Время шло. Мира не знала, насколько быстро оно двигалось, но трава под ногами почти пожухла, на деревьях листья, что не опали, начинали гнить. Юрген ввёл специально для неё «базовый курс подготовки». Это не сильно напрягало, занята Мира была только до обеда, а после они с Геременом всё время ходили к озеру. Глеба она видела всё реже. Да и народу в штабе становилось с каждым днём всё меньше и меньше, как листьев на большом дубе в столовой. Геремен говорил, что бояться нечего, сейчас всё пока спокойно, просто очередные командировки, до нового года нужно обо всём отчитаться перед главами центрального штаба, здесь так каждый год. Но не всё было так грустно. Что бы Геремен не слонялся без дела, и Мира не скучала, Юрген разрешил ему посещать занятия вместе с Мирой. Хотя, они ему, как убедилась Мира, были вовсе не нужны. Он сам бы смог многому научить учителей, что касалось магии или фокусов. Однако один из предметов оказался и ему полезным. Геремен напрочь не умел фехтовать. Тут уже и Мира могла его обозвать «школьницей».
Они сидели на холодных каменных плитах большого фонтана, брызги намочили всю спину, вокруг никого. Лёгкие переполнились горечью хвойного леса и табачного дыма, что выпускал кольцами Геремен. Обычное серое утро не оставляло никакой надежды даже на малейший лучик солнца, небо беспроглядное затянулось тяжёлыми тучами, оно казалось таким низким, словно вот-вот тонны ледяной воды обрушатся на их головы.
— А этот, как его, Пафнутий, уверен, что хочет заниматься на свежем воздухе? — Мира посильней втянула голову в ворот куртки.
— Да, Пафнутий ещё тот мерин, — Геремен так же ёжился от холода.
— Какой мерин? — Мира решила, что плеск фонтана заглушает её голос, она попыталась говорить громче, и стараясь уже по слогам,— Я говорю, Пафнутий уверен, что хочет вести тренировку здесь?
— Не знаю. Я не уверен, что он вообще хочет кого-то учить. Мы его уже битых полчаса ждём. Скорее, он просто хочет нас замучить.
— Может, ПРОСПАЛ? — Кричала ему Мира.
— Может и ПРОССАЛ! — он удивлённо кричал ей в ответ.
— Алё, Геремен, как слышите? Я говорю, что он наверно П-Р-О-С-П-А-Л! — Мира уже начинала всерьёз за него беспокоиться.
— Что? Проспал? Да он месяц может не спать, чёртов джедай...
— Пойти узнать?
— Да, надо его послать! Согласен!
— ТЫ ОГЛОХ?
— Чего? Это я то? А ты, ты…
— Я! Спасибо, что напомнил! — Мира взяла его за плечи, пристально вглядываясь в лицо, как если бы она была врачом, а он пациентом, — Может тебе лучше навестить госпиталь?
— Слушай, я совсем тебя не слышу, какие-то странные гудки в ушах, пойду я наверно в госпиталь…
Геремен озадаченный поднялся и направился к дверям, как всегда на прощанье, приподняв свой чёрный цилиндр. Он шел, покачиваясь, странно расставляя руки, словно отгоняя от себя диких пчёл, и что-то бубня себе под нос. Мокрый воздух приносил обрывки его фраз «Спасибо, не стоит!», «Я так рад получить эту премию», «пожалуйста, тише, это же опера».
Мира осталась одна, перспектива была не из приятнейших, торчать на холодном сыром воздухе и ждать пока обдаст мощным зарядом ливня. Она для себя решила, что досчитает до шестидесяти и если никто не придёт, то пойдёт обратно. «Тридцать пять, тридцать шесть», за её спиной раздалось фырканье и постукивание копытом. Серый конь с пышной, будто серебристой гривой жадно лакал воду из фонтана, за ним стоял кто-то, поправляя седло, вскоре таинственная фигура показалась, это был Глеб. Сегодня он был не такой, каким его привыкла видеть Мира, без своих доспехов, камуфляжа и брони, от чего его плечи казались не такими уж широкими, он был похож на простого юношу, простого такого парня в стиле средневековья. Глеб был в кожаной защите с множеством ремешков, из-под неё вылезал ворот тонкой рубашки, на ногах потёртые временем сапоги для верховой езды. Растрёпанный, и так не к стати довольный, что хотелось ему влепить пощёчину.
— Здравствуй Мирослава!
— Привет, — дрожащим голосом выпалила Мира.
