Полчаса до бессмертия

1.
Ещё ранней весной 1943 года после овладения Белгородом фашисты пытались срезать Курский выступ, но в ходе ожесточённых боёв не смогли тогда преодолеть обороны наших войск. В период затишья на фронте обе стороны совершенствовали оборонительные рубежи и накапливали силы для предстоящих решающих сражений. За три месяца, с апреля по июнь, силами красноармейцев на востоке от Курской дуги, общая протяжённость которой составляла 550 километров, на её северном и южном фасах были возведены восемь мощных оборонительных рубежей. Они простирались на глубину до 300 километров. Не сдержав врага на первом (главном) рубеже, Красная Армия могла противостоять ему на втором и на третьем (тыловом).
По решению Ставки был создан Центральный фронт, развернувшийся между Воронежским и Брянским фронтами. В состав Центрального фронта вошли 6-я (бывшая 21-я) армия, впоследствии переброшенная на Воронежский фронт, 13-я, 48-я, 65-я и 70-я армии, 2-я танковая и 16-я воздушная армии. К исходу июня стало очевидным, что именно там,  на северном фасе Курской дуги, в районе шоссе Орёл – Курск, на Соборовском поле, немцы нанесут главный удар по советским войскам, намереваясь прорвать фронт на стыке двух наших армий – 13-й под командованием генерал-лейтенанта Н. П. Пухова и 70-й генерал-лейтенанта И. В. Галанина. Для осуществления своих замыслов по плану операции «Цитадель» Гитлер выделил 7 пехотных и 5 танковых корпусов. Их поддерживали 4-й и 6-й воздушный флоты.
Ни к одной операции второй мировой войны гитлеровское командование не готовилось так тщательно и всесторонне, как к будущей операции под Курском, получившей кодовое наименование «Цитадель» – «Крепость», которую предстояло штурмовать гитлеровцам. Вся самая современная военная техника с «цейсовской» оптикой и радиосвязью: танки T-VI «тигр» и T-V «пантера», штурмовые орудия «Фердинанд» и новые самолёты «Фокке-вульф», «Хейнкель» и «Хейншель» поставлялись на передовую. Гитлеровское командование несколько раз откладывало начало операции «Цитадель», пока на фронт не были доставлены в достаточном количестве новые машины.
С большим трудом добыв буквально накануне наступления противника столь необходимого нам «языка», нашей разведке стало известно и точное время атаки врага на северном фасе дуги – раннее утро 5 июля. В тот же день, на рассвете, за десять минут до ожидавшегося артиллерийского удара противника, действуя на опережение, 600 наших орудий и миномётов на Орловском плацдарме обрушили огонь на фашистов. Так началось грандиозное сражение на Курской дуге, вошедшее в историю под названием Курской битвы. Два миллиона человек участвовало в ней с обеих сторон.
Застигнутые врасплох ударом нашей артиллерии, не сразу приведя в порядок свои войска, немцы перешли в наступление. Они ввели в бой массу новых танков «тигр», превосходивших советские танки дальностью стрельбы и более мощной бронёй, которую не пробивали наши пушки, а также тяжёлые артиллерийские установки «Фердинанд». Наступление поддерживалось сильным артиллерийским огнём и ударами авиации с воздуха. Завязались тяжёлые, упорные бои. Враг наступал, советские войска оборонялись. К исходу третьего дня сражения почти все наши фронтовые резервы были втянуты в бой, а противник продолжал вводить всё новые и новые части на направлении своего главного удара. Но наши войска стояли насмерть, день за днём перемалывая силы наступавших гитлеровцев.
К 11 июля на Орловском плацдарме фашисты, понеся огромные потери и не добившись кардинального успеха, прекратили наступление. За шесть дней непрерывных атак на северном направлении противнику удалось вклиниться в нашу оборону лишь на 10-12 километров. Войска Центрального фронта выполнили свою задачу, упорным, героическим сопротивлением истощив силы врага и тем самым сорвав его наступление. Воронежский фронт тоже остановил неприятеля, но тому удалось преодолеть два рубежа из трёх нашей обороны и вклиниться в неё на юге на 35 километров, ведя бои уже на третьем (тыловом) рубеже.
С севера дорога фашистам к Курску была наглухо закрыта. Но на южном фасе Курского выступа в полосе Воронежского фронта ещё шла более ожесточённая борьба. Основной удар с южного направления немцы наносили силами 4-й танковой армии на Корочи и Обоянь. По шоссе на Обоянь наступал 48-й танковый корпус – наиболее сильное соединение 4-й танковой армии вермахта. Среди других частей 6-й гвардейской армии генерал-лейтенанта И. М. Чистякова, вставшей на направлении главного удара танковой армады врага под Белгородом, был 155-й гвардейский стрелковый полк 52-й стрелковой дивизии.
Буквально за неделю до Курской битвы Военным советом Воронежского фронта на должность командира этой дивизии был назначен полковник И. М. Некрасов. Чуть больше суток ему пришлось командовать 52-й дивизией в Курской битве. 6 июля, на второй день отражения вражеского наступления И. М. Некрасов получил тяжёлое ранение в районе села Яковлево. Офицеры оперативной группы вывезли его с поля боя в госпиталь. Лишь через месяц, 8-го августа, он вернулся на свой пост.
Обязанности командира дивизии в это время исполнял 36-тилетний и. о. начальника штаба 52-й стрелковой дивизии Г. Г. Пантюхов. В мае месяце его на посту командира 155-го стрелкового полка сменил гвардии подполковник И. А. Чистяков. Под его командованием, как свидетельствует Журнал боевых действий части, с 5-го по 18-е июля бойцы полка вели тяжёлые сдерживающие бои с наступающим противником на участке Белгород – Обоянь по соседству со знаменитой Прохоровкой.
В результате упорных боёв вслед за Орловской и Обоянская дверь к Курску для фашистов также оказалась на прочном замке. После этого наши войска перешли в контрнаступление на обоих фасах дуги. Так об этих военных событиях сухим языком фактов, имён и цифр свидетельствовала официальная хроника. Но всё это будет потом.

2.
А за два дня до начала Курской битвы войска первого эшелона 6-й гвардейской армии, находившейся на направлении главного удара противника с юга в районе шоссе Белгород – Обоянь, приказом её командарма генерал-лейтенанта И. М. Чистякова были приведены в боевую готовность. Ещё ранее в полной боевой готовности находились передовые отряды дивизий 6-й гвардейской. На участки наибольших разрывов между передним краем немецких и наших войск, доходивших порою до 6-7 километров между их окопами, по решению армейского командования было решено выдвинуть усиленные стрелковые батальоны. Они оборудовали узлы обороны на нейтральной полосе, в 2-3 километрах от переднего края первого главного оборонительного рубежа.
Эти узлы обороны являлись усиленным боевым охранением и создавали ложный передний край. В 6-й гвардейской армии на каждую дивизию приходилось по 7-8 постов боевого охранения. Все они представляли собой круговую оборону с разветвлённой сетью окопов, пулемётными гнёздами, блиндажами и подбрустверными укрытиями – «лисьими норами». Перед передним краем имелись противотанковые и противопехотные препятствия, а все подходы к постам минировались и ограждались частоколом колючей проволоки. Один из таких постов находился в полукилометре южнее хутора Яхонтов на северо-западе от Белгорода в полосе обороны 52-й гвардейской дивизии. Слева и справа от этого поста на высотках 228,6 и 218,0 располагались соседние посты БО.
В ночь со 2-го на 3-е июля командир 2-го батальона 155-го гвардейского полка капитан Бондарев, сформировав из личного состава стрелковой роты ещё один усиленный взвод боевого охранения под командованием лейтенанта Синицына, на рассвете перед отправкой их на пост БО поставил подразделению боевую задачу:
 – Товарищи бойцы! Приказом командующего вы назначены в боевое охранение полка. Ваша задача – не допустить вражескую разведку к переднему краю нашей обороны. Цель у немцев одна: захватить на здешних высотах удобные участки для своих артиллерийских НП, необходимые им для руководства наступления. В случае нападения фашистов – а оно ожидается со дня на день – не позволить противнику застать врасплох личный состав батальонов в первой траншее, дать время командирам поднять людей и  вывести их в окопы.
Капитан секунду-другую помолчал и продолжил дальше:
– Для этого вам необходимо на полчаса задержать врага со всей его мощью – костьми лечь, а задержать. Одни вы не будете. За каждым постом БО имеется артиллерийское и миномётное прикрытие из глубины обороны дивизии. Но против вас будут действовать гренадёры пехотного полка из отборных частей СС. И потому от вашей бдительности, умения и стойкости зависят жизни сотен красноармейцев. Связь с вами будет поддерживаться постоянно. И помните приказ №227. Ни шагу назад! Без приказа не отходить!
Комбат суровым взором окинул замерших в строю бойцов и ещё громче спросил:
– Всем ясно?
– Так точно! – ответили хором красноармейцы.
– Приказ будет выполнен, товарищ капитан! – от имени всего взвода охранения заверил комбата лейтенант Синицын, коренастый молодой сибиряк, – Умрём, а не отойдём с рубежа обороны без приказа командования!
На фоне начинавшего светать на востоке неба обозначились своими соломенными крышами хаты Яхонтова, притихшего, безлюдного хутора, когда взвод с оружием и боеприпасами вышел из расположения полка и направился на юг. В утренних сумерках, молча и настороженно, шли друг за другом солдаты, стараясь не шуметь и не бряцать оружием, не привлекая к себе внимания. Шли, отрядив вперёд нескольких человек в разведку. Но всё обошлось, и когда совсем рассвело, весь взвод был уже на месте.
Утро выдалось пасмурным и душным, но дождя не было. По небу плыли косматые пустопорожние облака. Вниз по слегка всхолмлённой равнине, до самого переднего края немцев, было пустынно, только по окрестным заболоченным балкам и оврагам стелился туман, и оттуда доносился какой-то неясный шум. Позванивали на свежем ветру перед окопами подвешенные на колючей проволоке консервные банки, дырявые котелки и гильзы от снарядов. Блестела мокрая от росы трава, и обрызганная ею земля на тропинке скользила под ногами бойцов.
Придя на свой пост, они заняли оборону в вырытых заранее окопах с системой траншей и ходов сообщения. Расставили наблюдателей и часовых, на обоих флангах узла обороны поставили по ПТРу и ручному пулемёту, в центре установили станковый пулемёт «Максим», сзади него расположились два 50-мм миномёта, а в окопах по ячейкам заняли свои места стрелки с ружьями и автоматами. Для командира взвода был оборудован НП и блиндаж, а для личного состава вырыты землянки.
Пока ранним тихим утром со стороны фашистов не замечалось никаких подвижек в сторону поста, для начала провели поверку личного состава во взводе в количестве сорока двух бойцов. Потом вышли на связь со штабом полка и доложили обстановку, лишний раз проверили оружие, подсчитали довольно ограниченные боеприпасы, разложив их по своим местам, прикинули на глаз у каждого стрелка сектор его обстрела. А когда наступившим днём распогодилось, и прояснились окружающие дали, потянулось томительное время слежения за противником, готового в любую минуту начать ожидавшееся наступление.
Несколько раз проплывала в небе гнусавая немецкая «рама», вслед за нею проносились вражеские штурмовики, и где-то на переднем крае нашей обороны гремели взрывы, и слышалась стрельба. Появлялась временами краснозвёздная авиация, и в небе происходили шумные разборки противоборствующих сторон. А на земле было тихо. Лейтенант рассматривал в бинокль передний край немцев, отмечая любые изменения в полосе обороны врага на своём направлении, а бойцы час за часом несли свою службу. Негромко переговариваясь между собой и в нетерпении поглаживая стволы и приклады оружия, они поглядывали то на пространство перед окопами, то на своего командира и ждали.
