Пляжный детекив 6

Глава шестая.
                «Переворот в мозгах из края в край…»
    Если ночью я буквально подпрыгивал на кровати, делая  при чтении дневника одно открытие за другим, то, проснувшись, я стал обдумывать все, что узнал из него, спокойно и расчетливо. Итак, волейболист с поврежденным пальцем оказался Бразовским  Дмитрием Владиславовичем, бывшим другом Е.А. Дубинина. Он приехал на юг, чтобы отдохнуть дикарем  на баклановских пляжах и одновременно снять помещение для своей частной клиники.  Молодая женщина, которой он ночью предлагал омаров взамен шампанского, это его жена Ольга, бывшая возлюбленная убитого.  Ее я видел на фотографии, которую мне показала  Светлана, и на кладбище, где  она весьма нелицеприятно разговаривала со своим мужем.  Меня  еще мучило тогда, что я где-то слышал ее голос. А слышал я его ночью на пляже, когда она кричала: «Муж ты мне или не муж?»
   Следовательно,  Бразовский узнал о смерти бывшего друга, скорее всего, в день похорон. Как бы далеко они не разошлись с Дубининым, не стал бы он играть в волейбол в день его смерти.   
  Теперь мне стал ясен смысл фразы: «Вот так вместо лучшего друга я приобрел злейшего врага».
  Но почему Дубинин написал это в самом конце дневника, перед своей смертью? И виделся ли он со своим «злейшим врагом» перед тем, как написал это?
  Я могу узнать это, только дочитав дневник или заглянув в его конец. Но вчера что-то остановило меня, когда я попытался сделать это. Сегодня же я обязательно найду ответ на мои вопросы, потому что у меня нет времени. Мне надо срочно повидать владелицу коттеджа Маргариту Игоревну Милевскую и выяснить у нее,  объявился ли вчера вечером господин Бразовский,  намеревавшийся  снять в аренду ее собственность. Мне  очень хотелось встретиться с этим человеком, который сказал на кладбище очень знаменательную фразу: «Я должен проститься с ним, понимаешь?» Я чувствовал, что мотивы убийства надо искать в прошлой жизни Дубинина. Почему-то я верил словам Светланы, что врагов у него на данный момент не было и быть не могло. А, встретившись с Бразовским, я мог бы не только вычислить потенциальных врагов убитого, но и узнать, зачем Дмитрию Владиславовичу понадобилось красть пистолет у Мурата Батуева. Тот пистолет, кстати, из которого пытались убить его бывшего друга. Конечно же, Мурат мог ошибаться, уверяя брата, что именно волейболист украл его оружие. А, может быть, он нарочно сочинил это, чтобы оправдать себя.
  Короче говоря, черт голову сломит с этими вопросами.
  Теперь Василий Иванович, прознав, что я по его предложению ищу новое помещение для турбазы, считал своей обязанностью накормить меня завтраком и дать новый совет.
  - Ты, Евгений Михайлович, надави хорошенько на Ковтюха, - говорил он, подвигая мне свежие оладьи со сметаной. – Скажи, чтобы он изучил внимательно, кто перекупил у нас тот самый коттедж. И для каких целей. Ведь он прямо предназначен для туристов.  Значит, и для всей нашей станицы выгода будет. Чем больше народу к нам будет приезжать, тем больше дохода получим.
  Я пообещал дяде Васе обязательно «надавить» на  хозяина «Сити – Бака», но отправился прежде всего на базу отдыха «Пищевик» на встречу с госпожой Милевской.
  Отправляясь уже который раз привычной дорогой на центральный пляж, я взглянул на небо. Оно хмурилось  и натягивало на себя низкие, быстро несущиеся тучки, но дождя не было. Тем не менее, я не поленился подняться наверх, чтобы прихватить с собой мою камуфляжную куртку: судя по всему, сегодня снова заморосит, а то и хуже, польет как из ведра.
  По пути, я набрасывал в голове план  дальнейших действий.  Во-первых,  я должен сделать четыре звонка: Нике, Ларисе Николаевне, Борису и незнакомому человеку в Новосибирске, после разговора с которым Дубинин вышел из себя и ушел из гостиницы на пляж. Здесь моя мысль зацепилась за слово «Новосибирск», подсказав мне, что Бразовский тоже из этого города. Не был ли тот злополучный звонок связан с его персоной?   
  Голова моя утром работала продуктивно и выдала мне еще одну идею:  на визитной карточке   Бразовского должен быть номер его мобильного телефона. А что, если позвонить еще и ему?
 И что я ему скажу? -  Спрошу, встречался ли он с Дубининым  в Баклановской.   
 А если он ответит, что встречался? – Я  поинтересуюсь, не заметил ли он, что его бывший друг был чем-то обеспокоен. А если заметил, то, как он думает, чем?
   Кроме того, я по его тону могу догадаться, в каких отношениях он был с  Дубининым в момент его приезда  на отдых…   
  И на сей раз все обитатели базы отдыха «Пищевик» дружно смотрели телевизор. Однако, как я заметил, Маргарита  Игоревна  была рада моему визиту, из чего я сделал вывод, что смотрели они отнюдь не «Ментов».
  - Вы представляете, - сходу начала жаловаться мне «маленькая хозяйка большого дома»,  -  этот тип не пришел и даже не позвонил! А на вид такой солидный мужчина!
  - Ну, может быть, он еще позвонит вам, - поспешил я успокоить расстроенную даму.
  - Как же, позвонит, - со злостью сказала она. – Я сама ему позвонила, на его мобильный, номер которого он дал  мне.  И знаете, что он говорит?  «Я еду домой, и ваш звонок застал меня в Ростове- на-Дону.  А здесь ужасные пробки, так что извините».  Нахал какой-то! Как будто это я обратилась к нему с предложением арендовать его дом!
  - Тогда, я думаю, вы не будете возражать, если  я взгляну на ваш коттедж? – предложил я. -  Или снова эти «Менты»? 
  -  Какие там «Менты? -  рассмеялась Маргарита Игоревна. – Какая-то тягомотина о лечении  гипертонии собственной мочой. И все это смотрят, представляете? И, главное, верят всему!  Хотя  по физиономии ведущего видно, что он шарлатан…   Подождите меня здесь, я возьму ключи.
  Коттедж Милевской  представлял собой точную копию нашей турбазы.  Только он стоял на собственной территории, небольшой, но очень уютной,  густо засаженной все теми же оливками. До моря от него было метров тридцать, пляж был огорожен с двух сторон сетчатым забором, что не мешало, впрочем, отдыхающим свободно проходить через него и даже купаться там. Зайдя  внутрь дома, я понял, что здесь никто не жил с момента его постройки, но благодаря отличной отделке и прекрасному дизайну, здесь совсем не ощущалось уныние заброшенного жилища.
  - Не жаль продавать такую красоту? – спросил я хозяйку, поднимаясь по лестнице.
  - Ни чуточки, - весело ответила она и тут же закурила. – Я надумала бежать из этой страны, что и  сделаю.  В России можно жить, если ты  беспробудно пьешь или если тебя здесь что-то держит: семья, дети, которым нравится  наша дивная природа и старина. Пить я не хочу, хватит. Семьи и детей у меня уже нет. Поэтому я хочу уехать во Францию, купить там себе маленький домик и забыть обо всем, что здесь было.
  - А почему именно во Францию?
  Маргарита Игоревна громко рассмеялась:
  - А  вы знаете, кто главный и самый искусный мент во Франции?  Правильно, комиссар Мегрэ. А теперь почувствуйте разницу между полковником   Петренко и комиссаром Мегрэ.  Почувствовали?   Во Францию не захотелось?
  - Нет, не захотелось, - честно признался я. –  Если вас волнует только «ментовский» вопрос, то хочу вам сказать, что у нас есть сыщики похлеще Мегрэ.
  - Которые никак не могут раскрыть десятки простейших преступлений в той же занюханной станице Баклановской, -  перешла в наступление разуверившаяся в российской жизни женщина. – Возьмите хотя бы последнее убийство. Слышали? Молодого парня убивают прямо в центре кавказской мафии. Милиция арестовывает явного убийцу и тут же его отпускает.
  - А  почему  вы считаете его «явным убийцей»?
  - А потому, что этот кавказец за день до убийства грозил  убитому телохранителю: «Если ты  еще раз подойдешь к моей  девушке, я тебя зарежу».
   - А что у Мурата была девушка? Тоже кавказской национальности?
  Маргарита Игоревна остановилась и удивленно посмотрела на меня:
  - Так вы в курсе этого дела?  И даже знаете, как зовут этого ингуша?
  - Да, знаю, потому что живу на базе отдыха «Кавказ», где он работает начальником охраны.
  - Ну, тогда вы должны знать и то, что у него есть невеста. Красавица, как лермонтовсая Бэла. Он ее даже на море купаться не пускает, держит взаперти в своем домике. А этот парень стал покуривать под ее окошком. Тогда кавказец и пригрозил убить его.
  - И кто это слышал?
  - Господи, да половина отдыхающих с этой базы слышали. Вы что, не знаете кавказцев? Они, когда за кинжал хватаются, орут, как оглашенные. 
  - Но убил-то он его из пистолета.
  - Ну, и что?
  - А то, что из этого пистолета невозможно и курицу застрелить.
  Маргарита Игоревна удивилась еще больше:
  - Слушайте, а вы не тот ли российский Мегрэ, который будет похлеще  французского?
   - Нет, - резко ответил я. – Я – экскурсовод.  Которому поручено купить коттедж для турфирмы, где я работаю.  Что сейчас сможет подтвердить моя хозяйка, Лариса Николаевна Щербаева.
   Лариса Николаевна была, видимо, очень утомлена, но при  звуках моего голоса оживилась:
  - Наконец-то, Евгений Михайлович, - закричала она, считая, вероятно, что связь с моей «тмутараканью» работает очень плохо. – Как у вас дела?
  - Дела у меня идут неплохо, - бодро ответил я. – Только сейчас я осмотрел новый коттедж совместно с его владелицей Маргаритой Игоревной Милевской. Я бы, конечно, никогда не взял на себя смелость вообще что-либо покупать, но этот дом один к одному похож на тот, который купили вы. Только находится он в более благополучном районе, прямо в центре, и имеет  свою собственную территорию в десять соток. Поэтому жду дальнейших указаний.
  Хозяйка думала недолго.
  - Как только найдете покупателя на наш  коттедж, оформляйте параллельно куплю-продажу, - приказала она. – Если  денег от продажи  будет не хватать, звоните. Я сразу же переведу вам нужную сумму.  Все это надо сделать в течение двух-трех дней. Если не укладываетесь в этот срок, возвращайтесь. Я пошлю туда кого-нибудь другого. А то без вас здесь чистый караул. Звонят администраторы из здравниц, спрашивают, когда возобновятся экскурсии со Старковым.
   - Хорошо, - согласился я. – Сейчас мы идем в агентство по недвижимости, они мне подскажут дальнейший план действий.
  - Все бумаги, которые они затребуют, я могу сбросить вам факсом.  Всего доброго вам, Евгений Михайлович. В случае успеха нашего предприятия вас ждет солидная премия.
  «Спасибо, добрая женщина, - с облегченным вздохом подумал я. – Будет чем запить дома мое горькое разочарование, если я не найду убийцу Дубинина Е.А.».
  И пока неугомонная девушка Люба из  агентства «Сити- Бак» готовила мне бумаги на покупку коттеджа, я переваривал в своей голове все то, что узнал только что из уст Маргариты Игоревны.
  Первое.  Почему Бразовский,  договорившись с хозяйкой об аренде дома, внезапно отбывает к себе домой, даже не предупредив ее о разрыве соглашения? Что могло помешать его планам?    Вопрос, как говорится, интересный. И ответов на него уйма. Давай, вспомни  телефонный разговор его жены на кладбище. Она не сказала, что их гонят домой какие-то срочные дела. На вопрос ее мамы, который явно угадывался: «Почему так рано возвращаетесь?»,  она с раздражением ответила: «Отдохнули», и тут же заговорила об убийстве Жени. Следовательно, могло так случиться, что она сама настояла  на немедленном отъезде после смерти бывшего возлюбленного, либо Дима Бразовский решил срочно уехать из этих мест, где все напоминало ему об убийстве бывшего друга. Думаю, что это и есть самый  вероятный ответ на интересующий меня вопрос.
  Второе. У Мурата Батуева, оказывается, есть красавица-невеста, которую он держит взаперти. И под окнами ее темницы  начал ошиваться мужественный телохранитель из фирмы «Центурион». За что и накликал на себя гнев горячего джигита, угрожавшего ему смертной расправой. Здесь вопросов еще больше, чем в первом случае. И ответов на них у меня вообще нет, потому что я ничего не знаю об этой девушке и ее отношениях с двумя парнями. Одна лишь мысль вертится в голове: если бы Женя увлекся  этой пэри,  первой бы это узнала или почувствовала  Светлана, которая не спускала с Евгения глаз. Она же в разговорах со мной ни разу не упомянула  об этом.
  Пока я размышлял об этих новых деталях дела, Люба уже получила по факсу доверенность от  Ларисы Николаевны на совершение мною всех операций по купле-продаже недвижимости. Мне осталось подождать, пока  засыпающий  от руководящего  безделья Арсентий Петрович Ковтюх найдет в своем гроссбухе потенциального покупателя нашего коттеджа.
