Абдулка высматривал своего кровного врага. В развалины этого давно разрушенного здания, от которого остались горки камней и битого кирпича, мальчишка пробрался ещё ночью. Накануне он перенёс сюда из схрона замотанную в тряпьё снайперскую винтовку, спрятал её под обломками камней поближе к остаткам выходящей на блок-пост стены. До блок-поста по прямой было чуть больше километра, поэтому федералы, давно привыкшие к далёким развалинам, не обращали на них внимания - чтобы стрелять с такого расстояния, надо быть профессиональным снайпером.
Абдулка профессиональным снайпером не был. Он в своей жизни, особенно когда появлялся в лагере у старшего брата, научился хорошо стрелять из автомата, но делать это из винтовки Драгунова не приходилось. Была она почти одного с ним роста да и весила почти вдвое тяжелее удобного со складным прикладом АКМС.
Днём Абдулка приготовил себе удобное для стрельбы место, поэтому, достав винтовку, и положив её на камни, устроился и стал ждать утра. Незадолго до восхода солнца задремал, а когда проснулся, по территории блок-поста уже ходили люди. Стрелок снял колпачки с прицела и начал высматривать среди федералов Кривоносого. Мешали зачем-то нарисованная в прицеле ёлочка из треугольничков и непонятная горка с цифрами наклоном налево. Зачем всё это было нужно, Абдулка не знал. Куда удобнее было бы простое перекрестие! Заводишь в него цель, плавно (это обязательное условие для стрельбы мальчишка усвоил давным-давно) нажимаешь на спусковой крючок, и всё…
Вообще-то Кривоносого Абдулка бы узнал и без приближающей оптики прицела. Он не взлюбил этого наглого сержанта с самой первой встречи. Он тогда помогал матери на небольшом рынке своего селения разбирать привезённый из Итум-Кали нехитрый товар. Эта торговля не приносила большой выгоды, но в дополнение к пособию на детей и по безработице для взрослых помогала им жить. Основными покупателями были федералы да те жители села, у кого не было машин, и где некому было ездить за сорок километров в райцентр.
Федералы были очень разные. Почему-то ходивший вместе с Кривоносым всегда улыбающийся Коля был полной противоположностью своего вечно угрюмого напарника. Когда они появились на рынке в первый раз, он сразу же потрепал Абдулку по голове и спросил:
- Тебя как звать?
- Абдулмалик.
- Можно я тебя буду звать просто Абдулкой? Ну, как старший брат младшего?
- Можно.
- А скажи-ка мне, как будет по-вашему «Здравствуйте!»
- Маршалла хуьлда.
- А пожалуйста?
- Алийша, - бойко ответил Абдулка.
- Спасибо?
- Баркалла.
- Извините?
- Бехк ма билла.
- Нет, брат, мне за один раз столько не запомнить. Ты согласен меня учить?
- Согласен, - сказал польщённый вниманием Абдулка.
- Тогда, договорились!
Они купили сигареты, мыло, два тюбика зубной пасты, рассчитались.
- А что это ни у кого лепёшек нет? – спросил Кривоносый. – Ребята говорили, тут хлебом торгуют.
- Торгуем, - подтвердила мать Абдулки Камилла. – Но только если сначала вы нам муку продадите. Гуманитарной помощи нам самим не хватает, не только на продажу.
Федералы повернулись уходить, но Кривоносый, что-то вспомнив, вернулся:
- Водкой торгуете?
- Нет, нет, - замахала руками Камила. – Водкой запрещено торговать. Штраф большой.
- Ну-ну… - недовольно промычал Кривоносый и неторопливо пошёл в сторону блок-поста, разглядывая выставленный на сооружённых из кирпичных обломков примитивных прилавках резиновые сапоги, соль, сахар, чай. Эти прилавки каждый делал для себя сам. Ещё в прошлом году у семьи Абдулки тут был деревянный прилавок, но зимой его пришлось разобрать на дрова, заменив невысоким помостом из кирпичных обломков.
Отец Абдулки Захид-ака раз в неделю ездил на своих старых «жигулях» в Итум-Кали, через надёжных поставщиков брал на продажу товар. Из разговоров можно было понять, что в райцентр он поступал из Грозного, в основном из присылаемой из Египта, Иордании и других арабских стран гуманитарной помощи. Часть её раздавалась населению воюющей республики, часть неведомыми путями попадала к боевикам, а немалая доля продавалась через рынки.
