Читая очередной роман (я ведь главным образом «читатель, а далеко не писатель») наткнулась на эпиграф Даниеля Дефо: «Страх – болезнь, расслабляющая душу, как расслабляет тело физический недуг». Все мы с детства зачитывались Робинзоном Крузо, а вот то, что всемирно известный писатель, журналист, памфлетист, политик и т.д. и т.п. писал замечательные афоризмы, не знали. Но… Проявляя невиданное нахальство, беру на себя смелость не согласиться с определением слова «страх».
Думаю, что в течение лет человеку дано испытывать разные чувства. Так вот, я, отказываясь от комментариев, хочу, дорогие дети, вспомнить пару эпизодов, глубоко и надолго оставшихся в моей памяти. Надо спешить, спешить, а то нет-нет, да и задумываюсь, вспоминая то ли факт, то ли фамилию… Если доживу до марта 13 года, мне пойдет девяностый, а это звучит! Сейчас декабрь 12 года. Предыдущие месяцы были насыщены отрицательными событиями, связанными с моим здоровьем. Я-то что? – это закономерно. Но для меня самое страшное, что ударили эти события рикошетом по моим близким, причем здорово ударили, что очень меня удручило. Но я на какое-то время «восстала из пепла». Феникс – звучит высокопарно, и я называю себя « Феня из пепла». Да, возвращаюсь к теме, а именно, к теме «Страх и ужас»
Как всегда, начну издалека, так что, мои любимые дети, внуки и правнуки, набирайтесь терпения.
Куда только нас судьба ни бросала с первых дней войны. Я имею в виду себя, маму и братишку Владика. Школу я окончила в городе Кисловодске. Это был июнь 1942 года. Шел второй год войны. Жили мы при госпитале, где работала мама. Наша комната соседствовала с медицинскими кабинетами, и мне врезалась в память фраза, которую монотонно и многократно повторял бесцветный голос:
- Не пить, не кушать, не курить. Через 45 минут возьмем желудочный сок.
Помню многих своих одноклассников. А дружила я с девочкой по имени Роза Тополя. Это папа ее нарек в честь Розы Люксембург! Она увлекалась математикой, а я – литературой, но это не отражалось на дружбе…
Вскоре объявили, что девочек из двух параллельных классов отправляют на сельхозработы. Ну а у мальчиков, увы, была другая доля… Нам предстояла медицинская комиссия. Хирург категорически запретил мне ехать, так как на большом пальце левой руки и у меня был панариций, и палец выглядел неважно. Я вступила в пререкания, заявив, что все равно поеду, вывела врача из равновесия, за что он и отругал меня, обозвав вздорной девчонкой. Я считаю себя покладистым человеком. Но мой самый близкий человек – ваш папа – когда-то метко охарактеризовал одну из моих главных черт ( а я-то думала, что он, не замечая, соглашается со мной, наивная!) – «тихо упрямая» - вот таким было это справедливое определение. Я же, конечно, настояла на своем! И вскоре мы отправились в путь, возглавляемые классным руководителем нашего класса, Анной Авксентьевной, которая преподавала химию. Вот запамятовала, сколько нас было. Сформировали две бригады. Бригадиром нашего класса выбрали меня, и мы гордо назвались «Гром и молния», а бригадира второго отряда ( название не помню) звали Дуся, фамилию не помню. Она была симпатичная и очень рослая, а у меня, как известно, рост 150см. Мы смешно смотрелись рядом. Приехали мы в станицу Новоалександровскую, станция называлась Расшиватка. Прикомандировали нас к зерносовхозу, выделили подсобное хозяйство возле пруда, там же был и маленький дом, в котором мы жили. Занимались мы овощными грядками – прополкой, поливом, и т.д. и всерьез соревновались. Как только мы обосновались, я предложила объединить все медикаменты и организовать общую аптечку, и страшно важничала, что знаю два латинских слова:erisipilas и tetanus. Местное население прониклось к нам уважением: мы делились с ними медикаментами и я даже, проявив страшную самонадеянность, пыталась давать советы. Представьте, какое нахальство! Как то к нам прибежала молодая женщина за советом - ее семилетнего ребенка покусала соседская собака, а транспорта, чтобы увезти его в райцентр для оказания медицинской помощи не было. Реакция у меня была мгновенной: я помчалась к начальству совхоза и потребовала верховую лошадь, предлагая посадить ребенка впереди себя в седло и таким образом доставить его в больницу. Начальство расчувствовалось и выделило машину.
Мы благополучно трудились до конца июля. Я немного путаюсь в датах. Дело в том, что я получила в совхозе от папы 2 фронтовые открытки, датированные 17 и 22 июля, благодаря чему я так четко запомнила адрес этого места, где мы работали. Эти две открытки я берегу как большую ценность. Им уже 70 лет. Больше у меня – увы – из переписки с фронта ничего не осталось. Папа погиб 28 августа 1942года, но это горестное сообщение, называемое похоронкой, мы получили гораздо позже. Зная обстановку на фронтах, в открытках папа настаивал на возвращение в Кисловодск. Он мечтал о моем поступлении в мединститут – это было его заветным желанием. Сколько ласковых слов в этих двух маленьких открытках. Детям надо давать много-много тепла, а когда они вырастают, у них есть потребность делиться этим теплом. Я это точно знаю.