Два раза за день – в полдень и ближе к вечеру – приходили из полка солдаты с обедом и ужином в термосах. На сытый желудок было уже полегче бойцам, но витавшая в воздухе тревога всё равно не отпускала ни на миг до конца дня. Вечером спустились на землю мягкие летние сумерки, подсвеченные то и дело взлетающими над передовой осветительными ракетами да редкими очередями трассирующих пуль. И было ощущение того, что прожит ещё один мирный день накануне битвы, но уже предстоящей ночью или завтра на рассвете, в понедельник, 4 июля, всё может начаться – так уж приучили немцы началом всех своих предыдущих наступлений.

3.
Первую половину наставшей ночи одна часть взвода охранения отдыхала в землянке, а другая его бодрствующая половина вела наблюдение за врагом, рассредоточившись с оружием в руках по окопам. Среди них был и миномётный расчёт сержанта Костенко.
– Ваня, – глядя в тёмное ночное небо с поднявшейся над горизонтом луной и высыпавшими звёздами над головой, неожиданно спросил вполголоса наводчика Ивана Милованова заряжающий Алесь Полюдович, – У тебя какое образование?
– Среднее, семь классов, – отвечал Иван, сидя рядом с ним на ящике с минами.
– А у меня четыре, – с сожалением произнёс молодой белорус.
– Что так?
– У нас в селе четырёхлетка, а в ближайшую районную школу за двадцать вёрст каждый день не побегаешь.
– А чего ты меня про образование спросил?
– Ты, поди, у себя в школе астрономию изучал.
– Ну да, изучал немного, – поскромничал Иван.
– Знаешь, где какое созвездие находится, – продолжал Алесь, – А я вот одну Большую Медведицу и знаю, а где Малая – хоть убей, не найду.
– Сейчас вместе найдём, – придвинулся к Алесю Иван, – Время за полночь, самая темень, только на звёзды и смотреть.
– Отставить! – осадил их стоявший рядом командир расчёта, – Смотреть куда надо, а не звёзды в небе считать!
– Слушаюсь! – ответил, вставая, рядовой Милованов.
– Вот звезданут вам немцы по мозгам, тогда сразу узнаете, где на том свете, находится и Большая, и Малая Медведица.
– А что такое, товарищ сержант? – забеспокоился Полюдович.
– Вон туда, за колючку, на поле смотрите! – указал им обоим Костенко в тёмное пространство перед окопами, – Приглядитесь и заметите, как под луною тени по голой земле скользят. А ведь там ни деревца, ни кустика.
С минуту они всматривались в темноту.
– Всё верно, кто-то там есть, – подтвердил Алесь.
– Немцы подбираются? – спросил Иван, – За «языком» пришли?
– Не знаю, – ответил Костенко, – Они мне не докладывали.
– А что нам делать, товарищ сержант? – обратился к нему четвёртый боец их расчёта подносчик мин узбек Бахтияр Рахимов.
– Глаз с них не спускайте! – скомандовал своим миномётчикам Костенко, – А я пойду доложу нашему командиру.
Вскоре появился лейтенант Синицын в сопровождении сержанта Костенко. Припав к брустверу окопа с биноклем в руках, лейтенант долго вглядывался в ночную тьму в указанном ему направлении.
– Ну что там, товарищ лейтенант? – нетерпеливо спросил его Костенко.
– Немецкие сапёры втихаря работают на нашем минном поле, – обернувшись, озабоченно ответил командир взвода, – делают проходы для своих гренадёров, – и задумчиво добавил, – а, может, и для танков.
– Разминируют? Значит, скоро будут наступать?
– Да, может, уже сегодня на рассвете, а, может, и попозже, – предположил лейтенант, – Им ведь для наступления надо свою технику как можно ближе к переднему краю подтянуть, а без неё одной пехотой нашу оборону немцам брать накладно будет.
– Какие будут приказания, товарищ лейтенант?
– Продолжать наблюдения и в случае нападения вражеской пехоты действовать по обстановке. А я пройду по окопам, отдам распоряжения другим постовым, сообщу в штаб полка и подниму в землянках остальных бойцов.
Лейтенант бесшумно исчез в темноте. А Полюдовичу и Милованову было уже не до звёздной романтики: они, как и весь их миномётный расчёт, следили из окопов за мелькающими тенями на залитой тусклым лунным светом равнине и прислушивались к малейшим шорохам оттуда. Скоро в траншеях прибавилось бойцов, рассредоточившихся по своим местам с оружием в руках, направленным на появившихся в ночи немцев. И все нетерпеливо ждали: когда же, ну когда они, мать их фрицев, начнут? Уж лучше бы скорей начинали – так надоела эта нервотрёпка с ожиданием вражеского наступления?!..

4.
В тревожном ожидании нападения врага кончалась ещё одна короткая июльская ночь. Вскоре из размытой утренним светом темноты за окопами узла обороны взвода стали проступать стоящие колья с накрученной кольцами колючей проволокой. За ними стало видно частично разминированное ночью немецкими сапёрами минное поле, а ещё дальше – противотанковые эскарпы и отдельно стоящие деревья. Взошедшее на востоке солнце осветило перед глазами красноармейцев всё ту же холмистую равнину, пустынную до самого горизонта.
Там, на переднем крае немцев, в туманной дымке наблюдалось какое-то движение, и временами возникал невнятный гул. Ожидая в любую минуту вражеской атаки, замерли красноармейцы с автоматами и ружьями на брустверах окопов, прильнули к объективам миномётов и прицелам ПТРов и пулемётов бойцы взвода БО. Излюбленное немцами время для наступления на рассвете шло, а ничего не менялось.
С раннего утра на небе не было ни облачка, и жаркое солнце палило сухую землю. Потом поднялся ветер и стал нагонять облака. А ближе к полудню с юга показалась огромная чёрная грозовая туча и заполнила собою небесную высь. Всё вокруг потемнело, притихло и насторожилось. Ровно в полдень первые фосфорические росчерки молний зазмеились в вышине. Вслед за ними оглушающие раскаты грома с треском распороли небосвод. И хлынул ливень, сильный, шумный, крупный, не утихающий ни на минуту. Он хлестал по опалённой, исхоженной и изъезженной земле, по высохшей от зноя пожухлой траве, по кронам раскачивавшихся ветром деревьев, по плащ-палаткам солдат, прятавшихся со своим оружием в окопах от дождя.
– Вот почему немцы не пошли сегодня утром в наступление, – передёргивая плечами от пробирающей насквозь сырости, говорил в коротком затишье между ударами грома Иван Милованов.
– Да, Ванюха, видно, есть у них свои люди в небесной канцелярии, – в тон ему отвечал сержант Костенко.
Он окинул сочувствующим взглядом свой миномётный расчёт, сгрудившийся под плащ-палатками в траншее. На дне её была уже порядочная лужа, хлюпавшая под сапогами переступавших с ноги на ногу бойцов. Команды «покинуть окопы и спрятаться под навес» не было. И только пришедшие в урочный час из полка насквозь промокшие солдаты, притащившие под ливнем термосы с обедом, позволили взводу охранения, оставив часовых в окопах, ненадолго обосноваться под крышами землянок.
– Нет, мужики, войны сегодня не будет, – уминая из котелка свою порцию пшёнки  с консервами, говорил Полюдович.
– Ну да: хороший хозяин по такой погоде собаку из дома не выгонит, – поддержал его жевавший рядом Иван.
– На загад не будешь богат, – осторожно заметил Костенко, доедая свой обед, и, облизнув ложку, добавил, – Расчёту полчаса перекурить, оправиться, перемотать портянки и – на пост!
– Товарищ сержант, а, может…, – попробовал было заикнуться о дожде белорус.
– Отставить! – оборвал его Костенко, – За полчаса, может, и дождь закончится.
Пока бойцы в землянках вели за обедом досужие разговоры, в блиндаже за столом  сидел командир взвода и нехотя ковырялся ложкой в своём котелке с кашей. Озабоченно поглядывая на радиста, колдовавшего в углу над своей трещавшей от раскатов грозы радиостанцией, лейтенант всё думал о чём-то своём. Если бы не колотившие по крыше косые струи дождя, то по тяжёлым ударам грома можно было бы подумать о начавшемся артобстреле немцами их оборонительного рубежа. И это настораживало.
А ливень всё шумел, не унимаясь – то делаясь тише, то снова расходясь. В окопах  набиралось всё больше и больше дождевой воды, а на равнине разлились озёра и болота в зарослях травы. Вот уж поистине разверзлись хляби небесные.

5.
Где-то в третьем часу по полудню гроза стала затихать. Уже не сверкало и не гремело наверху. Ливень сменился мелким дождиком, а скоро и он перестал. Опустошённая туча уходила на север. И на прояснившемся небе выглянуло солнце. Его косые светлые лучи упали на обильно залитую водой землю, щедро неся тепло, от которого всё вокруг заиграло бликами, засияло и запарило влажным, быстро подсыхающим воздухом.
Снимая с себя мокрые плащ-палатки, бойцы подставляли свои лица солнечным лучам и, закрыв глаза, млели от блаженства тепла и тишины. И только лейтенант Синицын, казалось, не был рад слепящему солнцу. Кинув взгляд на часы, он отметил про себя без четверти три дня, когда далеко в небе со стороны немцев послышался тяжёлый нарастающий гул.
До боли знакомый и грозный он с каждою секундой становился всё громче и раскатистей. А вскоре из-за горизонта стали выныривать друг за другом, по несколько крылатых машин в ряд, вражеские бомбардировщики. Высоко над ними, осуществляя прикрытие, шли истребители. Держа направление с юга на север, одна эскадрилья за другой стремительно заполняли высь, пока не закрыли собою солнце на юго-западе.
– Воздух!!! – во всю глотку закричал лейтенант.
– Воздух!!! – подхватили рядом стоящие солдаты.
И понеслись их крики по окопам. Открывая глаза на разомлевших от тёплого солнца лицах, изумлённые красноармейцы не сразу приходили в себя от увиденного в небе столь массового налёта вражеской авиации. А, поняв масштабы случившегося, все разом зашумели, задвигались, засуетились, хватаясь за оружие, которым собирались отбиваться от показавшихся стервятников с крестами на крыльях.
– Всем  пулемётчикам и стрелкам укрыться по щелям и «лисьим норам»! Остальным расчётам переждать налёт по землянкам и в блиндаже! – командовал лейтенант Синицын, – И чтобы никого не было в открытых окопах! Пусть немцы утюжат голую землю!
Первые налетевшие самолёты люфтваффе сходу на бреющем полёте расстреляли из пулемётов посты боевого охранения и ушли в сторону Яхонтова, где за хутором располагались батареи дивизионной артиллерии. Вскоре оттуда донеслись глухие бомбовые удары, и поднялись столбы земли и дыма. Следовавшие за своим авангардом немецкие бомбардировщики распределили между собой узлы обороны на окрестных высотках и, заложив крутой вираж, спикировали над ними.
Из чрева ревущих «юнкерсов» с визгом и воем посыпались бомбы. Сплошной грохот от их многочисленных разрывов наполнил окрестность. Окутанная дымом земля поднялась на дыбы в фонтанах брызг недавнего дождя. Засвистели разлетающиеся в разные стороны осколки. Зашлёпали падающие сверху земляные комья на дно дымящихся воронок по взорванным траншеям и окопам.
А вражеские самолёты, выстроившись друг за другом по замкнутому кругу в небе, всё бомбили и бомбили посты боевых охранений полка. Атака с воздуха была такой силы, что, казалось, ничто живое не устоит перед ней и будет сравнено с землёй. Тем более, что до поры, до времени молчали с ответом батареи дивизионной артиллерии. Удар противник наносил в необычное для себя время – во второй половине дня – и был во многом рассчитан на неожиданность. И, если бы дивизия дрогнула, отступила, то вслед за бомбёжкой последовал бы ввод в бой значительных сил врага, а, значит, общее наступление немцев, запланированное на 5-е июля, началось бы на день раньше.
Не менее четверти часа фашистская авиация водила в небе хороводы и непрерывно бомбила полоску земли на линии передовых отрядов дивизии в несколько километров длиной и в километр шириной, обрушив на неё не одну тысячу бомб. Но эти минуты казались красноармейцам вечностью даже в укрытиях, когда в невообразимом грохоте вокруг них дрожала, стонала и ходила ходуном от взрывов земля, а крыша блиндажа в пять накатов была основательно разворочена попавшей в неё авиабомбой и едва держалась на последнем перекрытии.
