М. Сухоросов
АНГЕЛЫ НИКОГО НЕ БОЯТСЯ
ГЛАВА 1
Хельги, Лондонтаун – станция компании «Солярис»
Зовите меня Хельги.
Имя, конечно же, не настоящее, но черта ли вам в настоящем? Хельги – мой рабочий псевдоним, под ним я известен всем тем, кому должен быть известен. Теперь вот, стало быть, и вам.
Большинство нормальных людей тяжело переживает взлет – неважно, челнок ли это, обычный экраноплан или какая другая летучая посудина. Невыносима сама мысль о движении куда-то в направлении небес, само ощущение отрыва от такой надежной тверди, невыносимо чувство пустоты, от которой тебя отделяют какие-то миллиметры непрочного, мертвого металла. Невыносимо начало пути. Нормальный человек перед стартом челнока глушит себя успокоительными или возбуждает синтэндорфинами, чтобы пережить, не заметив, сам процесс перемещения в пространстве.
Из того, что я назвал других людей «нормальными», вы, кажется, собираетесь сделать вывод, будто я ненормальный? Не спешите, не стоит. Просто – уж не знаю, связано ли это с моей профессией или нет – со мной все обстоит ровным счетом наоборот. Старт – это свобода, это значит, что на ближайшее время ты не принадлежишь никому и ничему, свободен ото всех и вся, кроме себя самого – не столь уж тяжелая ноша… А приземление, стыковка к станции или «термитнику», неизбежно означает возвращение в привычный круг, к привычным делам или привычному безделью в ожидании заказа, привычным разговорам с привычными людьми о привычных вещах. И это вызывает у меня если не депрессию – не могу я себе депрессий позволить – то, по меньшей мере, состояние угрюмое и подавленное. И тут уже я глушу себя тем, что под руку попало.
На этот раз стыковку к пассажирскому причалу станции «Седьмое небо» задержали часа на три, и последняя доза «бродяги» пропала, считай, впустую. Что-то посильнее в такой ситуации позволить себе просто нельзя: утрясать детали по контракту и тем более работать вирт надо в идеальном психическом состоянии. Даже легкие стимуляторы в вирте могут повести все наперекосяк, в самом непредсказуемом направлении, и в результате рискуешь не просто сорвать заказ, а всерьез и надолго приземлиться в дурдоме.
Как всегда, после дозы «бродяги», все вокруг стало очень цветным и очень контрастным, как всегда захотелось куда-то двигаться, что-то делать и вообще менять мир к лучшему… Но двигаться куда-либо на челноке второго класса можно разве что вместе с челноком, а к попыткам изменить к лучшему что бы то ни было весьма критически относится команда. Так что осталось лишь пялиться на обзорный экран, любоваться монтажными ботами, что устанавливали на корпусе станции какую-то внешнюю аппаратуру.
У всех наших есть тот или иной пунктик, прилежно зафиксированный в досье у агентов Гильдии. Нет, ну в самом деле, так легче работать не только им, но и нам – когда вкусы и пристрастия клиента совпадают со вкусами и пристрастиями вирт-мастера, иначе говоря, вирт-актера. В том-то и состоит искусство агента, чтобы такое совпадение обеспечить по максимуму – я вот с Леви работаю уже пять лет, и ни разу на моей памяти он не прокололся, хотя пунктик у меня довольно редкий и своеобразный. Кто-то завернут на истории, кто-то на старом кино или на первых фильмах Эры Телеприсутствия, а я торчу от старых фантастических романов. От тех, что были написаны еще до первого Конца Света, примерно в эпоху Первой Глобализации.
Нет, без дураков, торчу. Специалистом в литературе никогда себя не числил (да и где они, все эти специалисты, теперь?), но чертовски интересно, как предки представляли нас? Оправдали мы их ожидания хоть немного? Похожи на тех героев звездных опер и космических одиссей, на всех этих бравых навигаторов и прочих космодесантников? Ну хоть самую чуточку? Похож ли мир, что мы выстроили в итоге, на тот, в который ты заглядываешь краем глаза, пролистывая текст на экране?
Очень боюсь, что нет: ну чуть ли не в каждом втором романе землянами освоены десятки, если не сотни планет, человечество строит галактические империи, тут же с энтузиазмом принимающиеся между собой воевать, флоты крейсеров и дредноутов бороздят обозримый космос, что твои колумбовы каравеллы, и десантники Империи напиваются с пилотами враждебной Конгрегации на нейтральной территории, в галактическом баре где-нибудь на Мю Змееносца… Наивные они люди были – предки. Романтики…
Положим, некогда что-то такое в проекте брезжило – очень вдали, еще за горизонтом… (Если кто забыл, напоминаю: ваш приятель Хельги думает обо всем этом, сидя в кресле рейсового челнока компании «Солярис» и нюхнув как следует «бродяги», а на обзорном экране перед ним здоровенные металлические кальмары споро и шустро воздвигают на матово-сером корпусе станции нечто ажурное и загадочное).
