Глава вторая.
«Ваше благородие, госпожа удача…»
Прочитав за какие-то двадцать минут первую главу дневника Дубинина Е.А., я был удивлен, нет, даже поражен почти безукоризненным литературным слогом этого сочинения. Я знал многих выпускников военных училищ, весьма талантливых и умных, но ни один из них не испытывал тяги к литературному творчеству, а повседневный, то есть, разговорный их язык всегда оставлял желать лучшего. И вдруг такой феномен: вчерашний курсант института физкультуры легко и непринужденно описывает свои приключения на языке профессионального, ну, не скажу, писателя, пусть будет журналиста. Я загорелся идеей узнать, откуда это у него, и стал перебирать людей, с кем бы я мог поговорить об этом.
Света?...
Женщина по имени Люсьен, как называл ее Дубинин?..
Марат Никитович?..
Но тут я вспомнил события этого утра, и понял, что я потерял ощущение реальности. Какие могут быть разговоры о литературном слоге бывшего начфиза, а ныне телохранителя, когда он убит?
Но мне некогда было рассуждать даже об этом прискорбном случае: я должен был выполнять поручения Ларисы Николаевны. Я вышел на крыльцо, где уже в своей излюбленной позе, опершись подбородком о палку, сидел Василий Иванович. При моем появлении он встал и сказал мне назидательным тоном, который, впрочем, тоже был привычен для него:
- Ну, что я вам вчера говорил? Говорил: «Идите в «Казачий курень», и не было бы с вами никаких приключений.
- А со мной и так не было никаких приключений, - с улыбкой ответил я.
- Как это не было? А мертвеца знакомого кто на берегу нашел? – Вы. А где вы с ним познакомились? - В ресторане.
- Когда я с ним познакомился в ресторане, он был живой и здоровый. А потом я спал под вашей чуткой охраной. А то, что я нашел труп на берегу, так это мог сделать любой другой. Причем здесь я и ресторан?
- А притом, что, говорят, вы с ним там долго всякие разговоры вели. Может, он вам предположения о своем убийце рассказал. Вот и выходит, что теперь вас будут эти менты таскать, пока им не надоест.
Я не стал раздумывать о том, как старик узнал о наших с Дубининым разговорах, предупредил, что вернусь к вечеру, и вышел под яркое летнее солнце, которому совершенно не мешала разыгравшаяся буря, не успевшая натащить на побережье черные тучи, висевшие вдали над морем.
Торговки курортно – пляжным товаром разбивали на песке свои палатки, но делали это медленно и неохотно. Они часто оставляли свое дело, собирались одной кучкой и шушукались. Я догадывался, что они обсуждают ночное (или утреннее?) преступление. Я прошелся вдоль торговых рядов и нашел среди них несколько девушек, скучавших за столиками под броскими фанерными щитами с надписью «Экскурсии». Но среди списка мест, которые мне предлагали посетить, Тамани я не заметил. Пришлось мне обратиться к одной из красавиц с вопросом:
- А у вас нет экскурсии в лермонтовскую Тамань?
- Нету, - коротко ответила девица, чистившая у себя под ногтями.
- А почему?
- А кому это надо? Сейчас люди хотят съездить в дельфинарий или аквапарк. Популярна дегустация кубанских вин и ночные клубы. А что в той Тамани увидишь? Хату у моря, в котором Лермонтова чуть не утопили? Так еще неизвестно, та ли эта хата или не та. Поезжайте лучше в Анапу. Там Киркоров сегодня поет. Билеты еще есть.
Я содрогнулся и отошел. Девушка крикнула мне вслед:
- Вы на центральный пляж сходите. Там экскурсбюро «Робинзон» путевками торгует. Я слыхала, что они по всему краю отдыхающих возят, достопримечательности им показывают.
- И Пятницу тоже? - громко спросил я, но девушка не поняла, а прохожие посмотрели на меня с удивлением.