  - О! – вдруг оживился он. – А его и искать не надо!  Погосян Армен Минасович дважды подавал заявку именно на этот коттедж, так как не мог установить контакт с его хозяином.
  - Хозяйкой, - подсказал я.
  - Правильно, - согласился Ковтюх, - с Ларисой Николаевной Щербаевой. Он готов был переплатить ей большие деньги, так как практически этот коттедж находится на  территории базы, и ему было бы выгодно использовать его в качестве гостиницы. Так что завтра, я думаю,  мы сможем решить и этот вопрос.
  - А почему не сегодня? – поинтересовался я. – Еще не вечер.
  - А вы разве не знаете, что Погосян  исчез вчера из станицы, и его даже искала милиция в связи с этим делом об убийстве?
   - Тогда почему вы уверены, что он объявится завтра?
   - Так его ж нашли! Он теперь главным свидетелем проходит. Его как начал следователь в  восемь часов допрашивать, так до сих пор еще не выпустил.
  «Да, - подумал я, - для получения криминальной информации в этой станице не надо никакого пресс-центра. За какие-то полтора часа я узнал столько нового, сколько не прочел бы в  десятке милицейских протоколов.
  Будто отгадав мои мысли, Арсентий Петрович сказал с оттенком гордости в  голосе:
  - У нас новости быстро по станице распространяются. Раньше, правда, похуже с этим делом было. Больно медленно слухи до всех доходили.  А сейчас мобильные телефоны пошли, так что только успевай свежие известия получать.  Представляешь, дед Пантелей, которому семьдесят лет, кум мой, звонит мне, чтобы ознакомить с  ситуацией: «Погосяна в милицию на допрос повели».  Спрашивается, а оно мне надо?  Но, получается, в курсе событий завсегда быть полезно.   
  Итак, через час я был свободен, так как документы на куплю  коттеджа Милевской были готовы, а вопрос о продаже нашей турбазы Арсентий Петрович пообещал решить, как только ему доложат, что Погосяна отпустили из милиции. Он тут же предложил обмыть сделку, достав из стола все ту же  огромную бутылку доморощенного коньяка, при виде которой Маргариту Игоревну передернуло так, что Ковтюх немедленно убрал спиртное на его привычное место.
  Мы тепло расстались с Маргаритой  Игоревной  при выходе из агентства.
  - Приятно иметь дело с людьми, которые знают, что хотят, - вычурно высказала она свою признательность за совершенную сделку. – Теперь я свободна, как птица.
  - Передавайте привет комиссару Мегрэ, - сказал я, - и посвятите его в обстоятельства дела об убийстве на пляже. Я думаю, он сразу раскроет его.
   Госпожа Милевская понимала и ценила юмор. Она от души рассмеялась, а затем добавила, погрустнев:
  - Навряд ли ему это удастся.  Россиян вообще понять трудно, ну а лиц кавказской национальности невозможно в принципе. Я дружу с одним из знакомых этого Мурата, он тоже ингуш. Так вот он говорит, что это честнейший парень, за что и из милиции полетел два года тому назад. Да полетел не куда-нибудь, а прямехонько в тюрьму.  Как он мог убить этого парня, не понимаю.
  - А вы до сих пор уверены, что убил именно он? 
  - Конечно. Кому же еще? Убил он, а потом приехал его брат и отмазал его. Я слышала, они на такое дело денег не жалеют. 
  - А что думает по этому поводу ваш ингушский друг?
  - Он говорит, что Мурат вообще никого не мог убить. А угрожал он, потому что пьяный был. А пить начал в последнее время регулярно, из-за этой своей красавицы, Заремы.
  - А почему из-за нее? Она его невеста, значит, скоро свадьба будет, радоваться надо.
  - Что-то в их отношениях есть такое, что не дает им радоваться. Мой друг почему-то не хочет говорить об этом. Скрытные они все. Или обманщики.
   При последних словах она покраснела, и я догадался, что ее поклонник из Ингушетии поступил с нею не совсем честно.
  Идти по прибою было легко и приятно. Перед дождем, который, судя по всему, намеревался с минуты на минуту пойти, было тихо и тепло. В море появились первые немногочисленные купальщики, которых вчера я не наблюдал. Вероятно, молодежь с соседней базы отдыха тоже предпочла искупаться в море, и волейбольная площадка была пуста. Но я все же присел на скамейку, чтобы спокойно обдумать, как мне действовать дальше.
  - Молодой человек! – услышал я внезапно звонкий женский голос и, подняв голову, увидел в окошке ближайшего домика пышный бюст незнакомой дамы. Она была явно подслеповата, потому что отчаянно щурила глаза, пытаясь определить, не принадлежу ли я к числу ее знакомых.
  - Молодой человек! Вы не знаете, какая сейчас температура воды? – продолжила она чуть потише, но теперь в ее голосе явно зазвучали кокетливые нотки.
  - Не имею представления, - не совсем вежливо ответил я. – Но думаю, что купаться в самый раз.
  Женщина рассмеялась:
  - Вы говорите точно так, как эти сибиряки, что стояли здесь трое суток лагерем. Я им в два часа ночи кричу, что не пора ли заканчивать эти дикие танцы. А они мне отвечают: «Не пора, тетенька, в самый раз!». По этому поводу даже драка чуть не вспыхнула, но я сразу мужу сказала, чтобы он не связывался с этими битюгами. Представляете,  их предводитель, на вид культурный человек, ткнул легонько нашего Романа Сергеевича в грудь, и он полетел в воду, будто его из пушки выстрелили. А в нем килограммов сто точно будет. В молодости штангой занимался.
  - И как он сейчас себя чувствует?
  - Кто?
  - Да Роман Сергеевич. Он в милицию не обращался?
  - А как же. Прямо на следующее утро. Роман Сергеевич таких выходок не прощает, он у нас в Саранске заведует комбинатом бытового обслуживания.
  - И что же милиция?
  - А ничего. Эти хулиганы укатили, пока там собирались разобраться.
  - Жаль, - посетовал я вполне искренне: милиция ни с чем не могла разобраться из того, что происходило на этом злосчастном пляже.
  - Кстати, вы не помните, - спросил я словоохотливую женщину, - какие были номера машины у этих дикарей?
  - Помнить не помню, - ответила она весьма живо, - но муж записывал их, когда они с Романом Сергеевичем заявление в милицию собрались писать. Сейчас поищу.
  Через минуту  она протянула мне в окно клочок газеты, где над заголовком «Известия Мордовии» был крупно написан автомобильный номер
  Номер был новосибирский. Из числа так называемых блатных номеров. Увидев его, гаишник никогда не остановит эту машину, какое бы нарушение не совершил ее водитель.
  «Хорошо живет Дима Бразовский, - подумал я. – Ездит под блатными номерами,  запросто покупает коттеджи для своей лечебницы на берегу Азовского моря, обидчиков своих расшвыривает по песочку, несмотря на то, что они бывшие штангисты».
  Стоп!!!
  Совершенно дикая мысль пришла  мне в голову. А что, если…?
  Украденный им пистолет, если он действительно был украден…  Точечный удар, неизвестный простым смертным.
  Нет!!!   
  Это невозможно.  У него не было причин убивать Дубинина. Скорее у Дубинина были причины убить его.
  А если так и было?  Дубинин напал на Бразовского, и тот, защищаясь, убил его.
  Нет, тоже не вяжется.  Опять этот проклятый пистолет. Ведь для чего-то Бразовский украл его. Для чего? Он же не мог предвидеть, что Дубинин нападет на него.  А если мог? Если он чувствовал, что Дубинин будет мстить ему?  За что? А хотя бы за Ольгу, которую Бразовский  увел у него.
  От полного умопомрачения меня спас все тот же женский голос:
  - Так вам этот номер нужен?  У вас к ним тоже какие-то претензии есть?
  - Нет, спасибо. И претензий к ним у меня нет. Счастливой им дороги в Сибирь.
 Женщина снова рассмеялась:
  - Хорошо сказали, молодой человек. Им место только в Сибири.
  «А вам, пышная вы наша, только на картинах Кустодиева», -  подумал я с улыбкой и встал, не зная еще, что мне делать дальше: то ли начать делать телефонные звонки, то ли отправится пообедать.
  Голод взял свое. Я пересек пустынный двор и, чтобы не отвлекаться на разговоры с  Василием Ивановичем, вышел через проходную  базы отдыха. На крыльце гостиницы уже дежурил знакомый швейцар, который, завидев меня, радушно пригласил:
  - Заходите к нам в ресторан, сегодня у нас долму подают.
   В зале ресторана было  прохладно и полутемно, но я сразу заметил за столом в углу зала внушительную фигуру Маирбека Батуева.
  - Здравствуйте, Маирбек Алиханович! – поздоровался я. -  Вы вчера не уехали? Что-то случилось?
  - Добрый день, Евгений Михайлович!  - приветливо отозвался он. – Нет, ничего не случилось. Просто один из моих земляков едет домой в отпуск на собственной машине. Вот я и решил: чего я буду трястись целый день в автобусе, да еще с пересадкой в Краснодаре, если этот джигит доставит меня к месту назначения за каких-то семь часов.  Присаживайтесь ко мне, веселей будет. Я сегодня один: Мурат в милицию пошел. Там следователь его хозяина допрашивает, и что-то у них не стыкуется.
  - А почему вы Зарему к столу не пригласили? – простодушно спросил я, и тут же мне стало страшно: я увидел, как  разительно изменилось лицо Маирбека.  Оно посуровело и закаменело, и лишь в его глазах появился живой огонек затаенного гнева.
  Но, вероятно, он где-то научился  этому трудному искусству: владеть собой в самых неожиданных ситуациях, потому что через какие-то полминуты он улыбнулся  и сказал как ни в чем не бывало:
  - Во-первых, уважаемый Евгений Михайлович, вы  плохо знаете наши горские обычаи. Женщины никогда не садятся за один стол с мужчинами.  Во-вторых, Зарема – невеста Мурата, и ей нельзя  появляться рядом с другим мужчиной, пусть это будет даже его брат. А в-третьих, она не переносит ресторанную еду и ест только то, что сготовила сама.
  -  Короче, я опростоволосился со своим вопросом, - засмеялся я. – Век живи, век учись. А то можно и неприятности на свою голову навлечь.
   Маирбек тоже повеселел:
  - Это точно. У нас бы за такой нескромный вопрос на вас бы обязательно кинжал начали точить. Но мы, слава Аллаху, не в горах сейчас находимся, да и я скорее русский, чем ингуш. Я родился в Казахстане, куда  нашу семью выслали в сорок четвертом году. Учился в русской школе, потом в летном училище, служил на Дальнем Востоке. Там женился на русской, дети мои даже не могут по-ингушски говорить. Правда, одного сына мы назвали русским именем – Андрей,  а второго – ингушским, Азамат.
  - А можно еще один нескромный вопрос: когда свадьбу думаете сыграть?
  Лицо Маирбека снова потемнело, он ответил мне глухо и неохотно:
  - Предполагаю, что осенью. У нас, как и у русских, такой обычай.
   Все оставшееся время обеда мы провели молча. Маирбек сосредоточенно ел, не глядя в мою сторону, я же решил воздержаться от всяческих вопросов, чтобы не попасть в неудобное положение. Лишь при расставании Маирбек заговорил, посетовав, что Мурат  долго задерживается в милиции, и пригласил меня на ужин, который устраивался в честь его отъезда и благополучного решения дела его брата  прямо на берегу моря. Я сказал, что твердо обещать не могу, но постараюсь придти, если решу все мои проблемы. 
    Теперь я был совершенно свободен, и мне предстояло заняться делом, которое я страшно не любил: звонить по телефону незнакомым людям и постараться сделать это так, чтобы они при первых же моих словах не бросили трубку.
  Сначала я решил поговорить с таинственным незнакомцем из Новосибирска, чей неожиданный звонок посреди ночи вывел Дубинина из себя и заставил  сломать казенный телефон.
  Я  набрал записанный в моей книжке номер и долго ждал ответа на протяжные мелодичные гудки, которые сразу подействовали на меня успокаивающе. Ответа долго не было, потом отозвался детский голос:
  - Квартира профессора Иванова.
  Я растерялся, не зная, о чем спросить ребенка, потом сообразил, как выйти из этого положения, задав ему вопрос:
  - А могу я услышать профессора Иванова?
  - Он на похоронах, - спокойно и как бы заученно ответил мальчик, и теперь я уже точно не знал, как вести разговор дальше.
  - Извините, - пробормотал я и замолчал, ожидая, что на том конце провода сами положат трубку.
Но мальчик неожиданно помог мне выйти из затруднительного положения.
  - Дедушка сказал, - старательно напрягаясь, проговорил он, - что ему  можно будет позвонить после семи часов вечера.  Или оставить свой телефон. Он обязательно свяжется с вами.
  - Спасибо, - облегченно сказал я. – Я позвоню ему вечером сам.
  Первый разговор, несмотря на его краткость и неопределенность, оказался трудным, и я почувствовал после него какую-то нервную дрожь и усталость. Но я знал, что второй разговор будет еще труднее.
  Поэтому я набрал полную грудь влажного морского воздуха и шумно выдохнул его. Я знал проверенный способ для того, чтобы выйти из любого критического состояния: поговорить с Никой. Если, конечно, у нее хорошее настроение. Если я сомневался в этом, разговор отменялся. Но сегодня я был уверен, что она находится на вершине счастья после того, как Лариса Николаевна сообщила ей известие о благополучном устройстве сына в детский сад. Поэтому я, не задумываясь нажал главную кнопку на своем мобильнике и сразу же услышал Никин голос. Я не ошибся, она была в отличном настроении.