Вести с фронта приходили тревожные, и наша Анна Авксентьевна, почувствовав изменение обстановки, пошла к начальству, чтобы официально настоять на нашем возвращении домой. Но начальства на месте уже не было, и никто ничего не решал. Транспорта тоже не было, и пошли мы на станцию пешком. Да что для нас 7км! Что-то было туговато с едой, да и поезда долго не было. Но вот, наконец, разрешили нам погрузиться на эшелон – то есть, в вагоны, нагруженные до верха пшеницей. Как мы взбирались туда, страшно вспомнить. Меня, коротышку, втащили наверх, здорово ссадив кожу. Эшелон следовал с заходом в Кисловодск и далее. Не помню, сколько мы ехали, но есть очень хотелось. Жевали пшеницу. Вдруг мы услыхали гул. Состав остановился в степи. Учительница разволновалась и попросила всех спуститься вниз. Наши попутчики и девочки моментально выполнили ее просьбу, а у меня от страха ноги как будто свинцом налились. Гул нарастал, и появились самолеты, черные, страшные. Мне казалось, что это чудовищные птицы, и они вот-вот схватят меня своими огромными когтями. Сердце замерло, а душа…заледенела, так мне казалось. В общем, двинуться с места я не могла. Вот не могла – и все. Анна Авксентьевна продолжала слезно взывать ко мне откуда-то из-под колес, а я лежу на спине, смотрю в небо на приближающиеся черные немецкие бомбардировщики и каким-то не своим голосом изрекаю:
- Помирать, так с музыкой.
Это ж надо! Пролетели они над нашим эшелоном в сторону Армавира, и спустя некоторое время, до нас долетели звуки взрывов, многократно повторяющиеся. Затем все стихло… Где-то вдали вновь раздался рокот самолетов, а потом наступила тишина. Все попутчики постепенно стали возвращаться и посматривали на меня с изумлением. Девчонок как прорвало: они начали наперебой восхвалять мою смелость, и как я не убеждала их, что не могла сдвинуться с места от страха, они остались при собственном мнении. Убедить их я так и не смогла, хотя очень старалась. Вот так и создаются легенды.
И вот еще один эпизод, произошедший в 90-е годы, приблизительно спустя полвека, но тесно связанный с вышеописанным. Мои друзья, Маша и Коля, пригласили меня в очередной раз в гости в Артек. Я с радостью откликнулась и отправилась в путь. Август месяц! Прекрасная пора. Не буду повторяться, описывая свою влюбленность с детства в Южный берег. Но… Вышла я из автобуса не на той остановке и поняла это, когда автобус уже ушел. Со мной бывали такие казусы. Да, смотрю: народ, вышедший одновременно со мной, стал спускаться по неширокой тропинке вниз, ну и у меня другого выхода не было. Народ как-то быстро спустился, так как был явно моложе, а я уже разменяла к тому времени шестой десяток. Я сразу поняла, что спуск крутоват, но делать было нечего, и я тихонько спускалась в гордом одиночестве. Наконец спуск закончился. Картина, представшая перед моим взором, повергла меня в страшное уныние. На пути встал огромный глубокий котлован с зацементированным дном. Глубина впечатляла. При одном взгляде вниз у меня закружилась голова. Через котлован была перекинута то ли балка, то ли столб, а над этим ненадежным «мостиком» натянута проволока. У меня в руках сумка с гостинцами для друзей, не очень большая, но… Я стояла в тяжелом раздумье. Наверх подняться – к шоссе – у меня просто не хватало сил, и я решилась. В левой руке сумка, правой рукой придерживаясь за проволоку, я отправилась в страшный путь. Поверите, но я ни разу не опустила глаза вниз, смотрела только вперед. Время остановилось. Двигалась я на деревянных ногах как во сне. Наконец я почувствовала землю. Это был тротуар. Если бы не подоспевшая молодая женщина, поддержавшая меня под локоть, я бы не удержалась и шлепнулась. Ноги от пережитого ужаса подкашивались. Она подбежала, так как ее испугала моя страшная бледность. Потом она призналась, что такого цвета лица она никогда не видела. Женщина была совсем молодая, лет 25, загорелая, славная такая. Она отдыхала в Гурзуфе. Итак, я вышла к Гурзуфу, а значит, до Машиного дома мне придется добираться довольно долго. Ноги перестали дрожать, краски вернулись на мою физиономию, и я готова был отправляться к месту назначения. А так как я просто приговорена к встречам с хорошими людьми, то моя новая знакомая категорически заявила, что не отпустит меня одну, и, забрав у меня сумку, отправилась со мной. Шли медленно, присаживаясь по мере необходимости. Острота пережитого как-то притупилась и ушла на второй план. Я постепенно отошла от испуга и, верная своей неистребимой черте характера «не могу молчать», разболталась. Попутчица оказалась благодарной слушательницей. Была она из России, и мои рассказы о Крыме слушала с неугасаемым интересом, хотя я бываю непоследовательна в изложении, но слушатели как-то это терпят. А я и пишу как говорю, и говорю как пишу. Вообще, если бы я начала писать не в восьмидесятилетнем возрасте, может, все было бы более упорядоченно, но что взять со старухи! Так вот, наконец, мы подошли к дому моих друзей. Это был двухэтажный небольшой дом для сотрудников Артека. Милая моя провожатая вошла со мной в подъезд и сказала, что подождет внизу, пока не уверится, что я на месте. И когда на втором этаже раздались радостные голоса встречающих, и я хотела представить друзьям мою спутницу и подошла к перилам, ее уже не было. Она выполнила свою миссию и скромно удалилась. Прошло много лет, но мне жаль, что из моей жизни ушло что-то очень светлое, а эпизод с котлованом не могу вспоминать без ужаса и содрогания.