Я потащился на центральный пляж. Как мне объяснил вчера дядя Вася, до него было не менее трех километров.
Между тем, собирался дождь. Я обожаю дожди, но терпеть не могу ливни с ветром. А именно такой ливень надвигался сейчас с моря. Свою камуфляжную куртку я оставил в номере, возвращаться за ней было бессмысленно, и я стал шарить глазами по сторонам в поисках укрытия. Но, к сожалению, ни кафешек, ни даже элементарных автобусных остановок поблизости не было Но тут рядом со мной остановилась машина, солидный черный «Опель», и раздался призывный гудок. Я заглянул в окно с тонированными стеклами и смутно разглядел там какую-то блондинку в чем-то пушистом. Стекло поползло вниз, и я увидел, что за рулем сидит Света, подруга Дубинина Е.А., с которой я тоже познакомился вчера в ресторане. Я заметил, что глаза ее слегка опухли от слез, а в остальном она выглядела, как прежде: молодой и красивой.
- Садитесь, - сказала она,- а то сейчас до ниточки промокнете.
Я обошел машину и сел на переднее сиденье.
- Спасибо, - сказал я, - мне показалось, что меня сейчас в море сдует.
Я заметил, что при этих словах она вздрогнула и поежилась.
- Вам куда? – спросила она через минуту.
- На центральный пляж, - ответил я, - мне надо найти там экскурсионное бюро «Робинзон».
- Знаю такое. Мы у них заказывали поездку в Тамань
- В Тамань? Представьте, и мне надо туда же.
- Интересная экскурсия. Жене очень понравилась.
Произнеся это имя, он на миг споткнулась и снова вздрогнула. Потом надолго замолчала.
Дорога была ухабистой, и мы ехали очень медленно. К тому же через несколько минут ударил такой ливень, что все вокруг скрылось в сплошном потоке воды. «Дворники» не успевали очищать от нее переднее стекло, и Света остановила машину, съехав на поросшую травой обочину.
- А я в милицию еду, - сказала она, закуривая. – Там какой-то новый следователь объявился, говорят, из самого краевого центра. Только одну меня почему-то вызвал… Марат Никитович сразу понял, что эти местные менты ничего не раскроют… А Джея он очень любил. Он никому не простит его гибели. Даже собственной жене…
Здесь первый удар ливня иссяк, небо чуть-чуть прояснилось, и мы тронулись дальше. Подъехав к шлагбауму центрального пляжа, где неизвестные кавказцы собирали дань за въезд на него, Света сказала:
- Вот здесь стояла палаточка этого самого «Робинзона». Видимо, их дождь прогнал.
Я сидел, раздумывая, что теперь мне делать дальше, когда Света вдруг предложила:
- А давайте поедем вместе в милицию. Вас все равно будут вызывать для беседы и, думаю, не один раз. А на обратном пути мы обязательно найдем этот самый «Робинзон».
Мы поднялись с пляжа на центральную улицу и быстро отыскали там новенькое здание местной администрации, в котором находилось и отделение милиции. Нас сразу провели в комнату, где обосновался следователь из центра, моложавый, энергичный человек среднего возраста с загорелым беспечным лицом и голубыми сияющими глазами.
- Вам повезло, - бодро сказал он, пожимая нам руки, - я отдыхаю здесь, и мне пришло указание из края взять ваше дело на расследование.
- Да нам очень повезло, - хмуро отреагировала девушка на этот жизнерадостный поток сознания и, не дожидаясь приглашения, опустилась на стул.
- Извините, - стушевался следователь, поняв, что сморозил глупость. – Меня зовут Тимошенко Юрий Андреевич. Я следователь краевой прокуратуры. Вот моя визитная карточка. По любым вопросам, связанным с этим делом, прошу звонить мне по указанному там мобильному телефону. Да, кстати, как я понял, вы молодой человек являетесь адвокатом Светланы Ивановны?
- Нет, - ответил я, - я тоже прохожу по этому делу свидетелем….