Он продолжал улыбаться. Втягивал воздух полной грудью и снова улыбался, будто стояла прекрасная погода, и на небе не было ни одной свинцово-серой тучи. Мира не сводила с него глаз. Она смотрела, как он нежно ухаживает за конём, за его жестами полными любовью. Он словно любил весь мир. Вдруг и Мире стало теплее.
— Какой красавец!
— Спасибо, это так... неожиданно,— Глеб засмущался.
— Извини, я имела в виду коня, — Мира залилась краской ещё больше Глеба,— но ты тоже, очень даже.
Они вместе засмеялись.
— Это Цезарь, мой любимчик, хотя это плохо ведь иметь любимчиков?
— Чего? — Мира никак не могла понять его философии, — Глеб, Ты загоняешься. А он не кусается?
— Нет, конечно.
Мира принялась чесать нос коню.
— Ты, наверное, ждёшь Пафнутия?
— Да, у нас должны были быть занятия, — Мире хоть и нравился её учитель, но сейчас она была рада, что он до сих пор не пришёл.
— Они с Юрием Геннадьевичем сегодня утром уехали в главный штаб. Меня попросили заменить. Извини что так долго, я сам не ожидал.
— Да, что ты? Это круто! То есть хорошо, что ты смог заменить, — Мира подсознательно представила, как отправляет себя в нокаут.
— Тогда давай начнём? Иди за мной.
Они спустились вниз по склону к озеру, от него к берегу, словно протягивая руки, повис туман. Ноги моментом стали мокрые от росы. Они забрали ещё немного влево к груде камней. Когда они подошли, Мира разглядела там каменный стол, похожий на языческий жертвенник, может это даже он и был, она сюда ещё не заглядывала. Глеб отпустил коня и уселся на этот стол.
— Ну, для начала расскажи, что ты уже умеешь?
— Умею? — Мира только теперь осознала, в какой она попала проссак, она ничего не умела. Все их занятия с Пафнутием сводились к тому, что, либо Геремен над ней пол урока смеялся, или она над ним. Они одинаково были неуклюжи. Но одно дело показывать свои жалкие попытки перед Геременом, другое дело показать это Глебу. Мира раскраснелась как первоклассница.
— Ну что то же вы делали на занятиях? — Глеб сосредоточенно наблюдал за терзаниями Миры.
— Да, так, смеялись…
— Так, ну хоть что-то. И над чем же вы больше всего смеялись?
— Над моей защитой.
Мира ожидала, что он тоже рассмеётся, но он лишь добродушно улыбнулся.
— Не волнуйся, я ещё не знал никого, у кого бы это сразу получилось. Мой тебе совет, конечно, был бы не тратить на это время и в случае опасности бежать, может быть заняться бегом? Но раз уж меня попросили сегодня заменить Пафнутия, то давай поработаем над твоим блоком.
— С ментальным хуже всего, — выпалила она, — Вообще ноль.
— Так покажи.
Мира застыла как вкопанная, будто не понимая вопрос.
— Давай! Не бойся, покажи!
Делать было нечего. Мира сделала несколько шагов назад, остановилась, начала прокручивать в голове все слова Пафнутия: «Так, расслабиться, дышать ровно, собрать там что-то воедино...» Мира не могла никак расслабиться, она, словно видела себя со стороны, казалось, что глаза её вот-вот выпрыгнут от таких потуг, она ещё сильней зажмурилась.
— Хватит! Хватит! Ты похожа на разъярённого хомячка, впрочем, этого бы вполне хватило, чтоб отвлечь врага.
— Я не понимаю как, — опустив руки, она простонала, — У Геремена это всё так легко получается. У меня просто нет такой силы, зачем это всё тогда?
— У Геремена всё легко получается потому, что он плевать на всех хотел. Он не вытягивает из себя магию, а черпает из себя.
— Ну вот! И ты туда же. Только не надо сейчас этих сложных и умных мыслей! Проще и короче, пожалуйста.
Глеб усмехнулся, слез со стола и направился к Мире.
— Вот какое дело. Ты заморачиваешься.
— Что? — ей было смешно слышать от него свои собственные слова.
— Ты думаешь, что вся твоя сила здесь, — он провёл рукой у её висков,— а она здесь!— Глеб нежно ткнул её пальцем в нос.
— Чего? В носу?
— Нет, глупая, в тебе самой! Меньше думай головой. Если так пытаешься ровняться на Геремена, то обрати внимание, он вообще голову использует не по назначению.
— Носить эту шляпу, например...
— Верно! И многого достиг. Вообще не стоит думать, у кого, что лучше получается. Думай только о том, что хочешь сделать, о том, что это обязательно получится! И не бойся. Бездарность бы Пафнутий не взялся обучать.