В Итум-Кале Абдулка много раз бывал ещё до войны. Он тогда начинал учиться в местной школе, и учительница возила их в краеведческий музей имени Хусейна Исаева, где рассказывала про большого русского поэта Лермонтова, очень любившего Кавказ. Он примерно 150 лет назад за какую-то провинность был сослан на Кавказ и офицером воевал именно в этих местах, бывал в Итум-Кале.
Учительница рассказывала, что Лермонтов восхищался гордым чеченским народом, который не хотел покоряться русскому царю и был готов скорее умереть, чем смирить свою гордыню. Очень ярко это проявилось в стихотворении о битве на реке ВалерИк, вода которой была красной от пролитой крови воюющих. В этом стихотворении Лермонтов восхищался отвагой чеченцев и сокрушался бессмысленностью непримиримой войны. Несколько строк из этого стихотворения Абдулка тоже хорошо запомнил:
Я думал: «Жалкий человек.
Чего он хочет!.. Небо ясно,
Под небом места много всем,
Но беспрестанно и напрасно
Один враждует он — зачем?»
Абдулке кроме этих строк, особенно последней, заставляющей задуматься, потому что и спустя полтора века опять идёт война, почему-то очень хорошо запомнились в музее карандашный рисунок Лермонтова «Сражение при Валерике. Начало боя». Там был нарисован ещё какой-то генерал, фамилию которого Абдулка запамятовал. И справа на стене небольшая картина акварельными красками «При Валерике. Похороны убитых».
В школе рассказывали, что в недрах их родного Итум-Калинского района имеются запасы природных богатств из всей таблицы Менделеева, а Менделеев был очень умным и грамотным русским учёным, который эту таблицу составил, указав в ней даже такие элементы, которые тогда ещё были не открыты.
Бабушка знала множество целебных трав. Она до восхода солнца уходила в горы и собирала там разные листочки, выкапывала корешки, сушила их в тени и лечила от разных болезней. Мать Абдулки тоже кое-что из тех трав запомнила, а вот сам он своих бабушку и дедушку уже начал забывать, потому что они погибли ещё в первую войну, когда федералы бомбили их село, через которое по знаменитому Георгиевскому тракту уходили в сторону Панкисского ущелья боевики.
Отец много рассказывал Абдулке о непокорном чеченском народе, о том, как ещё пятьсот лет назад жители местных сёл защищались от захватчиков, строили вдоль границ крепости. Их ставили таким образом, чтобы с одной обязательно была видна другая, и если надвигалась опасность, горцы зажигали на башне костёр, передавая таким образом сигнал о нападении.
Абдулка однажды с отцом даже ходил к Дёрахой бав - родовой крепости тейпа Чантий. На машине к Дёрской башне, как её называли русские, было не подъехать, поэтому они прошли по каменистой тропе пешком. Абдулка хотел подняться наверх и убедиться, что с башни действительно видно соседнюю, а может и их село, но все лестницы наверх были разрушены. Может сгнили, а может федералы разобрали, обезопасив себя от возможных снайперов наверху, а заодно использовав дерево для отопления. Но не только лестниц не хватало у башни, местами была разрушена крыша, а внизу с северо-востока зияла огромная пробоина величиной с два Абдулкиных роста.
Так что про Абдулку нельзя было сказать, что к своим двенадцати годам он остался неучем. Другое дело, что эти знания как-то не особо привлекали парня, зато он готов был целыми днями возиться с оружием. Разбирать и собирать автомат его научил старший брат Анзор. Он скрывался от федералов у боевиков, не веря, что объявленная амнистия сделана действительно, чтобы дать возможность мужчинам вернуться к своим семьям, а не для того, чтобы выманить из леса, разоружить и осудив на несколько лет, отправить куда-нибудь в Сибирь, в колонии строгого режима.