- … и ваша фамилия?
- Старков Евгений Михайлович.
- Чудесно. Присаживайтесь
Он открыл папку с надписью «Дело №….» и минуты три изучал ее содержимое. Я в это время подумал: как мало времени прошло после убийства Жени, что они не успели еще пронумеровать дело.
- Итак, - произнес, наконец, Юрий Андреевич, энергично захлопнув папку и потирая пухлые руки, служившие полным контрастом его спортивному облику, - значит вы, Круглова Светлана Ивановна, судя по вашим показаниям, данным оперуполномоченному Кириченко В.В. , утверждаете, что Дубинин Е. А., являвшийся вашим близким другом, находился с окружавшими его людьми в совершенно бесконфликтных отношениях. В то же время вы говорите, что в ночь перед своей смертью, он вел себя очень нервно, поссорился с вами и в пять часов утра пошел на пляж. Это верно записано?
- Да, - ответила Света, и я заметил, как ее пальцы начали мелко дрожать.
- Тогда у меня к вам есть два вопроса. Первый: что послужило причиной нервного срыва вашего друга? И второй вопрос: в чем была суть конфликта между вами, другими словами, из-за чего произошла ссора?
- Я не знаю, отчего вдруг он начал нервничать. После ресторана, когда мы пришли в номер, он был спокойным, даже веселым. Мы собирались уже лечь, когда позвонил Марат Никитович. Он сказал, что Джея, то есть, Женю, кто-то вызывает по межгороду. Дело в том, что стационарных телефонов в нашей гостинице только два: у администратора и в номере Марата Никитовича. Вот кто-то из Новосибирска и позвонил в номер шефа, попросив пригласить к телефону Евгения Дубинина. Я пошла с ним, но Женя практически не открыл и рта. Он выслушал говорившего и записал какой-то номер телефона, который ему сообщили
- Голос звонившего был мужской или женский?
- Мужской. Марат Никитович говорил, что это был даже старческий голос.
- Вы не пытались выяснить номер телефона звонившего?
- Я – нет, а шеф…. Когда Джей после разговора, так шмякнул трубкой по аппарату, что она разлетелась на кусочки, он заглянул в определитель и записал номер. Вот он.
Следователь взял из рук Светы листок бумаги, вложил его в папку и сказал:
- Чудесно! А как насчет второго вопроса?
- Мне не хотелось бы отвечать на него, потому что вы начнете сейчас доставать своими вопросами Марата Никитовича. Но сразу же скажу, что то, в чем меня Женя начал подозревать - неправда. Ему вдруг показалось, что шеф ухаживает за мной, а я с удовольствием принимаю его ухаживания.
- Вот как! Интересно. А теперь скажите: вот вы уже несколько раз назвали Марата Никитовича шефом. Понятно, что как глава фирмы «Центурион», он являлся шефом вашему другу….
- А вы загляните в папочку. Когда меня допрашивал местный опер, я сообщила ему место моей работы и должность.
Юрий Андреевич вновь открыл папку и долго рылся в ней. Наконец он захлопнул ее и с досадой произнес:
- Ох, уж эта милиция! Ничего сделать до конца не может!
Тут он взглянул на обложку папки и заметил, что там еще не проставлен номер дела.
- А вот это уже совсем непорядок! – сказал он в сердцах, резко встал и вышел из кабинета.
Через минуту он вернулся в сопровождении Валентина Викторовича Кириченко. Ткнув пальцем в лежавшую на столе папку, он приказал в каком-то вычурно – старинном стиле, который я встречал лишь в сочинениях классиков:
- Соизвольте проставить здесь номер дела!
- Гриша! - закричал опер так, что воробьи, сидевшие на молодом персиковом дереве у окна, мгновенно улетели.
- Слушаю, товарищ старший лейтенант! - тут же прозвучал голос его помощника, будто тот стоял все это время у двери.
- Посмотри, какой был у нас номер последнего дела?
- Последнего?