Стряхивая с себя сыпавшийся при каждом разрыве бомбы песок с потолка в блиндаже, глухо матерился с досады лейтенант. Из-за того, что бомбёжкой был где-то оборван провод, молчала телефонная трубка, и, как на грех, с радиосвязью тоже были проблемы. И командир взвода БО никак не мог связаться со штабом полка, чтобы доложить обстановку. Вряд ли, думал он, немцы в этот час решили атаковать нашу оборону по всему фронту, а, значит, просто не повезло их дивизии, чей передний край сейчас так остервенело бомбят гитлеровцы.
Не знал лейтенант Синицын, да и не мог знать, что именно в этот день, 4 июля 1943 года, командующий 4-й танковой армии вермахта генерал-полковник Герман Гот отдал приказ командиру 48-го танкового корпуса генералу фон Кнобельсдорфу овладеть позициями боевого охранения и передовых отрядов войск правого крыла 6-й гвардейской армии. Эти рубежи по плану операции были определены как исходные позиции дивизий его корпуса для наступления 5-го июля. Таким образом, захват «стартовых площадок» войсками генерала Кнобельсдорфа для рывка на север явился первым шагом в проведении операции «Цитадель».
Причина нападения на посты БО была очевидна: неприятель плохо просматривал участок обороны 6-й армии, где был намечен главный удар 48-го танкового корпуса. А после захвата хутора Яхонтов и высот 218,0 и 228,6 ситуация осложнялась ещё и тем, что это были командные высоты, с которых хорошо просматривалась главная полоса нашей обороны: перемещения войск, инженерные заграждения с них были видны, как на ладони. Уничтожив боевые дозоры 6-й гвардейской армии, бронегруппы эсэсовских дивизий приступали к прорыву основной линии первого армейского рубежа её обороны.
Прав был – по наитию – лейтенант Синицын в том, что действительно не повезло его дивизии. Вся мощь ударной группы 2-го танкового корпуса СС (мотострелковые дивизии СС «Лейбштандарт» и «Дас Райх») была сконцентрирована против одной 52-й гвардейской. А силы и средства, которыми располагал её командир полковник И. М. Некрасов, не соответствовали задачам, стоявшим перед его соединением. В наиболее тяжёлом положении оказался 155-й стрелковый полк подполковника И. А. Чистякова. Его посты БО атаковали штурмовые группы сразу двух эсэсовских дивизий: у хутора Яхонтов – «Дас Райх» (гренадёрский полк «Великая Германия»), а в районе высоты 218,0 – «Мёртвая голова» (5-я усиленная рота гренадёрского полка СС «Т. Ейке»).
Причём в ходе прорыва немецкое командование возлагало большие надежды на свою авиацию и артиллерию. И эта страшная бомбардировка с воздуха была только началом последующего артобстрела немцами передовых рубежей обороны дивизии. Ещё полчаса назад для бойцов взвода охранения было райским наслаждением купаться в ласковых лучах солнца после только что отгремевшей грозы, а теперь всё напоминало им, «фомам неверующим», ревущий и воющий ад на земле.
Когда же, сделав своё чёрное дело, улетели немецкие самолёты, кратковременная тишина опустилась на перепаханные вражеской авиацией позиции БО полка. С помощью бойцов высвободив заваленную взрывом в траншее входную дверь блиндажа, выбрался наружу лейтенант Синицын и осмотрелся по сторонам. Сзади от них, через поле, клубами густого чёрного дыма горел хутор Яхонтов, слева и справа виднелись разрушенные бомбёжкой узлы обороны на соседних высотах. А в своих полу засыпанных траншеях, изуродованных воронками от разорвавшихся авиабомб, с обвалившимися местами брёвнами по стенам, вылезая из укрытий, оживали красноармейцы, отплёвываясь и отряхиваясь. В воздухе висела густая пелена пыли и дыма, удушливо пахло взрывчаткой.
– Живо разобрать сапёрные лопатки! – пробираясь по окопным завалам, командовал лейтенант, – Перво-наперво откапывать тех, кого завалило по щелям и норам! Быстрей приводить в порядок свои ячейки в окопах! Немцы нас ждать не будут: вслед за налётом авиации ожидай их артобстрела и наступления.
Откопали нескольких бойцов из «лисьих нор», заваленных землёй от взрывов авиабомб. Двое из них уже не дышали, остальные были в шоке и с трудом приходили в себя. Погибших на плащ-палатках отнесли по ходам сообщений в дальнюю траншею, а тяжелораненых наскоро перевязали и спрятали в блиндаже. Но на большее уже не хватило времени. Не давая опомниться гвардейцам, немцы открыли по переднему краю полка сильный артиллерийский и миномётный огонь из шестиствольных миномётов. Били вражеские пушки по Яхонтову, где располагались наблюдательные пункты нашей артиллерии – её-то немцы и опасались больше всего, и по передовым отрядам полка на окрестных  высотах.
– Всем бойцам и расчётам занять свои места в окопах! – командовал лейтенант Синицын, – Если у немцев заработала артиллерия, значит, под её прикрытием пойдёт в атаку их пехота. Варежку не разевать, смотреть в оба и ждать моей команды!
В дыму пожаров и за завесой поднятой взрывами земляной пыли скрылся хутор, лишая нашу артиллерию возможности вести оттуда прямой наводкой прицельный огонь по врагу. Да и её выдвинутая вперёд разведка, ослеплённая бившим в глаза ярким солнцем с юго-запада, тоже не могла помочь артиллеристам. Вот и приходилось постам боевого охранения перед Яхонтовом, лишённым артподдержки, рассчитывать лишь на свои невеликие силы. А начатый немцами артобстрел гремел, не переставая. С пронзительным свистом летели в окопы снаряды и рвались с оглушительным грохотом, с противным уханьем падали с неба одна за другою мины. И, сотрясая взрывами, вздымались вверх столбы земли и дыма, оседая на надвинутые на уши каски и пилотки бойцов.
До поры, до времени ещё спасались в узко вырытых окопах от снарядов, пока один из них не угодил в блиндаж. Пробив последний накат в ещё державшейся крыше, он взорвался в его глубине. От взрыва в развалинах блиндажа вспыхнул пожар. Послышались крики раненых красноармейцев, находившихся там. Кинувшиеся к ним на помощь солдаты вытащили из-под горящих развалин нескольких человек. Все они были сильно обожжены и иссечены осколками разорвавшегося снаряда, а кто-то изуродован взрывом настолько, что его сразу накрыли плащ-палаткой и унесли в дальнюю траншею.
Не теряя времени, быстро рвали индивидуальные пакеты и под грохот непрекращавшегося артобстрела перевязывали тяжелораненых, когда появился со своего НП командир взвода. Увидав среди убитых бойцов радиста и его разбитую взрывом радиостанцию, понял лейтенант, что связи со штабом полка уже не будет окончательно. Обведя глазами смотревших на него в ожидании команды красноармейцев и понимая всю обречённость их положения, он лишь упрямо повторил то, что обещал накануне комбату:
– Будем держать оборону и без приказа командования её не покинем! Пусть нам поставили задачу продержаться полчаса, но, если надо, мы здесь сутки простоим до последнего, а не отступим! Умрём, а не пропустим врага и без приказа отсюда не уйдём!

6.
Примерно с четверть часа, как и предыдущий авианалёт, продолжался этот артиллерийский обстрел немцами переднего края обороны полка. И, если высоких потерь в личном составе взводу охранения  удалось избежать, то от обстрела заметно пострадали минные поля и противотанковые рвы перед полковыми узлами обороны БО. Теперь немцы могли спокойно пускать в наступление свою бронетехнику. Когда утих артобстрел и, казалось, можно было перевести дух, лейтенант Синицын, припав с биноклем к брустверу окопа, недолго рассматривал передний край противника и вскоре «обрадовал» своих бойцов:
– Всё, мужики, больше прятаться не будем: немцы пошли в атаку. Для поддержки их мотопехоты задействованы штурмовые орудия, а это вам не хвост собачий, – привычно матернулся он и скомандовал, – Всем стрелкам брать на мушку врага и быть наготове! Командирам миномётных расчётов следить за противником по своим биноклям! И без моего приказа никому не стрелять!
Окинув взглядом взвод, уже поредевший за получасовую бомбёжку, замерший в окопах с оружием, наведённым на наступающего врага, лейтенант неожиданно спросил:
– Не сдрейфите, мужики?
– Чего? – не понял его пулемётчик Михалёв за своим станковым «Максимом».
 – Не боитесь, спрашиваю?
– Кого? – удивлённо пробасил Михалёв.
– Немцев: всё-таки против нас идёт их гренадёрский полк из отборных частей СС «Лейбштандарт-Адольф Гитлер», мать его фюрера!
– А вот это они видали?! – показал дюжий Михалёв неприличный жест.
– Согласен: сделаем их, – одобрил командир взвода и добавил, – А как с эсэсовцами из «Дас Райх»?
– Да срайх на них всех! – отозвался Костенко.
– Это точно! – усмехнулся лейтенант.
– Вань, а ты как? – толкнул его в бок Полюдович.
– А что я? – пожал плечами наводчик, уткнувшись в объектив своего миномёта, – Я как все. Теперь весело будет.
– Ну да? – хмыкнул Алесь, – Дай Бог живым остаться в этой мясорубке.
– А не останемся, Алесь, – не отрываясь от окуляра объектива, улыбнулся Иван, – так на том свете встретимся.
– Где? – переспросил его Полюдович.
–  На Малой Медведице, – прокричал Милованов.
В это время шедшие в атаку не менее роты эсэсовцев открыли издали автоматный огонь и мелкими перебежками с коротким залеганием стали приближаться к окопам боевого охранения. Согнувшись чуть ли не вдвое на бегу, они быстро преодолевали открытый участок поля. За гренадёрами по пятам двигались штурмовые орудия. Между ними бежали отряды сапёров-миноискателей. А за наступавшими рядами гитлеровцев сзади маячили самоходки.
Между тем лейтенант Синицын командовал припавшим к брустверу бойцам:
– Без приказа огонь не открывать, чтобы немцы раньше времени не засекли наши огневые точки! Как говорят на фронте, надо показать характер фашистам!
Поверх окопов свистели шальные пули из автоматных очередей наступавших фашистов, взбивая на брустверах землю и рикошетом вызванивая по орудийным лафетам и каскам красноармейцев. Кого-то из них уже успело легко ранить, и санинструктор младший сержант Сигбатуллин торопливо бинтовал раненого солдата. Но, словно проверяя терпение бойцов, всё так же неизменно, не теряя духа, распоряжался лейтенант:
– Бронебойщикам на флангах брать на прицел штурмовые орудия! Автоматчикам и пулемётчикам своим огнём уничтожать живую силу врага! Миномётчикам обоих расчётов ждать моей команды!
Стали отчётливо видны приплюснутые, словно перевёрнутые ночные горшки, с пятнами и зеленью маскировки, каски бегущих в атаку гренадёров из «Дас Райх». Вот уже немецкие штурмовые отряды, достигнув пределов минного поля, побежали по его проходам, сделанным накануне их сапёрами. Урча моторами, туда же заезжала следовавшая за пехотинцами немецкая техника. Выбирая себе маршрут по воронкам от недавней бомбёжки, поднявшей на воздух установленные здесь мины, машины противника неторопливо преодолевали ямы на своём пути. И вся эта вражеская сила неумолимо приближалась к окопам красноармейцев.
– Ну, что же ты ждёшь, командир? – в нетерпении заёрзал на месте Костенко, – Ведь опоздаем и накроют нас всех медным тазом.
Но лейтенант и ухом не повёл на ёрзанье нетерпеливого сержанта. И только лишь последнее, следовавшее за гренадёрами, штурмовое орудие оказалось на минном поле, над постом боевого охранения разнёсся зычный голос его командира:
– Миномётным расчётам по фашистским гадам огонь!
