Павел Николаевич решил креститься. Дожали его эти женщины: жена и особенно свояченица Галина. Как придет, так все про жизнь после смерти елейным голоском рассуждает. И там, в этой жизни есть и она, и Люба, и дети, и внуки, а его нет, потому как некрещеный. Не очень-то он ей верил, этой балаболке Галине, но все же…
Вырос наш герой в атеистической семье и твердо придерживался семейных убеждений, пока не стали одолевать болезни. А с ними пришла и бессонница. Ворочается по ночам и думает, думает… Что там, дальше? Обезопасить бы себя от этого неизвестного и поэтому страшного…
А тут еще радикулит намертво приковал к квартире. Воспользовались сестры его невольным заточением. То одна жужжит в ухо, то другая. Пока спина не болела, можно было хоть с дворовыми мужиками душу отвести.
– Вот попадем в разные места на том свете, ты же нехристь у нас, – приговаривала жена Люба, размазывая лечебную мазь. – Кто там тебе будет спину натирать?
– Так спина же здесь останется, туда только душа улетит, – проявил осведомленность в этом тонком вопросе Павел Николаевич и охнул от очередного прострела.
– Про душеньку в первую очередь и надо думать, – загундосила из другой комнаты свояченица. – «Да прилепится жена к мужу своему», – сказано в Писании. А ты неразумным поведением хочешь ее от себя отлепить. А куда ты без Любы? ... Порхали бы как два голубка в райских кущах.
После очередного ночного бдения Павел Николаевич встал невыспавшимся и мрачно заявил жене:
– Ну ладно, зови попа, креститься буду. И чтобы пресечь дальнейшие вопросы, добавил: – Только в церковь не пойду, зовите домой.
– Надо говорить «батюшка», а не так как ты…
– Ну ладно, батюшка, так батюшка.
Крещение на дому организовала все та же Галина, которая в церкви бывала чаще, чем в продовольственном магазине. Денег на то, и на другое не хватало.
Дня три Павел Николаевич слышал перешептывание женщин, мелькание купюр и укоряющий шепот свояченицы «Мало, мало. Грех скупиться на благое дело».
Церковь от дома находилась в пяти минутах ходьбы, но оказалось, что священника нужно везти на такси туда и обратно.
– Что он за цаца, ноги отвалятся, пешком пройти двести метров? – возмутился Павел Николаевич.
– Не по сану это ему, – пояснила всезнающая Галина. – Он тебе не врач участковый, к каждому запросто бегать. Уважение надо иметь. Ты, думаешь, один у него?
Павел Николаевич, покряхтывая, расположился на диване, подсунув под спину подушку, и стал ждать в некотором волнении скорой перемены в собственном статусе. Накануне он помылся, надел чистую рубаху и чувствовал себя вполне новорожденным.
«Сначала, конечно, батюшка побеседует о жизни, о религии, научит, как вести себя дальше», – говорил он себе. Может, надо будет что-то почитать, от плохих привычек избавиться…
Священник вошел, кинул равнодушный взгляд на Павла Николаевича и сразу же приступил к обряду. Он был молодым, довольно упитанным, с длинными рыжими волосами и аккуратной бородкой. В движениях резок и быстр, заметно, что торопился.
Несколько раз Павел Николаевич порывался задать вопрос. Он не очень понимал батюшкину скороговорку. Но тот глянул недовольно, а Галина, исполнявшая роль служки, тут же шикнула.
– Говори почаще «грешен, батюшка», больше от тебя ничего не требуется, – строго шептала она ему в ухо. – Не надо никакой отсебятины.
«Новообращенный» сначала вслушивался в непонятное бормотанье, потом перестал, все равно ничего не разберешь. Скукота. Немного развлекала перепалка батюшки с Галиной, которая излишне суетилась, выказывая всем своим видом желание быть максимально полезной.
– Не путайся в ногах, – строго пенял ей молодой священник. – Куда ты со свечой прешься, не туда, да поставь ты ее на стул, ослица Валаамова!
Павлу Николаевичу даже показалось, что сейчас он заедет ей подсвечником в лоб. Жалко стало. Галина, конечно, звезд с неба не хватает, но ведь так старается… Он зажмурился и теперь уже вслепую стал с нетерпением ждать окончания обряда.
– Прости, батюшка, рабу неразумную, неумелую. И впрямь ослица, как есть ослица, твоя правда, батюшка, – то и дело слышался дребезжащий голосок свояченицы.
Кажется, Павел Николаевич немного задремал. Пришел в себя, когда на него плеснули холодной воды и повесили на шею крестик.
Напоследок священник велел новообращенному регулярно посещать храм, с тем и вышел.
– Люба, дай еще две тысячи, – прошелестела Галина, проводив глазами внушительную спину в черной рясе.
– Ты же говорила, что трех хватит.
– Три это за обряд, а две – ему.
– Взятку, что ли?
– Грешно так говорить Люба, Бог накажет. Не ему даешь, Господу…О твоей душе помолится.
– Неудобно как-то. А вдруг откажется? Да еще и наругает…
– Не откажется. Уж я-то знаю. Думаешь, ты первая?
В очередной раз зашуршали купюры.
А Павел Николаевич все прислушивался к себе, пытаясь обнаружить внутреннюю благость. Нет, ничего такого... Может, он невосприимчивый и надо было ему курсы какие сначала пройти… Так, наверное, бывает, когда из разнорабочих тебя переводят сразу в прорабы, минуя мастера. Лестно, конечно, в новой должности, но ведь ничего не понимаешь, и от того чувствуешь себя дурак дураком…