ли не национальным достоянием, хоть и не из золота. И это самая клюшка полгода назад, как назло, пропала, выкраденная неизвестным или неизвестными из дупла Великого дуба, где ее хранил победитель прошлогоднего состязания Барбариска (Борис). О чем было известно с его слов, каковые и вызвали всеобщее волнение и негодование в муфунской коммуне Зеленого леса. Многие просто восприняли это как личное оскорбление, могучий муфун Зигфрид, например, обещал оторвать злоумышленнику или злоумышленникам не только руки, но и геральдический отросток.
-- Я скажу, если они не будут меня брить.
-- Сема, ты главное скажи где, а уж я придумаю, что дальше делать – Утя сосредоточилась на страшной тайне.
-- А ты ни кому не проговоришься раньше времени? – Сема все еще не хотел расстаться с сокровищем.
-- Сема, ты же меня знаешь, я могила – Утя очень мило цыкнула выбитым месяц назад (бодалась с козой Машкой) передним зубом.
Это была правда – Утя на редкость неболтливая девочка.
-- Клюшка у… – Сема взял паузу.
-- Нет – предчувствуя недоброе, возразила Утя.
-- Да.
-- Не может быть – Утя помотала головой.
-- У него. У Фирки Первого.
-- А что-нибудь пооригинальнее ты можешь придумать, Сема?
-- Клянусь тебе, я сам видел.
-- Когда?
-- Да когда мы насчет «секрета» к нему ходили. Пока вы разговаривали, я все по сторонам смотрел (уж больно мне его дом понравился) и увидел.
Сема опять взял паузу.
-- Ну! – нетерпеливо выкрикнула Утя.
-- На стене висит, в специальных таких зажимчиках!
-- Точно?
-- Точно.
-- Ладно, мы тебя пока в мышиной пещере спрячем, а я разберусь.
-- Я не хочу в пещеру, Утячка.
-- Но тебя же никто не спрашивает, Сема, ты что, в самом деле?
2. Сема, Утя, мыши и (возможно) Барбариска (Борис).
Как ясно (если честно, ничего абсолютно не ясно) из названия, в мышиной пещере жили водоплавающие мыши, которые совершенно не умели плавать. Поэтому они поселились в сухой и хорошо вентилируемой пещере, что имела место быть на левой опушке Зеленого леса, в обрыве над Петляющей рекой. В этой пещере, на красном матрасе, сидел муфун Сема, в двойных зимних штанах на лямках и с молнией на прорезе для хвоста, с походной аптечкой и мешком пирогов из ревеня, выданных Утей. Сема размышлял, его мысли скакали с возможного обрития к награде за возвращение золотой клюшки, попутно задевая прошлогоднее соревнование по гольфу.
Остановимся на нем и мы.
Муфунский гольф отличается от обычного тем, что вместо мячей используются капустные кочерыжки, а вместо лунок кролики. Смысл такой: ударом клюшки надо попасть кочерыжкой в рот кролика, чтобы он ее быстренько схрумкал (главное, бить не слишком сильно, чтобы кролик не подавился). Чей кролик съест больше кочерыжек, тот и победил. Кролик Барбариски (Бориса) съел двенадцать кочерыжек и победил. Барбариска (Борис) в торжественной обстановке получил на шею венок из тамариска, а в руки золотую клюшку из ствола жасмина покрытого желудевой краской. Кстати, во время таких соревнований, желуди служат мальчиками-кедди. Кедди, это такой пацан в обычном гольфе, что носит за игроком сумку с клюшками и вообще всячески услуживает.
Сема задумался так глубоко, что его длинный (удлиненный) грушеобразный нос с коричневой пумпочкой совсем опустился (почти до верхней губы). А руки, сложенные на круглом животе, обтянутом двойными зимними штанами на лямках, замерли, и весь вид муфуна стал невыносимо грустным.
-- Эх – вздохнул Сема.
-- Полегче тут – пропищала рядом одна из водоплавающих мышей боявшихся воды, и побежала дальше по своим делам.
-- Да что полегче…
-- Да все – вдруг раздался до боли знакомый голос.
Сема вскочил:
-- Утя!
У входа в пещеру стояла девочка.
-- Ах, не кричи, пожалуйста, у меня ужасно болит голова, я весь день бегала по нашим делам.
И она совсем по взрослому, с видом измученной заботами придворной дамы, уселась на матрац. Единственно, из-за выбитого месяц назад, во время бодания с козой Машкой, зуба, речь придворной дамы стала немного шепелявой и звучала так: «Ав, не квичи, повавуста, я вев день бевала по девам». Причем тут «девы» Сема не понял и поэтому переспросил:
-- По каким девам?
-- Не по девам, а по девАм.
-- А-а.
-- Капли принимал? – тут же поинтересовалась строгая Утя.
-- Да, как ты велела – два раза в день – доложил послушный Сема.
-- Молодец.
Подошли две мыши, и Утя дала им семечек из подсолнуха, что специально принесла с собой.
-- Благодарствуем – на старинный пижонский манер ответили мыши.
-- На здоровье – парировала не менее вежливая Утя.
-- Ну что вы, что вы – застеснялись деликатные мышки, нажимая на политес.
-- Кушайте, пожалуйста – окончательно добила их Утя.
-- Ах-ах-ах – пискнули мышки и убежали.