Мать и отец уговаривали Анзора сдаться каждый раз, когда он появлялся ночами дома, без проблем пробираясь тайком из своего лагеря, чтобы навестить родителей и жену Хасипу. Они поженились три года назад, но детей до сих пор не было, и вот только теперь из разговора взрослых Абдулка узнал, что через несколько месяцев в их доме появится маленький. Анзор, конечно же, хотел сына! А сама Хасипа, как узнал Абдулка из случайно подслушанного разговора её с Маликой - старшей сестрой Абдулки, мечтает о дочери.
Анзор теперь появлялся ночами дома всё чаще и чаще, но сдаваться федералам по амнистии не решался. Абдулка виделся с ним иногда и днём, выбираясь мимо блок-поста за хворостом. Вязанки заранее заготавливал Анзор, поэтому у них было время просто посидеть и поговорить.
На блок-посту Абдулка был своим человеком. С Колей они действительно сдружились. Он легко запоминал чеченские слова, буквально сразу же выучил счёт до десяти. Когда Абдулка во время своего первого учительского опыта называл: « Один - цхьаъ, два - шиъ, три - кхоъ, четыре - диъ, пять – хиъ», Кривоносый спросил:
- И на хрена тебе это надо?
- Интересно же! – искренне изумился Коля. – Да и живя здесь, надо знать язык местного населения.
- Это они пусть в совершенстве русским владеют!
- Можно подумать. Ты русским в совершенстве владеешь.
- Матерным – да, этот они лучше всего понимают. Тут без мата хрен порядок наведёшь. Совсем, как в армии.
- Ладно, Абдулка, ты его не слушай. Учи дальше. А как будет десять?
- Итт.
- Двадцать?
- Ткъа.
- Сто?
- БІе.
- Тысяча?
- Эзар.
- Хороший?
- Дика.
- А плохой?
- Вониг.
- Я?
- Со.
- Ты?
- Хьо.
- Ты мне дома на бумажку это всё запиши, я учить буду, а то так быстро забуду. Ага?
- Ага, - кивнул головой Абдулка.
Потом через несколько дней Коля и Кривоносый на рынке увидели Малику.
- Это кто там с твоей мамой? – спросил Коля.
- Малика. Сестра моя. Ей уже семнадцать.
- А как будет по-вашему красивая?
- Хаза.
- Она у тебя хаза. Скажи, когда ей восемнадцать исполнится. Я свататься приду. Возьмёшь меня в родственники?
- Ей нельзя замуж за русского, - серьёзно объяснил Абдулка. – Это чеченец может жениться на русской, а девушке за русского замуж нельзя.
- А если я выкраду?
- Тебя накажут.
- Ни фига себе, какая несправедливость! – засмеялся Коля. – Чеченцу значит можно русскую в жёны взять, а чеченке замуж за русского нельзя. Придётся красть невесту.
- Тогда кто-то из нашего рода должен будет смыть позор твоей кровью, потому что если женщина позволила себе что-то с чужим мужчиной – это самый большой позор. И виновный должен быть наказан.
- Застрелить что ли?
- Или зарезать.
- И ты тоже сможешь в меня стрелять?
- Нет, это должен делать только взрослый.
- Да все они тут в тебя стрелять готовы! – встрял в разговор Кривоносый. – Все они зверьми смотрят. Только отвернись, в спину бабахнут.
- Чеченец никогда в спину врагу стрелять не станет, – сказал Абдулка. – Это нохчалла.
- А что такое, как ты сказал, ночахла?
- Нохчалла, - поправил Абдулка. – Это закон.
И Абдулка стал рассказывать, что нохчалла - это гостеприимство, это умение быть уступчивым, приходить на помощь, уважать женщину, это дружба на всю жизнь, в дни печали и в дни радости. А дружба для горца - понятие святое. Вообще нохчалла – это всё, что помогает чеченцу.
- А ты – молодец! – похвалил Коля. – Ты меня тоже учи этим своим правилам. Как это – нох-чал-ла, да?
Абдулка молча кивнул. Он старался казаться взрослым, а взрослый чеченец должен быть немногословным. Отец всё время повторяет: «Не знаю, нет - одно слово; знаю, видел - тысяча слов». Но поскольку Коля постоянно расспрашивал об обычаях и просил обучать новым словам, мальчишка становился очень словоохотливым. Коля ему нравился своей добротой, постоянной улыбкой. А вот Кривоносый был нелюдим и имел неприятную внешность, всё время казался каким-то злым и угрюмым.