Заухали, завыли одна за другой над головами красноармейцев в окопах вылетающие мины из обоих миномётов. Уступавшие им по дальности стрельбы из автоматов и пулемётов бойцы ждали свой черёд и, нахлобучивая на лоб каски, выглядывали из укрытий. А в поле, там, где до этого бежали, пригибаясь к земле, гитлеровцы, стали подниматься облачка разрывов, раскидывая в разные стороны гренадёров, попавших под сплошной миномётный огонь. Словно споткнувшись на бегу о непреодолимое препятствие, остановилась и залегла вражеская пехота, открыв в ответ шквальный огонь из автоматов по окопам взвода БО полка.
– Огонь! – срывая голос, командовал миномётчикам лейтенант Синицын.
– Ванька, наводи! – яростно кричал своему наводчику командир расчёта сержант Костенко, корректируя огонь миномёта по дальности и высоте стрельбы.
– Алесь, заряжай! –  не отрываясь от окуляра наведения, всё время подгонял заряжающего Иван Милованов.
– Бахтияр, мины давай! – шарахаясь от миномёта к быстро пустеющему ящику с боеприпасами, рявкал Алесь Полюдович на подносчика снарядов узбека Рахимова.
А рядом не менее слаженно работал второй миномётный расчёт. И плохо пришлось бы эсэсовцам, выкосили бы их миномётчики, как худую траву с поля вон, если бы на помощь немецким пехотинцам не пришли их штурмовые орудия. Притормозив вслед за свой пехотой, они открыли огонь по красноармейцам. Загрохотали взрывы, в дыму и пламени вздымая перевёрнутые конусы земли то перед окопами поста БО, то позади их. Но, не дожидаясь, пока немцы пристреляют свои орудия, лейтенант дал отбой миномётам и скомандовал своим ПТРовцам на обоих флангах:
– По штурмовым орудиям врага огонь!
И пошли с той и с другой стороны вой и уханье снарядов и гранат, слившихся вскоре в один сплошной гул. И вот уже из одного подбитого немецкого орудия  повалил вверх густой чёрный дым, подсвеченный снизу жёлтыми языками пламени.
– Молодец, Филипп! – крикнул первому номеру расчёта бронебойщиков лейтенант, – С почином тебя!
В грохоте боя что-то прокричал ему в ответ, не оборачиваясь, рядовой Филиппов. За первым подбитым штурмовым орудием вскоре задымило второе, а там и третье, поражённое метким выстрелом с другого фланга узла обороны. Заметались в разные стороны остальные броневые машины эсэсовцев, уходя от огня бронебойщиков. Но, выбираясь за пределы проходов на минном поле, проделанным накануне немецкими сапёрами, они стали подрываться на оставшихся там противотанковых минах.
Из подбитых, загоревшихся бронемашин вылезали гитлеровцы и горящими факелами вспыхнувших на них промасленных комбинезонов катались по земле в попытках сбить с себя пламя. А в это время по ним открыли огонь стрелки из окопов боевого охранения. Сражённые меткими очередями, одни фашисты догорали на поле, замерев в предсмертных конвульсиях, другие, не успев спрыгнуть на землю, повисали  прямо на башнях орудий и, объятые пламенем, сгорали со своими машинами.
Так захлебнулась первая атака эсэсовцев из «Дас Райх»  на передний узел обороны полка. Оставив на поле боя десятки трупов своих гренадёров, немецкая пехота отступила. Огромными чёрными факелами дымили в небо подбитые красноармейцами и подорвавшиеся на минах штурмовые орудия врага. Дымовая завеса на время окутала поле недавнего боя. Пользуясь этим, немцы цепляли тросами несильно повреждённые машины и оттаскивали их в тыл в надежде восстановить. Остальные сгоревшие груды металла они растащили по сторонам, чтобы не мешали проходу в новом наступлении более мощной бронетехники.
А между тем после отбитой атаки врага в опустившейся над окопами тишине красноармейцы приходили в себя. Утирая катившиеся по грязным от копоти лицам капли пота, солдаты оглядывались по сторонам: все ли однополчане живы? Слава Богу, после полуторачасового боя погибших во взводе не прибавилось, но половина бойцов получили ранения. С легкоранеными проблем не было, но раненых тяжело, кто не был на ногах, наскоро перевязали и отнесли под навес палатки в дальнюю траншею, где оборудовал свой полевой медсанбат санинструктор Сигбатуллин.
Тем временем, не видимое за клубами дыма, солнце постепенно клонилось к западу. Быстро подсушив землю после полуденной грозы, оно всё так же нещадно палило сверху. От густого смога и духоты нечем было дышать. Поле боя затянула сизая мгла с чёрной пылью от поднятого взрывами чернозёма. Едко пахло толом и гарью от дымившей неподалёку немецкой техники. Першило в горле и мучительно хотелось пить. Но во фляжках оставалось мало воды и её экономили – для раненых, для раскалённого стрельбой оружия. Но ещё больше тревожил командира взвода охранения дефицит боеприпасов.
– Как ни экономь, но, рассчитанные на полчаса, в лучшем случае на час хорошего боя, их всё равно надолго не хватило бы, – думал он, – И пусть свою задачу взвод выполнил, но без приказа командования мы не можем отсюда уйти. А что делать?! Останемся – погибнем здесь все до единого, а уйдём – потом свои же поставят к стенке. Связи со штабом нет, вот и выбирай!

7.
– Ну, как, Вань, весело было? – кашляя от удушья, спросил его Полюдович, трогая горячий от стрельбы ствол их миномёта.
– Да, Алесь, аж до слёз прошибло, – утирая красные от дыма глаза, ответил Иван и добавил, – Ладно, смех смехом, а долго ли по-твоему протянем?
– Ящик с минами остался, да и тот уже наполовину расстреляли, – пожал плечами Алесь и кивнул на другой миномётный расчёт, – Вон у наших соседей тоже не лучше.
И не только миномётчики, а каждый из бойцов взвода в это время тоже подсчитывал остававшийся куцый боезапас для своего оружия. Считанные пулемётные ленты и автоматные магазины с патронами, полупустые ящики для ПТР и миномётов – всё было в обрез. Подсчитывали и прикидывали: сколько они ещё здесь продержатся? устоят ли, когда в атаку пойдут немецкие танки – их хвалёные «тигры» и «пантеры»? И, складывая в вырытую в нижней стенке окопа нишу ручные гранаты и бутылки с горючей смесью, невольно подумывали о крайнем: о бросках со связками гранат под танки и о рукопашной схватке с фашистами. Ведь приказа об отступлении не было.
Недолго продолжалось затишье. Рассчитывая быстро овладеть узлами обороны передовых отрядов и натолкнувшись на их упорное сопротивление, гитлеровцы не на шутку забеспокоились. Не дожидаясь, пока рассеется над полем боя дым, под его прикрытием фашисты снова пошли в атаку. Не взяв с первого раза силами своей пехоты поста боевого охранения перед хутором Яхонтов, немцы бросили на его штурм свою бронетехнику. Под слышимый издали гул моторов и лязг гусениц два десятка самоходок с десантом на борту из роты гренадёров «Дас Райх» на большой скорости шли по равнине по направлению узла обороны взвода.
Приблизившись к разрушенному бомбёжкой с воздуха противотанковому рву, за которым начиналось минное поле со следами недавнего боя, самоходки остановились. Недоступные по дальности стрельбы красноармейцам взвода, немецкие бронемашины высадили десант и, развернувшись цепью, открыли массированный огонь по укреплениям поста БО. Загрохотали взрывы, поднимая на воздух огромные грибы из земли и брёвен в развороченных снарядами траншеях, обрушивая их обломки на головы бойцов и прошивая пространство в дыму и пыли смертельными осколками.
Яростный огонь врага был настолько силён, что бойцы не смели высунуть головы из окопов. Да и не могли они при всём желании достать своим оружием стрелявшие по ним немецкие самоходки. И от этого бессилия солдаты забивались на дно полуразрушенных бомбёжкою окопов в надежде спастись там от губительного огня фашистов. Видя, как под взрывами гибнут бойцы его взвода, лейтенант Синицын лихорадочно соображал, как спастись от обстрела и что предпринять в ответ.
Побросав свои орудия, уткнулись носом на дно окопов и оба расчёта миномётчиков, вздрагивая всем телом от оглушительных разрывов и ощущая, как дрожь от них прокатывается по земле. Было слышно в краткие мгновения между взрывами, как кто-то из солдат в окопах прощался со своими близкими, кто-то читал молитву о спасении души, а кто-то глухо матерился в адрес бесноватого фюрера. Когда же в грохоте очередного взрыва тонул чей-то громкий вскрик или надрывный стон, все понимали, что всё меньше остаётся в живых бойцов во взводе, и неумолимо тают надежды на спасение.
И тут случилось нечто неожиданное. Вражеский обстрел по окопам поста боевого охранения вдруг стал реже, а потом и совсем утих. Зато там, в поле, откуда вели свой губительный огонь вражеские самоходки, вставала стеною земля от взрывов в дыму и пламени подбитых немецких машин. А со стороны хутора Яхонтов, залп за залпом, со свистом прошивая воздух, над головами красноармейцев взвода, в район атаки эсэсовцев из мотострелковой дивизии «Дас Райх» летели снаряды дивизионной артиллерии. И всё стало ясно, как божий день, который между тем уже склонялся к вечеру.
За время развернувшихся под Яхонтовом боёв дневное светило переместилось с юга на запад, а ослеплённые им на время наши артиллерийские разведчики теперь начали передавать необходимые данные своим батареям. И ожившая после налёта вражеской авиации дивизионная артиллерия вмешалась в дело в самый нужный момент атаки гитлеровцев. Установив смертоносный заслон на пути немецкой бронетехники и сопровождавшей её пехоты, она тем самым спасла от неизбежной гибели посты боевого охранения полка. Ещё одна вражеская атака захлебнулась.
Почувствовав это, стали оживать забившиеся по всем щелям узла обороны красноармейцы. Поднявшись со дна окопа, отряхивая с себя землю, лейтенант Синицын бегло оглядел свой взвод.
– Кто там, мужики, молился Богу, а? – с улыбкою спросил он.
– Ну, я, – несмело ответил кто-то из бойцов поблизости.
– Молодец, вовремя сообразил. Только не тому Богу надо было молиться.
– Бог един – какому же ещё?!
– Богу войны, родной нашей артиллерии.
– Разве это Бог?!
 – А то: как явление Христа Спасителя народу.
– Не смешно, товарищ лейтенант!
– Мне, атеисту, можно посмеяться.
 – И всё-таки, не поминайте Бога всуе, командир – это святое!
И только тут лейтенант Синицын обратил внимание на того, с кем он разговаривал. Это был пожилой рядовой боец по фамилии Корочкин. С кровавыми ссадинами на почерневшем от гари лице, он стоял, прислонившись спиною к стенке окопа, и здоровой рукою держался за раненое плечо. Сквозь пальцы его руки сочилась кровь и капала на приклад автомата у его ног.
– Извини, отец! – быстро нашёлся взводный и, закрутив головою по сторонам в поисках санинструктора, закричал,  – Сигбатуллин, бегом сюда!
– Ничего, товарищ лейтенант, я потерплю, – в ответ на это сказал Корочкин, – Вон кому надо помочь, – кивнул он чуть поодаль от себя.
Там, на дне окопа, в клочья изодранной на груди гинастёрке лежал его одногодок рядовой Воронков. Изо рта его текла тонкая струйка крови, а вместо дыхания слышался натужный хрип и странное бульканье.
– Между нами снаряд в окопе разорвался, – стал рассказывать Корочкин, – Меня лишь ранило, а Стёпку, земляка моего, вон как шибануло.
Пока не появился Сигбатуллин, рядовой Воронков дышал всё тише и тише, а вскоре совсем затих. И это было только началом увиденных лейтенантом потерь во взводе, понесённых от обстрела немецкими самоходками их поста БО. Обходя позиции, он пробирался по разрушенным взрывами окопам, по развороченным и засыпанным землёй и щепками от брёвен траншеям и повсюду видел убитых, раненых и контуженных бойцов.