Так вот, говорю, маячило за горизонтом то ли зарей, то ли миражом именно то будущее, которое представляли себе наши романтичные прадеды. Как раз тогда шарахнул самый первый Конец Света, и мы (это в смысле – люди) как-то вдруг почувствовали себя очень одинокими на своем шарике, кружащемся в черной пустоте. Во Вторую Глобализацию поиск братьев по разуму всеми доступными средствами превратился, не побоимся этого слова, в общемировую паранойю, а мечты и помыслы были неизменно устремлены вовне, за пределы ставшего таким неуютным мирка. Понятно, из всех щелей вдруг выползло просто-таки неимоверное количество «контактеров», «астральных гуру», «галактических пророков» и прочих психов разнообразного калибра и пошиба…
Психи, конечно, психами (их и сейчас хватает), но и нормальные люди жили тогда звездными надеждами. Первые фильмы телеприсутствия как раз тогда и делались – девять из десяти на космическую тематику, а десятый на инопланетную. Снимали в основном по тем старым романам, о которых я вам говорил… Каждый свободный грош вкладывался в исследовательские или аэрокосмические корпорации – в том числе и здравствующие поныне «Звездный путь» и «Солярис». От хроники тех лет так и шибает через целое столетие горячечным энтузиазмом, почти исступленной верой в то, что вот оно, вот желаемое, только из последних сил протянуть руку…
Протягивали. Исследовательские зонды за пределы Солнечной системы, телескопы нейтринные, телескопы гравитационные, гигантские орбитальные телескопы (парочка этих монстров до сих пор кружит на дальних орбитах), первый «термитник», первая станция с искусственной гравитацией… Ну, как оно всегда и бывает, чем больше прилагалось усилий, тем ясней и холодней проступала их полная тщета. Мы просто уперлись в пространственный барьер и оказались не в силах его преодолеть, а «уходить в подпространство», «нырять в субсвет» или как-нибудь там еще телепортироваться, да и вообще перемещаться на сверхсветовых скоростях – эх! – научимся видимо еще не скоро. Прекрасные дальние миры на краю галактики так и остались недосягаемы. Ну а братьям по разуму, коли они есть, мы определенно не интересны – меня бы на их месте вряд ли заинтересовал столь нервный, склонный к истерии социум, в среднем раз в полстолетия слетающий с нарезки…
Так, потихонечку-полегонечку все титанические усилия как-то незаметно сошли на нет. Возможно, в конечном счете и добрались бы до чего-нибудь, возможно, и добились бы какого-то радикального прорыва в незнаемое, но долбанул очередной Конец Света, и как-то вдруг обнаружилось, что космос космосом, но и на старушке Земле хлопот полон рот. В общем, пара десятков «термитников», полностью зависимых от поставок с Земли, да с сотню государственных и коммерческих станций на орбитах Земли, Луны и Марса – вот и вся вам галактическая империя.
Да шанкр бы с ними, флотами, крейсерами и дредноутами, набитыми истребительной техникой, шанкр бы с этой империей… Просто когда листаешь очередной текст, возникает смутное и тягостное чувство, что ты кого-то обманул. Вот лично ты – причем без всякой для себя выгоды. И обидно за чужую мечту. Хочется заказать текилы и упиться в хлам в галактической таверне на Мю Змееносца.
Соседка слева что-то мелодично прощебетала, и пришлось оторваться от созерцания умных и проворных кальмаров. Очаровательная мордашка, чуть курносый носик, губки свежие и припухлые, вот только широко распахнутые голубые глазки блестят чуть ярче, да зрачок во всю радужку… Глянула, улыбнулась, снова защебетала – чистая мелодика, ни одного членораздельного слова, и ясен пень, видит перед собой не угрюмого бритоголового зануду, а что-то куда ярче и пикантней. Ну, в общем, ясно: пока прогревали движки, милое создание, спав с личика, слопало чуть не половину упаковки синтемеска (запрещенного, между прочим!), заедая его фирменным успокоительным от «Соляриса». До сих пор, значит, не отпустило… Вот и купировала предстартовый синдром девочка. Отцы рвались в небо – мы жмемся к земле. Дурацкая, конечно, символика, но напрашивается сама собой, по крайней мере у меня. А у вас?
А создание так щебетать и не перестало, и глазки все ярче, и румянец, как у куколки… Бортпроводницу позвать, что ли – вон как раз идет? Уж не знаю, на одной ли ферме этих бортпроводниц клонируют или в одной и той же форме отливают, но в «найди десять отличий» я бы тут играть не рискнул. Стандарт. Эталон. В «Солярисе» все должно быть прекрасно… Нет, не будем звать: прекратился щебет, клюет создание носиком-пуговкой. Ерунда, не помрет, разве что проблюется как следует. Точно вам говорю: сам синтемеском травился, уж я-то знаю…
Да, так вот, о моем пунктике: зуб в дюзу, зафиксирован он не только в компике Леви – а Леви его, по слухам, даже на ночь под подушку кладет – но и в файлах хватких и прытких ребятишек из Контроля Снов. А хватки и прытки они ох, не по-хорошему, особенно там, внизу. Здесь у нас, значит, дозволенный эскапизм, а здесь, извольте видеть, насквозь недозволенный, но в чем разница – это даже я вам не скажу, хотя под «Актом о дозволенных границах» хожу уже пятнадцатый год и вроде даже наизусть его вызубрил.