  -  Здравствуй, - сказала она веселым голосом. – Ты уже едешь?
  - Только собираюсь, - ответил я, тоже повеселев. – Получил от директрисы новое задание и, кажется, уже выполнил его. Завтра подпишу кое-какие бумаги, а послезавтра  ранним утречком – на автобус. С автовокзала прозвоню, когда встречать. Обязательно с Борькой. Я страшно соскучился.
  - А по мне, значит, нет? Я здесь истосковалась вся, ночами не сплю, а ему лишь бы сына увидеть. Вот заберу Борьку и уеду в Гороховец.
  Все это она выпалила сквозь смех, и я понял, что у нее все в порядке. Но имидж сурового мужа заставил меня урезонить ее:
  - Ты чему так безоблачно радуешься? Зарплату, что ли, повысили?
  - Какую зарплату? Ты приезжай скорей, я тебе все расскажу. По телефону об этом нельзя говорить. Грех великий. И при встрече не скажу, чтобы ты на вокзале об асфальт не брякнулся. Вот когда придешь домой, усядешься на свой любимый диван, я тебе обо всем и поведаю.
  Она отключила телефон, оставив меня в неведении о случившемся в мое отсутствие счастливом событии. Но, зная ее взбалмошный характер, я не стал гадать, что это за событие, и направился к морю. 
  Но только я ступил на прибрежный песок, пошел дождь, мелкий, но противный. Я добежал до ближайшего домика и плюхнулся на скамейку под широким козырьком крыши. Не успел я стереть с лица капли дождя, как услышал за стеной громкие голоса. Мужчина и женщина спорили или ссорились с собою,  перебивая друг друга, но говорили они не по-русски.  Единственное, что я мог уловить в этом гортанном наречии, это часто повторяемое слово «доктор», которое у них звучало как «дохтыр» или «дохтур». Когда мужчина произнес имя «Зарема», я понял, чей это был домик, и ретировался, считая неприличным подслушивать чужой разговор, даже если он ведется на непонятном мне языке. Я перебежал к соседнему домику и достал из кармана свой мобильный телефон и записную книжку. В книжке были записаны многочисленные телефоны Бразовского, и с минуту я внимательно изучал их.  Три телефона были стационарными: домашний, служебный и ООО «Эскулап». Потом следовало три номера мобильников, все разных операторов: «МТС», «Мегафон» и «Билайн». Это сослужило мне добрую службу: сначала я задумался, какой выбрать, а потом мои мысли перетекли к вопросу: а что я ему скажу? На обдумывание этого вопроса у меня ушло четверть часа. Как раз в то время, когда я был готов набрать номер, из соседнего домика вышла пара, и я с удовлетворением отметил, что не ошибся: это был Мурат и его невеста, которую я видел в первый раз. Она была, действительно, красавицей: высокая, стройная, с огромными глазами на бледном, не тронутом загаром, лице. В руке у нее был небольшой чемоданчик, на голове полупрозрачный шелковый платок. Мурат шел в двух шагах за ней, не прекращая о чем-то горячо говорить по-ингушски. Проходя мимо меня, он  мельком поздоровался и тут же бросился догонять девушку. Потом резко остановился и достал мобильный телефон. По нему он тоже говорил на родном языке, но разговор он начал со слова «Маирбек», и я понял, что он зовет себе на помощь старшего брата.  А зовет он его, по-видимому, оттого, что  красавица – Зарема, спешно собралась покинуть его и, прихватив чемоданчик, направляется на автобусную остановку.
  Маирбек выскочил откуда-то из-за моей спины и  бросил мне на ходу отрывистое  «Здравствуйте!». За это время Зарема успела дойти до проходной,  и Маирбек что-то крикнул по-своему стоявшему там охраннику, тоже ингушу. Тот перегородил  девушке дорогу, но при этом улыбаясь и говоря что ласковое, словно имел дело с маленьким ребенком.  И тут я увидел нечто удивительное: Зарема тоже улыбнулась этому верзиле и взяв его за рукав тонкими пальцами, отвела руку в сторону. Не оборачиваясь, она вышла на улицу и скрылась за деревьями. Маирбек  тяжело взглянул на понурившегося Мурата и подтолкнул его к домику, сказав всего одно короткое слово по-ингушски.  Видимо, это было очень обидное слово, потому что Мурат покраснел и поплелся  в дом, как побитая собачка. 
  Я решил идти к себе в номер, но таманская погода оказалась непредсказуемой: дождь неожиданно прекратился, легкий ветерок разогнал тучи, и сквозь редкие облака проглянуло ласковое солнце. Я заметил, как в окнах домиков зашевелились занавески, и оттуда выглянули полные надежды лица: нет для отдыхающего большей радости, чем хорошая погода.
  И я отправился к морю тоже в ожидании удачи: впереди у меня предстоял трудный разговор с Бразовским. В голове у меня было три варианта этой беседы. Первый: представившись следователем, сразу спросить его, встречался ли он  с Дубининым  в ночь перед убийством. Но таким вопросом я мог спугнуть потенциального убийцу, хотя я слабо верил, что Дима Бразовский мог совершить это преступление: у него просто не было мотива. Второй вариант: опять от имени следователя поинтересоваться, знаком ли он вообще с Е.А. Дубининым и знает ли он о его гибели. Далее можно задавать вопросы по обстановке. Если Бразовский спросит, как его вычислили, можно ответить,  что  мы нашли его фамилию и телефоны в записной книжке Дубинина. И третий вариант: расспросить его, опять-таки прикрывшись именем следователя, о его встрече с Муратом. Основной пункт: не видел ли  Бразовский у него пистолета «Макаров».      
  Первый телефон, который я набрал, был выключен, зато второй ответил сразу.
  -  Кто говорит? - нетерпеливо спросил меня густой мужской голос в ответ на мое приветствие.
  Я вдохнул в себя полную грудную клетку воздуха, словно набираясь решимости произнести опасную ложь, и ответил сухо и официально:
  - Следователь краевой прокуратуры Ткаченко.
  Эта фамилия пришла  мне на ум в последний момент, когда я уже был готов назвать свою собственную.
  - И что от меня надо  краевой прокуратуре? – спокойно спросил Бразовский,  но я заметил, что пауза между моей и его фразами была довольно-таки продолжительной.
  «Ага, - подумал я, - значит, тебя что-то беспокоит, иначе ты бы не стал думать: а почему действительно прокуратура интересуется твоей  личностью».
  - Нам надо, чтобы вы ответили на несколько наших вопросов, - строго сказал я, удивляясь сам себе.
  - По поводу чего? – сразу же последовал вопрос, значит, снова подумал я, Бразовский спешит узнать, в чем  он  замешан, а это выдает его беспокойство.
  - По поводу убийства гражданина Дубинина Е. А. Вы были знакомы с ним?
  - Да. Мы с ним учились в одном городе, в Ленинграде, то есть, в Санкт-Петербурге. Тогда это был Ленинград. Он – в Военном институте физкультуры, а я – в Военно-медицинской академии.
  «Что-то ты много говоришь, уважаемый Дмитрий Владиславович, мысленно заключил я, - а вот о том, что вы были самыми близкими друзьями,  умалчиваешь».
  - А вы знаете, что Дубинин убит? – продолжал я свой «допрос».
  - Да, конечно. Я был на его похоронах.
  - Да? Так, следовательно, вы были в Баклановской во время его убийства?
   - Да, был.
   - Вы встречались с ним?
   Долгое молчание моего собеседника снова  показалось мне подозрительным, да и ответ его был каким-то неуверенным, смазанным.
  - Понимаете, мы оказались там вместе совершенно случайно, поэтому встретились всего лишь один раз.
   - И о чем вы говорили?
    Теперь Бразовский откровенно рассмеялся, и я понял, что вопрос мой был глупым:
  - О чем могут говорить два мужика, встретившиеся спустя двадцать лет? О своих юных годах мы говорили, которых – увы! – не вернешь.
  - А что, после учебы вы больше не встречались?
  - Почему не встречались. Я приезжал к нему в Красноборск, где он служил после окончания института, и даже увел у него невесту.
  - Вот оно как! И он не вызвал вас на дуэль? Хотя лучше было спросить чисто по-русски: а не набил ли он вам физиономию?
     Бразовский снова рассмеялся:
  - А зачем? Он парень умный… Был умный… Мы даже общались с ним какое-то время, я имею в виду переписку. Я первый написал ему, попросил прощения за содеянное свинство. Он ответил мне, что зла против меня не держит, что для него главное – это решение девушки: с кем жить и как жить.
   - И долго вы с ним переписывались?
  - К сожалению, нет.  Его перевели по службе в другое место, потом мы оба ушли из армии и потеряли следы друг друга.
  - Извините, а эта девушка, бывшая невеста Дубинина, она до сих пор ваша жена?
  Очередная вспышка смеха у Бразовского показала мне, я опять спрашиваю что-то не то.
  - Да, конечно, - уверенно ответил он. – Она тоже была со мной на юге и ходила на похороны Жени.
  - А вы не знаете, были ли у Дубинина  враги, способные совершить такое убийство?
  Голос Бразовского сразу же стал раздраженным и даже немного злым:
  - Я уже вам сказал, что мы встретились с ним в Баклановской совершенно случайно и всего лишь один раз. Стал бы он рассказывать мне о своих врагах?  У нас были другие темы для разговора, более оптимистичные.
  - Спасибо. Вы сейчас где находитесь?
  - В Ростове-на-Дону, по пути домой. У меня здесь сломалась машина, и я был вынужден задержаться.
  - Вероятно, мне придется еще раз позвонить вам для выяснения кое-каких вопросов, так что извините.
  - Пожалуйста, если это необходимо. Только поспешите: завтра я буду в соседней области, и вам  и мне придется платить за роуминг, а  я  делать этого не собираюсь и отключу телефон. Знаете, изрядно поиздержался  на отдыхе. Пока. 
  Он первым ушел со связи, и это тоже было не в его пользу.
  Итак, что же мне удалось выяснить в результате этого разговора?
  Первое: Бразовский встречался с Дубининым, и кто-то из них мог спровоцировать драку. Если это так, то Бразовский мог запросто убить Дубинина. Схема нам уже известна: сначала он стреляет в своего бывшего друга из пистолета, похищенного им у Мурата, а затем, видя, что пуля  не причинила ему особого вреда, применяет прием точечного удушения. Он один из немногих, кто знает эту точку, нажав на которую можно вызвать мгновенное удушье, в его визитке я прочитал, что Бразовский лауреат конкурса врачей восточной медицины. Смущают меня такие моменты: почему он стрелял Дубинину  в спину и как он мог распалить себя в ссоре до такой степени, что пошел на убийство. Как я уже говорил, мотивов идти на такое преступление у него не было, он мог поднять руку на  Женю только потому, что тот  оскорбил его, припомнив ему после долгой разлуки  неблаговидный, сказать точнее,  подлый поступок. Но даже самое тяжкое оскорбление, я думаю, не смогло бы спровоцировать Бразовского на убийство. Это на него не похоже.
    Второе, что я узнал после нашей беседы: Бразовский чувствует себя не совсем комфортно, отвечая на вопросы следователя. Он умеет держать себя в руках, он уверен в себе и может произвести нужное впечатление на собеседника, но, тем не менее, он чего-то боится.
  Интересно, а ты бы не боялся?
  Не знаю. Наверное, приятных эмоций я бы не испытывал, запросто смог бы нагрубить дотошному следователю,  но бояться…
   Третье: Дубинин простил своего друга за то, что тот увел у него невесту и даже переписывался с ним. Так могла ли вообще произойти ссора между ними в момент неожиданной и, я предполагаю, радостной встречи? Если  сегодня в дневнике я  найду подтверждение их примирению, я полностью исключу эту дикую версию, что Дубинина убил его бывший друг Дима.
  Тогда кто же его убил?
  Будем искать.
  Будем искать человека, который мог украсть пистолет Мурата Батуева и знать приемы тайных восточных единоборств.
 Будем считать, что Бразовского, на которого указывают эти обе улики, тебе подставил какой-то злой волшебник, любящий играть в прятки с детективами – любителями.
   Вечером мне предстоял еще один телефонный разговор, с профессором Ивановым из Новосибирска. К этой беседе готовиться было бесполезно: я  совершенно не знал, что это за человек и, вообще, он ли звонил Дубинину в тот вечер. Поэтому, освободившись на время от забот по этому делу, которые я добровольно взвалил на себя, я решил искупаться. Но как только я вышел из кабинки для переодевания, я увидел на пляже знакомую фигуру следователя Тимошенко, который быстро и сосредоточенно двигался по полосе прибоя по направлению к базе отдыха «Кавказ». Когда он поравнялся со мной, явно меня не замечая, потому что внимательно смотрел себе под ноги, уворачиваясь от набегавшей волны, я вежливо, почти подобострастно окликнул его:
  - Здравствуйте, Юрий Андреевич! Вы снова к нам?
  Он взглянул на меня очень недобро,  ожидая, видимо, что я по старой привычке полезу к нему со своими вопросами, но потом взгляд его неожиданно просветлел, так как я мог помочь ему в его нелегких поисках.
  - Да, снова к вам, - сказал он отдышливо. – Вы, случайно,  не видели на территории базы начальника  охраны,  Мурата Батуева?