Одного санинструктора на всех не хватало, и бойцы помогали друг другу с перевязками. А кто-то сам себе, мыча и матерясь от боли, крутил бинтами окровавленную, изувеченную взрывом, руку с двумя оторванными пальцами, довольный тем, что правая цела. Вот так за четыре часа боёв от усиленного взвода БО численностью в сорока два бойца в строю осталось чуть более половины активных штыков, не считая тяжелораненых.
А на передовой было тихо. Немцы после разгрома своих самоходок дивизионной артиллерией не предпринимали новой атаки. Пользуясь этим, красноармейцы собирали по своим окопам убитых однополчан, укладывали их на обильно пропитавшиеся кровью плащ-палатки, относили по ходам сообщений в дальнюю траншею и там наспех захоранивали их останки. Несильно раненые бойцы с повязкою на руке или забинтованной головой находили в себе силы действовать наравне со всеми. А тяжело раненые, контуженные солдаты, перевязанные бинтами с проступающей из-под них кровью, просили только никуда их не относить и оставить в окопах с оружием в руках, чтобы в нужный момент предпочесть плену смерть. 
– Ничего, мужики, нас ещё много, – подбадривал бойцов лейтенант Синицын, – И с нами Бог – наша родная дивизионная артиллерия, она нас в обиду не даст.
– Вы неисправимы, товарищ лейтенант! – отзывался рядовой Корочкин.
Он стоял в ячейке окопа с перебинтованным плечом и подвешенной на перевязи из-за перебитой ключицы правой рукой, а левой держал автомат. Обменявшись с ним взглядом, ничего ему не ответил лейтенант Синицын, только почувствовал, как что-то незримо начинает меняться в его душе атеиста.
– Хотя приказы не молитва и передовая не божий храм, – словно в оправдание себе подумал лейтенант и, занявшись своими неотложными обязанностями командира взвода, вскоре позабыл о своих душевных противоречиях.

8.
Недолгим выдалось затишье. Снова издалека в южной части неба, за немецким передним краем, послышался тяжёлый гул, с каждым мгновением становившийся всё сильнее и сильнее. Как и несколько часов назад, скоро из-за горизонта стали выныривать один за другим вражеские самолёты, держа курс на север. Было их не менее полусотни, пикирующих бомбардировщиков с крестами на крыльях.
– А-а, старые знакомые «лаптёжники», мать их летунов! – увидев вражеские «юнкерсы», привычно выругался командир взвода, – Как разнесли наши артиллеристы немецкие самоходки, так они сразу запросили помощь у своего люфтваффе.
– Ну, что, по «норам», командир? – спросил его сержант Костенко.
– Нет, сержант, нас они не тронут – не по нашу душу летят, – не сводя глаз с приближающихся самолётов, ответил лейтенант, – А вот батарейцам за хутором тяжко придётся.
Угадал лейтенант, да и как не угадать. В отличие от Красной армии, у немцев была хорошо налажена взаимосвязь мотопехоты и авиации. Как только у гитлеровцев возникали проблемы с атакой на земле, так они тут же обращались за поддержкой к своей авиации. Вот и на сей раз прилетевшие полсотни небесных стервятников, с надрывным рёвом падая в пике, обрушили свой смертоносный груз из бомболюков на укрепления дивизионной артиллерии за хутором Яхонтов.
И двадцати минут этой яростной бомбардировки оказалось достаточным, чтобы замолчали дивизионные пушки, грозные для атакующей фашистской бронетехники и сами беззащитные перед вражеской атакой с воздуха. С болью в сердце смотрел лейтенант Синицын и бойцы его взвода боевого охранения, как за клубами дыма и пеленою поднятой земли скрылся хутор, как оттуда долетали глухие удары от взрывов авиабомб на позициях нашей артиллерии.
Разбомбив артбатареи за Яхонтовом, немецкие самолёты на обратном пути заодно прошлись на бреющем полёте и по окрестным высоткам, прострочив из пулемётов полуразрушенные траншеи на узлах обороны БО полка. Они ещё держались, передовые отряды: после бомбёжки с воздуха и артобстрела, после нескольких атак превосходящего по силам врага. По всем своим расчётам гитлеровцы уже должны были их смять и двигаться дальше на основной оборонительный рубеж 155-го стрелкового полка, проходивший по линии соседних хуторов Берёзов – Гремучий.
И только скрылись самолёты противника за южным горизонтом, как с переднего края немцев донёсся ещё один, до боли знакомый, тяжёлый гул моторов, сопровождаемый лязгом железа. Прильнувший с биноклем в руках к брустверу окопа командир взвода аж присвистнул от увиденного:
– Мама рОдная, как всполошились немцы!
– Что там сполошного, товарищ лейтенант? – спросил бронебойщик Филиппов.
– Танки против нас двинули да ещё какие!
– Ну, и какие? – недоверчиво переспросил Филиппов.
– Твоему ружью не по зубам.
– Что значит не по зубам?!
– Тяжёлые танки идут, «тигры».
– Ну, это мы ещё посмотрим, кому там по зубам достанется, – зло засопел в ответ бронебойщик, прилаживая на бруствере своё противотанковое ружьё.
А по равнине, с юга на север, по направлению к хутору Яхонтов шли ромбом двадцать вражеских танков. Впереди устрашающе двигались несколько тяжёлых «тигров», прикрывая собою, как броневым щитом, маячившие за ними средние танки. Между бронетехникой шагала рота эсээсовцев, в полный рост, с закатанными по локоть рукавами мундиров и «шмайсерами» на поясе.
– Вань, ты фильм «Чапаев» смотрел? – спросил своего наводчика Костенко, не отрывая глаз от бинокля, направленного в поле.
– Раз десять смотрел, – ответил Иван, – Хороший фильм.
– Когда ж ты успел в твои юные годы, ведь он недавно вышел?
– Перед войной у нас в люблинском парке в летнем кинотеатре с пацанами на заборе – правда, неудобно, зато бесплатно, если не считать разорванных штанов.
– Помнишь там психическую атаку у белых?
– Ещё бы!
– Так вот немцы, кажется, тоже на нас в психическую пошли.
– То, что они психи, это точно, – подтвердил лейтенант, – Накачали шнапсом своих гренадёров и отправили в атаку. Кто же трезвым под пули пойдёт в полный рост?!
– А у нас? – полюбопытствовал Костенко.
– А у нас: когда надо, тогда и пойдёт, – жёстко ответил лейтенант.
– Так то ж: «когда надо», – понимающе кивнул сержант.
– Как в кино! – припомнил Иван похожий эпизод из фильма «Чапаев».
Ничего на это не ответил командир взвода, а про себя подумал:
– Хорошее кино! Каким же «психом» надо быть в ответ, чтобы устоять перед этой психической атакой немцев, когда у нас во взводе на каждого красноармейца, не считая раненых, приходится по немецкому танку и по пять идущих в атаку эсэсовцев?! Нет, тут не шнапс и не водка, а только сила духа и безумство храбрых помогут нам выстоять. Может быть, и громко кем-то сказано, но верно. А, если выживем, так сам же, атеист, пойду в церковь и поставлю свечку ангелу-хранителю.
Тем временем, шедшие в атаку немецкие танки открыли огонь по укреплениям взвода. В ответ бронебойщики с обоих флангов открыли свой. Но, если стрелявшие «тигры» крушили окопы и траншеи поста БО, убивая и калеча в них бойцов, то метко пущенные патроны из ПТРов в лоб этих тяжёлых танков, только отлетали от их мощной брони, не нанося никакого вреда.
– Филипп, Елизар! – срывая голос в грохоте боя, хрипло кричал своим бронебойщикам командир взвода, – Не тратьте понапрасну патроны! Пропускайте «тигры», а лупите между ними по средним танкам!
– Так подберутся же и загрызут, мать их и перемать! – отзывался Филиппов, – А мне бы их только с боку поймать!
– Ничего, ты пропусти, а мы тут с ними сами разберёмся! – отвечал лейтенант.
Вслед за танками открыли стрельбу из автоматов и нагло шагавшие в полный рост эсэсовцы из «Дас Райх». Град пуль забил по брустверам окопов, не давая в них бойцам поднять головы. И командир взвода дал команду миномётчикам открыть огонь по фашистам. Лихо начали оба расчёта миномётов, выбивая одного за другим немецких гренадёров. Но ненадолго хватило миномётного огня. Скоро замолк один, а затем и другой миномёт.
– Бахтияр, чёрт чумазый, давай тащи скорее мины! – увидев опустевший ящик из-под боеприпасов, сорвался на крик Алесь Полюдович.
– Сам ты чёрт чудной из чудной деревни! – отвечал обиженный Рахимов, – Кончились мины – где я тебе их возьму, рожу?!
– Роди, скажи: нашёл!
 – Алесь, заряжай! – отрываясь от объектива миномёта, нетерпеливо окликал белоруса Иван Милованов, – Уснул, что ли?!
– Скоро мы все здесь уснём вечным сном, – невольно вырвалось у Полюдовича.
– Молчать, вашу мать! – услышав обречённость в ответе миномётчика, оборвал его лейтенант, – Кончились мины – марш в окопы к стрелкам! Там найдёте себе оружие, только стрелять прицельно и беречь патроны! Своим огнём отсекайте немецкую пехоту от танков! Без неё они притормозят, а тогда и вовсе отобьёмся.
Вовремя пришли на помощь автоматчикам в окопах опустошившие все свои боеприпасы миномётчики. С их помощью усилив ответный огонь из автоматов и винтовок, красноармейцы заставили идущих в атаку в полный рост эсэсовцев остановиться и залечь. Прижатые к земле огнём стрелков из окопов, немецкие пехотинцы уже ползком, с остановками, стали медленно приближаться к укреплениям поста БО. Но это приближение давалось им с трудом, ценою новых потерь.
Один за другим ползущие вперёд гренадёры тюкались головою в землю и замирали: то под меткими винтовочными выстрелами, то под чьей-то короткой автоматной очередью, но больше под гулкими пулемётными очередями из михалёвского «максима». Долго стрекотал его пулемёт, пока и у него, разгорячённого стрельбой, не кончилась последняя заряженная лента. Лихорадочно обыскав валявшиеся вокруг пулемёта пустые, железные коробки из-под патронов и убедившись, что расстреляли все, до единого, Михалёв с напарником Хижняком выдали с досады многоэтажное послание немцам и, вооружившись автоматами, присоединились к стрелкам в окопах.
Ещё оставались на ходу два ручных пулемёта, короткими очередями бившие по приближавшимся эсэсовцам. Да бронебойщики исправно делали своё убойное дело, гремя выстрелами с одного и другого фланга. В поле вспыхивал очередной немецкий танк, и повалившие из него клубы чёрного дыма смешивались с дымами ранее подбитых танков. Сизая мгла от горевшей бронетехники всё больше заволакивала окружающее пространство. А разноязыкие звуки боя сливались в один сплошной неумолкающий гул.

9.
Наблюдая за атакой врага, лейтенант Синицын испытывал двоякое чувство – уверенности и беспокойства. Стрелки его взвода сдерживали немецкую пехоту, бронебойщики выводили из строя средние танки, и только слегка притормозившие четыре тяжёлых танка с крестами на башнях неумолимо наползали на узел обороны поста БО. Внешне неторопливо, с остановками для стрельбы, они шли вперёд, подставляя под огонь красноармейцев свою непробиваемую спереди броню и укрывая уязвимые места по бортам и бензобакам сзади машин.
Над полем боя висели грязными лохмотьями тучи дыма и пыли. И еле пробивавшееся сквозь эту пелену, огромное, вечернее солнце уже коснулось линии горизонта. Лишённое последних сил, расстрелянное с обеих сторон, багровое, как будто бы в крови, оно в изнеможении падало за горизонт. И скоро первые серые сумерки поползли по земле, скапливаясь и густея по углам и ямам, по окопам и воронкам, по всем другим укромным местам. Быстро меркнущее светлое время суток готово было подводить итоги уходящему дню.
