Введение.
Я очнулся от шепота, жуткого и прекрасного.
- Господин! Господин!
Около меня лежала юная девушка, которую я познал только вчера, ее глаза были раскрыты.
- Мари? – позвал я на французском, но Маша не ответила.
- Господин!
Скрипнула дверь, и огоньки свеч легли на бок. Дунул ветер, сквозняком задев волосы и дотронувшись льдом до разгоряченного лба. Поднявшись с постели, я не потрудился прикрыть наготу, отшвыривая мятую простынь.
- Господин!
За дверью слышался переливистый девичий смех и шумная возня, словно кто – то играл в салки. До меня долетал шорох юбок и считалка тонким голоском: от его нежности сладко защемило сердце и по коже побежали мурашки.
- Господин будет играть с нами! – шептал голос, подхватываемый смехом других звенящих голосов.
Они продолжали звать, настаивая. Я приблизился к двери, телом впитывая холод и голоса. Остановившись на пороге, замер, на минуту обернувшись на Машу, чьи глаза неотступно следовали за мной, - она лежала без движенья, сгруппировав руки и ноги и сиротливо подтянув их к туловищу. Еще неделю назад я считал ее, чуть ли не божеством, теперь, мне было скучно смотреть на это кукольное бесцветное лицо: полупрозрачные зеленые глаза, белокурые локоны.
Они появились из ниоткуда, ведь всего лишь мгновение назад, за дверью была пустота! Три девушки невероятной красоты и грации, в полупрозрачной длинной одежде и распущенными волнистыми волосами, достигающими колен. Каждой из них едва можно было дать семнадцать лет.
- Господин будет играть с нами! – ласково сказала стоящая посередине девушка с черными волосами и стальными глазами, требовательно простирая ко мне руку. Смотря ей в лицо, я перестал помнить, как меня зовут.
Две ее подруги с белоснежными головами, дружно закивали, что – то защебетав между собой и беспрестанно смеясь, но я смотрел только на брюнетку, с наслаждением наблюдая, как она манит меня хрупкой девичьей рукой и счастливо улыбается. Я хотел заговорить с ней, но не смог вымолвить ни слова. Едва ли это удивило меня больше, чем появление трех юных особ в моих покоях, ночью.
- Господину не следует говорить, пусть господин просто подойдет. – приглашала брюнетка.
А блондинки все переговаривались и хихикали. И я пошел, ни на миг не отводя взгляда от зовущей.
- Вот так. Вот так. – радовалась каждому моему шагу брюнетка, кивая головкой и умиленно улыбаясь.
Я знал, что влекло меня. Похоже, это знали и девицы, как бы невзначай, то выставляя ногу в высокие разрезы странных платьев напоминавших ночные пеньюары, то оголяя плечи и мраморные ключицы, томно и медленно распуская банты кружевной тесьмы в яремной впадине.
- Господину будет хорошо. – обещала брюнетка.
Как могло статься, что ее невозможно красивая улыбка стала еще лучезарней?
И мог ли я не верить той, при одном появлении которой, забыл, каким именем был крещен?
- Господин будет для нас самым прекрасным в мире.
Казалось, что зовущая перешла на пение, - на самую прекрасную песню в мире. Я сделал последний шаг и переступил порог спальни, приготовившись вкусить рай и окунаясь с головой в пылкие объятия шестерых рук.
1 глава.
Российская империя. Первая треть 19-го столетия.
- Слыхали, маман, к графине Вяземской, внук из столицы приезжает? – сказала розовощекая девица Натали, сидя за вязанием в гостиной имения Липки, что в N – ской губернии.
- Слыхала. – кивнула княгиня Смехова, раскладывающая пасьянс и беспрестанно поправляющая пенсне на носу.
- Ой, а слыхали, что достояние графа настолько велико, что он сам не сложит числа своим деньгам?
- Слыхала. – продолжала кивать княгиня, вытягивая острый подбородок.
- Сказывают, граф настолько хорош собой, что уморил не одну девичью душу на выданье.
- Слыхала – слыхала. – вторила женщина, не переставая кидать карты и хмурясь, - Не к добру это, не к добру.
Начитавшаяся французских романов Натали, была другого мнения, но чтобы не компрометировать себя в глазах матери, она предпочла музыку – дальнейшему разговору. Резво вскочив с мягкого диванчика, княжна подбежала к старенькому, но все еще недурно звучащему клавесину.
