Зачем ты, память обо мне, тревожишь меня, уже нездешнего, зачем тревожишься?
Топко, топко здесь, не подходи близко,
и ты гусеница,
и ты пополз,
и ты жужелица,
и ты мокрица…
Брошу Музу, пойду один гулять по железнодорожной насыпи,
по краешку страны,
кромкой моря,
муравьиной стёжкой.
Клюй черешенку,
дрозд, скворец, воробышек!
Зачем ты, память обо мне, меня тревожишь?
Уж лучше бы лежать в постели с книжкой на боку
и ваять тебя вальяжно,
как Зураб Церетели своих зверушек —
лопатки твои широкие,
ключицы твои колючие,
живот твой круглый
грудь твою плоскую
с двумя сосцами,
пупок ковырять пальцем…
Что мне делать с критиками моих снов,
с критиками моих печалей?
Говорят, от моих печалей разит культурой...
Не впадают стихи в отчаяние,
не рвут волосы на теле,
не выдирают буквы из словаря,
не хватают читателя за горло,
не кусают его за пятки,
не сдирают кожу живьём,
а немножечко качают,
баюкают,
баюкают...