А они были неутешительны для бойцов передовых отрядов полка. Один из них, на западе, пост боевого охранения на высоте 228.6 в результате ожесточённых боёв был взят на исходе дня превосходящими силами штурмовиков из мотострелковой дивизии СС «Лейбштандарт». С восточной стороны пост БО на высоте 218.0 после нескольких атак был также занят поздним вечером гренадёрами из дивизии СС «Мёртвая голова». Всё выходило по классической для немцев схеме: ударами двух сильных групп с юга через западные и восточные окраины хутора прорваться на высоты севернее Яхонтова и тем самым окружить находившиеся там подразделения полка и уничтожить их.
Получалось так, что ещё державшийся пост боевого охранения у хутора Яхонтов оказывался в окружении. Но не было связи со штабом полка и не было приказа командования об отступлении. И за этот пост БО в конце дня 4 июля 1943 года, не умолкая ни на минуту, уже два часа гремел бой. Поредевший более, чем на половину, взвод красноармейцев на пределе и за пределом своих сил отбивал очередную атаку фашистов. Даже тяжелораненые, истекавшие кровью, но ещё способные стрелять солдаты из оставшихся в строю менее двух десятка бойцов взвода огнём из автоматов и двух ручных пулемётов не подпускали к своим окопам ползущих гренадёров из «Дас Райх».
И только вынырнувший из дымовой завесы у самых окопов поста БО тяжёлый вражеский танк сполна воспользовался секундным замешательством красноармейцев. Неожиданно появившись на фланге обороны, он стремительно накатил на укрепления бронебойщиков, даже не успевших пустить в ход оружие, смял их и, ревя моторами, принялся, как говорят на фронте, «крутить пятаки». Вращаясь на одном месте, фашистский «тигр» безжалостно утюжил обрушенный окоп в желании размазать по земле раздавленный им расчёт бронебойщиков.
– Филипп! Никита! – в отчаянии от увиденного закричал лейтенант Синицын, ощущая долю своей вины в мучительной смерти бойцов.
Но в пылу своих успешных манёвров немецкий «тигр» невольно позабыл об осторожности, подставляя при вращении на месте под ответный огонь свои уязвимые места. И уже с другого фланга бронебойщик Елизаров с напарником, не долго целясь, долбанули почти в упор из своего «дегтярёва» по бронированному монстру. Грянул мощный взрыв, и фашистский танк окутало жёлтое пламя из взорвавшихся его бензобаков, а ввысь рвануло чёрное облако гари. Стрелявшие поблизости красноармейцы попадали на дно окопа, спасаясь от разбушевавшегося пламени.
На огненный смерч в обороне взвода из облака дыма и пыли грохочущего боя появился ещё один «тигр». Но, увидав своего объятого пламенем собрата, фашистский танк остановился и, грозно вращая башней, стал шарить по окопам в поисках врагов. Но и этой остановки оказалось достаточным, чтобы, улучив момент, тот же Елизаров выстрелил по его открывшейся с боку ходовой части. От точного попадания развалился один из катков, и у рванувшегося с места «тигра» змеёй расползлась по земле разбитая гусеница. А в обездвиженный, вращающийся на месте, вражеский танк полетели пущенные руками бойцов из окопов гранаты и бутылки с горючей смесью. И вскоре ещё один пылающий «тигр» присоединился к своему подбитому соседу.
Заметив издали горящие танки с крестами на броне, ещё два шедших за ними «тигра» остановились на подходе к окопам, видимо, не захотев разделить печальную судьбу пылающих немецких бронемашин. Покрутив башней, они выстрелили по разу из своих орудий по утонувшим в дыму окопам красноармейцев и, дав задний ход, исчезли в пыле-дымовой завесе боя. А там, где за окопами стрелков в центре обороны поста БО только что стояли в оборудованных ячейках брошенные бойцами за ненадобностью миномёты взвода, дымились две воронки с остатками опорных плит и дулами миномётных орудий.
– Вань, а если бы у нас не кончились мины?! – спросил его Алесь, кивая на своё недавнее место боя.
– Ну, вот, а ты переживал, – попробовал было улыбнуться обернувшийся Иван, – Что Бог ни делает, всё к лучшему.
– Нет уж, Вань, пусть лучше у нас боеприпасы будут, – не согласился с ним Алесь, – А там что Бог даст.
– Какие вы все верующие, ребята, а ещё комсомольцы! – услышав их разговор, укоризненно покачал головою сержант Костенко и, тяжко вздохнув, добавил, – Хотя станешь тут верующим!

10.
Тем временем всё более сгущались летние сумерки над окружающим пространством, а на фоне горевших фашистских танков в развороченных ими окопах взвода ещё темнее становилось вокруг поста БО. И, когда убрались восвояси два немецких «тигра», показалось, что отбита ещё одна атака немцев. Вдруг замолкла стрельба, затихли взрывы, только гудело и потрескивало пламя, жадно облизывая красно-жёлтыми языками чёрные от копоти вражеские танки. От них нестерпимо несло удушающим жаром, раскалённым металлом и толом, горелым маслом и смрадом от человеческого мяса заживо сгоревших в бронемашинах гитлеровских танкистов.
Тишина опустилась на окопы, но эта была мимолётная, обманчивая, тревожная тишина. И в этой тиши из сизой мглы над полем боя вдруг стали выныривать одна за другой чьи-то тени и с гортанными воплями прыгать в окопы красноармейцев.
– Немцы! – успел крикнуть лейтенант Синицын, – В рукопашную, мужики!
И пошла яростная рубка сцепившихся между собой в смертельной схватке красноармейцев и эсэсовцев. Одни любой ценою хотели взять непокорный узел обороны взвода, а другие были полны решимости его отстоять. Сошлись две силы, кипевшие взаимной ненавистью друг к другу, движимые одним желанием убить врага, чтобы самому остаться живым. Уже не стреляли, а резали и кромсали, били наотмашь и пронзали противника всем, что попадало под руку: штык-ножами и финками, прикладами оружий и просто кулаками, у кого они были поувесистей.
Как-то сразу все перемешались в этом рычащем мельтешении рук, ног, тел и голов. Куда-то делся стоявший рядом Алесь, а вместо него прямо против Ивана появился, прыгнувший откуда-то сверху в окоп, огромный рыжий гренадёр с автоматом в руках. Увидав перед собой молоденького красноармейца, худенького и невысокого, немец осклабился, довольный видом своей первой и такой доступной, по его мнению, скорой жертвы. Бросив под ноги автомат, он уже было собрался голыми руками рассправиться с этим солдатом, оказавшимся у него на пути. А Иван, поймав садистский взгляд эсэсовца, почувствовал, как что-то ёкнуло у него в груди в предчувствии своего конца, и он невольно попятился, схватившись за оружие.
– Стой, гнида ржавая! Убью, гад! – вдруг услыхал Иван за собой знакомый голос.
Оттолкнув Ивана, из-за него выскочил пулемётчик Михалёв, каким-то образом вовремя заметивший этот неравный поединок. Увидев, что фриц был без оружия, Михалёв тоже отбросил в сторону своё и пошёл на немца с одними сжатыми кулаками. Дюжий пулемётчик был ростом никак не меньше гренадёра, а «ярость благородная» лишь увеличила его силы. И посыпались обоюдные удары друг другу в челюсть и в глаз, после чего, выплёвывая выбитые зубы, Михалёв с немцем уже наглухо сцепились за грудки и, упав на дно окопа, продолжали там драться не на жизнь, а на смерть.
– Ванька! Ванька! – вдруг услыхал Иван где-то поблизости отчаянные крики Полюдовича.
– Держись, Алесь! – словно очнувшись из забытья, Иван закрутил головой по сторонам в поисках друга.
Через секунду чуть в стороне от себя он увидел лежавшего на дне окопа Алеся, который руками и ногами отбивался от навалившегося на него и наносившего удар за ударом ещё одного здоровенного гренадёра. Не раздумывая, Иван схватил брошенный предыдущим эсэсовцем «шмайсер» и, боясь лишь промахнуться, со всей силы шарахнул им гренадёра по голове. От удара с немца слетела каска, а Иван для верности ещё раз приложился оружием по его открывшейся рыжей шевелюре. Немец дёрнулся, потом сразу весь обмяк и притих.
Только тогда из-под неподвижно лежавшего немца с расколотым черепом выбрался  Полюдович. Всё лицо у него было в крови, но в подбитых глазах светилась радость, как будто бы  вновь обретённой жизни. У ребят мелькнуло желание на радостях обняться, но вокруг них во всю махали кулаками и убивали подручным оружием с обеих сторон, и было не до сантиментов. Опять исчез куда-то Алесь, а самого Ивана хватили сзади чем-то тяжёлым по затылку и опрокинули наземь.
От удара в глазах Ивана брызнули искры и поплыли круги, сквозь которые, как в калейдоскопе, в окружении эсэсовцев мелькали сержант Костенко с окровавленной кистью руки, лейтенант Синицын с немецкой финкою в руке, узбек Рахимов с разбитым прикладом винтовки, бронебойщик Елизаров с кровоподтёками на лице. Понемногу придя в себя, Иван подобрал лежавший рядом на земле штык-нож, в чём-то скользком и липком наощупь, поднялся на ноги и снова окунулся в этот кричащий и рычащий людской водоворот рукопашной схватки.
Всё это было сродни какому-то всеобщему безумию, сродни звериному опьянению человеческой кровью до помутнения рассудка. Уже не было ни страха смерти, ни чувства боли, а только пульсировала в висках одна и та же мысль: надо выстоять, во что бы то ни стало выдержать, убить ненавистного врага, горло ему перегрызть, а не отдать на поругание ни пяди родной земли!..

11.
Взошедшая над горизонтом в летних сумерках бледная прозрачная луна к полуночи поднялась в тёмное ночное небо и залила весь мир своим ярким, мертвенно-белесым светом. В её полном сиянии над полем, изрытом воронками от взрывов перед окопами поста БО, виднелись очертания разнесённых на части взрывами человеческих тел и трупов, наших и немцев, застывших в самых неестественных, мучительных позах, в которых их застала смерть. Были там сцепившиеся друг с другом в смертельных объятиях рукопашной, с мёртвыми открытыми глазами на лицах, оскаленных безмолвным криком или перекошенных от боли.
Это была ещё одна военная мясорубка, из которой выходят целыми и невредимыми немногие, словно заново рождённые. Их было девять человек, красноармейцев, оставшихся в живых от взвода после рукопашной схватки в вечерних сумерках с эсэсовцами из «Дас Райх»: лейтенант, сержант и семеро рядовых бойцов. Они стояли в переднем полуразрушенном окопе, израненные, изнурённые жаждой и голодом, смертельно усталые в жестоких боях за минувший день, но непокорённые врагом.
Спустившаяся на землю ночь не принесла заметного облегчения. Было темно и тихо. Осела наземь поднятая вверх бесчисленными взрывами пыль, но нечем было дышать от стойкого запаха гари дотлевавшей вражеской бронетехники и смрада от разлагавшихся человеческих останков. Но, несмотря на это, пользуясь временным затишьем, разбившись по двое, по трое, эти девять бойцов в окопах вглядывались в ночь и приглушёнными голосами переговаривались между собой.
– Ваня, а ты покойников боишься? – с опаскою поглядывая в залитое лунным светом поле, неожиданно спросил его Алесь, с трудом шевеля разбитыми губами.
Отняв руки от перевязанной бинтами головы, Иван удивлённо посмотрел на него:
– А чего их бояться, они же покойники?!
– И никогда не боялся?
– Ну, почему?! – пожал плечами Иван, – В детстве боялся. Помню, у нас в Александровке мы с ребятами на спор по ночам на наше сельское кладбище бегали. Перед этим наслушаешься самых разных страшных историй, а потом идёшь по кладбищу, и сердце со страху так колотится, что от каждой бродячей кошки, живущей там, чуть в обморок не падаешь.
