Глава четвертая.
«Снова нас ведут куда-то…»
Я проснулся рано, и первой мыслью, пришедшей в мою ясную голову, была почему-то мысль об аресте Мурата. Как и вчера, я подумал, что он не мог убить Дубинина. Слишком уж искренне сокрушался он о краже у него пистолета и очень уверенно обещал сдать «ментам» настоящего убийцу. Кроме того, именно следователь Тимошенко вчера удостоверился, что не пуля из пистолета Макарова была причиной смерти Дубинина, о чем совершенно непроизвольно поделился со мной. Зачем же он тогда приказывает взять пол стражу Мурата? Чтобы закрыть безнадежное дело, так называемый «глухарь»? На душе у меня стало тревожно, но я понимал, что идти сейчас к Юрию Андреевичу и что-то ему доказывать у меня нет оснований. Я всего лишь свидетель, и он имеет право шугануть меня из своего кабинета вместе с моими домыслами и предложениями.
На этот день я запланировал написать докладную записку о развитии туристического бизнеса на Таманском полуострове силами моей родной «Славянки», съездить в районный центр и посетить там краеведческий музей, а заодно и рынок: надо же привезти хоть какие подарки своим домашним и Ларисе Николаевне из далекой Тмутаракани.
Но прежде чем засесть за ноутбук или бежать на автобусную остановку, надо было позавтракать, и я решил, наконец, испробовать продукцию Гасана – чебуречника, чьи крики были слышны мне еще во сне. Но когда я сказал о своем намерении Василию Ивановичу, тот решительно запротестовал:
- Еще чего надумали? Пусть эти чебуреки отдыхающие едят! Они не знают, из чего их Гасан лепит. А я знаю, и вам расскажу, чтоб такая мысля больше в голове у вас не появлялась.
Я сразу сказал, что отказываюсь от своего намерения, только пусть дядя Вася не посвящает меня в тайны изготовления чебуреков, дабы не портить мне аппетит на весь день, и он был со мной солидарен:
- Правильно! Сейчас придет моя бабка, позавтракаем тем, что Бог послал и что она нынче сготовила. Не скажу, что она у меня знатная повариха, но, по крайней мере, хоть не отравимся.
Мария Афанасьевна была скора на помине, и мы позавтракали горячими блинчиками со сметаной, запивая их кофейным напитком под названием «Лето».
Когда после завтрака я собрался ехать в город, Василий Иванович отговорил меня и от этого шага, сказав, что на рынке в такое время я ничего путного не куплю, музей уже второй месяц закрыт на ремонт, а ехать в самое пекло не к морю, а от моря противоречит здравому смыслу.
- Вы, Евгений Михайлович, - говорил он, восседая на своем продавленном стуле у входа в коттедж, - пойдите сейчас на пляж, окунитесь в прохладную водичку, пока медуза не подошла, а потом займитесь умственной работой. Какой? Ну, например, подумайте, как уговорить Ларису Николаевну, чтобы она продала эту хату и купила другую, в приличном месте. Я уже ей об этом говорил, но она меня и слушать не хочет. А вас она должна послушать: вы ведь человек образованный и видели все своими глазами. Особой переплаты не будет: сейчас такие дома по всему Азову, как грибы растут. Вы бы сами прямо сейчас могли бы это сделать. Армен за милую душу и хорошую цену купит у вас этот коттедж, а вы приобретёте такой же рядом с центральным пляжем.
«Больше мне делать нечего, - подумал я, глядя с тоской на поднимающееся все выше и выше палящее солнце. – Я сейчас действительно пойду и искупаюсь, а потом включу кондиционер и засяду за компьютер. Буду ждать звонков от любимых и нелюбимых женщин и виртуально покорять новые туристические маршруты».
Идя к морю, я заметил, что во дворе базы значительно прибавилось машин, в основном, иномарок. Достаточно было взглянуть на их номера, чтобы определить ареол проживания людей, предпочитающих отдыхать на Азовском море. Когда-то я любил считать автомобили, приезжавшие в наш город из других регионов России, и теперь по литерам на номерах я определил, что на базу отдыха «Кавказ» прибыли гости из Тюмени, Новосибирска, Ярославля и даже Приморья. И я сразу же вспомнил вчерашние похороны…
… Навряд ли станица Баклановская видела такой кортеж из иномарок, сопровождавший катафалк с гробом скромного телохранителя фирмы «Центурион» Дубинина Е. А. Люди, собравшиеся у гостиницы базы отдыха «Кавказ», как и автомобили, делились на две ярко выраженные категории. Первые, приехавшие на роскошных, но бронированных «Мерседесах» и «Бьюиках», представляли собой так называемые сливки общества полукриминального склада. Они были важны и горделивы, но у них не хватало того аристократизма, который сразу можно распознать в облике истинных олигархов, избежавших сумы и тюрьмы. Вторая часть народа приехала в основном на «Лендроверах», больших и уродливых. Это были телохранители тех, кто даже на кладбище чувствовал себя хозяевами жизни, и просто телохранители, коллеги Жени Дубинина. Сегодня они наблюдали за порядком и расставляли людей, согласно их положению в обществе, в котором они привыкли вращаться. В связи с этим я оказался на самых задворках, но прощальную речь Марата Никитовича смог расслышать очень хорошо, потому что он, к моему удивлению и вопреки своей невзрачной внешности, оказался обладателем громкого и выразительного голоса. Но еще больше меня поразило то, что во время своей речи он плакал, вытирая слезы голой рукой и тут же резко взмахивая ею, словно рубил невидимой шашкой убийц своего телохранителя
- Дорогой Женя, - произнес он первые слова и надолго замолчал, потому что слезы мешали ему говорить. Потом его голос внезапно окреп, и он продолжил звучно и жестко:
- Мы знаем, что у тебя никого нет, что ты вырос сиротой. Но это не помешало тебе стать хорошим человеком. Все, кто знал тебя, ценили в тебе честность и доброту. Мы все любили тебя. А потому позволь мне, с этого момента, быть твоим отцом. И не только для того, чтобы отомстить за тебя. В этом я тебе клянусь. Но еще я хочу гордиться тобой, и наказать своим детям, чтобы они были такими, как ты. Пусть тебя ничто не потревожит там, куда ты ушел. Прощай.
Потом я лишь увидел, как поток людей двинулся к могиле, чтобы попрощаться с убитым, но я отошел в сторону и стал в тени огромного куста сирени: мне почему-то не захотелось принимать участие в этом шествии. Вскоре ко мне присоединилась очень любопытная парочка, тоже спасавшаяся от жары. Она, ярко выраженная натуральная блондинка, почему-то очень нервничала, выговаривая что-то своему спутнику. У меня сразу появилось ощущение, что я видел где-то эту девушку, а, главное, слышал ее голос. Мужчина, под стать ей, был тоже красив и высок, но спокоен и нетороплив в своей реакции на ее претензии. Он закурил, искоса взглянул на меня и разом оборвал нервный поток ее приглушенной речи, сказав громко и отчетливо:
- Я должен попрощаться с ним, ты это можешь понять? И давай закончим эти разговоры.
Она действительно сразу замолчала и достала из сумочки свои сигареты. По тому, как она доставала из пачки одну из них, я понял, что молчание далось ей нелегко. Мужчина поднес к сигарете свою зажигалку, но смотрел он при этом не на нее, а на меня, словно пытаясь вспомнить, знакомы мы с ним или нет. Потом он с досадой отвернулся, как будто обознался, приняв меня за кого-то другого, и, не докурив, бросил сигарету на землю и пошел прочь, оставив свою спутницу стоять под кустом сирени. Она отнеслась к этому спокойно и тоже посмотрела на меня, как бы желая узнать, как я отнесся к их размолвке. Заметив, что я совершенно индифферентен, девушка достала из сумочки мобильный телефон и долго выискивала нужный ей номер.