   - Видел, - охотно отозвался я и тут же решил дать следователю  возможность привыкнуть к тому, что я люблю задавать вопросы: - А вы, случайно, не думаете арестовать его вторично?
  На месте Юрия Андреевича я бы взорвался и послал меня куда подальше, но он только вздохнул и печально ответил:
  - Нет, не думаю, хотя следовало.
  - А Погосяна вы уже отпустили? – продолжал я досаждать ему в надежде, что мы вскоре будем работать с ним на пару. – У меня есть срочное дело к нему, а я послезавтра уезжаю.
  - Уезжаете? – переспросил следователь. – А я хотел с вами еще раз побеседовать. Вы, пожалуйста, подождите меня здесь, я с Батуевым долго не задержусь. А Погосяна я, как вы выразились, отпустил, хотя я его и не задерживал. Просто вызывал для допроса, как свидетеля.
  Я указал ему домик, где находились братья Батуевы и, сняв рубашку, присел на перевернутую лодку: уж коли не удалось искупаться, так хотя бы позагораю. 
  Действительно, Юрий Андреевич задержался в резиденции начальника охраны совсем недолго. Они вышли из домика втроем и направились к следующему ряду строений, напротив которого было совершено убийство.
  Следователь на ходу продолжал задавать вопросы и давать указания:
  - Мурат Алиханович, покажите точно, где вы встретились с  тем человеком и где вы с ним выпивали.
  «Похоже, - подумал я, - Юрий Андреевич тоже вышел на след Бразовского. Интересно, будет ли он искать людей, которые играли с ним в волейбол?»
  Мне было приятно думать, что я опередил следователя  в его поисках, и решил проследить за его дальнейшими действиями. Для этого я перешел к ним поближе и, чтобы не было подозрений, что я слежу за ними, прилег на песок, который уже успел высохнуть под жарким солнцем.
  Мурат тем временем тоже подошел поближе к воде и ткнул пальцем себе под ноги:
  - Вот здесь мы с ним встретились. Меня Армен попросил повесить на мачту черный шар, потому что был плохой прогноз погоды, да и по морю уже было заметно, что шторм надвигается. Я его повесил и шел к себе домой, когда этот мужчина меня остановил. «Что, - говорит,- шторм будет? Давай выпьем за это, а то мои друзья перепились как свиньи, не с кем даже коньяк пригубить». И потом он начал мне рассказывать, какой у него хороший коньяк, называется «КВ», московского розлива.
  - Куда вы пошли дальше? – спросил следователь.
  - Дальше мы пошли туда, - Мурат указал на хорошо мне знакомый домик, в котором  меня допрашивал местный опер.
  - Хорошо, - сказал следователь, заглядывая в свою записную книжку. – Как ты там горлышко у бутылки отстреливал из своего «Макарова», и как вы хорошо  там пили – это ты мне уже рассказывал. И о том, что ты вернулся в свой домик поздно и ничего дальше не помнишь.  Но вот я только что допросил гражданина Погосяна, твоего начальника, и он говорит, что на следующий день, вернее, ночью, он увидел из окна своего  номера на втором этаже гостиницы, что кто-то ходит по двору, и, не обнаружив на территории ни одного охранника, пошел разбудить тебя. Тебя в домике не было. Как ты это объяснишь? 
  Мурат долго молчал, и я догадался, что он мучительно пытается вспомнить подробности той встречи со мной, которые прекрасно помнил я. Наконец он заговорил,  виновато и так тихо, что я едва  расслышал его слова, заглушаемые к тому шумом слабого прибоя:
  - После той разборки, когда все стали обвинять меня, что я продал свой пистолет бандиту, я пошел к Зареме, и мы поссорились.
  Тут в разговор вступил Маирбек, которому, видимо, не понравилась последняя фраза младшего брата, потому что он закричал:
   - Слушай, человека не интересуют  ссоры с твоей девушкой, он хочет знать, почему тебя не было дома в два часа ночи!
   - Я забрал коньяк, который мы пили  с тем парнем, - раздраженно ответил Мурат, -  и пошел в кусты, чтобы меня никто не нашел. Там я допил всю бутылку и больше ничего не помню.
  - Покажи эти кусты, - приказал следователь.
   Мурат указал пальцем на заросли оливок почти рядом с домиком, у которого они стояли:
  - Вот там я и  ночевал. Я ничего не помню, но тот человек, который вчера ел с нами шашлык, говорит, что разговаривал со мной. Он возвращался к себе на турбазу и заблудился в кустах. Мы как будто выпили с ним и о чем-то разговаривали.
  - Да, - подтвердил старший Батуев, - я знаю этого мужчину. Он командировочный, а зовут его Евгений Михайлович.
  Юрий Андреевич завертел головой, вероятно, вспомнив, что так же зовут и того человека, которого он попросил подождать, пока он закончит разговор с Муратом Батуевым. Увидев меня лежащим на песке у моря, он сделал какую-то пометку в своей записной книжке и предложил братьям:
  - Давайте осмотрим это место.
  Они скрылись в кустах, и я перестал их слышать. Но минуты через две они вышли на пляж и остановились почти около меня. Юрий Андреевич держал в руке бутылку с отбитым горлышком.
  - Как же так? - почти возмущенно  спросил он.  – Неужели ты ничего не помнишь, о чем ты разговаривал с тем человеком, который поил тебя этим коньяком?
   - Ничего, - виновато пробурчал Мурат.
   - Хорошо, теперь последний вопрос, - решительно и, как мне показалось, облегченно произнес следователь. – Тебе ничего не говорит такая фамилия: Бразовский?
  - Нет, - односложно ответил Мурат.
  - А имя: Дмитрий Владиславович?
  - Никогда не слышал.
  - Ну, что же, я закончил, - подвел итог своего разговора следователь. – Надеюсь, что я вас больше не потревожу. Но в дальнейшем постарайся, Мурат, не делать таких глупостей.
  - Клянусь Аллахом, он их больше не сделает, - твердо пообещал Маирбек. – Он просто забыл, какую он фамилию носит и что у него есть старший брат.
  Батуевы ушли, а Юрий Андреевич направился ко мне. Но я не спешил вставать с песка. Мне хотелось, чтобы наш разговор носил как можно менее официальный характер, надеясь, что только таким образом я смогу вытянуть из него нужную мне информацию.
  Юрий Андреевич покрутился на месте, выискивая, где бы он мог  присесть, и тогда я сжалился над ним. Встав и  натянув на себя брюки, я указал ему на баркас, стоявший на приличном расстоянии от пляжа:
  - Давайте пойдем туда, там нам никто не помешает.
  Присев на банки баркаса, мы посмотрели друг на друга и почему-то одновременно улыбнулись. Первым вопрос задал я:
  - Вы чему улыбаетесь?
  Юрий Андреевич оказался к моему удивлению откровенным и  веселым человеком.
   - Да вот, Евгений Михайлович, - сказал он, беспечно листая свою записную книжку, - судьба никак не хочет разлучать нас. Куда бы я не пошел, везде встречаю вас. И всегда вы задаете мне умные вопросы, словно следователь не я,  а вы. А чему улыбнулись вы?
  - Тому же самому, Юрий Андреевич, - ответил я, продолжая радоваться счастливому случаю. – Жаль, что я уезжаю, а то бы у нас получился замечательный тандем.
  - Тандем кого? 
  - Тандем игроков в викторину под названием: «Кто совершил преступление на пляже?»
  Теперь Юрий Андреевич уже рассмеялся:
  - Победителя ждет приз:   детективный роман Дарьи Донцовой  «Ночная жизнь моей свекрови».
  Сегодня я  открывал следователя Тимошенко с совершенно иной стороны: он был поистине находчив и остроумен.
  - Нет, - решил  я показать, что я тоже не лыком шит, - я предпочел бы ее же книжку «Страстная ночь в зоопарке».
  Мы могли бы состязаться в остроумии еще долго, но Юрий Андреевич вспомнил, что он находится при исполнении и сразу посерьезнел.
  - Вообще-то я хотел встретиться с вами по поводу того дневника, о котором вы говорили мне в начале следствия, - сказал он, сосредоточенно роясь в записной книжке. – Но о нем мы поговорим попозже. А сейчас я вдруг узнал, что   вы в ночь после убийства встречались с Муратом Батуевым во-о-н  в тех кустах.
  - Было дело, - подтвердил я.
  - И о чем же вы разговаривали с ним?
  - Вам подробно или как?
  - Как можно подробней.
  - Когда я увидел в свете моего фонаря, что человек, сидящий на земле с бутылкой в руке, вдребезги пьян, я предложил отвести его домой, но он не согласился, сказав, что сам не знает, где его дом.   Потом  он спросил меня, что я делаю в этих кустах, и я ответил ему, что заблудился. Это его очень развеселило: как можно заблудиться в двух шагах от жилья, и он предложил мне выпить, похвалив московский коньяк, который подарил ему человек, собиравшийся встретить друга. Но друг уехал в командировку, и тогда незнакомец предложил Мурату выпить с ним. Когда я отказался от угощения, Мурат отхлебнул из бутылки солидную дозу коньяку, и тут его понесло. Он говорил как в бреду, не зная, ушел ли я или стою рядом. Но обращался он ко мне. Сначала он пожаловался мне, что его окружение во главе с начальником Арменом обвиняют его в том, что он продал свой пистолет бандитам. Это его крайне возмутило, и он уверенно сказал, что пистолет у него украли. Уже засыпая, он пообещал утром сходить в милицию и сказать ментам, кто убил парня на пляже. Вот и все.
  - А почему вы не рассказали об этом, когда я  допрашивал  вас  в милиции?
  - Просто посчитал ненужным передавать беседу с пьяным человеком, который едва лыко вязал. Если я бы пришел таким на ваш допрос, вы бы не поверили ни одному моему слову, не так ли?
  - Так, но все же…  Ладно, пойдем дальше. Он не описал вам тогда этого человека?
  - Тогда нет. Позже я встретился с ним и его братом, они пригласили меня на шашлык, и там я узнал, что у того человека был  перебинтован палец, поврежденный при игре в волейбол и что он рассказывал, как ловил на Дальнем Востоке горбушу руками.
  - Зная ваш  пытливый  характер, смею предположить, что вам очень захотелось узнать: а кем же был тот человек с перевязанным пальцем.
  - Вы не ошиблись, тем более, что узнать это было проще простого.
  - А как именно?
  - Побеседовать с любителями волейбола с соседней базы отдыха.
  - Слева или справа от вашей?
  - Слева.
  - Тогда это не база отдыха, а кемпинг. Под названием  «Прибой».
  - Какая разница?
  - Для меня большая. На базах отдыха не разрешают ставить палатки.
  - Правильно! Человек с перевязанным пальцем жил в палатке, и звали его Димой.
  - И вы сразу подумали, что именно он убил Добрынина.
  - Точно! Как вы узнали?
  - Это не важно. А сейчас вы тоже так думаете?
  - Сейчас – нет.
  - Почему?
  - Мне кажется, мы поменялись ролями. Теперь вы проявляете крайнее любопытство по отношению к тому, что я думаю об этом деле.
  - Любопытство – это моя профессиональная обязанность. По-моему, вы забыли об этом.
  - Нет,  не забыл. Но вы задали вопрос, что я думаю, то есть, пытаетесь использовать в своем профессиональном деле мои мыслительные способности. Таким образом, я уже не свидетель, а ваш напарник.
  Юрий Андреевич рассмеялся, но смех его уже не был таким веселым, как прежде.
  - Ладно, господин напарник, - продолжая юморить,  но с какой-то очень грустной ноткой, сказал он,  - скажите мне все же, пожалуйста, почему вы считаете, что Дима не мог убить Дубинина?
  - У него не было мотива – раз. Они бывшие друзья – два.  Правда, Дима увел у Дубинина невесту, но тот простил его. Поэтому Дубинин не мог спровоцировать бывшего друга на убийство – это три.
  - Как далеко вы продвинулись в ваших  умозаключениях, однако, -  оторопело произнес Юрий Андреевич,  глядя на меня округлившимися глазами. – Прямо, как настоящий следователь.
  - Куда уж нам, - скромно потупил я глаза. – Просто, все это оказалось на поверхности.
  - Вероятно, вы узнали и фамилию этого человека с той же поверхности?
  - Конечно. Бразовский Дмитрий Владиславович.
  - Она упоминается в дневнике Дубинина? 
  - И не один раз. Он  один из главных  действующих лиц этого увлекательного романа.
  - Вот об этом я и хотел спросить вас .
  - Я же предлагал вам этот дневник для прочтения. Но вы отказались.
  - И сейчас отказался бы. Я возьму его у вас, но прочесть его у меня просто нет времени. Я чувствую, что, если  мы не арестуем убийцу сегодня или завтра, он уйдет от нас. По этой причине я и обратился к вам. И я думаю, что теперь вам стало ясно почему меня интересует не только то,  что вы видели и слышали, но и думаете.
  - Тогда дайте мне подумать подольше, - схитрил я. – И дочитать дневник до конца.
  - Вы сделали ксерокопию?
  - Конечно.
  - В предусмотрительности вам не откажешь.
  Голос Юрия Андреевича становился не только разочарованным, но и немного враждебным.  Он был умным и опытным следователем, но ему не хватало человечности. Его непосредственность и шутки, как я понял, были наигранными: ему просто хотелось быть со мной своим в доску.