Вот за что люблю станции – на них от Контроля обычно один-два уполномоченных, да и те сидят, как мышь под музейной метлой. И даже полиция Конфедерации там особо не высовывается – разве что раз в месяц намекнут вежливо и деликатно: «ау, ребята, мы здесь!»… Но там проблема другая: к нашему брату, вирт-актеру, в разных корпорациях СБ относится очень даже по-разному. В «Скайлайне», например, ты на станции отброс, которого можно брать за шкирку и тащить в участок за то, что споткнулся в неположенном месте, а в участке держать, пока не надоест – контракт там, не контракт, Гильдия, не Гильдия… Сам, врать не буду, не попадал, а вот Рамона, который с Толстым Оскаром работает, на «Счастливой Луне» тамошние эсбешники даже и отмудохали – хорошо хоть, «комбайн» не раскокали, а то судись потом с ними… Впрочем, на станциях «Соляриса» отношение к нам вполне терпимое, даже доброжелательное. Клиент – для «Соляриса» все, если он пожелал иметь вирт на станции – он будет его иметь, так что вирт-актеры там проходят по разряду обслуги. Чертовски дорогой, но все же обслуги.
А вот «термитники» не люблю. Просто не люблю, и все – хотя там нас, в общем, вполне привечают. Те два, где мне побывать довелось – такие себе закрытые санатории для богатеньких, разместивших деньги в надежных вкладах и сбежавших переждать грядущий Конец Света на тихий Марс. То-то они все там такие благостные, и атмосфера… травоядная, если вы понимаете, что я имею в виду. Не то монастырь, не то богадельня. В общем, не люблю.
Нет, станционных можно понять – наши «комбайны» могут создавать помехи для следящей аппаратуры. Очень редко, но все же бывает. Прорывается что-то из создаваемой нами реальности в станционные сети – и, скажем, на экране радара появляется вдруг какой-нибудь там дредноут с полным комплектом бортового вооружения… Правда, это скорее по разряду анекдотов проходит, но, говорят, случалось. Во всяком случае, баек на эту тему среди наших гуляет великое множество.
А, ну да, мой «комбайн» - вот он, в этом футлярчике. Подержать не дам, и не просите: мне одно харвестовское «железо» в семьдесят пять косарей обошлось. В родных синеньких «конфедератках». Со всеми добавленными примочками – это уже тысяч сто с лишним, а вы говорите, «подержать». Но он таких денег стоит… А, да чего рассказывать, его в деле смотреть надо. Увидите – сами все поймете.
Что? Нет, вот только не надо нас, вирт-актеров путать с актерами телеприсутствия, а то я, чего доброго, в драку полезу. Эти ребята либо ходячие манекены с интеллектом насекомых – вроде мальчиков и девочек из «Еженедельных случек» - либо деятели вроде Доктора Мо, все из себя насквозь умные и циничные. Но уж та-акие умные, та-акие циничные, что и слова в простоте не скажут, а потому общайтесь с ними сами, коль есть охота. А мы, вирт-актеры, вирт-мастера, совсем другое.