- Здравствуй, мама! – сказала она как-то бесцветно и тускло, но достаточно громко и отчетливо, так, что теперь я мог слышать ее очень хорошо. – Как вы там поживаете?... А мы завтра домой выезжаем… Почему рано? Слава Богу, отдохнули. Вообще-то, у нас здесь несчастье случилось. Женя Дубинин погиб. Да, да, тот самый Женя… Убили его... Да нет, не на работе. Ну, и что, что телохранитель?... Конечно, ужас… Я тебе вот почему звоню. Не хочу я домой на этой машине плестись. Хочу к вам самолетом прилететь и отдохнуть еще немножко…. А что муж? Муж домой доберется через неделю, он быстро ездить не любит, к тому же, у него дела в Воронеже и Самаре. Сразу по приезду он на работу выйдет. А я к этому времени поездом от вас к нему подъеду. Знаю, знаю, что он приучен к уходу, как малое дитя! Что же, мне теперь сидеть при нем, как привязанной?... Никуда он не денется, другой такой дуры нет, чтобы в рот ему смотреть и делишки его покрывать… Давай, мама, не будем этот вопрос по телефону обсуждать. Да, да, он очень хороший, и ни в чем плохом не замешан. Вот на этом и закончим. Жди меня послезавтра. Не надо встречать, сама доберусь. Привет всем.
Она с явной досадой захлопнула крышку телефона, и что-то негромко пробурчала себе под нос. Что именно, я не расслышал….
На пляже было более людно, чем в прошлые дни, но люди эти были еще не избалованы морем, и поэтому вели себя тихо и настороженно. Они еще обживали это неведомое им пространство с голубым, мирно шелестящим волнами морем, золотым песком и толпой надоедливых продавцов, старающихся перекричать друг друга: «Кукуруза! Горячая кукуруза!», «Холодное пиво с раками!», «Азовская тарань! Вяленая и копченая!». Здесь же обосновался черный, как негр, кавказец с мегафоном в руке, посредством которого он с ужасным акцентом приглашал публику прокатиться на «бананах», водных лыжах и параплане. Все это для меня, жителя большого приморского города, было обычно и ожидаемо, но вот кого я не ожидал здесь встретить этим чудесным утром, так это опять же Юрия Андреевича Тимошенко. Правда, на сей раз, он просто сидел на песке в плавках и солнцезащитных очках и задумчиво смотрел в морскую даль. Я посчитал своим долгом поздороваться, чтобы не выглядеть невежей, и присел рядом. Следователь поднял очки, чтобы узнать меня, и тускло сказал:
- А, это вы… Решили искупаться? А я вот приплелся сюда аж от центрального пляжа, чтобы только поговорить с хозяином этого богоугодного заведения…, как его?...
Он взял записную книжку, лежавшую на стопке его одежды рядом с мобильным телефоном и электронными наручными часами Минского часового завода, и прочитал:
- … Погосяном Арменом Минасовичем. Представляете, три раза вызываю его повесткой, и все три раза он не является. Приходит какой-то Хачик и говорит, что его хозяин очень болен и очень занят. Я спрашиваю его: болен или занят? А он снова отвечает: занят и болен. Я приезжаю сюда специально для того, чтобы побеседовать с этим чрезвычайно занятым умирающим человеком, а мне говорят, что он уехал в район и будет только через два часа. Вам такое может придти на ум: так игнорировать встречу со следователем, ведущим дело об убийстве? А где оно произошло? На территории принадлежащей ему базы отдыха. Но ничего! Я решил дождаться его здесь во что бы то ни стало, а потом он у меня еще попляшет!
Видимо, откровенничать со мной вошло в привычку краевого следователя, и он сообщал мне подробности дела, как старому знакомому. А я снова решил вести себя напористо и нагло, так как меня очень волновало одно: почему так бездарно и неоправданно обвинили в убийстве Мурата.
- Вы, вероятно, хотели поговорить с хозяином базы о его начальнике охраны? – спросил я Юрия Андреевича так непосредственно, будто мы с ним были коллеги.
- Да, - охотно ответил следователь, почувствовав в моем голосе истинное сочувствие. – Я хочу допросить его по поводу Батуева Мурата Алихановича, который числится начальником охраны базы отдыха «Кавказ».
Он снял очки, пристально посмотрел на меня, но, как мне показалось, сказал совсем не то, что хотел сказать:
- Пойду-ка я окунусь еще разочек, кто знает, когда этот Погосян изволит появиться.
А сказать ему, как я предполагал, хотелось совсем другое: «Кто вы такой, черт возьми, что второй день лезете в мои дела и задаете дурацкие вопросы, на которые я вынужден отвечать?». А мне, в свою очередь, очень хотелось задать ему один единственный и последний вопрос: «На каких основаниях вы арестовали Мурата?» Мне просто хотелось это знать. Просто как человеку. Который совсем недавно разговаривал с человеком, которого считают убийцей, и теперь мучается, желая узнать: неужели люди способны обманывать даже себя? Но чтобы не доводить милого следователя до ожидаемого взрыва, я вошел вслед за ним в спокойное голубое море, сходу нырнул под воду и поплыл на глубину, где на меня во все глаза смотрели любопытные рыбы и крошечные крабики.
Через полчаса я сидел в прохладной комнате перед раскрытым ноутбуком и думал: с чего начать мой гениально-генеральный план освоения таманского экскурсионно-туристического пространства. Но совсем неожиданно мои пальцы потянулись совсем не туда, куда следовало, и я набрал номер электронного почтового ящика моего лучшего друга Бориса Ивановича Варновского. Если кто не знает, я скажу, что Борис Иванович почти мой ровесник и школьный товарищ, а работает он следователем городской прокуратуры, по-моему, даже старшим следователем. Впрочем, это не важно, потому что все знают, что он лучший следователь не только в нашем городе, но и во всем крае.
«Привет из Тмутаракани! – быстро набрал я текст, опасаясь, что здравый смысл остановит меня. – Я здесь в командировке. Соскучился по дружеским разговорам. Как поживаешь? Если будет свободная минутка, выйди на меня. Евгений».
Теперь мне ничто не мешало заняться делом, и я полез в дебри биографии Михаила Юрьевича Лермонтова и туристического бизнеса.
К обеду моя докладная записка была готова, я отправил его на сайт хозяйки моей фирмы и решил сходить искупаться еще раз. Но прежде я заглянул в мой электронный почтовый ящик. К моей большой радости там было сообщение от Бориса:
«Привет тмутараканцам! Что за дела занесли тебя туда, где Макар телят не пас? Я был о твоей директрисе лучшего мнения. Отправить в ссылку такого талантливого гида, оторвать его от семьи, от детей! Отвечая на твой вопрос, скажу: я поживаю плохо, но лучше тебя. Хотя бы в том смысле, что вечером могу посидеть с коллегами в ресторане «Лагуна», а после насладиться уютом семейного гнездышка. А в остальном – завал! У меня создается такое впечатление, что люди едут к нам не отдохнуть, а совершить преступление, которое должен раскрыть именно я. В голову лезут дурные мысли. В кого там намеревался переквалифицироваться О. Бендер? В управдома? У меня нет таких талантов, как у великого комбинатора, пойду работать дворником. И буду писать детективные романы, опираясь на свой богатый опыт. Впрочем, не буду. Не хочу переходить дорогу своему лучшему другу. Не обижайся, шучу. Не удивляйся, что пишу так длинно. Просто чувствую, что тебе очень неуютно вдалеке, решил поддержать тебя тихим ласковым словом. Для этого дал допрашиваемому мной субъекту лист бумаги и ручку и сказал: «Пиши! Все от самого рождения до совершенного тобой преступления». Он пишет, старается, а я спасаю тебя от хандры. Доволен? Впрочем, не такой уж я простой, как тебе кажется. Говори: чего тебе от меня надо? Правда, ответить смогу только вечером, сейчас выезжаю с бригадой на безнадежное дело. Пока. До связи. Борис».