   Зачем? -  Он чувствует, что, благодаря дневнику,  я  знаю больше его.
  Так неужели он действительно так занят, что не может хотя бы бегло пробежать эти записки? – Ерунда! Просто чтение дневников не входит в его стиль работы. Он привык раскрывать дела быстро и успешно, из-за чего и приобрел репутацию лучшего следователя края. Он умеет работать со свидетелями и подозреваемыми, но копаться в чьих-то воспоминаниях  против его правил, хотя, я  считаю, что именно в  этом дневнике  он мог найти ответ на главный вопрос следствия: кто убил Дубинина?
 Я принес ему дневник, и мы расстались. Причем весьма холодно. Когда он уже отошел на приличное расстояние, что-то заставило меня крикнуть ему вслед:
  - А вас не интересует, где сейчас Бразовский?
  Он остановился и даже сделал несколько шагов назад. Его ответ ошеломил меня:
  - А я знаю. Он едет сейчас домой в Новосибирск. Полчаса тому назад я разговаривал с ним по мобильному телефону.
  Я представил себе ярость Бразовского, с которым в течение каких-то двух часов пытаются говорить сразу два следователя!  Именно поэтому я решил задать  Юрию Андреевичу еще один вопрос:
  - И как отнесся Бразовский к вашему допросу?
  - А это был не допрос, - спокойно ответил он. – Я представился коллегой Дубинина, который интересуется кое-какими подробностями их встречи в Баклановской.
  Задавать еще вопросы, было бы большим нахальством с моей стороны, и я вежливо пожелал ему успехов.
  Впереди у меня был еще один телефонный разговор, который, как я надеялся, должен был многое прояснить. Но до семи часов вечера было еще далеко, и я решил позвонить в «Сити – Бак», что бы узнать, решился ли вопрос с продажей нашего коттеджа.
  Уже по  голосу девушки Любы я догадался, что наши дела на мази. Он был таким звонким и восторженным, словно она заработала на этой сделке огромное состояние:
  - Вы знаете, Погосян даже не торговался! Он подписал все бумаги, а только сейчас мы получили по факсу доверенности от  Ларисы Николаевны Щербаевой на ваше имя. Так что завтра утром вы можете переезжать на новое место жительства.  Только вам надо сегодня придти и подписать документы купли – продажи.
  - Спасибо, - сдержанно поблагодарил я. – Я буду у вас через полчаса. Вас это устраивает?
  - Ой, конечно устраивает! Арсентий Петрович как раз вернется из милиции.
  - Из милиции? И в чем он провинился?
  - Да не в чем! Просто его вызвал следователь по поводу одного клиента. Он купил через нашу контору базу отдыха  «Гранит».
  - Откуда такое странное название, «Гранит»? Да еще в Баклановской?
  - А она раньше принадлежала тресту по добыче нерудных материалов, в том числе, и гранита.
  - А как фамилия этого клиента, вы мне не скажете?
  - Нет, не скажу, это служебная тайна.
  - А если я попытаюсь отгадать с первого раза,  вы скажете «да» или «нет»?
  Люба немного помялась, но потом ответила со снисходительной решимостью:
  - Скажу.
  - Бразовский Дмитрий Владиславович?
  - Да, - удивленно сказала Люба и собралась удивляться еще больше, но я прервал связь.
  «Значит, Бразовский не уехал отсюда без покупки, - подумал я. – И откуда у него такие деньги? Он покупает целую базу отдыха, намеревается взять в аренду два коттеджа, что тоже стоит недешево. И в то же время, предупреждает меня, что не будет отвечать на мои звонки из-за какого-то там роуминга. Это, конечно же, не доказательство его криминальных наклонностей, но кое о чем говорит»
  Прежде чем отправится на центральный пляж, я решил обрадовать Василия Ивановича известием о состоявшейся сделке.  Он был неимоверно рад этой новости и с воодушевлением сказал: 
  - За это надо обязательно  выпить. Вечером, а?
  - Непременно, - поддержал я его. – Только теперь угощаю я. Вы что предпочитаете: сухое вино, коньяк или водку?
  - Давай, наверное, водку!  За такую сделку надо пить чисто русский продукт, я так думаю!
  Мне опять предстоял неблизкий путь, и я решил использовать это время для телефонных разговоров.
 Сначала я доложил Ларисе Николаевне, что купля-продажа состоялась, затем – Нике, что я жив и здоров и скоро буду, а потом что-то подвигло меня позвонить Варновскому.
  - Ты стоишь на пороге раскрытия дела, - уверенно сказал он после того, как я вкратце рассказал ему обо все, что узнал за последнее время. – Не сомневаюсь, что разговор с Новосибирском многое прояснит. И еще: немедленно дочитай до конца дневник Дубинина. Считаю очень неразумным твой  контакт и разговор со следователем. Он может сунуть такую палку в твои колеса, что ты будешь вынужден бросить свои раскрутки. А для тебя, я чувствую, это дело чести, подвига и славы.  Ну, ладно, еще не вечер. Звони мне после девятнадцати. Пока.
  Судя по лаконичности этого разговора, Борис Иванович тоже занимался сейчас раскрытием какого-то отнюдь нелегкого дела.
  Посетив «Сити – Бак» в очередной и, как я надеялся, в последний раз, я оценил многогранность и оперативность деятельности этой неприметной конторы. Я вошел сюда простым неимущим гражданином,  а вышел собственником великолепного  коттеджа, который белел невдалеке своими аристократическими формами. Правда, он был приобретен по доверенности, но я все-таки ощутил себя на какое-то время полноценным членом нового общества.  Уходя, я все же не удержался, чтобы не задать Арсентию Петровичу вопрос, не дававший мне покоя:
  - И о чем же расспрашивал вас Юрий Андреевич, если не секрет?
  Я нарочно назвал следователя по имени-отчеству, чтобы показать, как близко мы с ним знакомы и что между нами нет тайн. 
  -  Юрию Андреевичу, небось, делать нечего, - недовольно пробурчал Ковтюх. - Заставил меня на гору подниматься только для того, чтобы я ему рассказал, какие сделки у меня совершил один подозрительный тип.
  -  Это вы считаете его подозрительным, или следователь вам так сказал?
  - Для него, я считаю, он не подозрительный, а уже законченный преступник. Когда он узнал, сколько этот клиент отвалил денег за свое приобретение, у него глаза полезли на лоб. Упустил он, однако, этого грабителя.
  - А он точно грабитель?
  - Нет, вообще-то,   он убийца. Человека убил на базе отдыха «Кавказ».
  - Это вам тоже следователь сказал?
  - Не-ет,  разве он скажет?  Но уже вся станица знает, что этот наш покупатель и есть убийца.  А тот, кого он убил, большие деньги был ему должен.
  - Но теперь он вообще их не получит, если он его убил.
  - А ему и не надо их получать. Ему и так хватает. Просто он показал всем своим должникам, что долги отдавать надо.
  Я вышел из офиса, переполненный полученной информацией, хотя половину ее я уже знал, а другая половина представляла собой чистую профанацию.  Однако, эти домыслы дотошных станичников не были лишены логики. Они представляли себе это так: богатый врач – предприниматель ранним утром забивает на пляже «стрелку» своему бывшему другу, бедному телохранителю. Он требует отдать ему старый долг. Друг,  не отвечая на его требования или послав его куда подальше, разворачивается и уходит. Тогда злодей-богатей стреляет ему в спину, но пуля не причиняет тому никакого вреда. Увидев это,  убийца догоняет свою жертву и приканчивает ее хитрым приемом.
  Но эта версия была не для меня, потому что я знал чуть больше, чем любопытные станичники, узнававшие подробности криминального дела неведомо откуда. 
   Наступал вечер, пора было подумать об ужине и о предстоящем разговоре с профессором Ивановым.
  Я хорошо помнил о приглашении Маирбека на трапезу, посвященную его отъезду в родные края, но теперь у меня возникли некоторые сомнения: а состоится ли она  в связи с внезапным отъездом Заремы, а если состоится, то удобно ли  мне будет явиться на нее после того, что я бы назвал семейным конфликтом. После таких потрясений людям бывает не до гостей. Но, с другой стороны, мне очень хотелось побывать на этом ужине, так как я надеялся узнать там много нового.
  К тому же, ужин был назначен, насколько я помню, на восемь часов, а звонить в Новосибирск я собирался сразу после семи, следовательно, отправляясь на него, я буду, вероятно,  знать, почему Дубинин бросился бежать к берегу моря, и с кем он там намеревался встретиться. А вдруг это был Мурат? Хотя навряд ли профессор из Новосибирска  и охранник с базы отдыха «Кавказ» могли иметь какие-либо общие дела.  Но… чем черт не шутит!
  Но я совершенно забыл, что меня ждал еще один праздничный ужин по поводу удачной купли-продажи недвижимости, а, вспомнив об этом, зашел по пути в магазин и купил бутылку лучшей водки, какая только имелась в наличии в этом станичном супермаркете.
  Увидев наклейку с множеством медалей, Василий Иванович покачал головой и сказал со смешком, но укоризненно:
  - Ох, и любите вы, молодежь, на все яркое кидаться!  Запомни, Евгений Михайлович, вся водка в бутылки из-под одного крана разливается. А потом уже на них ярлыки наклеивают, какие спросом пользуются.
  Он уже уставил  свой стол в столовой  доморощенными салатами и колбасой из магазина и теперь с довольным видом водрузил посередине броскую бутылку.
  - Ну, что же, - громогласно провозгласил он, - пора уже и отметить наше приобретение!
   Я взглянул на часы, до семи оставалось еще двадцать минут.
  - Давайте подождем немножко, - предложил я.
  - Ты кого-нибудь ждешь? – недовольно спросил дядя Вася и принялся переставлять на столе вазочки с салатами.
  - Нет, никого не жду, - успокоил я его. – Просто в семь часов мне надо позвонить по одному очень важному делу.
  - Ну, раз надо, значит надо, - согласился он и вышел на крыльцо, чтобы не мучить себя видом накрытого стола.
  Я начал набирать новосибирский номер ровно в девятнадцать ноль. Опять молчание длилось довольно долго, но теперь мне ответил твердый мужской голос:
  - Квартира профессора  Иванова.
  Я помнил, что Светлана говорила что-то о старческом голосе, поэтому попросил:
  - Могу я услышать профессора?
  - А вы по какому вопросу? Андрей Митрофанович только что вернулся с похорон и очень устал.
  - У меня к нему очень важное дело, хотя, впрочем, это решать ему самому. Если он сочтет тему нашего  разговора незначительной, я не буду возражать, чтобы он положил трубку.
  - Хорошо, подождите минутку.
  Вскоре я услышал в трубке хрипловатый голос явно пожилого человека:
  - Профессор Иванов слушает.
  Я собрал в кулак всю свою волю и все мое самообладание: мне надо было, чтобы профессор поверил мне с первого же моего слова, не бросил трубку и сказал мне правду.
  - Меня зовут Евгений Михайлович Старков, - начал я, чеканя слова. – Я звоню вам из станицы Баклановской,  куда вы звонили ночью три дня тому назад.
  - Да – да, я звонил туда в гостиницу, - устало сказал профессор, и я испугался, что он не выдержит долгого разговора. - Но я звонил Евгению Александровичу Дубинину. При чем здесь вы?
  - Дело в том, что в ту же ночь, вернее, ранним утром Дубинин был убит.
  - О, Боже мой! – совсем упавшим голосом произнес мой собеседник и надолго замолчал.
  - Так что вы от меня хотите? - наконец выговорил он. – И кто вы такой? 
  - Дубинин был взбешен после разговора и вскоре, ответив еще на один звонок, убежал к морю, не сказав ни слова даже своей невесте. В гостиницу он больше не вернулся. Его нашли на берегу моря уже мертвым. Если вы сообщите нам, о чем вы с ним говорили, мы сможем узнать,  на встречу с кем он отправился в таком, я бы сказал, невменяемом состоянии. Что касается меня, то я занимаюсь раскрытием этого преступления. Фамилию, имя-отчество свои я вам  назвал, могу сообщить другие данные, которые вас интересуют.
 Теперь профессор молчал еще дольше.  Но я слышал в трубке его учащенное дыхание и  ждал.
  - Это очень долгий разговор, – неожиданно прервал он свое молчание, и я удивился изменившемуся тембру его голоса: он стал решительным и твердым. – Долгий и, как говорится,  не  телефонный.  Поэтому у меня к вам такое предложение. У вас есть компьютер с интернетом?
  - Да, есть.
  - Тогда сообщите мне номер вашей электронной почты, а я сейчас же сяду писать вам сообщение. Кроме того, я сброшу вам кое-какие документы, относящиеся к теме того разговора. А иначе мы будем говорить с вами всю ночь.  Никаких денег не хватит. Через полчаса можете садиться за компьютер. Я буду отправлять вам почту короткими сообщениями: в десять - двадцать строк, чтобы вы не теряли время.
   Я вышел на крыльцо и глубоко вдохнул прохладный вечерний воздух, напоенный солью и степными травами.
  «Судя по поведению профессора, - подумал я, - его разговор с Дубининым был, действительно, нешуточным. Надо передохнуть, пока ни о чем не думать, а затем – вперед, за компьютер! В котором должна проясниться тайна убийства славного парня, Жени Дубинина».
  И тут я увидел, что сидящий на стуле дядя Вася смотрит на меня с нетерпением и надеждой.
