Они говорят, веди себя смирно. Будь примером, за которым мы будем наблюдать и который будем всей душей ненавидеть. Они говорят, не смей позволять себе лишнего. Это только мы можем делать, а ты должен повиноваться и не выходить за рамки. Они говорят, нельзя выше дозволенной планки подняться. Они говорят, нельзя не верить в стереотипы, ведь все верят, и ты верь. Они говорят, что я - урод, не способный понять их высокие цели потребления. Они говорят, что я должен быть животным, которое виляет хвостом и подает лапу. Они говорят, что я должен заткнуться тогда, когда они хотят и говорить тогда, когда они хотят. Они говорят мне, что говорить. Диктуют текст. Нашептывают в ухо. Они говорят, что я – раб, безвольный раб. Они говорят, что убьют меня, если я не буду слушать. Они – общество. Они – мой хозяин.
Да как бы не так! Скорее повешусь на своей любимой цепи, чем поведусь на поводу по широкой мостовой. Что, зря я возмущал и за каждое возмущение получал по голове эти тумаки. Нет, ничему они меня не научили. Больно били ведь. Больно. Так, что едва сил до конуры доползти хватало, чтобы упасть и не шевелиться. Потому что каждая клеточка была наполнена болью. И что? Пошла их наука впрок? Обозлили. Что хотели, то и получили. Животное, настоящее животное. Испуганное, затравленное, но агрессивное. И теперь на каждое движение в свою сторону приходится отвечать потоком отборной ругани-лая, и хватать зубами воздух. Раз бьют, значит бояться. Значит на большее не способны. А я способен. Способен по прежнему добиваться их ненависти и презрения. Хотят коврик, чтобы ноги вытереть. Пожалуйста, я лягу. Мне не сложно. Только потом пусть на себя пинают, если этот коврик из под ног выскользнет и кто-то себе шею свернет.
И подкупить хотели. Заходили с обманчивой лаской. Сахарком прикармливали. Косточку вкусную кидали. Да только ядом от неё за версту несет. А что, мне не сложно. Подойду, аккуратненько зубами возьму и на черный день закопаю. И им приятно, и я жив. Придете ведь на мой пир, а я вас угощу. Посмотрим, как ваша же стряпня вам и понравится, дорогой мой хозяин.
А помнится, на вязку меня водили. Ох, и маститых сук подводили. Породистых. Да таких не каждому медалисту подсовывают. Не то, что мне, беспородному. Презрел. Не получат они щенков моих, не получат. И даром что говорят, коли сука не захочет, кобель не вскочет. Не та того кобеля нарвались. Эта сука, то есть кобель, идейный. Забыли разве что, как моею же кровью, меня же поили? Так спасибо, напился. Забыли, как ложью кормили? Так спасибо, наелся.
Все что вы теперь получите, так это мою шкуру на сапоги хромовые да шерсть на шапку. И то, как подохну мои блохи вас еще заедать будут.
А еще с другими псами стравливал. Они такие как и я, побитые жизнью и такими же владельцами. Но клочья летели. И в глотки мы друг другу грызли. От безысходности. Вот так грызем друг друга, а в глазах – слезы.
Ой, буду… Буду выть я на луну сегодня. Ой, буду… Буду под дых получать. Но не замолкну. Слышал, хозяин? Не умолкну. А потом все равно сорвусь. И убегу туда, где и не найдешь. Да, я бешеная псина. Зазря не пристрелил. Что, рука дрогнула? Жалость проснулась? Да я землю с навозом на твою жалость задними лапами нагребаю. Не надо мне сейчас твоя жалость. Поздно жалеть кинулся. Отпустил бы лучше. Я даже твои касания потерплю, хозяин, только спусти с цепи. За них и буду выть. За товарищей, за себя и за манящую свободу. Петь буду.
А они пусть говорят…