Мантия сугробов серебро.
Трещат под кирзою снега
Фонари - рампы сеют тепло
На прохожих вшитых в меха.
На город осыпается ночь.
Преклонив голову, мутный фонарь освещает металлические опилки редкого снега, которые точит жгуче напильник зимы.
Прокладывают свежак-дорогу, и снег, как труху, смешав с песком, наваливают в кучи.
Где-то громыхает стройка, даже после вечернего ужина, проглотившего золотистую яичницу солнца, продолжают греметь там-тамы молотков, не давая уснуть и слежаться.
Крутишься в постели, будто не один, будто кто лезет настырно, но не добившись своего, начинает щекотать нервы.
Чешется...
Постель изъедена движениями - простыня насквозь протёрта , и кажется, что, словно ножами, изрезали.
Ожидание тлеет бумагой, изжигая календарные дни, листки рассыпаются, и время неумолимо.
Шампанское, листья мандариновых корок, в помаде новогодний хрусталь, аура елового веселья и чудеса.
Скоро новогоднее похмеление, которое не бесконечно, но народ пьёт больше привычного, значит снова конфликты и недоразумения.
За городом - и позвонить-то некому, и томятся в ожидании деньжата, брошенные на телефон, поздравления тоже требуют денежной инъекции.
А тут ещё тревога за мир, а вдруг конец, и подарки так и останутся спрятанными и невостребованными.
Желаю Вам всё же встретить тринадцатый год, эту чёртову дюжину третьего тысячелетия.