– Нашёл чего бояться!
– А что ты меня про покойников спрашиваешь?
– Жутко вон смотреть, что мы здесь днём натворили! Хорошо ещё, что кровь при лунном свете чёрная – не видно.
– Тогда смотри на звёзды: хочешь – на Большую, хочешь – на Малую Медведицу.
– Ты ещё шутишь, Иван.
– А что ещё остаётся делать, чтобы только с ума не сойти – это же война, Алесь!
– Ребят наших погибших жалко, – тяжело вздохнул Полюдович, – Их бы сейчас собрать да похоронить по-христиански.
– Сил нет, Алесь, нам бы ещё здесь до завтра продержаться. А на рассвете поднимут всю нашу дивизию, а то и армию, придут к нам на помощь, и погоним мы немцев прочь. А потом сюда придут похоронные команды и…
Не договорив, Иван снова уронил себе на руки тяжёлую, забинтованную голову и замер. А Полюдович, шмыгая сломанным в рукопашной носом, всё вздыхал и украдкою посматривал на поле боя.
Чуть поодаль от них в окопе стояли лейтенант Синицын и сержант Костенко. У сержанта была перевязана кисть руки, а у командира взвода на левом боку гимнастёрки при свете луны темнело большое пятно крови. Держась за раненый бок, лейтенант болезненно морщился.
– Болит? – сочувственно спросил его Костенко.
– Дёргает, мать его фрица!
– Я же не санитар: как смог, так и перевязал, – оправдывался сержант.
– И на том спасибо!
– Сюда бы нашего Сигбатуллина, сразу бы полегче стало.
– Эх, не уберегли мы своего санинструктора, – сокрушённо вздохнул лейтенант.
– Так и тебя, командир, не уберегли.
– Окстись, сержант, я ещё живой.
– Виноват, товарищ лейтенант!
– Это я виноват: пока голыми руками фрица мордовал, он мне финкою под рёбра сунул. От этих головорезов можно всего ожидать. Спасибо ты выручил.
– А что я: схватил эсэсовца, а он меня своей финкой по руке полосанул.
 – Слава Богу, твой узбек Рахимов поблизости случился, выручил, черепушку немцу раскроил, а мне вот его финку отдал – трофейное оружие.
– Ладно, командир, это дела минувшие, а что будем дальше делать?
– Как что: стоять до последнего. У нас есть приказ по недопущению немцев на этом направлении к переднему краю нашей обороны.
– Но мы же выполнили этот приказ: задержали немцев на полчаса, – возразил Костенко и скромно добавил, – и даже более того.
– Но у меня нет другого приказа, отменяющего предыдущий, и я не имею права нарушить первоначальный приказ командования, каким бы он ни был. Значит, будем стоять здесь, как стояли, до конца.
Они замолчали. Лейтенант Синицын снова схватился за раненый бок и уже тихо, сквозь зубы, застонал от боли. А сержант Костенко, смотревший мимо командира взвода вдаль, на светлую, северо-западную часть неба, неожиданно приставил к глазам висевший на груди бинокль и стал пристально вглядываться в мелькавшие там, на горизонте, тени.
– Командир, – вскоре окликнул он лейтенанта, – посмотри туда!
С минуту вглядываясь в сумрачную даль между соседней высотой и видневшимися на фоне светлого неба на севере остатками строений сгоревшего днём хутора Яхонтов, лейтенант опустил свой бинокль и невозмутимо сказал:
– Это немецкие танки из дивизии СС «Лейбштандарт» идут с юго-запада к хутору.
– Значит, немцы взяли нашу соседнюю высоту 228.6.
– Значит, так.
– Не исключено, что и 218.0 на востоке тоже взята немцами.
– Не исключено, на том фланге действует дивизия СС «Мёртвая голова», – на удивление спокойно сказал лейтенант, – Вот потому нас фашисты больше и не атакуют.
– Почему?
 – А зачем? Они свой лимит против нас исчерпали. Теперь возьмут нас в клещи с двух сторон, окружат Яхонтов и завтра с рассветом возьмут хутор, а потом и наш непокорный пост боевого охранения с минимальными для себя потерями. 
– Так в чём же дело?
– В нас, сержант.
Опять помолчали. Костенко перевёл свой взгляд на восток и заметил появившуюся светлую полоску на горизонте, где край небосвода уже отделился от более тёмных резных верхушек далёких деревьев. С каждой минутой светлая полоска всё больше и больше увеличивалась. Оттуда, с востока, шёл новый день, 5 июля 1943 года.
– Командир, – обратился Костенко к лейтенанту, – через час рассветёт, и мы уже не сможем выбраться из окружения к своим. 
– Будем биться здесь, – упрямо повторил лейтенант.
– Какой прок погибнуть обречённым здесь, если у своих мы можем сделать больше. А командование полка по достоинству оценит сделанное нами в боевом охранении. Решай командир, скоро будет поздно.
Не отнимая руки от болезненной раны, лейтенант Синицын уронил голову на грудь. И было трудно понять: то ли он напряжённо думает о чём-то, то ли терпит нахлынувшую с новой силой боль в боку, то ли накопившаяся неимоверная усталость, наконец, сморила его. Но очень скоро лейтенант снова поднял голову, и в глазах его уже была решимость.
– Поднимай бойцов, сержант! – обратился он к Костенко, – Пусть берут оружие, патроны, гранаты! Через пять минут уходим – пробиваемся к своим.
Короткая летняя ночь уходила на запад, а на востоке уже во всю светлело небо. Вдоль по горизонту обозначились границы дальних лесополос, и стала видна соседняя высота 218.0. Там, на этой высоте, можно было в бинокль рассмотреть перепаханные взрывами за минувший день боёв укрепления поста боевого охранения, остатки сгоревшей вражеской техники и трупы немцев перед окопами. Сейчас там было тихо и безлюдно. Только за этой высотой, вдали, с юга на север, двигались тени – много больших теней.
А в окопах БО перед хутором Яхонтов в предрассветной мгле бесшумно промелькнули девять тёмных человеческих фигур и, выбравшись за укрепления узла обороны на тропу, они осторожно двинулись друг за другом по направлению к хутору.
Они не прошли ещё и половины пути к нему, как вдруг где-то далеко отсюда на севере, за Курском, под Малоархангельском, в районе Соборовского поля небо над самым горизонтом озарила нескончаемая серия ярких вспышек. Словно этим ранним утром там случилась сильнейшая гроза, и даже здесь, под Обоянью, за двести с лишним километров оттуда, ощущались отзвуки той грандиозной «грозовой» канонады. И оттого все девять шедших по тропе красноармейцев разом остановились, невольно засмотревшись на это далёкое светопредставление.
– Что это, товарищ лейтенант?! – спросил его рядовой Полюдович.
– Это наша артиллерия на северном фасе дуги, – ответил командир взвода, – Видимо,  наше военное руководство решило действовать на опережение врага и ударило по нему первым. С минуты на минуту ожидайте и у нас, на юге, подобного артиллерийского удара – Курская битва началась.
– Для нас она уже половину суток идёт, – уточнил сержант Костенко.
– А кому-то и полчаса её сполна хватило, – с грустью сказал Иван Милованов.
– Смерть за Родину – это бессмертие, – возразил лейтенант и, давая понять, что больше нет времени на дискуссии, скомандовал, – Вперёд, мужики!

12.
К полуночи 4 июля 1943 года командованием Воронежского фронта на имя начальника Генерального штаба было направлено боевое донесение №00193 на 24.00, в котором помимо других сведений сообщалось:
«Первое: Противник днём 4.7. разведгруппами силою до роты пытался вести разведку боем. С 16.00 силами пехоты и танков повёл наступление в направлении Новая Горянка, Герцовка, Бутово, Пристень и Топлинка. Бои продолжаются.
На остальных участках в течение истекших суток неприятель ограничивался артиллерийско-миномётным обстрелом отдельных участков нашей обороны. Авиация противника производила разведполёты и группами по 20 – 45 бомбардировщиков в сопровождении истребителей бомбила в ряде районов боевые порядки нашей обороны.
В ночь на 4.7. задержан перебежчик 248-го разведотряда 168-й пехотной дивизии. По его показаниям немецкие войска, находящиеся севернее Белгорода, 5.7.43 г. перейдут в наступление, солдатам выдан сухпаёк и спиртные напитки. Сапёры в этих районах снимают проволочные заграждения и разминируют минные поля.
Второе: Войска фронта обороняют прежние рубежи. На участке 6-й гвардейской армии передовые отряды 52-й, 67-й и 71-й стрелковых дивизий с 16.00. 4.7 ведут бои с пехотой и танками противника на рубеже Новая Горянка, выс. 237.8, выс. 228.6, Яхонтов, выс. 218.0 и отм. 172.2. Положение войск, обороняющих главную полосу сопротивления, прежнее.
Третье: 5. 07. 43 г. войска фронта выполняют прежние задачи».
5 июля 1943 года в 3.00 артиллерия 6-й гвардейской армии провела десятиминутную артподготовку, на которую противник ответил коротким, но мощным артналётом. В 3.30 началась массированная бомбёжка переднего края нашей обороны. В 4.00 артиллерия дивизии СС «Дас Райх» и два полка шестиствольных миномётов открыли ураганный огонь по позициям 151-го и 155-го стрелковых полков 52-й гвардейской дивизии в районе Яхонтова и Берёзова, постепенно перемещая его в северном направлении, вглубь нашей обороны.
Командование 52-й дивизии стремилось максимально использовать все имеющиеся средства, чтобы удержать противника перед первой линией окопов, нанести ему максимальный урон на подготовленных минных полях и заграждениях. Но, пользуясь численным превосходством, уже через час-полтора после начала утреннего наступления противник потеснил в некоторых местах наши подразделения. После взятия эсэсовцами из «Дас Райх» хутора Яхонтов немцы двинулись вперёд на первую, основную полосу нашей обороны и приступили к штурму Берёзова, главного узла сопротивления 155-го стрелкового полка.
Хутор Берёзов, лежавший на направлении главного удара 2-го танкового корпуса СС, был хорошо укреплён в инженерном отношении, от его юго-восточных окраин в заболоченной лощине протекал ручей, впадавший в реку Ерик. Это вынуждало атакующих немцев основные усилия сосредоточить на прорыве через юго-западные окраины. Однако здесь было расположено крупное минное поле. Таким образом, эсэсовцы не имели возможности на первом этапе активно использовать бронетехнику, поэтому с ходу этот населённый пункт взять не удалось. Ручей, протекавший у хутора, также прикрывал с юга и с юго-запада подходы к соседнему хутору Гремячий.
Менее, чем через час первая атака «Дас Райх» на Берёзов захлебнулась. Сосредоточенным огнём защитники хутора положили мотопехоту гренадёрского полка «Великая Германия» перед противотанковым рвом юго-западнее хутора. Около 9.00 боевая группа «Дас Райх» при поддержке «тигров» и штурмовых орудий вновь перешла в атаку. В 9.30 противник обошёл хутор с запада и с севера зашёл в тыл оборонявшимся там красноармейцам. Через полчаса основные силы полка «Великая Германия» перешли противотанковый ров и ударили по позициям гвардейцев. 13 «тигров» и самоходок врага ворвались в Берёзов, и начался ожесточённый бой в самом хуторе.
Ситуация в частях 52-й гвардейской дивизии в утренние часы складывалась тяжёлая. Соединение приняло на себя основной удар врага, численно превосходящего в несколько раз. Каждый из стрелковых полков был атакован силами мотодивизии СС, а 155-й полк атаковали сразу две дивизии – «Дас Райх» и «Мёртвая голова». На помощь им пришла авиация люфтваффе. На позиции гвардейцев подполковника И. А. Чистякова за несколько часов подряд самолётами врага были сброшены десятки тонн смертоносного груза. Земля ходила ходуном от непрекращавшихся разрывов.