Я даже не пошел обедать, чтобы отослать моему другу следующее сообщение:
«Спасибо, родной! Трудно что-либо скрыть от проницательного сыщика. Я действительно нуждаюсь в твоей помощи, но не ради какого-то там дела, а просто меня сегодня всю ночь мучил вопрос, имеющий отношение к юрисдикции. Но ты там здорово не напрягайся. Это не к спеху. А если ты и впрямь занят по горло, то забудь об этом и не беспокой себя. Здесь у нас тоже произошло убийство. И тоже на пляже. Но совсем рано утром, когда на нем никого не было. А меня угораздило пойти в такую рань прогуляться и наткнуться на труп. Он лежал в полосе прибоя наполовину в воде, так как был сильный шторм. Так что я прохожу по этому делу свидетелем. А, может, и подозреваемым, кто вас, следователей, разберет. Погиб молодой, сильный парень, бывший офицер, начфиз ракетной дивизии(!), а ныне – телохранитель от фирмы «Центурион». Хозяин этой фирмы, человек очень самолюбивый и гордый, решил во что бы то ни стало найти убийцу своего работника и привлек к расследованию авторитетного следователя из краевого центра, Тимошенко Юрия Андреевича. Не слышал о таком?
Местные милиционеры при осмотре трупа установили и записали в протоколе, что Дубинин был убит из пистолета Макарова прямым попаданием в сердце, сзади. Тимошенко опровергает эту версию, так как пуля была извлечена почти из поверхностной раны, до сердца она не дошла. И тем не менее он арестовывает хозяина пистолета, из которого был произведен выстрел, и обвиняет его в убийстве. За день до убийства я встречался с обвиняемым при весьма странных обстоятельствах. Он был в стельку пьян и выложил мне как на духу, что намедни у него украли пистолет и что он знает, кто убил Дубинина. Но теперь, как ты понимаешь, у меня нет возможности встретиться с ним, а передавать следователю его слова, сказанные спьяну, мне что-то не хочется. Нет, ты не подумай: заниматься собственным расследованием я не собираюсь. Во-первых, рядом нет тебя, а, во-вторых, у меня нет для этого времени: через два дня я возвращаюсь домой. Просто ты мне коротенько объясни: какие еще могут быть варианты, если в него действительно стреляли, но не убили? Почему пуля не достигла сердца? Отчего же он тогда умер? На теле у него других повреждений нет. Об отравлении при допросе свидетелей следователь не заикался.
Жду ответа.
Евгений»
Довольный составленным посланием я вышел под палящее солнце и с удовлетворением отметил, что ресторан в соседней гостинице работает. Но у его дверей стоял амбал в черном костюме, который с недавно приобретенной вежливостью информировал меня, что все места заняты. Но потом, видимо, узнав меня, сказал, что он сейчас узнает, не согласен ли кто-нибудь из клиентов посадить меня за свой столик. Он вернулся очень быстро и распахнул передо мной дверь, сказав: «Столик в центре, с дамой».
В зале было полутемно, и я не сразу нашел нужный столик. Но потом я заметил, что мне машет рукой женщина в черном платье, в которой, присмотревшись, я узнал Светлану.
- Садитесь рядом, - пригласила она меня. – Сейчас еще подойдут Людмила и Миша.
- А что, - спросил я, - Марата Никитовича сегодня не будет?
- Нет, он вылетел первым рейсом в Москву. Там через неделю состоится международная конференция нашего Фонда, и вчера туда прилетел Том Купер.
- А кто это такой?
- Вы не знаете, кто такой Том Купер? Это человек, который сам когда-то переболел церебральным параличом, а потом разбогател и сейчас по всему миру открывает детские клиники для наших больных. Я сегодня тоже лечу ночным рейсом в Москву для встречи с ним.
- Значит, мы с вами больше не увидимся?
- Скорее всего, нет.
- А вы не могли бы уделить мне с полчаса вашего времени?
- Охотно.
- Только хочу вас предупредить, разговор будет на больную для вас тему. Вы можете сейчас отказаться от нашей встречи.
- Ну, зачем же. Я уверена, что вы хотите поговорить со мной об этом не ради любопытства. К тому же, для меня тоже в этом деле есть много неясного и подозрительного. Может, в нашем разговоре что-нибудь да и прояснится. Марат Никитович уже не надеется на этого краевого супермена и хочет найти в Москве кого-нибудь посерьезнее. Так или иначе, но я рада, что он так близко принял к сердцу гибель Джея. Теперь он не успокоится, пока его убийцу не найдут и не осудят.
Здесь, наконец, подошел официант, и я заказал обед: борщ, котлеты и компот. Времени у меня было в обрез. И тут ко мне пришла интересная мысль, навеянная последними словами Светланы.
- У меня к вам есть интересное предложение, - сказал я, дождавшись, когда она допила свой кофе. – Может, не стоит вашему шефу искать толкового следователя в Москве? Это опять может быть кот в мешке. А я знаю человека, который, я уверен, обязательно раскроет это дело. Я дам вам его адрес и номера телефонов, служебного и домашнего. Позвоните ему завтра из Москвы и предложите заняться расследованием. Думаю, что он не откажется.
- От таких гонораров, какие обычно предлагает Марат Никитович, редко кто отказывается, - чересчур самонадеянно заявила Светлана, но я не стал ее переубеждать, хотя точно знал: если Борис Иванович возьмется за это дело, то отнюдь не ради денег.
Конечно, я предполагал, более того, был уверен, что, скорее всего, оказываю Варновскому медвежью услугу, но ничего поделать с собой не мог: чем-то зацепило меня это убийство. То ли слишком памятен для меня стал тот вечер в ресторане, когда Дубинин поразил меня своей открытостью и, в то же время, жесткостью своего предупреждения не доверяться незнакомым людям. То ли он стал мне ближе после того, как я начал читать его дневник. Не знаю. Но мне очень хотелось, как и его шефу, чтобы убийц нашли и наказали.
Я записал на листке из записной книжки данные моего друга, отдал их Светлане и мы договорились встретиться с ней в восемь часов вечера на пляже: перед вылетом в Москву она собиралась в последний раз искупаться в ласковом Азовском море.
Когда я вышел из ресторана, было три часа дня, и жара достигла своего апогея. Но мне было даже лень подумать, что можно было пойти на пляж и спастись от этого озверевшего солнца. Видимо, по этой же причине Василий Иванович, сидевший на своем посту с бутылкой пива, тоже не стал призывать меня сделать это и лишь поспешил поделиться со мной последними новостями:
- Муратов брат прилетел сегодня. Он у него, оказывается, полковник авиации. А ругается, все равно, как простой шоферюга. «Я, говорит, трах-тарарах, всю вашу лавочку в прах разнесу, до Государственной Думы дойду, а брата в обиду не дам». На базе уже мандраж начался, а тут самый главный у них, Армен, хозяин, то есть, куда-то исчез. Еще утром поехал в город и до сих пор нету.
«А что, если попытаться встретиться с этим братом, - подумал я, - и рассказать ему о моей ночной встрече с Муратом? Я думаю, в отличие от следователя, он с интересом отнесется к словам Мурата об украденном пистолете и о том, что он знает, кто убил Дубинина».
Но здесь на мой телефон посыпались звонки, и я на время забыл о своей задумке.
Сначала позвонила Лариса Николаевна. Она говорила взволнованно, но все равно виновато:
- Евгений Михайлович, не понимаю, как я могла отправить вас в эту чертову командировку, не решив до конца вопрос с детским садиком. Я была так уверена в этой почтенной даме, что даже подумать не могла, что она… Да ладно. Не буду поднимать себе давление. А вам портить аппетит. Главное, ваш Борька через две недели пойдет в садик. Правда, не в «Магнолию», в «Колокольчик», но меня все хором убеждают, что этот садик ничем не хуже. Позвоните, пожалуйста, жене и успокойте ее. И пусть она сама сходит туда и посмотрит, какие там условия. Если что-нибудь не так, будем бороться дальше. А теперь о нашем бизнесе. Докладную вашу я получила, но прочесть еще не успела. Ночью ознакомлюсь. Но речь сейчас о другом. Наш дядя Вася бомбардирует меня звонками с предложениями поменять место нашей дислокации в станице Баклановской. Вы знаете об этом?
- Да, он и мне уже несколько раз говорил мне, что мы крайне неудачно выбрали место для нашей турбазы. Но, по-моему, ничего страшного здесь нет.
- А как же убийство, произошедшее совсем недавно? Если я не ошибаюсь, это случилось даже при вас.