Мира вновь отошла, закрыла глаза, попыталась успокоиться. Но сердце её не слушалось, оно по-прежнему колотилось от страха. Мира заметила, как непроизвольно теребит в руках подол куртки и решила от греха подальше их спрятать в карманы. Понемногу она начала приходить в себя и даже на секунду, хотя, быть может, ей это только показалось, у неё получилось.
— Хорошо. Ладно, давай я просто тебе помогу чуть-чуть. Попробуем сделать это вместе? — Глеб обошёл её сзади и положил ладони ей на плечи,— Посмотри вперёд. Видишь озеро безмятежно спокойное? Горы?
Мира смотрела на эту картину, она действительно была чудной. Васильковая вода, паром, почти растворившийся в тумане. Даже птицы словно притихли и ждали, что будет дальше. Затишье что бывает перед бурей.
— Не думай ни о чём, — теперь он шептал ей над ухом, — просто запомни эту картину, здесь ты одна, никого рядом нет, никто не вторгнется в твой мир.
Его голос действительно действовал успокаивающе. Мира смотрела вперёд, но думала совсем не о пейзаже. Она чувствовала тепло от его рук, как он дышит, и уж точно никого не впустит в свой мир, никому не даст разрушить этот сладкий момент. Мира чувствовала, как что-то поднимается в ней, желание остановить время? Воздух вокруг словно заискрился, как серпантин из фольги, вначале став нитями, сплетаясь в паутину, он вскоре стал похож на мыльный пузырь, теперь Мира была в центре него, своего купола защиты.
— Получилось! Ты видел?
— Да, я вижу! Ты молодец! Я и не сомневался в тебе!
— Это первое что у меня получилось наколдовать!
Миру так переполняли эмоции, она хотела кинуться на шею Глебу, еле сдерживая себя, она отошла от него, рассматривая изнутри купол. Сквозь него ей на нос упала капля, затем другая, он начал растворяться и в момент словно лопнул, на них обрушился ливень. Ветер клонил деревья к земле. Их одежда и волосы вмиг намокли и начали прилипать к телу. Мира кинулась к холму и тут же по щиколотку увязла в грязи.
— Стой! Это бесполезно. Да и Цезарь теперь не подымится. Оставлять его нельзя, он боится грозы!
— И что? Мы теперь прямо тут утонем?— Мира еле выдернула ногу из глины, чуть не оставив в ней свой ботинок. Из-за усилившегося шума их голоса начали переходить в крик.
— Да давненько так не лило. Ладно. Есть идея, залезай!
Он подсадил её на коня и следом сам запрыгнул. Они помчались вдоль берега. Холодный и мощный дождь настолько больно хлестал её по лицу, что оно начинало уже щипать. Мира спряталась за спину Глеба, так что теперь она не понимала, куда они несутся, понятно только что всё глубже в лес, по ногам беспощадно били ветви кустов.
Наконец Глеб затормозил у обветшалого ангара. Он помог ей слезть, и они завели Цезаря внутрь. По бокам длинного коридора были пустые стойла, в одном из них и прописали коня.
— Отдыхай дружище, — Глеб насыпал Цезарю овса, и они направились к лестнице в конце коридора, — Осторожней, провалишься! Наступай вслед за мной.
— Кажется, этому зданию нужен капитальный ремонт, — Мира схватилась за один из столбов поддерживающих потолок, и на неё высыпался ворох стружки и пыли.
— Эй, осторожнее. Давай руку!
Они поднялись. Наверху всё оказалось ещё больше запущено. Пол опасно под ногами скрипел, даже не скрипел, а жалобно ныл. На столбах под дырявой двускатной крышей Мира разглядела жильцов, гнездо с ласточками. Глеб начал рыться в груде хлама у лестницы, вытащив оттуда таз для стекающей воды, старый ржавый чайник и пару клетчатых пледов, одним из которых он заботливо укрыл Миру. Они направились к противоположной стене, занавешенной выцветавшем на солнце покрывалом. Глеб отодвинул его, и за ним оказалась огромная дыра, как раз во всю площадь занавески. Они сели рядом, словно у окна.
— Ей давно никто не пользуется. Лошадям неплохо живётся и при конюшнях замка,— Глеб вновь уловил её мысли,— вот и бардак! — он провёл рукой по чайнику и из носика пошёл пар.
— Жалко...
— Жалко,— он придвинул к ней чашку, — Мало кто помнит об этом месте. Но я прихожу сюда иногда, когда хочется побыть наедине с природой.