Когда эти федералы приходили на рынок, Коля всякий раз спрашивал у Захида:
- Как жизнь, Захид-ака? Как дома? Все ли здоровы?
- Дела реза хуьлда - Да будет доволен тобой Всевышний, - отвечал с поклоном отец, - Всё хорошо, Коля, все здоровы. Что тебе из дома пишут? Как мама с папой живут?
- Баркалла, Захид-ака! Всё хорошо.
- Чо ты с ними цацкаешься? – выговаривал Кривоносый. – Нам с ними что тут, детей крестить что ли?
- Арсен, вот если бы иностранец приехал в твою родную деревню и поздоровался с твоими родителями по-русски, им бы ведь приятно было?
- Ну, так то же другое дело.
- Почему, другое? – возражал Коля. – Мы тут в гостях, вот и должны себя вести соответствующим образом.
- Ни фига себе в гостях! Мы тут, как говорит командир, конституционный порядок наводим, а не в гостях находимся. Гость, блин! С автоматом наперевес! Ты тут новичок, а я уже в первую чеченскую воевал, знаю, как они к таким гостям относятся. Зазеваешься, и пуля в затылок.
- Но они же, как говорит Абдулка, в спину не стреляют.
- Что ты сказки всякие слушаешь?! И в спину нашим стреляли, и в затылок, и шею кинжальчиком – вжик, и хана…
Вот за такие разговоры, которые не таясь вёл Кривоносый, Абдулка его и не любил, и даже боялся. Но с Колей сдружился, как со старшим братом. Потому, всякий раз, проходя мимо блок-поста за хворостом, забегал к федералам. Иногда ему совали конфеты, которые он незаметно прятал в карман, чтобы угостить мать, сестру и невестку, а иногда даже давали банку говяжьей тушонки, совсем не лишней к их скудному столу.
За то время, пока Абдулка был на блок-посту, он из разговоров федералов узнавал какие-то новости: то о выводе войск и заменой федералов на местных гвардейцев, то о предстоящих операциях по зачистке того или иного района. Вот и в этот раз, давая уроки чеченского языка Коле, он случайно расслышал, как два офицера что-то говорили про готовящуюся операцию против боевиков в районе крепости Цой-Педе. Мол, по оперативным данным, именно там скрывается одна из банд, поскольку место очень хорошо защищено самой природой. Мыс на слиянии рек Чанты-Аргун и Меши-Хи неприступен с трёх сторон, а четвёртая своим длинным перешейком упирается в подножия хребта Коре-Лам.
- Самое простое, - говорил один из офицеров, - нанести бы туда бомбовый удар, но не разрешают наверху, потому что как раз там находится некрополь, этот город мёртвых имеет исторические памятники ещё то ли пятого, то ли девятого века, поэтому хрен кто позволит его разрушить. Кто-то из штабных там бывал ещё в советское время, говорит, что в этих склепах с крышами из сланцевого камня есть лазы с глубокими нишами. Представляешь, сколько там боевиков может сидеть в засаде? Этих склепов-то почти полсотни. Но сами склепы являются памятниками истории, а ещё есть выложенная камнем фигура вроде бы Святого Георгия да две сторожевых башни. С этих башен могут и по вертушкам шарахнуть, но вроде бы туда, в этот город мёртвых, готовят десант. А наших бойцов могут привлечь к операции, чтобы отрезать боевикам путь к отступлению в Панкисское ущелье.
Абдулка запоминал каждое слово, стараясь не пропустить ничего, а сам в это время учил Колю своему языку.
- Ишак?
- Вир.
- Конь?
- Говр.
- Корова?
- Етт.
- Кошка?
- Цициг.
- Собака?
- Эр.
- Я обязательно запомню. Прямо сейчас пойду запишу и выучу.
- А мне надо за хворостом, а то не успею насобирать.
- Ну, иди, Абдулка, а то и правда, не успеешь.
Вскоре сообразительный Абдулка уже из слова в слово передавал старшему брату подслушанный разговор офицеров.
- Молодец, брат! – похвалил Анзор. – Очень вовремя ты это подсказал. А когда они собираются операцию проводить?