- А могло случиться где угодно и при ком угодно. Василий Иванович – паникер в силу своего почтенного возраста. Поэтому не следуйте его примеру в расцвете ваших лет.
- Ну, Евгений Михайлович, вы – все тот же. Даже в этой тмутараканской глухомани в окружении убийц и мрачных пессимистов а-ля дядя Вася вы не теряете чувства юмора. Но я все-таки попрошу вас на досуге продумать этот вариант и посмотреть те коттеджи, о которых говорит наш сторож. До связи.
Предложения и приказы Ларисы Николаевны всегда были подобны наскокам мушкетеров. Я же - человек другого склада, поэтому подобные ее звонки всегда сбивали меня с толку. Но задуматься над этим мне не дал второй звонок. Теперь меня вызывала вконец опечаленная Ника. Оказывается, она всю ночь проплакала, убитая происками алчной Аделаиды Ивановны, и теперь искала опору во мне. Я сразу успокоил ее, сообщив о варианте с детским садом «Колокольчик», и через минуту голос ее звенел аналогично этому названию.
- Ой, - кричала она в трубку от радости, - я знаю этот садик, он рядом с нашей конторой, далеко от дороги, и в нем много зелени!
Она даже не спросила меня, как я поживаю вдали от нее и когда я приеду, и наш разговор закончился на такой мажорной ноте.
Минут через пять телефон снова зазвонил, и на сей раз услышал Бориса Ивановича. Голос у него был уставшим и хриплым, и я пожалел, что втянул его в эту историю.
- Привет, - услышал я сквозь шум машин и грохот какой-то строительной техники, - вот иду домой и решил с тобой пообщаться в свободное время. Машина моя на ремонте, вот и хожу уже вторую неделю с работы и на работу пешком. И, знаешь, нахожу это полезным и даже приятным. А ты как там проводишь время?
- Нормально, - ответил я, стараясь, чтобы голос мой звучал, как у провинившегося ученика. – Дела почти закончил. Через два дня собираюсь домой…
- … но лавры сыщика – дилетанта не дают спокойно спать, - рассмеялся Борис.
- Слушай, - робко попросил я его, - забудь все, что я накропал тебе в интернете. Я уже и думать перестал об этом.
- А я не перестал. Любопытная история, понимаешь ли, получается. Ты почитай в своей почте, что я тебе ответил, и поразмышляй. Пока.
«Да, - думал я, поднимаясь к себе в комнату, - втянул я всё-таки в это дело своего друга. Да еще и "волосатика" на него натравил. Нехорошо получается».
Я вновь расположился под кондиционером и открыл ноутбук. Послание Варновского начиналось в том же духе, как и его разговор по телефону:
«Итак, Старков, как я понял из твоей записки, тебе вновь не дают покоя подвиги мисс Марпл и честертоновского пастора Брауна. Кто-то бы огорчился, а я скажу: «Похвально!» Детективщина очищает кровь и делает нашу жизнь интересной. Если, конечно же, ты детектив – любитель, не профессионал. У меня же, к сожалению, она вызывает изжогу и тоску по мирной жизни цветовода из треста «Зеленстрой». Но я сегодня добрый, потому что раскрыл «безнадежное» дело, о котором я тебе писал. Так вот, слушай:
Первое: не связывайся с Юрием Андреевичем Тимошенко! Это еще тот тип. Мы были вместе с ним на курсах повышения в Ростове. На второй день руководство курсов выдвинуло его в старосты нашей группы, а в конце учебы выдало ему рекомендацию на должность старшего следователя краевой прокуратуры. Он готов грызть зубами любой булыжник, лишь бы доказать, что он прав. А правым он себя считает почти всегда.
Второе: не поддавайся первым впечатлениям! Все тщательно проанализируй, а потом уже скажи себе: а чего это мой ночной пьяный первый встречный сообщает другому первому встречному, что у него украли пистолет и что он знает, кто убийца?
Третье, и самое главное: от чего наступила смерть потерпевшего? Если от огнестрельного ранения, то только в результате большой потери крови. Маловероятно, так как рана незначительная и, как ты написал, поверхностная. Пуля могла не достичь сердца по трем причинам: а) она попала в кость; б) стреляли с большого расстояния; в) патрон был с дефектом. Первые два пункта отпадают, так как, насколько я понял, кость не задета, а стрелять издалека в утренних сумерках и попасть в область сердца почти невозможно. А вот насчет патрона…. У нас был такой случай, когда боеприпас хранился в сырости на складе очень долго, и на зачетных стрельбах пули не долетали даже до мишени. Второй вариант: потерпевший ранен, у него болевой шок, он падает и захлебывается. Тоже не верится: убитый – здоровый парень, телохранитель, что-что, а боль-то он должен терпеть. Еще одно предположение: его просто-напросто утопили. Тогда нападавших было несколько, один человек с ним бы не справился, даже с легко раненым. Теперь самое вероятное: кто-то, очень опытный стрелок, стреляет ему в спину, почти в упор. Патрон оказывается не доброкачественным, и тогда нападавший вырубает свою жертву мощным ударом. Вероятно, он опытен и в рукопашном бое и знает, куда надо бить, чтобы лишить человека сознания. Потерпевший падает в воду и захлебывается. Но здесь надо узнать, нашли при вскрытии воду в легких.
Так что я бы искал убийцу среди его коллег, телохранителей, которые в большинстве своем – выпускники военных училищ. Только упаси тебя Бог намекнуть об этом Тимошенко! Он сразу же будет отрабатывать версию противоположную твоей.
Теперь я знаю, что воленс – неволенс ты с головой влезешь в это дело, и не возражаю, если ты по интернету будешь обращаться ко мне за консультациями.
О, бедный Интернет!
Борис».
Версии были прописаны весьма четко, и над ними я долго не задумывался. Самым подходящим я нашел вариант с бракованным патроном и ручным боем, но меня смущало то, что узнать о наличии воды в легких Дубинина я мог только у следователя Тимошенко, а он для меня был табу.
Время летело незаметно, и в семь часов я стал собираться на свидание со Светланой. Прежде всего, я продумал вопросы, которые я задам ей, а уж затем побрился и облачился в легкий светлый костюм, который специально прихватил с собой из дома для официальных встреч. Однако, выглянув в окно, я увидел, что над морем снова зависла черная туча, и решил взять ветровку.
Светлана лежала на песке, используя последнюю возможность принять солнечные ванны на азовском берегу. Увидев меня, она встала и накинула халатик.
- Вы оделись так, как будто собираетесь пригласить меня в ресторан, - чуть улыбнувшись, сказала она. – Но я – увы! – не готова к торжественному ужину.
Она запахнула короткий халатик и поежилась: далекая туча посылала нам свой привет в виде холодного порыва ветра.
- Давайте пойдем ко мне, - предложила она. – Там спокойно поговорим, да к тому же мне надо подзарядить мой мобильный. А здесь через пятнадцать минут точно будет буря.
В гостинице было тихо и пусто. Мы поднялись на второй этаж и зашли в просторный номер, выходящий окнами во двор базы отдыха. Посреди комнаты стояло два чемодана и сумка: видимо, Светлана уже приготовилась к отъезду. Она сразу включила зарядное устройство для мобильного телефона, а потом села за стол, на котором были разбросаны какие-то бумаги, и стояла початая бутылка коньяка.
- Вам налить? – спросила она, уже наклонив бутылку над одним из трех бокалов, стоявших на столе.
- Нет, спасибо, - отказался я, зная, что сейчас мне очень пригодится трезвая голова.
- А я выпью немножко. Вы сами сказали, что разговор будет трудный, надо поддержать себя, чтобы не раскиснуть. Так о чем вы хотели спросить меня?
Я замялся: вопрос был задан так внезапно, что я не сообразил, что должно быть первостепенным в нашей беседе. Светлана улыбнулась:
- Из вас не получится опытного интервьюера. Шли на беседу со мной, а не подготовились.
- Нет, я готовился, - как школьник начал оправдываться я. – К тому же, я окончил журфак, и кое-какой опыт у меня имеется.