Если коротко: мы делаем реальность. Ну да, виртуальную, но вы-то ее ощущаете полноценной, живете в ней, и любой предмет от сигареты до танка или звездолета для вас насквозь материален, и любой персонаж от Чеширского кота до Кеннеди или Троцкого не просто выдает запрограммированный набор реплик – он действительно вступает с вами в диалог, по-настоящему реагирует на ваши действия… Трудно? Конечно, трудно. Я вот даже со своим харвестовским «Фениксом» могу держать в вирте не больше десяти-двенадцати человек, плюс два десятка вирт-персонажей. Больше – все, виртов заедает, текстуры ползут… А вот мой учитель, легендарный Монгол, говорят, группу из пятидесяти человек ухитрился провести по Берлину 45-го, да так, что кому-то из клиентов даже шинель прострелили. Сам он, правда, не рассказывал – дождешься от него рассказов, держи карман! Ну, правда, там и «комбайн» не чета моему, да и сам Монгол не мне чета…
А вот эротический вирт ни один мастер в здравом уме работать не станет. Дело не в каких-то моральных запретах и даже не в том, что за это конфедералы могут крепенько взгреть – тут чистое самосохранение. Есть, конечно, деятели, которые вирт-эротику работают – ну сами посудите, был бы спрос, а уж за предложением дело не станет… Только вот все, кто работает с вирт-эротикой – полные и законченные импотенты. А если не импотенты, то абсолютно фригидны. Такой вот вам любопытный парадокс. Откуда я это знаю? Так ведь нас, по сути, очень немного, настоящих-то вирт-актеров, умех. Может, с тысячу человек – это на все двенадцать миллиардов населения Земли, станций и «термитников». Не скажу, что все друг друга знаем, но мирок тесный и замкнутый. Если за треп о клиентах Гильдия моментально и не взирая на ранг вышибает тебя коленкой под зад, то уж друг о друге нам никто посплетничать не мешает. Не то что бы это наше любимое занятие, но словечко там, словечко здесь – и вот ты человека, вроде бы, в глаза не видел, а все о нем знаешь…
В общем, так вот и живем – под сенью «Акта о границах». Не то что бы вне закона, но как бы на обочине: государство, пусть даже такое ублюдочное, как Конфедерация, терпеть не может, когда кто-то из подданных может в любой момент ускользнуть в неподконтрольную ему зону. Пусть даже в выдуманную страну, пусть даже на короткое время… Но только нормальный, плотно сработанный вирт не прошибить никакой хитрой электроникой, да и видуны – хоть правительственные, хоть какие – туда пролезть-подсмотреть никак не могут. Когда я работаю вирт – все, ребята, это моя территория, и на нее без моего разрешения не ступишь. А разрешаю я только тем, кто прописан в контракте – поименно. Только так, и никак иначе.
Нет, я понимаю, что наше вирт-пространство используется и для закулисных переговоров, и даже – будете смеяться! – для банальных супружеских измен… То есть, измена-то виртуальная и вроде бы как ненастоящая, но воспоминания и ощущения самые что ни на есть доподлинные и, говорят, иногда поострей, чем в реале. Сам, конечно, не пробовал, судить не берусь… А потому в работе не рекомендуется следить, чем там клиент занимается. Вот захочется ему с вирт-персонажем пообщаться – тогда подключаешься по полной, а в остальном… Меньше знаешь – здоровее будешь, не нами придумано.
Ну вот, опять начали: стоит затылок на подголовник опустить – и словно бы под черепом этакий замогильный голос: «Он приближа-ается!..» в сопровождении какого-то кошачьего концерта. Какие-то хитрые динамички они туда вмонтировали, что ли?.. «Он» - это, понятно, очередной Конец Света. Третий год уже приближается. Достало.
А вы что, думали, Конец Света – это какой-то вселенский катаклизм с падающими астероидами и бубонной чумой на фоне атомной войны? Ну, по крайней мере, в тех книжках, что я так люблю, его примерно так и описывали… Так я вам открою страшную тайну: этот самый Конец Света – прежде всего крутой коммерческий бренд. Опять же, откуда знаю? Да очень просто: я на эту рекламную кампанию работал – для того же «Соляриса», кстати. Обычно мы, вирт-мастера, командой не работаем, но уж больно там бабки наваристые крутились… Вот и сделали такой корпоративный Конец Света для общественных деятелей Конфедерации – всяких парламентариев, администраторов, и как их там еще. Как сейчас помню, вел все это дело, дирижировал, что ли, Страшила Питер, действительно крутой мастерюга, а мы вшестером на подхвате крутились. Я лично десяток персонажей вел – ух, какие чудные мутанты получились, вспомнить приятно! Вот будут у меня когда-нибудь дети, и расскажу я им, как папа делал Конец Света… Смешно? Мне тоже как-то не очень.
И работает рекламка, между прочим: места в «термитниках» здорово в цене взлетели, гражданское оружие всякого рода влет расходится – от шокеров до разрядников ограниченного радиуса, и шмотка в этаком стиле «милитари» - вот как на моей соседке, что слева в кресле похрапывает: вроде, и бесформенная, а где надо, облегает так, что залюбуешься. И синтемеска, надо думать, в карманы много входит… Да, в общем, если с умом, то под это дело можно продать все, что угодно можно. Вот и продают.
Да ладно, шанкр с ним, с Концом Света – не первый и не последний, и не такое переживали. Ну, полезут опять отовсюду шизанутые пророки и всякие там экстремисты-фундаменталисты, ну, опять корпорации между собою сцепятся, чтобы все по новой переделить, ну, экономику еще долго потом будет колбасить – не смертельно, в общем. В прошлые разы примерно так и было – только самый первый еще кучей локальных войнушек сопровождался… Если уж совсем жарко станет, завербуюсь годика на два в «термитник». Скучно им там, марсианам долбанным, томно. Любят они, уроды, чтобы их развлекали. Работенка, конечно, противная – ну так ведь и я, прямо скажем, не брезгливый.
И вот, значит, в настоящую минуту сидит ваш Небрезгливый Хельги, видами на экране любуется (кальмары убрались уже, полетим скоро), слушает кошачьи концерты из подголовника и храп обдолбанной в каку соседки слева. А Хельги, значит, сидит, чувствует, как выветривается из башки «бродяга», и пытается сообразить, что ему в предстоящем контракте не нравится.