Надо признать, Натали была хороша собой, высока и статна, с прекрасной линией плеч и рук, с горящими молодостью голубыми глазами и превосходными белокурыми волосами, уложенными в пышную прическу. Игривая, веселая прелестница. Но был у очаровательной княжны один серьезный недостаток, который вот уже не первый год отпугивал всех потенциальных женихов: увы, Натали была бедна как церковная мышь.
Имение, в котором они проживали, принадлежало княгине и оставалось последним добром из некогда богатого приданого. Ольга Ивановна успела заложить все, что имела, выплачивая долг своего без вести пропавшего супруга, азартного игрока и прожигателя жизни, князя Смехова, который оставил ее во цвете лет с десятилетней дочуркой на руках и скрылся, спасаясь от кредиторов. Поговаривали, что он сбежал в Америку, где его долго, но тщетно искали тайные службы и там окончательно спился, сгулялся и погиб.
Сильные, белоснежные руки Натали опустились на клавиатуру, и грянуло фортиссимо. Вот уже неделю, княжна билась над разучиванием виртуозного вальса Шопена.
Княгиня Смехова поежилась от острого сквозняка, дунувшего из открытого окна.
- Матвей! – крикнула она старому швейцару дома, который остался служить в имении за харчи, потому что ему некуда была идти, да из привычки, - Закрой окно!
Матвей явился, шаркая ногами и покашливая.
- А что, Матвей, - спросила Ольга Ивановна, - Не было ли приглашения к чаю от графини Вяземской?
- Не присылали - с. - прошамкал швейцар, - Видано ли дело, матушка, уже с пол года, как игнорируют – с.
Среди немногочисленных слуг, Матвей слыл человеком образованным, потому что отслужив около господ без малого шестьдесят лет, нахватался умных слов, а главное, вставлял их, где надо.
Старая графиня Вяземская была светилом захолустной N – ской губернии. Ее имение Застольное простиралось на пару сотен гектаров, а в подчинении было более четырехсот душ – неслыханное богатство для глухой окраины земли русской. Крестьяне возделывали землю и выращивали пшеницу, которую с успехом экспортировали во Францию. Несмотря на преклонный возраст, экспортом занималась сама ее сиятельство, графиня, и занималась весьма успешно, отчего ее богатство с каждым годом все преумножалось. Муж у ее сиятельства имелся, но скорее для вида: будучи с юности барышней властной и деспотичной, она выбрала себе в супруги кротчайшее и беззащитнейшее существо из местного дворянского круга. От него родила дочь и, выделив несколько комнат в самом дальнем углу дома, практически забыла о его существовании.
О единственной дочери, сама графиня, говорила, что та пошла в отца и называла ее «непутевой», хотя, непутевость эта сводилась к тому, что Варя была тиха, нежна и добродушна. Но, надо отдать должное ее сиятельству, наследство за нее она давала большое, а потому, Варвара долго в девках не оставалась, заинтересовав приезжего столичного аристократа, который, - злые языки судачили, - был дополнительно подкуплен суровой графиней.
Впрочем, Варвара свое прозвище «непутевой» – таки оправдала, в первый год после свадьбы родив сына и бросив его на попечение матери, сбежала с пылким воздыхателем в Италию, откуда на родину так и не вернулась. Поговаривали, что опасаясь позора, к этому опять приложила руку старшая Вяземская.
Брак Варвары был аннулирован, а ее сын воспитывался бабушкой и многочисленными учителями, выписанными из Англии. Достигши подросткового возраста, юного графа отправили в Британскую Империю, где он обучался техническим наукам и языкам и достиг великолепных успехов, чем снискал благосклонность старой графини. Окончивши курс в двадцать два года, он вернулся на родину и обосновался в Москве, где вкусил все прелести праздной аристократической жизни, благо, бабушка баловала единственного внука и наследника.
Молодого графа звали Велором – не свойственное славянам скандинавское имя из прихоти выбрала ее сиятельство и именно он, сейчас морщился от ухабов на дороге, трясясь в конном экипаже. И именно его, стоя в своей девичьей комнате и глядя в темноту, так ждала хорошенькая и бедная княжна Смехова. Ждала с трепетом и надеждой, которые так свойственны молодому и неискушенному сердцу.
* * *
Проснувшись поутру, Натали по обыкновению сама совершила утренний туалет и, выбежав во двор, направилась к коровнику, где брала свежие густые сливки для завтрака себе и маман. В коровнике осталось всего две коровы, которых смотрела внучка швейцара Матвея, черноглазая и черноволосая Аннушка, ровесница Натали.