- Даже так? Тогда мы с вами коллеги. Я тоже работала в газете, только после окончания истфака.
- А где это было?
- Это было в далеком городе Черкесске, где, кстати, я и познакомилась с Женей. Он работал там охранником на химкомбинате. А я писала очерк о трудовых буднях этого предприятия и заблудилась на его огромной территории. Джей помог мне выбраться из этого лабиринта и пригласил в ресторан… С тех пор… Впрочем, задавайте ваши вопросы. Вечер воспоминаний отменяется.
- Первое, что я хотел узнать, так это номер телефона, по которому ему звонили из Новосибирска.
- Пожалуйста, он записан у меня в ежедневнике, так как выяснял его Марат Никитович и попросил меня записать на всякий случай. Ни он, ни я никогда не видели Женю таким… невменяемым.
Я записал номер новосибирского телефона, обдумывая свой следующий вопрос.
- Вы знаете, Света, когда я уходил в тот вечер из ресторана, Женя задал мне странный вопрос: «Вы когда-нибудь теряли друга? Живым?» Скажите, у него было много друзей?
Светлана задумалась и ответила не сразу:
- Можно сказать, что у него было много друзей, а я бы сказала, что у него их не было вообще.
- А он ни с кем не ссорился в последнее время? Ну, не с другом. Пусть с хорошим знакомым.
- Нет. Ведь я сказала уже, что ссориться с ним было невозможно. Если он хоть на йоту чувствовал себя виноватым, он тут же мчался извиняться, а виновных в чем-то перед ним он прощал, считая все эти счеты и неурядицы ерундой.
- А о своих прежних друзьях он не рассказывал? Ведь до встречи с вами он прожил значительный отрезок своей жизни: институт, служба в армии…
- Никогда. Никогда и ни о ком он мне не рассказывал. О его невесте я узнала случайно, наткнувшись на ее фотографии, которые он оставил на столе. И то он рассказал мне лишь о том, почему у него оказалось две фотографии, и все.
- А как вы думаете, почему он хранил их? Обе?
- А вы спрашивали себя: а почему он писал дневник? Я думаю, что он хотел сохранить прошлое. Но только для себя.
Она говорила точно и убедительно. Видимо, не зря, окончив исторический факультет, она пошла работать журналисткой. И я решил проверить ее способность мыслить аналитически.
- А как вы думаете, - спросил я слегка заискивающим тоном, - куда могла деться фотография с номером телефона?
- Ну, здесь сотни вариантов, - сразу разочаровала она меня уклончивым ответом.
Но я не собирался сдаваться, и совсем уже сладким голосом попросил:
- Назовите, пожалуйста, хотя бы три из них.
- Во-первых, он мог просто потерять ее. Во-вторых, выбросить, хотя это на него не похоже. Но я уже видела его, когда он, выйдя из себя, совершал поступки, не свойственные ему, поэтому и это возможно. Третье: фотографию забрал убийца, как улику против него.
- Тогда более логично для него было забрать всю барсетку. Как будто ее и не было. А забрав фотографию, он оставил какой-то след. Следователь может найти эту девушку и перешерстить всех ее знакомых и родственников, а кто-то из видевших эту фотографию мог просто запомнить номер телефона, записанный на обороте.
- А я вижу это совершенно с другой точки зрения. В какой одежде приходят люди на пляж? Правильно, в одних плавках. Куда деть сумочку, если после совершения убийства ты должен вернуться к людям, которые тебя ждут? Ведь ждал же его кто-то тем утром, не один же он был в этом мире. А если бы даже один: любой встречный мог сказать, что видел мужчину с барсеткой. А фотографию можно было разорвать и выбросить в урну, подальше от места преступления. Либо незаметно спрятать в своих вещах.
- Я вижу, что в вас пропадает талант следователя, - заметил я без тени иронии, так как был поражен ее рассуждениями .
- Дело не в одном таланте, - так же серьезно отозвалась Светлана. – Надо еще захотеть заниматься этим. А я этого никогда не захочу.
- Почему? – удивленно спросил я.
- Потому что мне могут приказать: закрой это дело и спрячь его в дальний ящик. Так сейчас устроен мир. В нем правит не справедливость, а сила. И чаще всего это – сила денег.
- Но, я думаю, мне никто не может приказать, если я найду убийцу Жени. А мне кажется, что я его найду.
- Я знаю, - неожиданно улыбнулась девушка и достала из пляжной сумочки, висевшей на спинке стула, … мою книгу. – Свою фамилию, да и фамилию следователя, которого вы мне порекомендовали, вы изменили в книге совсем прозрачно. А имена и отчества вообще забыли заменить. Поэтому, когда вы начали интересоваться подробностями убийства, я сразу догадалась, кто вы такой…. Детектив – любитель… Вас действительно не могут заставить прикрыть дело. Но вы рискуете большим: вас могут просто заставить молчать.
- То есть, убить?
- И убить тоже. Но сейчас чаще стали запугивать. Похищением ребенка. Обвинением вас или вашей жены в преступлении, которого вы не совершали. Но они докажут, что вы виновны. Легко и просто.
Тут она снова улыбнулась и сказала более мажорным тоном:
- Но я думаю, что до этого дело не дойдет. Будьте осторожны и копайте дальше. А пока оставьте свой автограф на этой книге.
Детективную повесть «Мафия небесных братьев» я выпустил «самиздатом» два года тому назад в количестве ста экземпляров. За выпуск моего опуса меньшим экземпляром ни одна типография не бралась. Экземпляров сорок я раздарил свои друзьям и знакомым, остальные шестьдесят пылились у меня на антресолях. И вдруг совершенно неожиданно мне позвонили из одного южного издательства и предложили мне издать мою книгу огромным, по моим понятиям, тиражом: пять тысяч экземпляров. Издана она была в ужасном виде: на плохой бумаге, под страшной размалеванной обложкой и с бездарными иллюстрациями. Но, как ни странно, тираж разошелся очень быстро, и книжка пользовалась успехом у читателей. Но встретиться с первым, если можно так сказать, независимым читателем моей книги мне пришлось в первый раз, тем более давать ему автограф. И хотя после дачи автографа я должен был, по всем правилам этикета, уйти, я этого не сделал: у меня оставалась еще пара вопросов.
- Скажите, - спросил я, уже чувствуя после всего случившегося опытным детективом, - а что слышно о сбежавшей от следствия парочке: Нелли Манукян и Ряшенцеве Николае Петровиче, так, по-моему, их звали?
- Не перестаю удивляться вашей памяти, - сказала Светлана и, посмотрев на часы, встала. – Эта парочка, как вы выразились, задолго до случившегося купила билеты на концерт Киркорова, фанатами которого они давно являются. Никого не предупредив, они уехали на такси в Анапу. На обратном пути они попали в небольшую аварию и были вынуждены заночевать в каком-то мотеле. Утром в день похорон они уже были в отеле, о чем я поставила в известность господина следователя.
Я тоже встал, готовый распрощаться. Но тут я вспомнил о последнем своем вопросе, вернее, просьбе.
- Скажите, - волнуясь спросил я, - эта фотография…ну, снимок бывшей невесты Жени, сейчас при вас?
- Конечно, - ответила Светлана, удивленно выгибая брови. – Она у меня в сумочке.
- Можно я пересниму ее на мой мобильник? Мне кажется, этот снимок может пригодиться при расследовании, коль скоро точно такой же исчез из барсетки убитого.
Увлекшись ролью сыскаря, я стал говорить открыто и жестко и сразу заметил как по лицу Светланы пробежала черная тучка.
- Извините, - запоздало попросил я прощения.
- Да чего уж там, - так же жестко ответила Светлана. – Вещи надо называть своими именами. Совсем недавно Женя был веселым живым человеком, а сейчас он убитый или, как еще говорит следователь, потерпевший… Потерпевший смерть…
Светлана отвернулась, и плечи ее мелко задрожали: она плакала. Потом она взяла со стола сумочку и достала из нее сначала носовой платок, а потом фотографию. Не оборачиваясь, она положила ее на скатерть.
Я протянул руку, чтобы взять снимок, и вздрогнул: на нем было лицо девушки, которую я видел вчера на похоронах! Именно она стояла рядом со мной под кустом сирени!
