Я являюсь повелителем куклы по имени Лена и владельцем попугая по кличке Ампер. И вот прихожу я недавно домой, а там кукла Лена подложила под клетку попугая Ампера бумагу, чтоб тот не мусорил. А на бумаге под клеткой написано «Заявление Ученого совета филфака МГУ имени М. В. Ломоносова».
Кукла Лена ловит мой укоризненный взгляд и виновато опускает глаза. А зря. Она работает в МГУ и время от времени таскает оттуда домой всякий псевдогуманитарный мусор. Хотя я ей это делать запретил категорически. Но документ так хорош, что куклу Лену наказывать за него было бы непедагогично.
Не могу воздержаться от того, чтобы это заявление ученого совета не прокомментировать. Итак, беру ключевые фразы:
«…русская классическая литература более не выполняет роль культурного регулятора образовательного процесса». Фраза дивная как по форме, так и по содержанию. Сначала по форме: «Выполняет роль» в письме Ученого совета филфака МГУ звучит трогательно и беззащитно, и вот почему.
Здесь есть нарушение лексической сочетаемости. Роль можно только играть. А выполнять — задание партии, к примеру. Понятное дело, описка по Фрейду. За такой партийно-приблатненный оборот на вступительном экзамене на филфак МГУ абитуриенту снизили бы отметку несомненно.
Но члены советских ученых советов, понятное дело, вступительные экзамены сдавали не на филфак. Там, куда они сдавали вступительные экзамены, откровенная грамотность как раз является не только причиной не проходного балла, но и свидетельствует о непоправимой педагогической запущенности соискателя на звание члена Ученого совета филфака МГУ.
Культурно регулировали образовательный процесс они по воле пославшей их туда партии. Ни к литературе, ни к образованию члены данного Ученого совета не имеют никакого отношения по определению. И, более того, их задачей является именно искоренение, как настоящей литературы, так и настоящего образования, по все тому же определению. Если они преподают литературу, то главной задачей их «педагогической» деятельности является привитие стойкого отвращения у учеников к литературе…
…«Стремление власти окончательно уничтожить «советскую» составляющую «постсоветского» образования, в случае с русской классической литературой – резкое снижение усвоения ее ценностей».
Именно, голуби, именно. В СССР никогда не учили даже ту литературу, которую обозначили как «классическую». Такое вот резкое снижение усвоения. От советских школьников требовали бездумного зазубривания ее официальной интерпретации. То есть это были сугубо уроки бездумного зазубривания пропагандистских штампов, которые без всякой на то причины назывались уроками литературы. Чтение какой-нибудь «Войны и мира» или «Преступления и наказания» формально не требовалось, а фактически не поощрялось.
Понятно, что эти килограммовые кирпичи, написанные текстом, который невозможно воспринять, в любом случае никто не читал. Попробуйте любой абзац «Войны и мира» перенести в документ WORD, и безжалостный редактор там все подчеркнет зеленым, справедливо пологая, что предложение длиной в сто слов согласовать невозможно.
Текст «Преступления и наказания» написан в стиле, характерных для больных эпилепсией. Это когда слова долго ходят по кругу, пока в муках не упрутся собственно в то, что хотел сказать их злобный автор. Читать такой текст так же невозможно совершенно.
«…активная дискредитация сложившейся в СССР системы взаимоотношений по линии школа – университет как коррупционной».
Братаны и сеструхи из Ученого совета МГУ, вы себе грубо льстите. Главное обвинение ваших «школ и университетов» заключается в том, что они не были системой образования вообще. А то, что эта система была коррупционной, так это то, как раз в вину ей никто не ставит. В СССР абсолютно все системы были на 100% коррумпированы, и, в том числе, и система школа-университет. Это ее как раз никак не выделяло из общего нерушимого блока отношений по понятиям.
«Фактически это означает, что в самое ближайшее время будут аннулированы достижения советской образовательной системы».
Это было бы замечательно, и вот почему. В СССР образовательная система была, хорошая, кстати, применительно к естественно научным дисциплинам исключительно. Если я в мединституте «изучал» «Научный коммунизм» и «Диалектический материализм», то это советскую систему медицинского образования никак не характеризует. Потому что не имеет к ней никакого отношения.
Система обучения в советских ВУЗах, повторюсь, как раз была вполне приличная. Масса выпускников советских ВУЗов, оказавшись после краха СССР в США, Германии и Израиле, показали себя с профессиональной точки зрения вполне успешно. Хотя их там никто не ждал, а конкуренты-коллеги строили им там всякие препоны. Это гуманитарные дисциплины в СССР не просто не изучались, но и находились под запретом.