Весь Берёзов горел: горели дома и полковые укрепления, горели подбитые бронебойщиками танки, а в прорвавшиеся к траншеям бронемашины летели связки гранат и бутылки с горючей смесью. Следовавшая за танками вражеская пехота несла большие потери. Прижатые к земле метким огнём стрелков, немцы перебежками, ползком, шаг за шагом упорно продвигались вперёд. А в достигнутых эсэсовцами окопах красноармейцев завязалась отчаянная рукопашная схватка.
– Противник, – докладывал комдив И. М. Некрасов командарму И. М. Чистякову, – не имея успеха наземными силами, ввёл в бой до 300 самолётов, которые беспрерывно бомбили передний край, огневые точки, ОП артиллерии, тылы и пути подвоза. В результате бомбардировки большинство дзотов и артиллерии было уничтожено, вследствие чего противник прорвал передний край и вклинился в оборону 155-го полка.
Личный состав полка вступил в борьбу с «тиграми» и пехотой врага в глубине своей обороны. Не считаясь с потерями, гитлеровцы штурмовали укрепления красноармейцев. Овладев ими после жестокого боя, озверевшие гитлеровцы проутюжили танками оставленные нашими войсками окопы с ещё живыми, тяжело ранеными бойцами. Стремясь добить и смешать с землёй всё живое, на блиндажах, дзотах и ячейках немецкие танки крутили кровавые «пятаки».
На протяжении всего боя авиация противника большими группами по 50 – 75 самолётов бомбила боевые порядки и глубину обороны полка. Во второй половине дня в боевых действиях в полосе 52-й дивизии наступил перелом. Немцы силами батальона пехоты и 30 танков вошли в Берёзов, а часть их танков прорвалась в Гремучий. В результате оборона 52-й дивизии была рассечена на несколько частей, в окружении оказались подразделения 151-го и 155-го полков.
Около 15.00 сопротивление защитников Берёзова было полностью сломлено. После овладения Берёзовым противник пошёл в наступление на Журавлиный и Гремучий. В результате, рубежи двух передовых полков 52-й дивизии были полностью смяты, личный состав был частично уничтожен, частично продолжал сражаться в окружении, а основная часть бойцов и командиров начала отход на север.
В 18.00 связь со штабом 6-й гвардейской армии оборвалась и до исхода дня отсутствовала. Командарм был лишён основного источника информации об оперативной обстановке на столь опасном участке. К этому времени части 52-й дивизии отходили на север и северо-восток. 151-й и 153-й полки отошли за реку Ворскла и закрепились там, а подразделения 155-го полка сосредоточились на правом берегу Липового Донца в полосе обороны 375-й дивизии на западных окраинах села Непхаево.
Таким образом, примерно через семнадцать часов после начала наступления 2-й танковый корпус СС силами дивизий «Лейбштандарт» и «Дас Райх» прорвал первый (главный)  рубеж обороны армии генерала И. М. Чистякова в районе шоссе Белгород – Обоянь на всю глубину и вышел к переднему краю второго рубежа обороны в районе села Яковлево. Два полка 52-й дивизии полковника И. М. Некрасова оказались полностью сбиты со своих позиций и понесли значительные потери.
Но и соединения СС при прорыве первой полосы понесли не менее существенные потери. А ведь наши войска имели дело с немецким спецназом – отборными частями, имевшими огромный опыт боёв в Европе и в России. И главная задача для войск Воронежского фронта на 5 июля 1943 года – удержать танковые клинья Манштейна на армейских оборонительных рубежах, изматывая его силы – хотя и с большим трудом, но была достигнута.

13.
Только к полуночи утихли бои первого дня Курской битвы по всей армейской полосе обороны на её южном фасе. Уже не было непрерывной бомбёжки с воздуха под надрывный рёв пикирующих бомбардировщиков, тяжёлого гудения моторов и железного лязга гусениц наступающих танков, массированного артиллерийского и миномётного огня, неутихающей стрельбы из автоматов и пулемётов атакующей немецкой пехоты, оглушительных взрывов и полыхающих пожаров, свиста пуль, смертей и крови. Спустившаяся на испепелённую войною белгородскую землю июльская ночь дала короткую передышку двум противоборствующим силам.
Но не было полной тишины и покоя по всей армейской полосе нашей обороны. Всю ночь, до самого рассвета, гудела и ухала сумрачная даль в полосе 6-й гвардейской армии, особенно на её правом фланге. Специально выделенные немцами артиллерийские батареи периодически обстреливали передовые окопы и укрепления красноармейцев, ведя так называемый беспокоящий огонь. Под этот огонь гитлеровцы активно закрепляли за собой захваченные рубежи, восстанавливали повреждённую технику, а по всему фронту работали вражеские разведгруппы, пытаясь нащупать наиболее уязвимые участки для прорыва их бронетанковых групп.
Оттого и не было покоя в эту бессонную ночь у командиров наших дивизий, полков и батальонов, отошедших после ожесточённых боёв на новые позиции. Ломая голову над заново расчерченными картами в преддверии новых сражений, они попутно решали множество других жизненно важных вопросов. Надо было привести в порядок изрядно поредевшие подразделения, до сих пор ещё разрозненными группами выходившие из окружения, провести учёт вооружения и личного состава. Надо было собрать раненых и эвакуировать их в медсанбат, из тыла подразделения обеспечения доставить в термосах горячую пищу и накормить ею изнурённых многочасовыми боями бойцов. Да ещё сапёрным частям надо было восстанавливать необходимые старые и создавать новые минные поля и заграждения.
Был первый час ночи, когда командиру 2-го батальона 155-го стрелкового полка капитану Бондареву доложили о доставленных к нему нескольких бойцах из усиленного взвода боевого охранения полка, тремя днями ранее им лично отправленных на задание перед хутором Яхонтов. Поражённый услышанным, капитан ещё раз переспросил о них у доложившего ему дежурного офицера. Но, когда тот повторил им сказанное, у комбата уже не осталось сомнений.
Да, это были они, бойцы лейтенанта Синицына, с которыми уже через полчаса начавшихся днём 4-го июля боёв с немцами была потеряна связь. Правда, вечером того же дня он послал к ним связного с приказом об отступлении, но, видимо, связной не смог пробраться к уже окружённому посту БО и погиб при выполнении задания. И вот они возникли здесь, живые, словно из небытия.
Вскоре вслед за дежурным офицером, тяжело ступая в разбитых сапогах по земляному полу, в блиндаж медленно вошли один за другим шесть человек с оружием в руках и встали тесным строем у противоположной от стола бревенчатой стены. При виде их сидевшие за столом комбат Бондарев и его заместитель капитан Леонов невольно привстали, не спуская с них глаз.
Они стояли рядом, плечом к плечу, шесть бойцов, оставшихся от взвода охранения: лейтенант, сержант и четверо рядовых, раненые, измождённые, с почерневшими от гари и пыли лицами, с лихорадочным блеском в глазах. Сквозь прорехи в их разодранных и прожжённых рукавах и штанинах виднелись бинты с запёкшейся кровью, а забрызганные грязью и кровью, своей и чужой, гимнастёрки превратились в хорошую камуфляжную маскировку.
Выступивший из строя на шаг вперёд лейтенант Синицын поднёс руку к виску и, усилием воли сдерживая боли в ранах, обратился к комбату Бондареву:
– Товарищ капитан, ваше задание выполнено! Усиленный взвод боевого охранения полка под моим командованием днём 4-го июля 1943 года успешно отразил все атаки врага на подступах к посту БО. Из-за угрозы полного окружения на рассвете следующего дня были вынуждены оставить позиции и пробиваться к своим.
С поднятой рукою у виска лейтенант внезапно замолчал. Закрыв глаза, он тихо застонал и покачнулся, теряя на миг сознание. Стоявший рядом сержант Костенко подхватил лейтенанта, усадил на лавку и прислонил его к бревенчатой стене блиндажа.
– Что с ним, сержант? – участливо спросил Бондарев.
– Ничего страшного, товарищ капитан, – ответил Костенко, – Вчера в бою контузило – скоро пройдёт.
– Семенюта, посмотри за лейтенантом! – скомандовал комбат своему ординарцу и обратился к Костенко, – Докладывайте дальше, сержант!
– В Яхонтов мы не пошли, товарищ капитан, – стал скорее не докладывать, а рассказывать об их мытарствах сержант Костенко, – поскольку на хуторе уже были фашисты, а решили обойти его с юго-востока. Но и там, на его окраине, напоролись на немцев. Приняли бой, в результате которого двое бойцов получили ранения, а командира взвода контузило. Решили вынести его из боя на себе.
– Кто вынес?
– Рядовой Михалёв, – кивнул на него Костенко.
– Будет награждён отдельно, – уважительно поглядев на внушительную фигуру пулемётчика, произнёс комбат.
– Прикрывать остались рядовые Елизаров и Полюдович, – продолжал Костенко.
– Что с ними?
– Пали смертью героев, прикрывая наш отход.
На несколько секунд повисло скорбное молчание в блиндаже.
– Что дальше, сержант? – окликнул его Бондарев.
– Пошли в сторону Берёзова, товарищ капитан, перед ним нашли лесок в заболоченной балке. Там днём отсиделись, зализали раны, а вечером, когда пришёл в себя лейтенант и смог идти сам, решили двигаться вслед за вами на северо-восток. Обошли по ручью стороной Берёзов, за ним Гремучий, а, когда в сумерках переходили дорогу Белгород – Обоянь, были обстреляны немецкими мотоциклистами. Отстреливались сами на бегу, потеряли ещё одного убитого бойца – рядового Хижняка. Отходили по заболоченной лощине вниз к реке и потому смогли оторваться от немцев. Шли по направлению к Липовому Донцу, а потом вдоль по берегу, вверх по течению реки, добрались до села Непхаево. Там, в расположении частей 375-й дивизии, нам и указали место дислокации нашего полка, а оттуда сопроводили в штаб батальона. 
Не успел ещё больше ни чём спросить Бондарев сержанта, как пришедший в себя лейтенант Синицын поднялся с лавки и, отстранив от себя ординарца, шагнул вперёд.
– Виноват, товарищ капитан, разрешите продолжить, – собравшись с силами, обратился он к комбату. Застыла его вскинутая к виску рука, а под впалыми скулами с зубным скрипом заходили желваки.
– Докладывайте, лейтенант!
– Вверенный мне взвод боевого охранения в количестве сорока двух бойцов задание выполнил. Враг был задержан. С боями вышли из окружения в ваше распоряжение. В живых осталось шесть активных штыков, включая себя. Готовы к новым заданиям командования.
– Вольно! – скомандовал Бондарев и вышел изо стола.
– Вольно! – скомандовал Синицын своим бойцам и, казалось, уже без сил уронил руку от виска.
Подошедший к лейтенанту комбат пожал его ослабевшую, в порезах и ожогах, шершавую руку и сказал:
– Буду ходатайствовать перед командованием о награждении вас, лейтенант, орденом Отечественной войны, остальных бойцов взвода представим к медали «За отвагу», а всем павшим за Родину – вечная память!
– Служим Советскому Союзу! – смертельно усталыми, негромкими голосами ответили шестеро бойцов.
– Маркитантов! – позвал комбат дежурного.
– Слушаю, товарищ капитан! – появился из-за бойцов офицер.
– Распорядись там, чтобы красноармейцев накормили, напоили, а лейтенанта Синицына и тех, кому надо, отправили в медсанбат.
– Есть! – козырнул Маркитантов.
Когда, всё так же тяжело ступая по земляному полу, вышли из блиндажа все шестеро бойцов в сопровождении дежурного офицера, комбат с заместителем снова уселись за столом продолжать прерванную работу.
– Да-а, Пётр Алексеевич, – под впечатлением только что произошедшей встречи обратился к комбату Бондареву капитан Леонов, – С таким народом мы немцам обязательно шею свернём.
– Не сомневаюсь, Иван Иванович, – сухо отозвался более выдержанный комбат, – Вот и давай вместе думать, как с таким народом нам эту ненавистную «шею» своротить, да поскорее, а то уже скоро светать начнёт.
И они ещё ниже склонились над расстеленной на столе картой, расчерченной красными и синими стрелами.