    - Наливайте, что ли, Василий Иванович, - сказал я решительно, чувствуя, что еще полчаса ожидания могут довести  меня до инфаркта. – Давайте выпьем по чуть-чуть за успехи во всех наших делах.
 Выпив пол-стопки водки и  закусив салатом, я поднялся к себе наверх. Заперев дверь и закрыв окна, я включил свой ноутбук и открыл почту. Там уже появилось небольшое сообщение: видимо, профессор был в таком же нетерпении, как и я:
  «С Евгением Александровичем Дубининым я связался совершенно случайно. До того вечера я не знал о нем ровно ничего.
  Но начну сначала.
  Два года тому назад тяжело заболела моя внучка Дашенька. Я не буду называть ее болезнь, потому что сейчас это не имеет никакого значения: она умерла позавчера. Я только что вернулся с ее похорон.
  Но тогда мы все надеялись, что, несмотря на всю тяжесть ее недуга, обязательно вылечим ее. Наша семья большая и дружная, и  нам казалось, что для нас нет таких трудностей, которые мы бы не преодолели. Дашеньке тогда было тринадцать, она никогда ни чем не болела, кроме свинки и гриппа, она росла здоровой, жизнерадостной девочкой и должна была преодолеть свою болезнь. Как мы надеялись…
  Но с каждым посещением врачей наши надежды таяли, одна за  другой. Все они, без исключения, говорили, что ее болезнь неизлечима. Мы возили ее в Москву и Петербург, в Израиль и Германию, но везде разводили руками. Мы все были в отчаянии. И вдруг…»
  Здесь сообщение прерывалось, но через три минуты появилось продолжение:
  «В Военно-медицинской академии в Петербурге нам сказали, что у  них зафиксировано целых три случая успешных операций пациентов с таким же диагнозом, как у нашей Дашеньки. И все эти операции делал военврач Бразовский Дмитрий Владиславович, выпускник этой академии. И самое невероятное: он жил тоже в Новосибирске, почти рядом с нами, куда переехал из Владивостока после того, как ушел из армии. Мы записались к нему на прием и были поражены количеством пациентов, стоявших в очереди. Только благодаря моим связям в министерстве здравоохранения, мы попали к нему на прием не через три месяца, а всего лишь через неделю.
  Доктор нам сразу всем понравился. Он был внимателен, оптимистичен и, конечно же, талантлив.   Я почти тридцать лет преподаю в консерватории и распознаю талант в человеке, как говорится, издалека. Но…
   Бразовский назвал такую сумму за операцию, что она оказалась неподъемной для всей нашей большой семьи. В ней работают трое: мой сын, его жена и я. Мы неплохо зарабатываем, у нас есть кое-какие сбережения, мы продали дачу. Правда деньги за ее продажу, как и кредиты, взятые в банке пошли на наши поездки заграницу, но мы готовы были продать и нашу квартиру и переехать всей семьей в деревню, где  моей невестке достался от родителей небольшой дом. Но Дмитрий Владиславович требовал все деньги и сразу. Он говорил, что операцию нужно делать немедленно, в связи с чем он вынужден будет отложить три других операции, потеряв при этом не только большие деньги, но и часть своей репутации».
  Еще один небольшой перерыв и продолжение:
 «Мы просили его подождать с деньгами, подключив к их доставанию всех наших родственников и знакомых. Но тщетно. Бразовский говорил, что большая часть нашей оплаты пойдет на ассистирование и медикаменты, а него таких денег нет.
  Потом он неожиданно уехал отдыхать на юг. Даше становилось хуже и хуже. Ее даже выписали из больницы, сказав нам, что лучше будет, если она умрет дома…
  У меня был номер мобильного телефона Бразовского,  и, когда внучке стало совсем плохо, я решил позвонить ему. Но трубку взял другой человек. Он сказал, что Дмитрий Владиславович вышел на время, забыв взять с собой телефон, и спросил, что случилось, по-видимому, встревоженный моим отчаянным криком. Он сказал, что он товарищ Бразовского, и зовут его Евгений Александрович Дубинин.  Я рассказал ему всю нашу историю, ничего не утаивая. Это была моя последняя надежда. Я почему-то верил, что Дубинин обязательно поговорит со своим другом и убедит его прилететь и сделать операцию.
  Он попросил меня позвонить ему после того, как я переговорю с Бразовским,  но уже по его стационарному   телефону, номер которого он продиктовал.
   Я позвонил Бразовскому спустя час после моего разговора с Дубининым. Он был настолько зол, что наорал на меня так, словно я был мальчишкой. Но я был готов простить ему все. Я умолял его вылететь в Новосибирск ближайшим рейсом, чтобы спасти Дашеньку. Но он сказал, что теперь он не будет делать операцию даже за те деньги, которые требовал. И отключил телефон.
  И тогда я позвонил Дубинину. Я  передал ему мой последний разговор с Бразовским. Он не сказал мне ни слова.  В трубке щелкнуло, и наступило молчание.
  Через день умерла Дашенька».
  «А утром после той  ночи  Бразовский убил Дубинина», - подумал я.
  На экране ноутбука появились какие-то справки, квитанции, заключения врачебных комиссий. Но изучать их у меня не хватило сил.
   Я сидел в оторопении минуты три. Потом оно перешло в быстрое раздумье, которое длилось не более тридцати секунд.
  Я набрал на своем мобильном номер Варновского.
  - Борис Иванович, - сказал я, запинаясь, - у тебя есть такие полномочия: задержать человека, которого я считаю преступником.
  - Конечно, - ответил он, ничему не удивляясь. – Задержать – хоть сейчас, арестовать – только с санкции прокурора.
  -  Нет, нет, пока только задержать, - торопливо перебил я друга. – И допросить.
   - Всегда готов.
   -Только этот человек находится сейчас в Ростове-на-Дону. И я даже не знаю, где он остановился. Но у меня записан номер его автомобиля. Завтра утром он точно будет выезжать на нем из города.
  - Тогда это будет сложнее. В смысле, допросить. Задержать-то мы его, конечно, задержим, но для допроса я в Ростов выехать сейчас не смогу. А поручить допрос ростовским коллегам не имеет смысла: ведь они совсем не в курсе дела.
  - А если этого человека привезти сюда? На допрос к Тимошенко?
   - Ты представляешь, сколько на это уйдет времени?
  Я представил себе и замолчал.
   - У нас  есть выход, - неожиданно услышал я бодрый голос  Варновского. – Я прикажу срочно доставить подозреваемого в Краснодар. Как никак, на меня все еще давят, чтобы я взял на расследование это дело. Ты когда будешь ехать домой?
  - Послезавтра.
  - Сколько идет твой автобус до Краснодара?
  - Около трех часов.
  - Вот послезавтра мы с тобой и встретимся в Краснодаре, прямо в нашем управлении. Я пока ничего не знаю  по этому делу, и ты мне поможешь. Да и Тимошенко мы дернем туда, у него ведь тоже кое-что поднакопилось. Таким образом, общими усилиями мы и расколем вашего убийцу.
  - Да его и колоть нечего, все лежит на поверхности.
  - Не говори так. Судя по всему, он мужик умный, придется повозиться.
  - Хорошо. Я сейчас сброшу на твой комп основные улики, прочитай их, это не займет у тебя много времени.
  - Добро, присылай.
  Я проанализировал наш разговор и все понял: мой друг догадался, что это я «сдал» его.
  Теперь оставалось только ждать. Дело было сделано, вернее, раскрыто. 
  Я повалился на кровать и закрыл глаза. Но моя рука потянулась к дневнику Е.А. Дубинина.

                Отступление шестое.
                Из дневника Дубинина Е.А.

  ( Вкратце расскажу о содержании дневника с 1992-го по 2010-й год.
Дубинин едет в Читу по месту новой службы: он назначен командиром спортроты  ЗабВО. Эта рота – спортивное лицо  всего военного округа, и от него в какой-то мере зависит, каким будет это лицо. Здесь не будет отлынивающих от физподготовки офицеров и тупых начальников, ничего не понимающих в физкультуре и спорте. Здесь собраны единомышленники, познавшие все тягостные и счастливые моменты спортивной жизни.
 Но  армия рушится, и вместе с нею погибает армейский спорт. Спортсмены роты вынуждены проводить большую часть своего времени на соревнованиях и сборах, так как сама рота фактически не финансируется. Особо выдающихся чемпионов прикрепляют к элитным полкам и дивизиям, где им гарантировано сносное питание, столь необходимое для спортсменов.
  После октябрьских событий и расстрела Белого дома, когда он увидел армию безвольной и раздвоенной,  он решил бесповоротно: хоть к черту на рога, только прочь из нее!
  И тут неожиданно он получил письмо от Савелия Макропуло, с которым дружил в Ленинграде. Савелий, выпускник общевойскового училища, служил на Северном Кавказе, и  осенью 1992-го года его часть  была направлена на урегулирование осетино-ингушского конфликта. Там он был тяжело ранен и ему отняли ногу. Теперь он жил в доме своих родителей в городе Черкесске, пил, как он выразился, горькую и звал к себе в гости друга.  Содержание его письма было трагичным и требующим дружеской помощи: Савелий жил в огромном доме со слепой матерью, его ампутированная нога никак не заживала, средств к существованию практически не было: пенсии его и матери были мизерны да и приходили с задержкой. К тому же Савелий пережил и тяжелую личную драму: его девушка, свадьба с которой должна была состояться осенью 1992-го года, ушла от него к другому.
  Теперь Дубинин не раздумывал. Он подал рапорт об увольнении из армии и через месяц, в ноябре 1994-го года был свободен. 
  В Черкесске он находит своего друга в ужасном состоянии: неделю тому назад он получил пенсию и теперь пропивал его в компании с такими же калеками, как и он.  В доме было холодно, слепая мать Савелия питалась тем, что приносили ей сердобольные соседи.
  Первым делом Женя выгнал со двора всех собутыльников Савелия, а его самого запер до вечера в ванной, где тот сразу уснул, а проснувшись, понял, что с приездом друга надо круто менять свою жизнь. В доме были отключены за неуплату газ и электричество, и неделю они потратили на то, чтобы восстановить статус-кво. Дубинин угрохал на это все свои сбережения, и теперь перед ним весьма остро стал вопрос о работе. Его согласились взять преподавателем физкультуры в школу, но, когда он узнал, какую зарплату он будет получать, то понял, что этих денег ему не хватит даже на пропитание. А ему надо было позаботиться о порядке в доме, чтобы там не отключали каждый месяц воду, электричество и газ, и подумать, как избавить Савелия от его дурного пристрастия.  Для этого его надо было только лечить, а для лечения нужны были деньги.
   Через неделю он нашел работу, очень тяжелую и грязную, но денежную. Зарплату теперь он получал каждый день, а размер ее  зависел  от того, сколько цементных блоков он с напарником изготавливал за девять-десять часов ежедневного каторжного труда. Все оборудование для изготовления строительных блоков принадлежало богатому карачаевцу, бывшему секретарю райкома партии. Он же доставал где-то по дешевке цемент, поэтому львиная доля дохода уходила ему. Но, несмотря на это,  денег Дубинину хватало, чтобы накормить друга и его мать, оплатить коммунальные платежи и купить себе рабочую одежду.
  Когда принесли  пенсии, Дубинин не дал Савелию денег даже на бутылку и повел его к врачу-наркологу. Тот затребовал за лечение солидную сумму, намного  превышающую сумму двух пенсий. Тогда Женя пошел в военкомат и попросил оказать помощь бывшему офицеру, искалеченному в военном конфликте. Там его не стали даже слушать, сказав: «Конфликт – конфликтом, а пьянка к нему никакого отношения не имеет». Дубинин ответил им парой нехороших русских слов, но, уходя, оставил все же заявление на предоставление инвалиду протеза. 
   Через месяц общими усилиями Дубинина и и бывших афганцев Савелий был отправлен в наркологическую клинику, а  у Дубинина в Черкесске резко прибавилось число друзей.
  Спустя полгода Дубинин  нашел  более стабильную и хорошо оплачиваемую работу: после долгой проверки и различных согласований его приняли в охрану химического комбината, градообразующего предприятия Черкесска. Одним из видов выпускаемой им продукции, самым ходовым в то время, была бытовая краска, которую, естественно, пытались украсть все, кому не лень. Хозяин завода, крутой и умный, но уже пожилой осетин поставил перед охраной основную задачу: ни одной банки краски не должно быть вывезено с завода без накладной. Вскоре на планерке он имел возможность представить руководству комбината нового охранника, задержавшего на проходной целый грузовик с этим вожделенным продуктом. Этим героем был Женя Дубинин. Он был премирован и назначен старшим смены.  Правда, тем же вечером он был избит на темной улице при подходе к дому, где он теперь жил вдвоем с матерью Савелия, но это случилось лишь потому, что он не ожидал нападения и был захвачен врасплох. Он знал, что охота на него будет продолжаться, и с этого вечера стал осторожнее.
  Второе нападение произошло прямо на территории завода, и у нападавших были более серьезные намерения: после того, как Женя отбился от них, применив все, чему его учили в институте, он нашел на месте боя брошенный нож и солидный железный ломик. 