- А что, готовы сливки? – спросила Натали у Аннушки, вбежав в сени коровника, где на чистой соломе пола стояло ведро свежего молока, а на беленых, сосновых полках сметана и масло в горшочках.
- Готовы, княжна. – широко и радостно улыбаясь, сказала Аня, подавая глиняную миску с крышкой.
Натали приняла и, не сдержавшись, воскликнула, спеша поделиться радостной новостью с подругой детства:
- Сегодня приезжает граф Вяземский. Шутка ли, целых двенадцать лет прошло с тех пор, как я видела его в последний раз.
Аннушка вытирала руки о белый передник, во все глаза смотря на всплескивающую руками госпожу. Она никогда не видела этого отпрыска богачки Вяземской. В детстве, ей строго – настрого запрещали появляться во дворе, если в доме находились графья. Аннушка всегда отсиживалась в коровнике, пока за ней не прибегала Натали, а потому, сказать ей было нечего.
- Молва о его красоте и богатстве раньше него идет. – забыв о приличиях и с головой нырнув в девичьи грезы, не переставала болтать Натали.
- Ну, княжна, с лица воды не пить, а каждый сверчок, знай свой шесток.
Натали вздрогнула и нахмурившись, сверху вниз (она была выше Анны) посмотрела на девушку. Понимая, что на интимное замечание она напросилась сама, княжна смолчала. К тому же, дворовая Аннушка с самого детства была невероятно близка Натали и отпускать в ее счет замечания считала незазорным. Более того, княжна поощряла это, видя ее смекалистость.
Но сегодня, барышня обиделась. Повернувшись на устойчивых каблучках, она вышла вон из коровника, аккуратно прижимая к животу кринку со сливками.
Продолжать разговор она посчитала ниже своего достоинства, как и делиться остатками секрета о приезжающем столичном денди, который ничего не зная о том, уже успел поссорить двух давних приятельниц.
* * *
Княгиня Смехова не находила себе места от хандры. Будучи когда – то блестящей партией в высшем свете Петербурга, теперь, она вынуждена была вести жалкую жизнь обедневшей помещицы. Бархат роскошных нарядов, золото шикарных балов, драгоценный датский фарфор приемов – все осталось далеко позади, на пике ее свежести и молодости. Теперь же, это была сухая и желтая маленькая женщина, еще не старая, но заморенная и угнетенная тем жизненным поворотом с мужем, который она едва смогла вытерпеть.
Некогда, она из сотни петербургских пригласительных сама выбирала, кому ей доставить честь своим появлением. Теперь, сидя на задворках России, она с благоговением ждала хотя бы единственного приглашения.
Но ее редко принимали и вот почему. Едва дочь и мать Смеховы появились в N – ской губернии, местное общество воспринял их неплохо. Они внесли «свежей крови» в захолустное сборище уездной аристократии, где каждый хоть и был периферийным простачком, но сидел при деньгах, получаемых с земель, которыми управлял. Соответственно, они и дома имели новые, и в услужении у них было большое количество человек и поваров они выписывали французских.
Пригласив несколько раз княгинь Смеховых, вся аристократическая братия N- ской губернии стали ждать ответного рандеву, которое последовало и оставило всех в ужасном впечатлении.
Дом Смеховых был старым и давно требовал реконструкции: в гостиной, в полу зияло несколько больших щелей, откуда струйками лился неприятный, затхлый запах, в коридорах и холлах выцвели обои и являли собой прежалкое зрелище, переднее крыльцо давно провалилось, а железо на крыше пошло ржавчиной. Но непочиненный дом был только началом опального провала. Привыкшая к изысканным кушаньям своих французских поваров, местная аристократия получила на обед юшку из плохо общипанных кур, картофельные посиневшие оладьи от крестьянки – стряпухи, которая ведала кухней Смеховых, да кислое, самое дешевое вино из сельской лавки.
Это было несомненное фиаско Смеховых.
Никто не посмел выразить свое неудовольствие, но приглашать перестали.
Правда, графиня Вяземская проявила покровительственный интерес, желая оказать поддержку из сочувствия. Графиня стояла особняком от местной « голубой крови и белой кости», а потому, ее совершенно не интересовало то, что предпочло общество относительно Смеховых.
Хотя, вялая и унылая княгиня быстро надоела ей и, в конце концов, Вяземская перестала посылать за ними.
Интерес к Смеховым угас, оставив их «белыми воронами» уездного сообщества.
- Маман, - Натали дотронулась до плеча Ольги Ивановны, - Пойдемте, прогуляемся.