С юридической стороны, понятно, все чисто: Леви свой нехилый процент на совесть отрабатывает. Он нас, курочек, несущих золотые яички, холит, лелеет и бережет – как хорошему агенту и полагается. «Седьмое небо» - станция «Соляриса», так что и с местной СБ трений быть не должно. Сумма? Да хорошая сумма, не маленькая, но и не чрезмерно жирная, чтоб по этому поводу ерзать. Ограниченный вирт на шесть персон, подробности при встрече – ну, как обычно: чтобы понять, чего от тебя человек хочет, надо голос его услышать, в глаза ему посмотреть, аккуратненько прощупать, чем он вообще дышит… Заказчик – некий граф Браннер. Граф, хм…
С этими графьями – анекдот форменный, только подзатянувшийся уже. Где-то в начале Третьей глобализации была мода у шишек из корпораций, да и вообще у богатенького народа, титулы себе покупать – тогда еще какие-то потомки королевских династий сохранились, хотя и, как в старых романах пишут, «впали в ничтожество». С чего такое поветрие пошло, я уж и не помню – а только хапали себе господа акулы бизнеса титло вплоть до великокняжеского по твердой таксе, пока не тряхнул всех очередной Конец Света. Тряхнул как следует – и много дури из голов повытряс: по крайней мере, я за свои тридцать пять лет ни о каких свежеиспеченных графьях с князьями и прочими баронами не слыхал. Кто-то из «титулованных» успел разориться, кто-то наоборот еще чего-нибудь под себя пригреб, но в официальных бумагах сейчас титулов почти и не встретишь. Ребячеством считается. А этот – пожалуйста, господин-весь-из-себя-граф…
Да нет, мне-то от этого ни жарко, ни холодно, лишь бы этот самый граф заплатить не забыл. Ну да Леви я за то и процент отстегиваю: в выколачивании деньги с помощью адвокатов Гильдии он не то что собаку – слона съел… Так что вроде бы все чисто – а все-таки не нравится мне этот контракт, шибко не нравится. В чем тут дело, и сам не пойму – так, на уровне предчувствий. Нам, вирт-актерам, в этом плане, конечно, до видунов далековато, но если у тебя такого вот шестого чувства нет, не выйдет из тебя вирт-мастера, как ни старайся…
Что? Ведуны? Да нет, вы не поняли: ведун – это тот, кто ведает, то есть, что-то там такое знает… Встречал кто-нибудь таких? А видун… Правильно, видун – это тот, кто видит. Пророк на жалованье. Домашний колдун. Ментат. Да разные они, в общем – только не люблю я с ними общаться. Неприятный народ. Поглядит такой на тебя – и словно черви под черепушкой копошиться начинают, шкура зудит… Даже «комбайны» в их присутствии, бывает, глючит.
Ну вот, стронулись, станция на экране словно бы повернулась, приблизилась. Почти на месте. Надо бы с Леви связаться, только с борта челнока оно неудобно и неприятно: и на виски давит, стоит «комбайн» включить, и слышно с пятого на десятое… А он, бедолага, из-за моей задержки, небось, по кабинету носится, волосы на толстой заднице рвет. Волнуется. Не любит он, когда нам на станциях работать приходится – как раз с того случая с Рамоном и не любит.
Ну наконец-то: мягкий толчок, короткий миг невесомости – синтетический солярисовский обед так и норовит выплыть из желудка – снова возвращение тяжести. «Господа и дамы, наш челнок прибыл на станцию «Седьмое небо» компании «Солярис», экипаж благодарит вас за то, что вы воспользовались его услугами. Пожалуйста, соблюдайте порядок при выходе на пассажирский причал. Стойки таможенного контроля находятся напротив…». И соседка, вроде, прочухалась слегка, произнесла нечто вроде: «Тырбарумбическая фифилячка герко хухулит» - и снова в прострацию впала. Ничего, бортпроводницы разберутся, а я в няньки при торчках не нанимался… Ремень «комбайна» через плечо, сумку с пожитками в руку, десяток шагов между креслами, узкий, чем-то механическим – то ли смазкой, то ли разогретым железом – пахнущий тамбур… Ну, здравствуй, что ли, «Седьмое небо»!
Первые минут пять чувствуешь себя так, словно у тебя все кости из резины – такой вот побочный эффект искусственной гравитации. Ничего, мы это дело спокойненько переждем, как раз и очередь к таможенным терминалам рассосется… На солярисовских таможнях не то что бы всех подряд шмонают, но, скажем, разрядник или какую-нибудь откровенную пакость вроде того же синтемеска протащить на станцию не дадут – ни к чему им лишние проблемы…
- Господин Хельги?