Но не это поразило меня.
Почему мне показалось тогда, что я где-то слышал ее голос?!
Отступление четвертое
(Из дневника Дубинина Е. А.)
01-го октября 1992-го года
Не писал десять дней: пришла пора сдачи зачетов по физподготовке офицерами дивизии.
Веселое времечко настало! У меня в тумбочке появилось сразу десять бутылок коньяка и три полукилограммовых банки красной икры. Моя борьба против взяточничества в особо крупных размерах закончилась безрезультатно и даже плачевно. Полковник Скоков, самый тучный из всех старших офицеров дивизии, сказал мне строго и с чуть заметной ноткой презрения: «Не нарушай традицию, лейтенант. Не ты ее устанавливал, не тебе ее отменять». Я решил повести себя нагло и ответил ему, на мой взгляд, достойно: «А что, если, несмотря на вашу мзду, я поставлю вам «незачет»? Полковник грустно посмотрел на свой огромный живот, даже нежно погладил его пухлой ладошкой и сказал: «А что, есть альтернатива? Майор Калюжный, ваш предшественник, никогда не ставил мне «зачтено», и это никак не сказалось на моей службе. Главное, лейтенант, не надо выгонять меня для потехи всей дивизии на вашу долбанную полосу препятствий. Что вы там напишите в вашей ведомости, меня не интересует, а мою мзду, как вы выразились, мы разопьем сообща, когда соберемся на пикничок по случаю какого-нибудь юбилея». Я его понял и больше возражать не стал.
Но я не мог понять подполковника Абдулова, прекрасного спортсмена, моего непосредственного начальника, когда он тоже приперся ко мне с бутылкой. С ним я повел разговор вежливо, но настойчиво.
- Что, - спросил я его, отодвигая в обратную сторону бутылку армянского пятизвездочного коньяка, - такая традиция у нас в дивизии перед сдачей зачетов?.
- Почему традиция? – весело ответил Владимир Темирович. – Это мой личный вклад в дело развития физкультуры и спорта в нашем подразделении. Я хочу, чтобы вы с вашими друзьями собрались перед этим знаменательным событием, выпили и сказали: «Дай Бог этому подполковнику Абдулову, которого мы так не любим, но, благодаря которому пьем сегодня этот прекрасный коньяк, сдать все зачеты на «отлично». А я буду очень стараться, чтобы оно так и было.
Речь подполковника мне очень не понравилась, хотя в ней я услышал нотки совсем неармейского юмора и признаки добротного ума. Но я терпеть не мог начальственно – заискивающего снисхождения к «малым чинам», которое явственно слышалось в голосе Абдулова, поэтому отодвинул бутылку еще дальше от себя, так, что она почти касалась тщательно начищенных пуговиц его кителя. Но подполковник не привык отступать. Он развернул бутылку, профессионально свернул ей голову и приказал: «Тару давай!»
Я достал из тумбочки два граненых стакана, оставшиеся там еще от моего предшественника и поставил их на стол. Абдулов уверенно и четко налил в них грамм по пятьдесят коньяку и, подняв стакан, провозгласил: «За сказанное!».
Я краешком глаза взглянул на часы, стоявшие у меня на столе: до конца рабочего дня оставался час. Владимир Темирович заметил это и рассмеялся:
- Товарищ Дубинин, да вы никак думаете, что я вас подставить хочу! Извините, я книжки тоже читаю и знаю, что такое офицерская честь.
Мне сразу захотелось сказать, что офицерская честь никак не вяжется с подношениями начфизу перед зачетом по физической подготовке, но я промолчал и одним махом выпил крепчайший коньяк, от которого мне сразу стало тепло и скверно. Но не успел я придти в себя, как Абдулов тут же налил второй стакан и провозгласил еще один тост:
- А теперь, Женя, давай выпьем за избранницу твоего сердца! Надеюсь, что к Новому году у нас в дивизии появится еще одна крепкая армейская семья. Я уже полковнику сказал: готовьте Дубинину квартиру в семейном корпусе, это парень не промах, своего не упустит!
«Так вот зачем ты пришел ко мне! – завопил я про себя. – Тебе надо знать, насколько достоверны слухи о моей связи с Ольгой. Ты умираешь от любопытства, на самом деле ли она «девушка лейтенанта Дубинина»! Значит, «телефонный» роман не был для тебя простым приключением!»
Я выпил и вторую порцию коньяка и, глядя прямо в рыскающие по сторонам подполковничьи глаза, сказал с пьяным акцентом:
- Дело на мази, Владимир Темирович. Вы прямо как в воду смотрели: аккурат на Новый год думаем свадьбу сыграть. Буду рад увидеть вас на ней. Хотя… Не знаю, как Ольга отнесется к моему приглашению. У нее теперь аллергия на ваш голос. Но вы ведь можете посидеть и молча, правда?
Он вылетел из моего кабинета пулей, а я почувствовал, как на не столь уж далеком горизонте стали сгущаться «злобные тучи».
Я вернулся с работы в легком подпитии и в мрачном состоянии духа. Но вечером ко мне ввалилась толпа друзей, и, чтобы не беспокоить моего соседа по комнате, тишайшего майора Зацепина, который уже улегся в постель с газетой в руках, мы отправились ко мне в спортзал, где я оборудовал себе комнату для хранения особо ценного спортинвентаря. Мы уселись на маты, ребята быстро распечатали бутылки с водкой и пачки с галетами, входившими в наш офицерский паек, и майор Передистый как самый старший среди нас по званию предложил тост за… зачеты по физподготовке.
- Вы что, уже все с ума посходили?! - заорал я. – Сегодня у меня полдивизии побывало с бутылями и икрой, а теперь и вы туда же.
Друзья искренне и громогласно заржали, так что я был вынужден закрыть форточку.
- Ну-ка, расскажи, кто к тебе сегодня приходил, - спросил Самсонов.- И кто чего принес
Каждую названную мной фамилию они встречали хохотом. Особенно долго он не смолкал, когда я упомянул среди моих гостей полковника Скокова. Но, услышав фамилию Абдулова, все сразу и неожиданно замолчали и взглянули на меня с недоверием. Но, поняв, что я врать им не буду, все помрачнели, и без тостов опорожнив бутылки, задумались.
Через минуту помрачневший Самсонов сказал:
- Это он по мою душу приходил.
Из этого странного высказывания я ровным счетом ничего не понял, но как не странно никто из присутствующих ничуть ему не удивился.
Когда, где-то в районе полуночи,мы стали расходиться, Передистый, изображая беззаботность, граничащую с весельем, спросил меня:
- Так о чем тебя просил подполковник Абдулов? Неужто и у него проблемы со здоровьем?
Я ответил ему в его же духе:
- С чего ты взял? Просто у него болит душа за состояние физической подготовки комсостава. Вот мы и выпили с ним по сто пятьдесят под лозунг: «Citius, Altius, Fortius!»
ь - И все?
- И все.
Передавать наш разговор о моей будущей свадьбе мне почему-то не захотелось.
Но ровно через два дня я понял причину глубокой задумчивости моих товарищей и глубину подлости подполковника Абдулова. Вообще-то, я был почти уверен, что после той памятной встречи меня с ним будут только официальные разговоры, которые мне ничего доброго не сулили. Каково же было мое удивление, когда Владимир Темирович снова явился ко мне с дружеским визитом, на сей раз - в общежитие.
Правда, коньяк он не принес, да и настроение у него было отнюдь не праздничное, а, скорее, - деловое. Почему он не пришел с таким настроением в мой кабинет или, что было еще понятнее, не вызвал к себе, я догадался не сразу. Честно говоря, я бы вообще не догадался, не будь Владимир Темирович таким откровенным, и я бы сказал, озабоченным человеком.
Ничего не говоря, он положил на тумбочку стопку бумаг и кивком головы предложил мне взглянуть на них. Это оказались… ведомости сдачи зачетов по физподготовке. Вернее, чистые их бланки. Набело, без помарок отпечатанные штабной машинисткой и аккуратно соединенные воедино огромной скрепкой. Точно такие ведомости подготовил и я, но они лежали в моем столе в черновом виде, так как наша машинистка, пользуясь своим исключительным монополизмом, с криком пыталась убедить меня, что у нее не десять рук, всякий раз, когда просил ее что-либо отпечатать.