- Не знаю, не говорили.
- Ну, наверное, скоро. А ты никаких приготовлений не заметил?
- Нет, всё как всегда.
- Ладно, иди домой, скажи, что я сегодня ночью зайду попрощаться. Мы, наверное, надолго уйдём.
… Эй, хозяин! Принимай гостей! – раздался за невысоким каменным забором голос Кривоносого.
Захид приказал Анзору выходить через вторую дверь, расположенную в конце дома, сам пошёл навстречу незваным гостям:
- Собар де. Подождите! Извините, мы уже спать легли.
- Так не поздно ещё, - проронил Кривоносый.
- Это вам, молодым, не поздно, а нам уже пора. Да и керосин экономим, зря лампу не зажигаем.
- Суьйре дика хуьлда! Добрый вечер! – поздоровался, как учил Абдулка, Коля.
- Суьйре дика хуьлда! Добрый вечер! – ответил хозяин. – Проходите, гости дорогие! Гость в доме - радость... Куда не приходит гость, туда не приходит и благодать! – говорил Захид, приглашая федералов на веранду. – Сейчас угощение принесём. Жена у меня заболела, спину сильно ломит. Малика, неси угощение!
Через пару минут на веранду вышла Малика с двумя тарелками в руках. На одной из них были лепёшки, на второй – чашка со сметаной.
- Сейчас чай согреем, надо только керосинку раскочегарить.
- Не надо чая, хозяин, - остановил Кривоносый. – Ты нам лучше водки дай. У Коли вон День рождения, отпраздновали, но не хватило.
- Нету водки, - виновато сказал хозяин. - Не держим. Сам не пью, да и строго у нас с этим. Сами знаете.
- Да мы же не на халяву просим. Продай бутылку! На вот тебе деньги, - Кривоносый полез в нарукавный карман камуфляжной куртки и вытащил оттуда смятые купюры. – Вот, все бери. Тут, правда, немного не хватает, но не первый день знакомы – сочтёмся ещё.
- Вы же знаете, что за торговлю водкой штраф большой платить надо, - заговорил Захид. – Сами же на блок-посту проверяете машину, когда мы с товаром ездим. Не берём водку, и дома не держим.
- Ну, это мы сейчас сами проверим.
Кривоносый встал с табуретки, властно стал теснить хозяина рукой от двери в дом.
- Спят у нас все, - с достоинством встал в дверном проёме хозяин, не пуская гостей в дом. – Жена больная спит, мальчонка, сноха у меня беременная.
- Беременная, говоришь? От кого же это беременная, если муж в бегах? Или он где-то поблизости бандитствует? А может и сейчас дома прячется?
Кривоносый щёлкнул предохранителем и передёрнул затвор.
- Досмотр делать будем!
- Побойтесь бога, - спокойно стоял в дверном проёме хозяин. – Какие у нас в доме бандиты? Вы же нас хорошо знаете, постоянно у нас товар на рынке покупаете. Абдулмалик вон Колю по-чеченски учит разговаривать.
- Хозяин, не мельтеши! Пусти добром, иначе хуже будет, - С пьяной настойчивостью настаивал Кривоносый и ткнул хозяина стволом в живот. Тот вынужден был посторониться и пропустить мужчин в большую комнату, слабо освещаемую лампой с едва прикрученным фитилём. Из этой комнаты вглубь дома уходил коридор с комнатами по одной стороне.
Не желая встречаться с пьяными, Абдулка своевременно юркнул под деревянный диван, на котором спал и наблюдал за происходящим из-под сползшего почти до пола старенького одеяла.
Коля остановился у самого входа, а Кривоносый осмотрелся и направился было дальше.
- Туда нельзя! – снова встал на пути хозяин. Там женщины. Чужой мужчина не имеет права входить в те комнаты.
- А может мы к ним свататься пришли! – с вызовом сказал Кривоносый. – Колька вон давно по твоей красавице-дочке сохнет. Вот прямо сейчас и женится. А я, так и быть, твою беременную невестку приласкаю.
И снова ткнул хозяина стволом в живот.
- Не смейте осквернять мой дом! – выпятил грудь хозяин. – Если вы пришли в гости, то и ведите себя с достоинством, не унижайте себя и не позорьте хозяев.