Еще издали мне этот тип не понравился: длинный, тощий, и в лице и в пластике что-то от злобного клоуна… А когда подошел – еще сильней не понравился: в мозгах вдруг словно клубок червей образовался – склизких, холодных, мерзко шевелящихся, – кожу на щеках стянуло… Ну вот, видуна вспомни – он и объявится: морда застывшая, и в глазах пустота, и что-то там, в этой пустоте, крайне нехорошее копошится… Впрочем, меня-то узнать – и видуном быть не надо: бритая башка, ярко-красный кофр с «Фениксом»… В любой толпе за километр заметен.
Глянул это я на видуна безо всякой там братской любви – и его тоже передернуло. Похоже, я ему тоже не понравился – пустячок, а приятно… Хорошо еще, что виденьем своим он меня недолго буровил, а то б и вытошнило, чего доброго – ну плохо я ихнего брата переношу. Сразу, в общем, ясно: настоящий видун, со стажем. Для тех, кто не в курсе, поясняю: «со стажем» – это значит, что мозги он уже окончательно проторчал. Не знаю уж, чем они себе серые клеточки выжигают, чтобы видеть, но в списки легальных препаратов эти вещества наверняка не входят… Ну понятно, не поперся сам граф какого-то там актеришку встречать – но почему видун? Узнать, каких неприятностей от помянутого актеришки ждать? Да уж если честно-то – ну какие от нас неприятности?.. Не тот у нас калибр, чтобы серьезные неприятности кому-то доставить. Ох, правильно мне контракт не глянулся: коли клиент так осторожничает – добра не жди.
- Вам нет необходимости проходить таможенный контроль, - и голос у него тоже странный, словно неживой, словно машинка какая-то у него внутри слова складывает во фразы. – Следуйте за мной, пожалуйста. Попутно я объясню вам вкратце суть предстоящей работы. Дело в том, что господин граф и его товарищи хотят выпить с вами текилы в галактической таверне на Мю Змееносца…
Комиссар Колин, департамент безопасности, Бразилиа
Желудок болел с самого утра и обещал где-то к полудню разгуляться так, что жить станет совсем тошно. Комиссар украдкой помял под столом кончиками пальцев вздувшийся, твердый живот, невидяще глядя на лежащую перед ним стопку распечаток. В меру затемненные стекла сдерживали яростный, бьющий по воспаленным глазам солнечный свет, бесшумный кондиционер овевал хвойной прохладой, но на лбу все равно постоянно выступал пот. Откуда-то из глубин памяти всплыла непрошеной и теперь назойливо крутилась в голове невесть откуда взявшаяся фраза: «Лик, уныние наводящий». Из всех желаний осталось только одно: послать к черту этот город, этот кабинет, эту злосчастную службу. Громко послать, с чувством.
Он вздохнул и поднял взгляд. Лик Маркуса, куратора специальных акций, определенно наводил уныние – не в силу каких-то там особых обстоятельств, а постоянно. Один взгляд на эту лошадиную физиономию с вечно поджатыми губами и отечными мешками под глазами был способен повергнуть в мировую скорбь даже самого закоренелого оптимиста.
- У вас все, Маркус? – комиссар постарался сохранить ровно-доброжелательный деловой тон. Свою «правую руку», этого самого Маркуса, он терпеть не мог, да что там – ненавидел до зубовного скрежета, но обойтись без него не мог. Видун, работающий без наркотиков и сочетающий смутное, аморфное искусство прозрения с холодной логикой вычислительной машины и почти полным отсутствием эмоций – явление уникальное. Такого выгонишь – потом наплачешься…
- К сожалению нет, господин комиссар.
Голос «правой руки» звучал как всегда – тускло и невыразительно, но к хвойному аромату отчетливо примешался запашок неких поганых сюрпризов. Уж его-то комиссар за долгие годы карьеры научился различать безошибочно. Он выругался про себя самыми черными словами, какие только мог знать беспризорник, выросший во время Конца Света в трущобах старого Питера, а потом – двадцатилетний ветеран полицейских сил спецназначения, а потом – оперативник Безопасности, а потом… а потом… Слов было много, но они не помогали. К слову сказать, из какой преисподней или клоаки вылез сам Маркус, комиссар при всех своих нешуточных возможностях так и не дознался. Маркус был фактом. Объективной реальностью, данной в крайне неприятных ощущениях.
Переждав очередной болезненный спазм, комиссар произнес сквозь зубы:
- Так не тяните же. Понятно, что самое паршивое вы приберегли на десерт…
Самое скверное – на Маркуса было бесполезно даже орать. С тем же успехом можно орать на памятник в городском парке или фонарный столб – а этот дуболом, переждав с каменной мордой вспышку начальственного гнева, просто продолжит с того места, на котором его прервали. Продолжит все так же монотонно, без выражения – и что самое обидное, скорее всего окажется прав во всех своих предположениях. Порой комиссар страстно желал, чтобы его куратор спецопераций хоть где-то ошибся, облажался по крупному – уж тогда-то его можно было бы выставить без зазрения совести. Но желания желаниями, а гнусный Маркус был, к сожалению, незаменим. И не ошибся ни разу на памяти комиссара.