Листнув ведомости, я не подал и вида, что до глубины души удивлен этой услугой моего начальника, и, сказав вежливое «Спасибо», хотел засунуть документы в свой «дипломат». Но подполковник задержал мою руку, раскрыл одну из страниц ведомостей и ткнул пальцем на фамилию посередине, возле которой уже стояла карандашная галочка. Я прочитал: «Самсонов Виктор Семенович, майор, 1966 г. р.»
- Ты меня понял? – глядя мне прямо в глаза, спросил Абдулов.
- Да, - ответил я, решив поиграть в дурачка, хотя и понимал, что это мне может дорого стоить.
- Что ты понял? – начиная удивляться, спросил подполковник.
- Что майор Самсонов Виктор Семенович, 1966-го года рождения внесен в ведомости для сдачи зачетов по физической подготовке, - ответил я, не отводя от его глаз взгляда неискушенного дитяти.
Абдулов молчал минуты три, и я видел, что он моим ответом очень озадачен, если не сказать больше. Я же за это время прокрутил в своей голове всю ситуацию и понял все: и цель визита моего начальника, и фразу Самсонова, брошенную им во время нашей прошлой вечеринки. Абдулов не смог простить начсвязи своего позорного поражения в телефонном конфликте с участием дамы, которую он хотел охмурить, и решил расправиться с майором моими руками.
Но Абдулов провел эти три минуты тоже недаром, что я сразу понял по первым же словам его резкого заявления:
- Лейтенант, не надо играть со мной в эти игры. Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю. Но если ты хочешь, чтобы я сказал об этом в открытую, пожалуйста… Мы с тобой оба оказались в дураках в этой неприятной истории, связанной с Ольгой Максимовой. Не скрываю, что я хотел приударить за ней. Послужив еще с полгодика, ты поймешь, что к такого вида подвигам нас толкает весь уклад нашей армейской жизни. А у меня, ты, вероятно, уже знаешь, и семейная жизнь не больно сложилась. Вот я и затеял эти дурацкие переговоры… С ними можно было покончить самым простым способом. Не становиться в позу, а сказать мне: «Владимир Темирович, у меня есть человек, который мне нравится и который может постоять за меня». Ты понял, о ком бы она могла сказать это?
- Обо мне? – спросил я, искренне уверенный в этом.
И тут подполковник Абдулов рассмеялся. Да так неподдельно и весело, что ему трудно было не поверить, когда он сказал:
- Лейтенант, не будь таким наивным! О тебе в тот момент и не думали. Ты понадобился Ольге, когда все это грязное белье всплыло на поверхность, и ей не было к кому притулиться. Так, по-моему, говорится по-русски? Это замечательно, что ты оказался рыцарем и намерен связать с ней свою жизнь. Но неужели ты не видишь, что Самсонов не прекратил свою связь с ней? В военном городке об этом знает каждый второй. Его жена написала жалобу на имя командира дивизии, на днях будем разбираться. А ты перед мной ребенка неразумного корчишь, или меня глупцом считаешь.
Теперь паузу держали мы оба: я из-за растерянности, он – сказав мне все, что собирался сказать.
- И что вы хотите? – спросил я его наконец.
- Нет, это ты скажи мне, что ты хочешь. Хочешь жениться на Ольге? Хочешь, чтобы ее хахаль очутился где-нибудь подальше от нее? Вот и сделай здесь так, - подполковник ткнул пальцем в ведомость, - чтобы мы поставили перед командованием вопрос о его служебном несоответствии.
Я почему-то совсем не возмутился его предложением, не запустил в него стулом и даже не издевнулся, как сделал это в его прошлый приход. Я просто сидел и ни о чем не думал. Мне не было о чем думать. Ведь все было так ясно: у Ольги есть любовник, я у нее – запасной аэродром. Если у меня есть чувство гордости, и нет желания быть обманутым, я должен убрать любовника куда подальше. А потом жениться на Ольге. Сюжет, достойный Шекспира.
- У нас там что-нибудь осталось? – услышал я голос Абдулова.
- Где? – спросил я, не понимая о чем идет речь.
- В бутылке, - пояснил Владимир Темирович, широко улыбаясь.
- Она у меня в кабинете осталась,- с трудом вспомнил я подробности прошлой встречи.
- Не беда,- весело сказал подполковник и достал из пакета точно такую же бутылку коньяка.
Я подвинул ему стаканы, стоявшие на тумбочке рядом с графином, и подполковник налил в них коньяк.
- За сказанное! – провозгласил он свой любимый тост и одним махом опрокинул в себя содержимое стакана. Затем он подумал, хитро и в то же время строго, по-начальственному, взглянул на меня и добавил:
- Но я тебе ничего не говорил.
11-го октября 1992-го года.
Сегодня ночью, после суматошной трудовой недели, я наконец смог подумать о той катастрофе, которая чуть не случилась со мной.
Абдулов влез своими грязными лапами в самое сокровенное, чем жил я последние дни и ночи, не замечая ничего вокруг. А вокруг много чего происходит: рушится наша прекрасная, огромная страна, а вместе с ней и армия, нищают люди, уходят в небытие прежние ценности, на смену которым приходят новые – деньги и шмотки. Но мне до этого дела нет. Главное для меня – это ежедневно видеть ее. Перехватить ее взгляд в надежде найти в нем хоть капельку тепла и света, предназначенную мне. Услышать ее голос, в котором звучит музыка моей мечты.
Очень расчетливо действовал подполковник: он хотел, чтобы я ради своей любви стал подлецом. А, став им, я потерял бы и Ольгу. Я просто не смог бы любить ее, зная, что я – подлец.
Но я сказал себе: пусть будет все, как должно быть. То есть, по справедливости. Пусть Самсонов и Ольга – любовники. Это не повод расправиться с ним самым подлым способом. Я люблю ее. И мне этого достаточно, чтобы быть счастливым.
Завтра я выходной. Ольга тоже. Я поеду в Красноборск и зайду к ней в гости. Я должен видеть ее после того, как одержал победу. Победу над собой.
Абдулова я не победил. Он мне не понятен, а потому страшен. Вчера он радостно пожимал руку Самсонову, сдавшему все зачеты на «отлично». Меня похвалил за прекрасную организацию мероприятия. Сказал, что будет приказ о моем поощрении.
Ладно, сейчас мне только выспаться бы, а завтра… Мне бы только найти ее дом… Помню только номер трамвая… Номер пятый от остановки «Городской театр»…
12-го октября 1992-го года.
Утром я с удивлением обнаружил, что у меня нет ни копейки денег, и вспомнил, что уже месяц не получал денежное довольствие. Но мне почему-то стало весело: я понял, какое это огромное счастье – быть влюбленным! Если даже не замечаешь, что ты окончательно обнищал!
В связи с этим замечательным открытием я понял, что моя поездка в Красноборск отменяется, и впереди у меня предстоит скучный, полуголодный день. Зацепин предложил мне сыграть с ним в шахматы, но я предпочел прогуляться в надежде встретить кого-либо из друзей. Но военный городок словно вымер: кто-то отправился на охоту или на рыбалку, кто-то поехал поразвлечься в Красноборск.
У штаба стоял дежурный УАЗик, за рулем беспробудно спал совсем юный солдатик из осеннего призыва. Я решил зайти в штаб, где у меня в ящике стола лежал недочитанный детектив братьев Вайнеров и забрать его с собой в общежитие, после чего поваляться до вечера за чтением увлекательного чтива. А вечером – что Бог пошлет: может друзья нагрянут с выпивкой или придет тихий мой ангел, спаситель от алкоголя и затворничества, Паша Наливайко, и мы пойдем с ним на корт постучать в теннис.
Но лишь только я вошел в штаб, как услышал громкие голоса, раздававшиеся наверху. Один из них принадлежал полковнику Турчину, второй же был мне незнаком.