Вся система советского образования, помимо учебы требовала от своих жертв зубрежки канонических текстов коммунистической религии. Просто естественнонаучные дисциплины учили параллельно с религиозными текстами, а гуманитарными названиями, типа литературы или истории, назывались уроки коммунистического закона божьего.
А сейчас преподавание комзакона божьего хотят отменить. А те святые отцы, которые с этого «преподавания» кормятся, естественно, недовольны.
Уровень гуманитарных Ученых советов какого-нибудь МГУ или МИМО — это, в первую очередь, праздник албанскава: «Хателасъ би осопа выразыт балшую-балщую прызнатэлнаст за високую аценку маэго скромного вьклада в дэло процвэтания ы укрэплэния нашэй вэлыкай Родьинъы» после успешной защиты первым секретарем Махачкалинского горкома партии докторской диссертации на тему «Классовая борьба в творчестве Нестора-Летописца». И разговоры про Толстого-Лермонтова, под хороший коньячок, но напропалую матом.
Комзакон божьи, будучи явлением глубоко почвенным и самобытным, сводился к одному единственному завету-постулату но начернаному на скрижали колоссальной величины. Завет этот звучит следующим образом: «Иди, работай, в поле и на производстве». Художественная ценность для него всегда была моментом вспомогательным, второстепенным. Все крайне концептуально и метафорично, но палитычески храмотна:
«Сильный триптих о героях-гвардейцах. Мужественно, трогательно и очень декоративно. Его не стыдно даже использовать в качестве татуировки на зоне», «Экспертиза останков Ильи Муромца мрачно констатировала», «Во время праздничных мероприятиях ударница труда трижды подвергалась изнасилованию: сначала это был отец, затем — отчим, а затем оба ее любящих родственника. Впрочем, и изнасилования оказались мелочью и не повлияли на ее трудовой задор», «Опустил натруженную руку прямо на ее замершую в волнении задницу», — это все выдержки из реальных «литературных» текстов, немые свидетели эпохи.
Секса в этой системе ценностей, кстати, не существовало вообще. Считалось, что секс, особенно по утрам, снижает производительность труда и, главное, повышает аппетит.
В качестве Моисея комзакона божьего, естественно, ярко проявил себя Сталин. Скрижалью решения литературного вопроса является знаменитое письмо Иосифа Виссарионовича Лазарю Моисеевичу.
Сталин, в письме Кагановичу, четко противопоставил «вертлявому Бабелю», «ничего не знающему о его родной Конармии», правильного Шолохова, который и «должен стать преемником Бабеля в качестве советского писателя № 1».
Михаил Александрович Шолохов действительно в определенном смысле был антиподом Бабеля. «Одесские рассказы», ставшие фундаментом «одесского мифа», сакральным текстом, канонизирующим «правильную» одесскую речь. На «Одесских рассказах» и «Конармии», как на рабочем и колхознице, стоит вся советская литература. Человеку сведущему достаточно прочитать один абзац литературного текста, любого — и он сразу поймет, этот текст был написан до Бабеля или после Бабеля.
Само слово «Бабель», кстати, означает «Вавилон». Город Вавилон назывался именно Бабелем, название «Вавилон» в русском языке появилось в результате недоразумения. Фактически не только одесская школа, но и все советские литераторы были своего рода бывшие строители Бабилонской башни, которых воля Бога по имени Сталин разметала по необъятной империи. И запретила им понимать друг друга.
В противоположность Бабелю Шолохов не написал ни строчки литературного текста вообще. Его «литературная» карьера началась с того, что Сталин назначил его автором «Тихого Дона». Потом советские литнегры свояли ему «Поднятую целину». А вы говорите: «Поручик Киже», «Нимфа», «Мираж в пустыне!».
Его «ранние» «Донские рассказы» написал его тесть, которые не имел права подписывать литпроизведения, потому что был главным редактором газеты. Кто написал «Судьбу человека» я знал, но забыл… Хотя Ученый совет филфака МГУ, понятное дело, отношения к этому никакого иметь не может. Потому что где литература, а где Ученый совет филфака МГУ.
Но все члены советских Ученых советов были яблоками, упавшими недалеко от станицы Вешенской. Наследниками нетленных традиций и старухами Изергиль, вырвавшими из груди Данко не только сердце, но так же бронхи и вилочковую железу.
Вот портрет вождя, вышитый ногами народной художницы-инвалида, это да, это для них был шедевр на века! Любой советский художественный, а так же Ученный совет, от Москвы до самых до окраин, оную художницу должен был возлюбить как родную. Водить вокруг нее хороводы, а также посвятить ей оды, оратории, кантаты и народные сказки. Ибо ногами художницы-инвалида по зрению водила, несомненно, сама мать-сыра земля. А кто водил ногами Бабеля, когда тот писал «Одесские рассказы»!?