- Известный нашему департаменту Хартог Браннер пребывает на станции «Седьмое небо». Он заказал вирт-актера.
Комиссар возвел глаза к потолку и страдальчески вздохнул:
- И это все? Послушайте, Маркус, Браннер и его эксперименты с противозаконным эскапизмом – это по ведомству Контроля Снов. Не хватало нам еще этим заниматься… Отошлите данные им, пусть сами потрошат и Браннера, и этого актеришку. У них досье не его светлость побогаче нашего.
Маркус, глядя куда-то поверх головы комиссара, возвестил занудным тоном скверного лектора:
- В данном случае речь идет не об экспериментах, а о маскировке неких переговоров. Впрочем, Браннер скорее всего постарается совместить то и другое.
- Переговоры, - комиссар кивнул. Тупая боль в желудке стала уже привычной и почти не мешала сосредоточиться. – Хорошо. Что в этих переговорах привлекло ваше внимание? Внимание куратора специальных операций? – он чуть выделил голосом последние слова – без особого нажима, но настойчиво. Манера Маркуса выдавать информацию в час по чайной ложке бесила, но тоже как-то привычно. По крайней мере, ясно, что видун излагает именно таким образом не для вящего драматического эффекта – вряд ли он и слова-то такие знает, – а просто в меру своего разумения сортирует сведения по важности.
- Со следующим челноком на ту же станцию прибывает брат Николас. Эмиссар Единой Христианской Церкви.
- И он… проходил по нашим делам? – комиссар позволил себе приподнять бровь. Непроницаемое выражение лица удавалось сохранить только благодаря многолетней привычке – снова накатила волна тошнотворной, зудящей боли.
- Насколько мне известно, нет.
- Все еще не понял. Допустим, этот ваш брат Николас прибывает именно к Браннеру и именно с ним собрался вести переговоры в вирте, который, вроде бы, Церковь не одобряет категорически… Кстати, он действует официально?
Маркус промолчал. Впрочем, шеф безопасности уже научился расшифровывать паузы своего нелюбимого помощника – эта, например, означала, что данных относительно того, санкционирована ли эта миссия Конклавом, не имеется.
- Хорошо. Какое отношение имеют шашни этого мыльного графа с Церковью к нашим делам?
- На «Седьмом небе» наш наблюдатель видел Гремлина. Вроде бы.
Вот эта новость заставила почти забыть о беспокойном желудке – как обычно, Маркус придержал самую зубодробительную информацию до финала. Значит, Гремлин… Такое же порожденье Конца Света, как и сам комиссар, идейный борец против любого существующего порядка, неуловимый террорист без каких-либо политических или религиозных пристрастий. Возникающий то среди туарегов-сепаратистов, то среди ультралевых «Зеленых бригад» с их диверсиями против собственности корпораций на Земле, то среди ультраправых «разделителей», требующих сегрегации по национальному признаку, то среди воинствующих фанатиков «Звездной церкви», то среди «борцов за свободу информации» - кучки психованных хакеров, провозгласивших: «Никакая информация не может быть секретной»… Личность его, как и личность Маркуса, оставалась загадкой: комиссар предполагал, что массированный налет «борцов» на базы данных Департамента и криминальной полиции был не случайностью и даже не «актом возмездия», а продуманной и тщательно спланированной операцией, вдохновленной именно Гремлином. Правда, уже года три о нем не было ни слуху, ни духу – о чем комиссар, надо сказать, вовсе не сожалел.
- Вроде бы? – нахмурившись, переспросил он.
- Наш человек не уверен.
- Он, значит, не уверен… А вы?
Искусством паузы Маркус, следовало признать, владел в совершенстве. Эта была… многозначительной. Явно он что-то такое в своих видениях углядел, связывающее эксцентричного предпринимателя, балующегося исследованиями в области запрещенных вирт-реальностей, молодого и перспективного эмиссара Церкви и беспринципного профессионального террориста. И сейчас он – уж это-то комиссар тоже определял безошибочно – сейчас он боялся.
Конечно, поводов для восторга тут было немного, но комиссар все же ощутил некоторое приятно щекочущее злорадство. Приятно видеть, что Маркус, этот монумент ледяного бесстрастия, эта унылая киберищейка в человечьем облике все-таки чего-то боится. Что-то в предстоящей на «Седьмом небе» встрече пугало его до дрожи в коленках, но объяснить это словами куратор спецопераций явно не умел. Бояться, впрочем, он не умел тоже – во всяком случае, до этого дня комиссар за ним такого не замечал, хотя ему доводилось наблюдать своего помощника в таких ситуациях, где за малейший промах Система тут же сотрет тебя в порошок и развеет по ветру.