-- Ну как? – Сема от нетерпения шевелили ушами, причем уши, то раздвигались в разные стороны, то сходились надо лбом, покачивая кисточками (что у муфунов верный признак большого волнения).
-- Сведения подтвердились, – со значением ответила Утя – будем брать.
-- Клюшку?
-- И клюшку тоже. А пока слушай мою команду – всем принять лавровишневые капли и готовится к решительным действиям.
И тут Утя, к огромному удивлению, жалости и ужасу муфуна, расплакалась. Села на пол пещеры, закрыла лицо руками и заревела, как простая семилетняя девочка, какой она, в сущности, и была. Плакала минут десять, искренне и с наслаждением, и все эти десять минут Сема бегал вокруг девочки и утешал ее как мог, то есть махал руками, крутил ушами, поджимал хвост-шарик и причитал:
-- Утя, ну что ты? Ну, кто тебя обидел? Ты только скажи, мы ему быстро хвост-то разогнем, мы ему пимпочку-то отполируем! Мы ему…
Но сколько Сема не пытал ее о причине слез, Утя не признавалась, а наплакавшись, заявила со всей серьезностью:
-- Девочка не обязана объяснять, почему она плачет, понял?
-- Понял – ответил напуганный Сема и быстренько накапал лавровишневых капель из аптечного походного запаса.
3. Утя, Сема, Николай Федорович и Фирка Первый Капеллан.
Разумный желудь Николай Федорович встретил Утю с Семой как родных, едва только увидел со сторожевой башни дворца Фирки приближение друзей, как тут же побежал, открыл дверь и сказал: «Проходите, гости дорогие».
-- Подождите, пожалуйста, – попросила Утя – я сейчас.
Она позвонила в колокольчик справа от двери, и с удовольствие повторила за ним:
-- Дзинь-дзинь-дзинь.
А потом:
-- Откройте немедленно, пришли ваши друзья.
-- Прошу – Николай Федорович сделал широкий жест рукой и наклонил круглую шапочку.
-- Сейчас-сейчас. Мы тут кое-кого ждем – Утя улыбалась изо всех сил, демонстрируя дырку на месте выбитого козой Машкой зуба.
-- Кого? – влез Сема.
-- Узнаешь.
-- А-а.
Прошло пять минут. Мажордом Николай Федорович деликатно кашлянул в кулак.
-- Кхм-кхм.
И еще раз:
-- Кхм-кхм.
-- Одну минутку – Утя продолжала улыбаться.
Прошло десять минут, Николай Федорович взялся за ручку открытой двери.
-- Пошли – сказала Утя Семе, больше не улыбаясь.
Они продефилировали через двор, мощеный прозрачным разноцветным булыжником, больше всего напоминающем монпансье, и подошла к двери в дом.
-- А кого мы ждали? – шепотом спросил Сема.
-- Барбариску – ответил догадливый желудь Николай Федорович.
-- Его – подтвердила Утя.
Поднялись в залу, где их встретил Фирка Первый Капеллан в образе просветителя народов и завзятого спортсмена. В белой рубашке поло, что смешно смотрелась на круглом как шар теле муфуна, кепке с прорезями для ушей, бриджах и туфлях для гольфа.
-- Приветствую вас – поздоровался Фирка.
-- Только попробуй сказать «ой» – обратилась Утя к Семе.
-- Здоровее видали – традиционно ответила Фирке.
-- Ой – сказал Сема.
-- Чем обязан? – Фирка Первый окончательно вошел в образ просвещенного мецената.
Утя огляделась по сторонам, но никакой клюшки на стене не заметила. Посмотрела на Сему, тот стыдливо прятал глаза.
-- Хорошая сегодня погода – начала Утя светскую беседу.
-- Неплохая, – подхватил Фирка Первый – мороз и солнце, как говорится.
-- Кем? – уточнила Утя.
-- Поэтом – заверил Фирка.
-- Каковы виды на урожай? – продолжила любезничать Утя.
-- На что? – удивился Фирка.
-- Ой – Сема был верен себе.
-- На урожай – У Ути было два старших брата (Гром и Авдей) и оба перед дракой с Утей (в раннем детстве) начинали с расспросов про урожай.
Утя сжала кулачки.
-- Если вы насчет клюшки, – перешел к главному Фирка Первый – то ее у меня не было и нет.
-- Значит, вы в курсе – обрадовалась Утя.
-- Конечно.
-- А что же тогда весело на стене?
-- Клюшка, но она не золотая, а самая обычная. Николай Федорович, принеси, будь любезен.
Желудь Николай Федорович вышел из залы, а спустя пару минут вернулся с клюшкой в руках.
-- Вот – сказал Фирка – забирая клюшку у разумного желудя и передавая ее Уте – полюбуйтесь, клюшка как клюшка, купленная мной на сэкономленные средства для личного пользования; мечтаю принять участие в следующем чемпионате, усиленно тренируюсь под руководством чемпиона Барабариски (Бориса).
-- Ой – в третий раз сказал Сема и тут же получил маленьким кулачком прямо по хвосту – а потому продолжал без остановки – ой-ой-ой!
Утя толкала его к выходу.
Когда они оказались на улице, Сема отбежал на некоторое расстояние и промямлил:
-- Прости меня, Утечка, я перепутал.
-- Это-то я понимаю. Я другого понять не могу, где же золотая клюшка? А, главное, что мы будем делать, когда тебя начнут брить?
-- За что?
-- За все.
-- Но…
-- И где Барбариска (Борис)?