Грустная княгиня встрепенулась от воспоминаний и, подумав, кивнула головой в знак согласия.
Стояла поздняя весна, но было все еще прохладно. Накинув шали, мать и дочь вышли через заднее крыльцо в дикий сад, который уже давно никем не обрабатывался и успел зарасти бузиной и чертополохом. Пройдя тенистой тропинкой, Смеховы выбрались в поле, где стояла прекрасная, сочная трава, переплетенная маками и васильками.
- Смотрите, кто – то почтовой дорогой едет. – сказала Натали, первая заметив вдалеке клубящееся облако пыли.
Мать и дочь остановились, наблюдая как неспешно приближается карета, запряженная шестеркой вороных коней. Конный экипаж, да еще с породистыми лошадьми, был в диковинку в здешних краях, потому Смеховы как завороженные рассматривали и оббитую черной кожей богатую карету с золотыми подставками для факелов по краям, и ухоженных, грациозных лошадей, и огромного детину – извозчика, сидящего на козлах.
- Как идут! – восхитилась Ольга Ивановна рысаками, вспоминая когда – то и свой, столь блестящий экипаж.
- Уж не графини Вяземской этот герб? – головой показала Натали на повернувшую карету, когда на дверце стал виден золотой фамильный герб весь в вензелях и украшениях.
- Ее. – щуря близорукие глаза на букву « В» вплетенную в узор из растений и птиц, сказала княгиня.
- Неужели, граф? – обомлела Натали.
Если бы не строгая маман, которая сейчас укоризненно на нее посмотрела, княжна бы уже давно прыснула рассматривать карету ближе. Но тяжелая материнская рука опустилась на ее плечо, и грациозной княжне только и осталось, как рассматривать издали карету того, кто особенно стойко занимал ее мысли последние сутки.
Сжав губы, Натали осталась на месте: чуть рассерженная, чуть недовольная. Но вдруг, словно кто – то прочитал ее мысли и в последний момент, (пока карета ехала перед ними), занавески отодвинулись, и в окне показался профиль молодого мужчины. Княжна ахнула и, сложив руки в кулачки, прижала их к сердцу.
- Право же, Наталия, ты ведешь себя как невоспитанная плебейка. – еле шевеля бескровными губами, тихо сказала княгиня.
Натали знала, если прозвучало ее полное имя – жди выговора. Но княжну не страшил маменькин нагоняй, вся ее память устремилась к тому мгновению, в котором показался графский профиль, мелькнувший за темной парчой занавесок.
Она помнила его десятилетним мальчиком, бледным и тонким. Казалось, все вены, которые были в его теле, просвечивались сквозь прозрачную, белейшую кожу. Его конечности были утонченны и гибки, а движения пластичные и мягкие. И он всегда был очень спокойным.
Ей, тогда, было неудобно перед ним за свою порывистость и резвость, за слишком полные ноги в дурно стираных носочках, за круглое, очень румяное лицо и курносый нос.
Да за все ей было неудобно.
За старый, наполовину сгнивший дом, за маменьку, не дававшую конфет и игрушек, за желчную кухарку, которая по - черному ругалась в кухне потому, что ее опять оставили без жалованья, за старого, худого пса, сидевшего на цепи перед домом.
А было стыдно потому, что у него было иначе.
И теперь он приехал, вызвав в душе волну детской боязни и робости: взрослый и пропитанный роскошной праздностью. Но, как и в детстве, кожа его была тонка и выхолена от природы, а черные ровные волосы все также зачесывались ото лба.
- Прими шаль.
Натали опомнилась, когда карета была уже далеко, забирая у матери шерстяной платок, который она сбросила с худощавых плеч.
- Я переживаю за твое душевное спокойствие. – начала было мать, - Ты еще в детстве вздыхала по графу и последние сутки сама не своя.
- Благодарю за заботу, но вам следует прежде подумать о собственном здоровье. – достаточно грубо отрезала Натали, желая, чтобы ее оставили в покое.
Вырвавшись вперед, она торопливо пошла по вытоптанной тропинке с двух сторон поддерживаемой осокой и лебедой. Эта дорожка вела к кромке смешанного леса, где Натали могла бродить часами, наслаждаясь тихим звоном хрустального воздуха.
Мать беззвучно оставила ее, едва княжна перестала оборачиваться – у них давно уже установились отношения легкой усталости друг от друга, которые предполагали понимание недовольства без лишних слов.