Случалось, что и говорить, он желал своему помощнику оглушительного провала – но тут был наверняка не тот случай. Если уж его что-то напугало, к этому стоило отнестись очень всерьез. Как ни грустно было признавать это, у Маркуса помимо феноменального видения имелись также иные достоинства: во-первых, он не метил на место комиссара, во-вторых, как было доподлинно известно, не принимал подачек от политиков Конфедерации, религиозных объединений и корпораций – и никогда не сливал информацию куда-либо на сторону. Комиссар, впрочем, подозревал, что причиной тут не морально-этические препоны, а банальная нехватка воображения.
- Хорошо. Итак, официальный запрос Конклаву – находится ли этот самый брат Николас на «Седьмом небе» с их ведома и по их поручению? Церковь нас, конечно, любит со страшной силой, но от запроса по форме А им не отвертеться… СБ «Соляриса» обязана оказывать нам содействие, и она его окажет. Эти ребята не дураки, на неприятности нарываться им незачем – и они знают, что наш Департамент бывает очень злопамятным… Далее… Маркус, какие силы вам нужны для нейтрализации Гремлина? Взвод, рота, батальон?
- С позволения господина комиссара, не стоит пока ставить в известность Конклав, - голос видуна звучал особенно холодно и невыразительно: теперь он не просто излагал информацию – он работал. – Как раз по той причине, что мы не знаем, давали ли они санкцию на эту встречу. Службу безопасности «Соляриса» я бы тоже не стал привлекать к операции.
- Почему?
Снова пауза – понятно, с точки зрения видуна «Солярис» является одним из фрагментов головоломки. Комиссар на самом деле терпеть не мог головоломок, он предпочитал иметь дело с вещами относительно простыми и понятными: активизация сепаратистов в восточноазиатском анклаве, сеть «зеленых» экстремистов, которую только что нащупала агентура Департамента, лихое и крайне профессиональное устранение сразу двух конгрессменов Конфедерации… Однако, Маркус полагал предстоящую встречу на станции чем-то несравненно более важным и опасным. Да и Гремлин, кажется, тоже – иначе почему бы он оказался именно там, а не где-нибудь в гуще очередной заварухи?
- Ладно, будем считать, вам виднее. С этого момента вы полностью отвечаете за эту операцию – кстати, неплохо бы уточнить, в чем она заключается? Вы намерены просто… нейтрализовать Гремлина – или же хотите предварительно узнать, чего ради на станции собралась столь странная компания и зачем им понадобился вирт-актер?
Комиссар промокнул салфеткой пот на лбу – яростная, режущая боль вернулась всего на миг, но и этого хватило. Он ожидал, что Маркус снова отмолчится, но тот вскинул вдруг свои блеклые, выцветшие глаза:
- Господин комиссар… Мне трудно это объяснить, но за этой встречей я чувствую нечто чужое и тайное. Прорыв в такие области, куда лучше бы не прорываться, потому что последствия непредсказуемы совершенно. Поэтому лучше максимально ограничить число посвященных – с вашего позволения, я отберу для участия пять-шесть человек, но лучших. Будущее… вариативно, и если прорыва не случится, отпадет нужда в крайних мерах. В противном случае я намерен нейтрализовать всех участников предполагаемой встречи.
- Всех?! Маркус, вы с ума сошли? – комиссар даже привстал. Впервые на его памяти куратор спецопераций выдал такой длинный монолог – и в первый раз за все время совместной работы мелькнуло в нем нечто человеческое, пусть даже это «нечто» было всего лишь страхом и растерянностью. Да, крови этот… человек?.. не боялся, но к радикальным мерам прибегал крайне неохотно, полагая их нерациональными.
- Согласен по завершении операции на любые взыскания. Но сейчас она полностью на моей ответственности, - в голосе помощника, обычно сухом и монотонном, звякнула сталь, хотя сам он больше всего напоминал сейчас аллегорическую фигуру «Умножающий познания умножает скорбь». – Поверьте, господин комиссар, так будет лучше. Если ничего не случится, я ограничу свою активность исключительно личностью Гремлина.
- У вас что, есть люди, способные взломать профессиональный вирт?
- С вашего позволения, господин комиссар, я не буду посвящать вас в детали. Тогда в случае… непредвиденных вариантов вы сможете присягнуть, что не знали об этой операции.
Комиссар, не удержавшись, удивленно сморгнул – уж такого-то проявления чувств от этого ходячего компьютера он точно не ждал. Скорее уж небо рухнет, чем Маркус будет играть в благородство. Похоже, все действительно обстоит так, что хуже некуда…
- Добро, - согласился он после тяжелого раздумья. Злорадство как-то незаметно испарилось, сменившись смутной, но грозной тревогой. – И помните, Маркус – они все, кроме Гремлина, дилетанты-одиночки, да и сам Гремлин, в сущности, талантливый дилетант. А мы – Контора, и по определению переигрываем такую публику на три счета.
Впервые в жизни сакраментальная фраза, унаследованная комиссаром от предшественника, прозвучала неубедительно и даже как-то смешно. Комиссар не был видуном, но предчувствия у него имелись. Крайне скверные предчувствия.