- Да пошёл ты! – закричал вдруг Кривоносый. - Мы тут хозяева, что хотим, то и делаем. А ты будешь выполнять наши приказы. И девки твои сейчас любую мою прихоть выполнять станут, а не то – разговор короткий. Зачистку проведём и за оказание сопротивления на месте уложим.
- Слушай, - потянул Кривоносого за рукав Коля, - оставь. Пошли к себе, действительно, поздно уже. Да и хватит нам.
- Тебя никто не спрашивает! – отмахнулся Кривоносый. – Защитничек хренов! Встань вон у входа и не мешай!
Коля послушно отошёл к двери, встал в проёме.
- А ну, давай сюда оружие и медленно выходи из дома! – в тот же миг раздался за спиной у Коли спокойный мужской голос . Кривоносый резко обернулся и полоснул автоматной очередью в сторону двери. Анзор успел отскочить, а сражённый пулями Коля медленно осел на пол и свалился головой вперёд, прямо к центру комнаты.
- Вы моего друга убили! – заорал Кривоносый, всадил очередь в неподвижно стоящего хозяина и выскочил из дома.
Абдулка не плакал. У него ещё не было усов, но он твёрдо помнил три запрета для настоящих мужчин, которые уже носят усы: не плакать от горя, не смеяться от радости, не убегать ни при какой угрозе.
Слёзы не текли из глаз Абдулки, но плакала его душа, его сердце разрывалось от боли. В один миг он потерял убитым отца и потерял друга. И оба они были убиты одним и тем же человеком. И этот человек стал теперь его кровным врагом.
Командование не захотело давать происшествию огласки, боясь наказания. Дело замяли, представив так, будто во время вечернего обхода территории патруль был обстрелян из дома местного жителя пришедшим навестить жену бандитом. Патрульные вынуждены были открыть ответный огонь, и в этой перестрелке погибли боец и местный житель – хозяин дома.
Захида по местному обычаю похоронили в тот же день, а тело Коли отправили на его родину.
Абдулка же решил мстить. Он без труда нашёл схрон, притащил в развалины снайперскую винтовку и теперь ждал появления Кривоносого.
Наконец Абдулка увидел своего врага. Кривоносый сладко потянулся, заложив руки за голову, но пока Абдулка прицеливался, повернулся к нему спиной. Мальчишка от досады даже стукнул кулаком по земле, боль сразу же вернула хладнокровие.
Кривоносый стоял спиной к Абдулке и курил. Курил не спеша, с наслаждением. И продолжалось это целую вечность! Наконец он щелчком отбросил окурок в сторону бочки для мусора и повернулся к умывальнику, прикреплённому к врытому в землю столбику.
В прицеле Абдулка хорошо видел сделанную возле сердца татуировку - горящую на костре ведьму, и стал целиться именно в неё. Кривоносый плескал из умывальника воду на лицо, растирал по телу, потом выпрямился и стал мокрыми ладонями приглаживать волосы. В это время Абдулка плавно нажал спуск.
Через миг Кривоносый пулей метнулся в сторону и закричал:
- Снайпер! Нас обстреливают!
Двор сразу же опустел, все попрятались за выложенной из камней и мешков с песком ограде, осторожно высматривая, где мог засесть снайпер.
- Там он, в развалинах, - кричал Кривоносый так громко, что в утреннем воздухе голос был хорошо слышен даже Абдулке.
Абдулка понимал, что самое лучшее сейчас отползти из убежища и потом низинкой убежать подальше, но хотелось завершить задуманное. Выискивая в прицеле Кривоносого, он далеко не сразу заметил, как подрулил к самой ограде блок-поста БТР и дал по развалинам очередь из крупнокалиберного пулемёта. Следом за первой короткой очередью, понеслась вторая, третья. А под огневым прикрытием с блок-поста, пригибаясь, побежали с автоматами федералы, чтобы потом с полпути плеваться гранатами из подствольника.
Пули вгрызались в твёрдую землю, рикошетили от обломков камней и с тонким свистом улетали в разные стороны. Абдулка вжимался в землю, высматривал через прицел своего врага и молил Аллаха, чтобы тот дал ему возможность сделать ещё один выстрел.