Натали поспешно перебирала крепкими, сильными ногами, стараясь в энергичной ходьбе найти утешение хронической обиде, что поселилась в ее душе в те времена, когда внук графини Вяземской входил в ее детскую комнату без игрушек и, вытаскивая из кармана горсть маленьких квадратиков шоколада в обертках (о, шоколад!), съедал их подчистую.
Натали никогда не просила угостить ее, хотя глотала голодную детскую слюну.
А Велор никогда не предлагал, жестоко поедая конфеты перед круглыми глазами девочки.
Натали дошла до россыпи старых кустов шиповника, усыпанных благоухающими нежно – розовыми цветками и остановилась, привлеченная громкой трескотней певчих птиц, сидящих в зарослях дикой розы и поедающих прошлогодние плоды. Она улыбнулась, видя как две малиновки, помогая одна другой, расклевывают и делят на двоих большую мягкую ягоду. И такой жуткий гвалт от множества птичьих голосов!
Мгновение, - птицы замолчали: присели на лапках, побросав угощение и громкие разговоры. Еще мгновение, - и взвились, легкой тучкой промчавшись над головой Натали. Беззвучно, моментально.
Княжна недоуменно подняла глаза, смерив глазами горизонт и обернувшись, внимательно рассмотрела лесную опушку. На самом краю леса, довольно далеко от Натали, виднелась человеческая фигура, полускрытая развесистыми лапами молодой ели.
Часто бродившая одна, княжна давно привыкла к частым встречам с крестьянами, работающими в полях, а потому, нисколько не испугалась, продолжая свой путь к тому месту, где стоял человек. Тревожное предчувствие напополам с крайним удивлением накрыло ее позже, когда стал виден туалет стоящего у ели: черных приталенных сюртуков и белых панталон, заправленных в сапоги, мужики не носили.
Натали в сомнении остановилась: идти дальше или повернуть назад? Барин (мужчина был одет по – господски) вел себя очень странно – он не скрывал своего присутствия, но, и не торопился выходить.
Зябко поежившись от налетевшего ледяного ветерка, любопытная княжна сделала еще несколько шагов к опушке. « Только светило солнце, а вот, и тучи набежали, - с удивлением заметила Натали, кутаясь в шаль, - того и гляди, дождь брызнет.»
Но дождь не пошел, вместо него, мокрым чудовищем опустился туман, ступая сырыми ногами по земле и задевая верхушки деревьев волглым студенистым телом. За несколько секунд все растворилось в жутком, чавкающем влагой череве, перекрывая бедной княжне дорогу к дому и выводя из равновесия все органы чувств. Не видя не зги, Натали попыталась идти на ощупь, но, не рассчитав сил, наткнулась на дерево, набив шишку и зашла в густые заросли крапивы, где сильно острекала ноги.
И княжна решила ждать, ведь туман, как известно, имеет свойство рассеиваться. Она уже вовсе и забыла о волновавшем ее мужчине за деревьями, когда неожиданно услышала свое имя:
- Княжна Натали Смехова, я полагаю?
Если бы сейчас разверзлись небеса и вылетел бы ангел – каратель с семью трубами возвещать конец всему сущему, Натали бы меньше удивилась, чем этому голосу, позвавшему ее.
Нет, голос был простой: обычный, мужской, каких множество.
Но интонация…
Натали показалось, что ни взяв не единой ноты, ее имя виртуозно и мастерски пропели, да так, что заслушавшееся сердце истомно задержало ритм, требуя повторного сладкого звука.
Не успела княжна насладиться мгновением, как сладкое забытье прошло, оставив в остатке леденящий душу ужас. Замершая, напуганная Натали обернулась на зов, озябшими руками запахивая платок на влажной груди, но туман был так густ, что она не видела обуви на ногах. Мокрая, растрепанная, с дрожащими от страха губами, девушка сделал жалкую попытку бежать, схватив подол ситцевого платья, но, не сделав и пары шагов, свалилась, оцарапав лицо низкими ветками дерева.
Она упала животом, но тотчас перевернулась на спину и замерла, широко раскрывая глаза с увеличенными зрачками. Ей казалось, что она видит мужской силуэт, склонившийся над ней стервятником: неузнанный, жуткий. Натали хотела с ним заговорить – не смогла открыть рта, попробовала подняться – ноги не слушались. И тогда, она подумала, что это – конец, остатками разума трогая мысль, что скажет маменька по – поводу потерянной шали. Равнодушно смотря в глаза пустоте, она чувствовала на плечах холодные, требовательные прикосновения, не понимая, как все это произошло с ней?