— Красивое место. Хотя это наверно и делает его таким интересным, то, что о нём мало кто знает, — Мира отхлебнула чаю, по телу побежала приятная слабость, она начала греть руки об чашу, — Так значит, ты ищешь уединения?
— Не заставляй меня краснеть, — на его лице вновь проступила детская ухмылка, — не то что бы я слоняюсь один и занимаюсь самобичеванием в лесу, просто иногда полезно, что бы тебя был свой уголок, какое-то своё тайное место.
— Поздравляю! У тебя больше нет своего тайного места. О нём теперь знаю я.
— Я не против поделиться.
— Я думаю, Геремен бы в таком случае сказал: «Если всё время делиться, ничего самому не останется!»
— Ну да,— он стыдливо опустил глаза,— над его системой ценностей стоит поработать.
— Почему вы не ладите?
— Что? Нет, мы ладим. Геремен, можно сказать, у меня на руках вырос. Я был при его рождении.
— А где же его родители? — у Миры уже давно назревал этот вопрос, но она не решалась спросить лично у Геремена.
— Это грустная история. Его мать умерла почти сразу после родов, успев только дать ему это странное имя. Отец не знаю, она не... Ладно, к чему о грустном?
— Так что же? Ты словно что-то скрываешь?
— Нет, просто есть некоторые правила, рамки...
— Рамки? Я поняла, — тепло совсем разлилось по телу, ей стало жарко, от чего она уже не могла удержать свой язык за зубами, — я знаю, почему Геремен так с тобой, ты одна сплошная рама от портрета! Геремен не любит правила, он живёт своей жизнью, делает сам выбор, а не руководствуется кодексом «как думать правильно».
Повисло молчание. Глеб явно не ожидал такой атаки, она пришла внезапно, и он лишь стыдливо опустил глаза и начал разглядывать свои ноги.
— Прости, но, — Мира поняла, что перегнула палку, но раз уж пошла на пролом, то до конца, — но вообще, почему ты меня мерзавкой не назовёшь? Не знаю... — она была возмущена его абсолютным спокойствием.
— Ты права, — его лицо теперь абсолютно ничего не выражало, — и это было бы неправильно по отношению к тебе.
Мира теперь просто опешила, она не знала что думать.
— Я не понимаю...
— Хватит, Мира! Я всё равно не смогу тебе ничего доказать! Придёт время, и ты сама всё поймёшь, — она впервые его видела вспылившим, — На всё есть своя причина. Думаешь, я не понимаю этого? Я и рад бы, но не могу, всему есть своя цена, — он взял себя в руки, хотя ему это явно далось не так легко, — она слишком высока, что бы всё бросить.
Он резко выдохнул, будто, наконец, излил душу, хотя его руки выражали обратное. Глеб метался, Мира это чувствовала всем нутром. Он поднял и вновь рассеянно опустил чашку, потом схватил её за руку и будто впился как пиявка в неё взглядом, его губы дрожали, словно с них вот-вот сорвутся слова, но он опять передумал.
— Пойдём, дождь закончился.
Он пошёл вниз, не оборачиваясь, будто не замечая её, однако так же заботливо усадил её позади себя на коня. До замка они домчались почти без слов, ограничиваясь лишь сухими «да», «нет», «готов». К этому времени уже стемнело. Они молча завели Цезаря в штабовскую конюшню, так же тихо поднялись по лестнице к залу пиров, где ничего не говоря разошлись в разные стороны, он к своим, а она к Геремену.
Геремен сидел в том же месте где и всегда. Настроение, у него, судя по всему, тоже было поганое. Он смотрел отрешённо вдаль. Мира даже подумала, что он спит с открытыми глазами. Она села рядом, Геремен же её будто не замечал.
— Ау? Ты ещё с нами? Или уже в космосе?
— Мира! — он вздрогнул, — Я и не заметил...
— Я уже минут пять здесь.
— Вот оно что! Как то ты припозднилась.
— Да, стихия нас застала врасплох.
— Нас? Подожди, но Пафнутий только что вернулся?
— Глеб его заменял.
Геремен попытался разрезать бифштекс, но каждый раз промахивался, нож соскакивал с тарелки, пока вовсе не улетел, воткнувшись в соседний стол.
— Блин. Да что это? — он теперь пытался поймать его вилкой.
— Геремен, ты в курсе, что он давно уже валяется на столе?
— Да? То-то же чую что-то не то, — он как слепой начал водить рукой по столу пока не нащупал кусок мяса.
— С тобой что-то явно не то!