До меня дошел лишь один фрагмент этого разговора, потому что, как только я понял, что там идет какой-то яростный спор по очень важному вопросу, я тут же скрылся в своем кабинете. Но этот краткий и бурный обмен репликами мне запомнился очень хорошо.
Сначала я услышал, как Арсений Петрович гневно отчеканил:
- Командую дивизией я, и того, что вы мне предлагаете, никогда не будет!
Незнакомый голос еще более разъяренно прокричал:
- Будет!! Или вы не будете командиром дивизии!!
Больше я ничего не слышал, но этого было для меня достаточно, чтобы понять, что наверху идет очень важный, можно сказать судьбоносный разговор. Но теперь до меня доносилось лишь слабое бормотанье, в котором я не мог различить ни одного слова. Я дождался, когда голоса стихнут, и вышел в коридор. Я не успел замкнуть дверь, когда увидел двух человек, спускавшихся вниз. Рядом с Турчиным шел высокий, плотный человек в генеральской форме. В одной руке он держал фуражку, а в другой – носовой платок, которым энергично вытирал красное вспотевшее лицо. Проходя мимо меня, они даже не повернули шеи в мою сторону и не ответили на мое воинское приветствие. В окно я увидел, что генерал сел в нашу дежурную машину, и удивился: обычно начальство приезжало к нам на своих роскошных «Волгах». Турчин постоял минуты две в раздумье, видимо размышляя над тем, стоит ли ему возвращаться в свой кабинет или идти домой. Он решил все-таки отправиться к родному очагу, но перед тем, как сделать первый шаг, поднял голову и как-то чересчур уж сердито взглянул на окна своего кабинета.
Я отправился к себе в общежитие, предвкушая чтение захватывающего детектива в свободной позе человека, не обремененного никакими делами и мыслями. Но моим мечтам не суждено было сбыться. У крыльца моего дома стояла серебристая «Волга», из глубины которой доносились громкие звуки музыки кавказского происхождения, а в вестибюле стоял такой гам, что никто не смог бы догадаться, что его производит один единственный человек.
-Здесь есть кто-нибудь живой?! – разносился по пустому общежитию голос Сережи Ованесяна. – Мне что, провести поквартирный обход?
- Не ори! - сказал, входя в вестибюль. – Сегодня выходной, почти все наши мужики на рыбалке.
- А не мужики?! – продолжал кричать Ованесян. – Где наша Олечка Максимова? Она тоже увлеклась этим глупым делом? Что, ей карасей на рынке не хватает?
Я рассмеялся, но не удивился начальническому ору своего друга: после возвращения из отпуска он неожиданно пошел на повышение. Он получил звание майора и был переведен военпредом на какой-то завод, производящий ракетные компоненты. Теперь Сергей жил в Красноборске в прекрасной однокомнатной квартире и ходил на работу как простой штатский служащий: с восьми до пяти с перерывом на обед.
- Наша Олечка сегодня отдыхает, - объяснил я неспокойному Сереге. – Она дежурит сутки через двое, и сейчас у нее выходной.
-Как выходной? – удивился Ованесян. – Я вчера с ней по телефону разговаривал, и она мне сказала: «Приезжай завтра к нам дивизию, мы будем отмечать одно знаменательное событие. А какое – не сказала. Трубку повесила.
- Разыграла она тебя, - снова засмеялся я. – Узнала, что ты машину купил, и решила, чтобы ты друзей проведал. Которых ты, кстати, совсем забыл, как только большим начальником стал.
- Как забыл?! – снова начал кричать Сергей. - В следующее воскресенье у меня новоселье будет, я вас всех до одного приглашаю. Не понимаю, какая нужда гонять меня туда- сюда! Я ее уважать перестану, ей-богу!
- Уважать Ольгу ты никогда не перестанешь, - успокоил я его,- потому что в глубине души любишь ее, как и весь мужской контингент нашей дивизии. А вот новоселье тебе лучше устроить в субботу, потому что в воскресенье она дежурит.
- Я об этом не подумал, - удрученно забормотал Ованесян, но потом воспрянул духом: - Ладно, сделаем два новоселья: одно для моих новых сослуживцев, а одно – для вас.
- Да ты, я вижу, разбогател, - по-дружески подковырнул я его, займи мне сто рублей...
- Нет проблем, - весело произнес Ованесян и жестом фокусника достал из кармана четыре купюры по двадцать пять рублей.
- … и подбрось меня до Красноборска.
- Мой фаэтон к твоим услугам, - широким жестом пригласил меня Сергей в свою «Волгу».
За всю дорогу Ованесян ни разу не спросил меня, зачем и к кому я еду в Красноборск. Он высадил меня у здания драмтеатра, так и не поинтересовавшись моими планами и не предложив мне своих. Просто махнул мне рукой и скрылся в потоке машин.
Я дождался трамвая №5 и покатил по старым и новым улицам областного центра. Раньше я бывал в Красноборске лишь наскоками и не обращал особого внимания на его архитектурный облик. Теперь же, при свете ясного осеннего дня, в неторопливом движении старого трамвая я мог оценить особенности его застройки, и, надо сказать, они произвели на меня не лучшее впечатление. Вероятно, я просто был избалован роскошеством ленинградских улиц и площадей.
Остановку, где мы с Ольгой выходили в прошлый раз, я узнал сразу: скорей всего потому, что на ней даже в дневное время горел яркий фонарь. К дому напротив я приближался с каким-то страхом и предубеждением: мне казалось, что меня встретят там не совсем дружелюбно, а я всегда тяжело переживал, когда какой-либо человек тяготился моим появлением в его обществе, но старался это скрыть. Это у меня осталось еще с детдома. Наша директриса, добрейшая Фаина Анатольевна, устраивала неимоверные взбучки своим сотрудникам, начиная от ночных вахтеров и заканчивая своими заместителями по учебно-воспитательной работе, за невнимательное отношение к воспитанникам и, как она выражалась, за «дефицит человеческой теплоты». Поэтому все из кожи лезли, чтобы наглядно продемонстрировать это внимание и теплоту. И я сразу же научился отличать подлинное сопереживание нашим сиротским горестям и бедам, нашему одиночеству и ущербности от искусной игры в доброту.
Я настолько зажался в своих опасениях, что даже не заметил, что на лавочке у Ольгиного дома сидят все члены ее семейства, включая детей, и дружно рассматривают меня. Совсем растерявшись, я робко приблизился к ним и поздоровался. Я не успел ничего спросить, как Екатерина Васильевна сказала:
- А Оля вас дожидается. Только что из окошка выглядывала, нет ли трамвая.
«Это что за чудеса? – в полной растерянности подумал я. – Я и словом не обмолвился, что собираюсь приехать. Если бы не Ованесян, я сейчас бы валялся на койке и читал братьев Вайнеров».
Но удивляться мне пришлось недолго: из калитки выпорхнула улыбающаяся Ольга и взяла меня под руку:
- Здравствуйте, лейтенант Дубинин! Куда мы сегодня идем?
- Не знаю, - растерянно сказал я и заметил, что такая же оторопь нарисовалась на лицах присутствующих.
- Вот тебе и раз! – весело воскликнула Ольга. – Ты забыл, что мы сегодня собирались пойти в ресторан?
Мне надоело стоять в этой толпе робким дурачком, и я решил сыграть в ее игру.
- Почему забыл? – сказал я, весело улыбнувшись. – Просто я еще не знаю, в какой ресторан лучше сходить.
- Идем в «Север». Там подают отличные пельмени, а на десерт – сладкие кедровые орешки.
Из-за поворота загрохотал трамвай, и, схватив мою руку, Ольга поволокла меня на остановку.
(Здесь в дневнике Е. А. Дубинина пропущен чистый лист)
13-го октября 1992-го года.
Наш поход в ресторан и разгадку тайны моей встречи с Ольгой опишу позже, для чего специально оставляю место.
А сейчас главная новость. Сегодня во второй половине дня узнал от Жукова, что полковник Турчин отстранен от командования дивизией. Временно исполнять его обязанности назначен подполковник Абдулов.
Сразу вспомнил афоризм: нет ничего более постоянного, чем временное…