  Теперь он знал, что к незаконному вывозу краски с территории имеют непосредственное отношение работники завода, а, может быть, даже его коллеги, и занялся собственным расследованием. Через месяц он вошел без стука в кабинет начальника охраны комбината, закрыл за собой дверь на защелку и сел прямо на стол своего шефа. Тот было открыл рот, чтобы наорать на своего подчиненного, но Дубинин взял его за галстук, приподнял со стула и сказал, улыбаясь:
  - Если ты еще раз пошлешь своих людей, чтобы убить меня, один из них придет и убьет тебя. Потому что у него не будет другого выхода. Что касается воровства краски, то я тебе просто не советую воровать ее в мою смену. Джохар умный старик, он тебя все равно раскусит. В суд на тебя он подавать не будет. Он просто прикажет утопить тебя в баке с кислотой. Ты об этом подумай. Хорошо подумай.
  Дубинин не удивился, когда Джохар, хозяин завода, вызвал его однажды в свой кабинет.
  - Твой начальник написал заявление об уходе по собственному желанию, - сказал он. – Хочешь сесть в его кресло?
  - Жесткое оно очень, это кресло, - ответил Дубинин. – Да и работаю я у вас на комбинате без года неделю.  Может, стоит поискать кого поопытней?
  - Самый опытный у меня на заводе – главный  бухгалтер. Но это не мешает ему воровать. Причем, в самых беззастенчивых масштабах. А я заметил, что краску у меня не воруют именно в твою смену. Это что, в награду за твою неопытность?  Вот я и хочу, чтобы ты сделал так, чтобы краску перестали воровать у тебя, то есть, у нас. Ты понял?
  - Я подумаю, - ответил Дубинин.
  Джохар удивился, но терпеливо прождал две недели, когда Дубинин пришел в его кабинет и согласился принять высокую, но сволочную, как он выразился, должность.
  Именно в этот переходный период произошли два знаменательных события: домой вернулся выздоровевший Савелий и  Дубинин познакомился с девушкой Светой. Савелию он выхлопотал, наконец, протез и устроил его  вахтером  на проходную, а Свете через три месяца после знакомства предложил выйти за него замуж. Но та ответила, что не хотела бы обременять его никакими официальными узами и что ее вполне устраивают их близкие отношения без штампа в паспорте. А когда ей захочется  родить ребенка, она сама предложит ему обзавестись собственным домом и жениться на ней.
    И здесь Светлана сообщила  ему, что получила предложение от одного столичного издательства переехать на работу в Москву.  Она пообещала ему прозондировать почву   об его устройстве там же на должность, аналогичную его теперешнему статусу.
  Дубинин был так воспитан, что терпеть не мог какой-либо опеки над собой, особо женской. Поэтому после этого предложения он целую неделю старался не встречаться  со Светой и не звонить ей. Но обстоятельства стали складываться так, что ему пришлось забыть о своей мужской гордости и обсудить со своей девушкой вопрос о переезде в Москву.
  Дело в том, что незадолго до этого умер Джохар, и дела на комбинате стремительно покатились вниз. Дубинин не падал духом и ждал, когда на заводе появится новый настоящий хозяин. И он появился.  Им оказался… его бывший начальник, с которым он когда-то обошелся очень невежливо.
  - Я тебя не увольняю, -  сказал он, раскачиваясь в джохаровском кресле. – Мне нравится порядок, который ты навел на комбинате. Мне даже показалось, что краску вообще перестали воровать.
  - Но ты, видимо, успел ее достаточно наворовать, чтобы стать хозяином такого завода, - ответил ему Дубинин. – Поэтому я ухожу по собственному желанию.
  Бывший начальник помолчал, как бы огорчившись заявлением своего преемника, а потом зловеще добавил:
  - По собственному желанию ты можешь только в туалет сходить, а вот выйдешь ли ты из него, теперь от меня зависит.
  Уже по своему опыту Дубинин знал, что такие люди в этих краях зря словами не бросаются, и поэтому после короткой паузы принял предложение Светланы.
  Прощание с городом, где он прожил два года, и с друзьями, старыми и новыми, было весьма шумным, но в основе своей – грустным. Савелий, чуть выпив, повторял весь вечер одну и ту же фразу: «Ты еще вернешься сюда, вот посмотришь. Намыкаешься там и вернешься». И настроение у Жени становилось еще печальнее, потому что он знал: сюда он больше не вернется, как бы не повернулась его жизнь.  А повернулась она к нему не лучшей своей стороной и даже, надо признаться, худшей. Он долго не мог найти работу. Хотя прошло два года, как была отменена прописка, но бдительные кадровики прежде всего заглядывали в ту страницу паспорта, где  стоял столь милый их сердцу штамп. Светлана получила работу в издательстве молодежной газеты, но занималась там совсем не тем, о чем мечтала, и что ей обещали. Жилье сняли за городом, подешевле, но на самом деле оно обходилось им дороже: они не учли стоимость ежедневных поездок туда и обратно на электричке. Женя искал случайную работу по разгрузке вагонов, доставке мебели, и когда находил ее, был счастлив, потому что одна мысль о том, что он живет на иждивении женщины, приводила его в отчаяние. 
  Потом ему повезло. Однажды он не поехал на ночь домой, потому что работал на станции Москва-Товарная на разгрузке немецких холодильников.  Закончив ее в три часа ночи, решил подъехать электричкой на Павелецкий вокзал и покемарить там до утра, чтобы потом совершить очередной обход столицы в поисках  работы.  В один с ним вагон электрички сел и бухгалтер фирмы – получателя холодильников, который рассчитывался наличными с  дикой бригадой грузчиков.  За ним,  вероятно, следили, потому что из соседнего вагона тут же появилась ватага мрачных молодчиков, которую возглавлял здоровенный амбал с городошной битой в руке. Его то и завалил первым ударом Дубинин, а завладев битой,  обратил в бегство и всю гоп-стоп кампанию.  Благодарный спасенный им бухгалтер, попросил Женю обязательно зайти за вознаграждением в их фирму, а когда гордый бывший офицер отказался, пообещал устроить его на постоянную работу. Так Дубинин попал  в охранное предприятие под звучным названием «Центурион». И здесь ему повезло дважды: он сразу встретился по своей работе с главой фирмы, Маратом Никитовичем  Сафрутдиновым, и тоже избавил его от некоторых неприятностей, правда, уже со стороны правоохранительных органов.
  А дело было так.  Дубинин сопровождал своего шефа и его свиту в Ярославль на открытие нового офиса  Благотворительного  фонда помощи детям, больным церебральным параличом, президентом которого был Марат Никитович. Был  месяц  март, стояла  очень коварная погода: днем под лучами весеннего солнышка таял снег, а ночью бил мороз,  и на дороге образовалась наледь. В Москву  возвращались поздно, и где-то часов в двенадцать вся делегация дружно изъявила желание перекусить. В Переславле Залесском нашли приличный ресторан, с мороза заказали неимоверное количество водки, и понеслось, завихрилось русское веселье, поддерживаемое мощными финансовыми  вливаниями «татарского хана», как между собой называли Сафрутдинова его подчиненные.  Официанты носились, как метеоры, в ожидании огромных чаевых, но, когда пал смертью храбрых медведь, стоявший у входа, располосованный до самих опилок кем-то из гостей, и рассыпалось на мелкие кусочки драгоценное зеркало, сохранившееся, как говорили, еще с петровских времен, администрация ресторана забила тревогу. Она попросила гостей вести себя прилично и возместить убытки. Для Марата Никитовича подобное обращение было прямым оскорблением, и он лично разбил тарелку о голову нахала, посмевшего говорить такие речи.  И ровно через пять минут после этого на пороге появился усиленный наряд милиции, возглавляемый, судя по всему, чемпионом России по бодибилдингу в чине капитана, в котором Дубинин с удивлением и восторгом узнал своего однокурсника по институту физкультуры Рому Фетисова.  Тот тоже узнал подбежавшего к нему Евгения, и вместо того, чтобы выяснить причины инцидента и повязать виновных, он отослал наряд к месту его дислокации и присоединился к пирующим.  Марат Никитович, только что увидевший, чем могут обойтись ему его художества, поспешил уладить инцидент своими силами, то есть оплатил наличными весь порушенный инвентарь, лично извинился перед потерпевшим и щедро возместил ему физический и моральный ущерб. 
  После этого случая шеф стал брать Дубинина во все свои поездки и значительно повысил его жалованье. А вскоре Жене представился  случай уже самому позаботиться о Светлане. Они с хозяином лежали на песке на берегу Черного моря в Ялте, куда они прилетели на какой-то форум. Марат Никитович загорал и смотрел по ноутбуку  онлайн  интервью по поводу этого самого форума, а Дубинин, естественно, охранял его жизнь и покой. И вдруг он услышал, как его шеф  чертыхнулся и запустил ноутбуком в прибрежных чаек.
  -  Слушай, откуда я такую косноязычную дуру взял, сам не пойму!
  - Вы это о ком? – спросил Дубинин, который в последнее время разговаривал с хозяином более раскованно и открыто.
  - О пресс-секретаре нашего фонда. Филологический факультет окончила, два года уже работает, а двух слов связать не может. А иногда такую ересь несет, какой вообще на свете не бывает. Сегодня же скажу своему заместителю по кадрам, чтобы гнал ее в три шеи и нашел толковую девчонку,  лучше с факультета журналистики. У них хорошо язык подвешен, да и отвечать они привыкли за то, что говорят и пишут.
  - А что если я вам  найду  такую девчонку? – осмелился предложить Дубинин, и через неделю Светлана работала в Фонде, пользуясь широкой известностью и уважением.
  Остальные записи в дневнике посвящены событиям не столь значительным, и я их здесь опускаю. Далее я полностью цитирую все, что написал в нем Е. А. Дубинин  в последний  день своей жизни.)

 25-го июля 2010-го года (утро)
  Вот это фантастика! Вот это дела! Сегодня на пляже встретил… Димку1 А с ним – Ольгу! По-моему, таких чудес в жизни не бывает. Узнав меня, Димка орал так, что растревожил весь пляж. Я, кажется, орал не тише. Ольга смотрела на меня улыбчиво, без тени смущения или, не дай Бог, вины. Все, что случилось с нами, было от Него, и я спокоен: она счастлива и бесстрастна. Она осталась такой же красивой и общительной, только в обращении с мужем, даже на людях, ведет себя резковато и безапелляционно. И еще я заметил в ее глазах то ли изрядную усталость, то ли легкую тоску. Но все равно, я безмерно рад видеть ее!  Жизнь моя всколыхнулась, стала молодой и интересной, и все, чем я был счастлив там, в Красноборске, вернулось ко мне.
  После бурной встречи Димка успокоился,  и мне сразу бросилось в глаза, как он повзрослел и посолиднел.   Но, когда я спросил, какую должность он сейчас занимает на «гражданке», он тут же рассмеялся и шутливо ответил вопросом на вопрос:
  - А оно тебе надо?  Может, тебе еще сказать, сколько я денег зарабатываю?
  Я заметил, что эти шутки не понравились Ольге, но она смеялась вместе с нами. И Димка понял, что зарвался, и взял меня за плечи:
  - Женька, никогда не лезь в чужие дела. Потому что чужие дела – это чужие неприятности, которые могут стать твоими. Вот я вижу, что ты жив, здоров, рад встрече с нами, и я не спрашиваю, как идут твои дела, ибо может выясниться, что ты только что развелся с женой, и мы с тобой сразу запечалимся. Оба.  Так пусть все наши дела и беды останутся в нас самих, а говорить с тобой мы будем о нашей прекрасной юности, которая сегодня нежданно вернулась к нам. Ты вспомни Питер! Как мы втроем, ты, я и Савелий, прятались пьяненькими от патруля на канале Грибоедова, а нарвались на генерала. Как он орал на нас! А потом вдруг пригласил нас к себе домой, и мы пили  с ним дорогущий коньяк. Оказывается, он вспомнил… что? Молодость и свои курсантские годы!
  Димка выглядел таким счастливым, что я даже не рискнул сообщить ему, что Савелию отняли ногу, а сказал, что у нашего друга все в порядке, он женат и у него растет сын, мой тезка.
  И тут я понял, откуда у Ольги в глазах эта застарелая печаль.   Когда я упомянул о детях, она вдруг как-то сжалась, и улыбка, не покидавшая ее лица все это время, стала жалкой и растерянной.
  Потом Димка вдруг заторопился, полез в машину, которая стояла невдалеке от того места, где мы встретились, и начал собирать в кучу какие-то бумаги.
  - Извини, Жека, -  сказал он,  явно думая о чем-то своем, - у меня срочная деловая встреча. Ольгу тоже забираю, так как без нее я в делах – нуль. Встретимся через три часа и закатимся в хороший ресторан. Вот там мы и наговоримся с тобой вволю. Сверим часы.
  Они убежали, а я  поплелся в гостиницу, на ходу обдумывая происшедшее.
  Все было здорово, и главное, что я чувствовал в себе и чем был переполнен – это радость,  но что-то тяготило меня и не давало насладиться этой радостью сполна.
  В гостинице было пусто: вся наша братия воспользовалась прекрасной штилевой погодой и отправилась на пляж.  Я пришел в номер и сразу достал из кейса дневник: мне надо было поделиться с кем-то своей радостью.
  Минут пять я думал над тем, что заставляло меня ощутить этот теплый  просвет в моей жизни не в полной мере. И вот к какому умозаключению я пришел.