— Пустяки! — Он ел теперь руками, — Медсестра говорит порча, вначале слух, теперь зрение, скоро пройдёт. Ты лучше скажи, как позанимались, как то ты не сильно довольной выглядишь?
Мира только сейчас осознала как ей обидно. Там, в конюшне, когда они были лишь вдвоём, она считала что права, что Глеб никуда от неё не денется. И вот, смотря через весь зал полный народу, видя его издалека, понимала, что хуже сделала только себе. Теперь, когда Геремен её попросил рассказать, Мира, словно увидела себя со стороны, ей стало неловко, как если бы на неё прилюдно вылили ведро грязи.
— Я облажалась...
— Что? — Геремен чуть не подавился, — Ты и так всегда лажаешь! Просто ты этого раньше не замечала. Расслабься! Всё путём.
— Нет, всё хуже.
— Хуже ты всё равно не умеешь.
— Геремен! — она начинала сердиться, — Я вообще не про это! Кажется, мы поругались.
— Ты его в нокаут, что ли отправила?
— Забудь ты про занятия! — Мира рассказала ему про конюшню, вырезая некоторые факты из своего рассказа, в частности про то, что она чувствовала, как пыталась флиртовать, в итоге в её истории событий осталось настолько мало, что не только Геремен пришёл в полное замешательство, но и она сама.
— То есть, если я ничего не упускаю, вы с ним приехали в конюшню, выпили чаю, не о чём таком не говорили, и тут ты ему сказала что он хороший человек, Глеб оскорбился... Правильно, что может быть хуже хорошего человека? Только два хороших человека!
Мира ему в отместку сложила известную комбинацию с участием среднего пальца.
— Эй! Я знаю, что ты сделала!
— Ты уже видишь? — она провела руками перед его носом.
— Хватит махать! Не вижу, просто знаю, сам бы так сделал, — он встал из-за стола, попутно чуть не опрокинув его, — Пойдём ка со мной, прогуляемся. И хватит смотреть в его сторону, шею свернёшь!
— Я не... Ладно.
Они вышли из зала. Геремен, несмотря на то, что ничего не видел, шёл уверенно и тянул за рукав Миру. Они несколько раз свернули за угол, прошли по коридору, она узнала эту дорогу, дорога к лазарету. Геремен распахнул последнюю дверь, ведущую в башню, и приземлился на ступеньки.
— Что бы тебе ни сказал тогда Глеб, знай, он прав!
— С каких пор ты его защищаешь?
— Я не его защищаю, а тебя. Он-то справится, уже столько лет справляется.
— Ты ради этого меня сюда притащил? Я не понимаю? Со мной всё в порядке, с чего ты вообще решил...
— То есть, ты знаешь, что я решил? Заметь, я ни чего не говорил! Ты сама начинаешь обороняться. Значит не так всё просто.
— Может и не так,— она приземлилась рядом с ним на ступеньку, — и что мне теперь делать? — она смотрела ему на плечо, ей хотелось притянуть его за рукав и начать ныть ему в пиджак. Геремен уже заметил её чувства, а если Глеб знает?
— Ничего не делать. Пойми, он не принц на белом коне, он даже не просто легионер. Он миссионер! По крайней мере, их так иногда называют. У него столько правил, что ты даже представить себе не можешь, и раз их до сих пор никто не нарушил, на это есть веская причина. Глеб любит всех, а не кого-то одного, он никогда не станет отцом, никогда не будет любовником... А ты только понапрасну будешь тешить себя надеждами. Они несут свет, так говорят, но почему-то после остаётся только пустота.
— Я... — мысли путались у неё в голове, — не знаю, может, я вообще всё накручиваю, только потому, что он был добр ко мне. Но мне сейчас так хочется, что бы кто-то был рядом.
— На это есть друзья.
— Мне просто хочется его понять.
— Не понять, разгадать. Цель прекрасна, пока далека. А что потом?
— Ты не прав.
— Ладно, Антонина Петровна ждёт меня со своими целебными букетами.
Они пожелали друг другу приятных снов, он поднимался вверх, а она направилась к двери, но застыла на полпути. Почему-то его слова запали ей в душу, впечатались в сердце. Она не знала, правильно ли, что она его больного оставляет одного? Правильно ли, что вместо того чтоб оплакивать подругу, она находит себе приключение. Геремен наверно прав. Ей так захотелось окликнуть его и прокричать «Спасибо», потому что действительно становилось легче.
— Я знаю, что ты не ушла, — он согнулся над перилами,— Не потому что дверь не захлопнулась, хоть трижды ей стукни! Хватит бичевать себя, перестань себя во всём винить, дай мозгам выходной.