  Димка не рассказывает мне о своей теперешней жизни и переводит все в шутку потому, что испытывает сейчас серьезные финансовые трудности. Иначе он не стал бы отдыхать на юге дикарем и заниматься во время законного отпуска какими-то делами. Поведение Ольги, ее нервные замечания мужу говорят, на мой взгляд,  о том же самом.  Если так, то надо им помочь. Я представляю, каково им жить в палатке и считать деньги на пропитание и обратную дорогу. А я даже не спросил, где они сейчас живут. Ну, дубина стоеросовая!
  Ладно! Встретимся через два с половиной часа, даже через два с четвертью, тогда обо всем поговорим.

           25-го июля 2010-го года (день)    
  Ровно через три часа после того, как мы расстались, я стоял у Димкиной машины в ожидании моих друзей. Но они что-то запаздывали. Подошли двое, толстый мужчина и совсем маленькая девушка, и привычно стали располагаться на том месте, где я стоял. Когда мужчина открыл машину и достал оттуда полотенце, я догадался, что, скорей всего, это Димкины попутчики. Эта мысль нашла свое подтверждение в их разговоре.
  - Димуля тебе не звонил? – спросила девушка.
   Толстяк ответил ей несколько раздраженно и с  сарказмом:
  - Я телефон  с собой в море не беру.  А зачем тебе он?
  - Есть уже хочется, -  уныло ответила коротышка и зевнула во весь рот. – Может быть, сегодня мы наконец нормально пообедаем.
  - Навряд ли, - разуверил ее мужчина и прилег на полотенце, которое он расстелил в тени небольшого деревца. – У Дмитрия Владиславовича сегодня неотложные дела  в конторе по продаже недвижимости. А я эти конторы хорошо знаю. Там  тебя будут мытарить по всей программе, пока с тебя семь потов не сойдет.
  - И что он там покупает?
  - А Бог его знает. Ты что, его не знаешь? Он, наверное, и жене своей этого не сказал. Знаю только одно: халупу какую-нибудь под соломенной крышей он покупать не станет. Вот сегодня мы выпьем проигранное им шампанское, а ты его и  расколи: чем, мол, Дмитрий Владиславович, вы преумножили богатства земли сибирской?
  В это время появился Димка, он, видимо, очень спешил, потому что тяжело дышал и то и дело вытирал платком вспотевшее лицо.
  - Извини, - сказал он, с трудом улыбнувшись. – Дел оказалось невпроворот. Я оставил там Ольгу, но успел заказать бунгало в ресторане «Казачий курень». Сейчас берем такси и едем  прямо  туда, а через час подойдет Ольга.
  Не спрашивая меня, согласен ли я с его планом, он тут же обратился к своим компаньонам:
  - Люди! Я здесь друга внезапно встретил, еще с курсантских времен, а потому покидаю вас до вечера. Предоставляю вам полную свободу действий, но в двадцать  один час, как обычно, шашлык и танцы на берегу моря. Шашлыка закажите побольше. Я думаю, Женя пригласит к нам своих друзей. Так ведь, Жек?
  - Так – подтвердил я, довольный тем, что вижу Димку веселым и по-юношески беззаботным. Я уже представлял, как  расскажу о нашей встрече Светлане, и как она будет рада такой фантастической удаче.
  В машине, овеваемый свежим ветром из окошка, он немного  отошел от своих забот, обнял меня за плечи и запел свою любимую: «Господа юнкера, где вы были вчера, а сегодня мы все…»
  - А сегодня мы кто? – спросил он, заглядывая мне в глаза.
  - Мы – телохранители, а вы – не знаю, - ответил я, подстраиваясь под его тон.
  - А мы по-прежнему – врачи, - сказал он со вздохом. – Но уже, увы, гражданские. Прощай, армия! Прощай, милый моему сердцу тихоокеанский флот! С тобой мне было трудно, еще трудней - с твоими тупыми командирами. Но зато ты заботился обо мне, как о родном сыне: дал кров над головой, кормил, поил и одевал. Теперь я должен позаботиться обо  всем этом сам.
  - Ты мне до сих пор не сказал, где ты живешь. Без крова над головой, пищи и одежды.
  - Разве? Тогда скажу, что все это у меня во славном граде Новосибирске имеется. Трехкомнатная квартира, полный холодильник продуктов, дюжина костюмов и даже норковая шуба у жены. Но ты знаешь, чего это мне стоит?  Я пашу, как проклятый, с утра до вечера, без выходных и отпусков. Ты можешь себе представить, что сюда я приехал вовсе не отдыхать?  Я прибыл на юг, чтобы…  Впрочем, какая разница, зачем я сюда прибыл. Скажу тем  же великим русским словом: пахать!
  Мы вышли из такси у живописных ворот главной достопримечательности станицы Баклановской – ресторана «Казачий курень».   В нем по всему периметру огромного двора, обнесенного тыном, размещались отдельные строения, напоминавшие собой шалаши  запорожских сечевиков. 
  Дима выбрал, конечно же, лучший из них: он стоял в десяти шагах от моря и выглядел поновее остальных. 
  - Ты заказывай все, что сочтешь нужным, -  распорядился Бразовский. – Сегодня мы будем слушаться тебя. И безропотно  пить и есть то, что ты закажешь. А я пойду Ольгу вызволять.
  Он спешно покинул бунгало, а минуты через три я услышал бравурную мелодию куплетов тореадора из оперы «Кармен»:  на середине стола подпрыгивал мобильный телефон, забытый Димкой.  Он прозвонил отведенное ему время, на минуту заглох и тут же снова  разразился  режущим ухо припевом. В таких случаях я обычно никогда не беру в руки чужих телефонов, но, когда раздался третий звонок, у меня мелькнула мысль: «А вдруг что-то очень важное? Три звонка подряд, почти без перерыва, и вызывающий номер один и тот же».  Я взял трубку, нажал  зеленую кнопку и тут же услышал взволнованный голос:
  - Дмитрий Владиславович?  У нас…
 - Это не Дмитрий Владиславович, - перебил я нежданного собеседника, - он вышел и забыл телефон на столе. Я взял его, потому что вы звонили так настойчиво, и я подумал, не случилось ли что-то экстраординарное.
  - Да, да, вы правы! - почти закричал  старческий голос. – У нас действительно случилось страшное. Она умирает!  Вы можете передать сейчас это Бразовскому?
  - Одну минуту, - снова прервал  я разговор. – Бразовского сейчас нет здесь, и я не знаю, где он и когда вернется. Поэтому давайте по порядку.  Первым делом, кто вы?
  - Я – Андрей Митрофанович Иванов, дедушка Даши Ивановой.  Я звоню из Новосибирска. Дмитрий Владиславович знает нас.
  - А меня зовут Евгений Аркадьевич Дубинин, я товарищ Димы, то есть Дмитрия Владиславовича. А теперь расскажите подробно, что произошло. Я должен все обстоятельно передать ему, иначе он просто не будет со мной разговаривать.
   - Скажите ему, что Дашенька умирает, и он все поймет!
   - Еще раз прошу вас: расскажите все сначала.  Прежде всего,  должен понять все я, чтобы убедить в чем-то  моего друга.
  Андрей Митрофанович, наконец, разобрался, почему я так упорно прошу его  изложить подробно суть дела и, успокоившись, начал свое повествование.
   То, что я услышал, поразило меня. Нет, это убило меня, не оставив во мне ничего живого. У меня было такое чувство, что я только что вышел из толпы добрых, улыбающихся людей, протягивающих друг другу руки, и оказался в темном лесу, населенном чудовищами.
  Димка потребовал огромную сумму, чтобы сделать операцию тяжелобольной  девочке! Операцию, которую может сделать только он один!
  И теперь она умирает!
 Родные девочки просили подождать с деньгами. И он им отказал!
  И теперь она умирает!!
  Я не верил этому!  Но в моих ушах беспрестанно звучал этот старческий
  обессиленный голос:
 - Она  умирает!!!
Такой голос никогда не врет.
  Я не знаю, как я собрался и пришел в себя, когда услышал бойкий разговор и увидел сквозь  переплетение ивовых прутьев  Димку и Ольгу, которые шли по дорожке, взявшись за руки, и весело улыбались.
  По-моему, я тоже улыбнулся, когда они вошли. Но, наверное, улыбка у меня получилась слишком жалкой, потому что Бразовский закричал на меня:
  - Ты чего такой смурной, Жека? Неужто ты не нашел ничего  интересного в этой замечательной книге?
  Он потряс в воздухе кожаным фолиантом меню.
  - Жарко что-то, - начал оправдываться я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно тверже и веселей. – А в эту замечательную книгу я не заглядывал, решил дождаться вас.  Давай поручим это важное дело женщине, а сами пойдем покурим.
  Я  не знаю, как сложился у меня в голове этот план, но он возник так быстро и ярко, что у меня мелькнула  мысль о подсказке свыше.
  Бразовский сразу согласился, а Ольга зароптала:
  - Мальчики, не надо из меня делать девочку для битья! Я же не знаю, что вы будете пить и есть.
   - Приказы вышестоящих органов не обсуждаются, - отрубил Дима. – Пить мы будем холодную – прехолодную водку, а есть все, что ты закажешь. Усекла?
  - Усекла – со вздохом ответила Ольга, с трудом открывая тяжелый фолиант.
  Мы вышли во двор и присели на лавочку под раскидистой ивой. Я решил начать трудный разговор сразу же, не выжидая, пока Дима поймет по моему мрачному виду, что случилось нечто важное и неприятное.
  - Ты извини, - сказал я, прикуривая сигарету, - но мне пришлось ответить на звонок твоего телефона. Они шли один за другим, причем с одного и того же номера, и я подумал, что там случилось что-то экстраординарное.
  - А что там произошло на самом деле? – беззаботно спросил Бразовский.
  - И на самом деле там сейчас  происходит  страшное, что не умещается в моем сознании. Умирает Даша Иванова.
  Я сразу почувствовал, как напрягся мой собеседник, хотя внешне это никак не проявилось.
  - Вот как, - спокойно сказал он, глядя прищуренным глазом на кончик сигареты. – Этого следовало ожидать. К глубокому сожалению, ее болезнь неизлечима.
  - Но ее дедушка говорит, что ты  можешь сделать операцию. Один ты, во всей России.
  - Он преувеличивает мои способности. Просто я оказался той последней соломинкой, за которую он хочет ухватиться.
  - Тогда зачем ты назначил им цену за операцию? Причем, в размере, неподъемном даже для них.
  Теперь Бразовский замолчал. Он не ожидал, что у меня есть такая информация.
  Когда же он заговорил снова, то я не узнал его голос. Это был уже не голос моего давнишнего друга, который я мог бы распознать, где бы и когда бы он не прозвучал. Я услышал в нем злость и враждебность ко всему, что его окружало и окружает.  К  синему небу и шепоту волн на пляже. К смеющимся людям, проходившим рядом.  К старику, позвонившему ему и сказавшему не то, что надо. И, конечно же, ко мне.
  - Он и об этом сказал, - с досадой  проговорил, наконец,  Бразовский и каким-то жестом отчаяния запустил сигарету в урну. – Что же,  тем хуже для него.
   И тут я не выдержал и закричал на весь двор:
  - Как  ты можешь такое говорить?!  Причем здесь он?!  Человек умирает, ты это понимаешь? Девчонка, которой нет еще пятнадцати лет!
  - Не ори, - не теряя спокойствия и уверенности в себе, сказал Дима. -  Вы все можете только возмущаться или плакаться. Ни помочь, ни даже понять вы не в состоянии.
  - Кто это – вы?! – продолжал я кричать.
  - Филантропы, вроде тебя. Ты,  например, знаешь, что для этой операции мне надо приобрести новейшее оборудование и  нанять минимум трех ассистентов? Нет, знать ты этого не можешь. Зато орать на меня – это сколько угодно. А милый дедушка, Андрей Митрофанович, предлагает мне сделать эту операцию в кредит, словно, я какой-то магазин «Эльдорадо».
  - Так делай же что-нибудь! Ищи это оборудование, ведь оно наверняка где-то есть. Ищи людей, которые согласятся ассистировать тебе бесплатно. Такие врачи тоже есть, я уверен. Только не сиди на месте и не устраивай банкет в честь встречи со старым другом.
  - Слушай, старый друг. Ты, вероятно, забыл, что я – не доктор Рошаль. Ты это понимаешь? Я – просто врач.
  Теперь я уже кричал во весь голос, потому что видел, как рушится вокруг  мой мир;
  - Это Рошаль – просто врач!  А ты подонок, который  никогда не будет врачом!    
    Я перевел дыхание, видя, как покрывается бледностью лицо Бразовского, и закончил твердо и решительно:
  - Сейчас же позвони Ивановым. Скажи, что вылетаешь в Новосибирск ближайшим рейсом. А я свяжусь в Москве с одним всемогущим человеком, который сможет тебе помочь с оборудованием и ассистентами. Я дам ему номер твоего телефона, и он тебе сообщит о результатах. Но я уверен, что они будут положительными. Кроме того я сниму сейчас со своего счета все мои деньги и отправлю Иванову.  Так что считай, что нужная сумма для операции у него имеется.  Со мной можешь не связываться, я все узнаю сам. Прощай.
  Я пошел в гостиницу по прибою,  сняв обувь, и холодная вода помогла мне преодолеть гнев  и боль, поселившиеся во  мне.

        25-го июля 2010-го года
  Пришел в номер и тут же записал все сюда.
 Прочел и стало страшно.
Вот так вместо лучшего друга я приобрел  злейшего врага!

( Здесь заканчивается  дневник Дубинина Е.А. Утром 26-его июля он был уже мертв).