- Да, последнего. О краже у гражданки Подопригора постельного белья.
Через минуту тот же бодрый Гришин голос доложил из коридора:
- Номер последнего дела о краже постельного белья у гражданки Подопригора – 346.
Опер размашисто написал на папке цифру «347» и спросил:
- Я больше не нужен?
- Пока нет, - высокомерно ответил следователь и тут же улыбнулся Светлане: - Так на чем мы остановились?
- Мы остановились на том, что вы не смогли найти в протоколе сведения о моей работе, - ответила девушка раздраженно, и я ее понял: манера Юрия Андреевича вести допрос не понравилась мне тоже: слишком он был приторным, этот краевой Коломбо.
Но, должен сказать в его оправдание, он был способен смущаться и даже чувствовать себя виноватым. Вот и сейчас, слегка покраснев, он снова открыл папку и погрузился в очередной поиск нужных ему сведений. Через пару минут он их отыскал и вздохнул с явным облегчением:
- Ну вот, нашел: Круглова Светлана Ивановна, пресс – секретарь благотворительного фонда помощи детям, больных церебральным параличом. Но, простите, насколько мне известно, господин Идрисов является главой фирмы «Центурион». Причем здесь этот фонд?
- Марат Никитович - Президент общественного фонда и его учредитель.
- Тогда все ясно. Вы имеете полное право называть его своим шефом.
Он замолчал, стараясь найти упущенную нить вопроса, но его выручила Светлана, которая продолжила свой рассказ о размолвке с Дубининым:
- Когда я сказала Жене, чтобы он не сходил с ума, и внимательно проанализировал наши взаимоотношения с Маратом Никитовичем, он вроде успокоился и даже пошутил, что для Отелло он слишком белый. Но тут зазвонил его мобильник. Он только взглянул на номер вызывавшего, как тут же грубо выругался и выбежал из номера. Я вышла на балкон, чтобы посмотреть, куда он пойдет. С нашего балкона хорошо просматривается и дорога, и территория базы, поэтому я сразу увидела его, идущим в сторону моря. Как раз в это время начал разыгрываться ветер, и за моей спиной громко захлопнулась балконная дверь. Женя услышал этот звук и резко повернулся в мою сторону. Он простоял минуты три, глядя на меня, и я подумала: «Он сейчас вернется». Мне стало холодно, и я вернулась в номер. Женя не приходил. Я особо не беспокоилась о нем, зная его силу и выучку, но заснуть почему-то не смогла. А утром… Утром Евгений Михайлович случайно нашел Джея на пляже… Уже мертвым…
- Хорошо, об этом мы побеседуем с Евгением Михайловичем. А у вас больше ничего не случилось?
- Случилось… Только недавно, перед моим отъездом к вам выяснилось, что из гостиницы исчез наш гость, мэр города, в котором живем.
- А в каком городе вы живете?
- А вы загляните в протокол, там все написано.
Она явно издевалась над ним, поняв, что до беседы с нею он ни разу не заглянул в дело, которое собрался вести.
Следователь снова смутился, и я понял, что это было его врожденной чертой, которую он ненавидел. Склонив голову над папкой, он принялся листать бумаги и бормотать:
- Так, так… Проживающая, проживающая… Знаю, знаю… Был там однажды…. Чудесный подмосковный городок. Я там отдыхал в санатории, на берегу озера. Прекрасно отдохнул…. А как кстати, звали вашего мэра?
- Его ЗОВУТ Николай Петрович Ряшенцев.
- Чудесно. Он исчез один?
- Нет. Пропала еще одна сотрудница нашей фирмы Нелли Манукян.
- Тоже пресс-секретарь?
Вопрос был задан таким хамским тоном, что я не выдержал:
- Господин следователь, или как вас там величают… Вы не находите, что задаете вопросы, оскорбляющие свидетельницу?
Юрий Андреевич улыбнулся:
- А я не зря принял вас сначала за адвоката, уважаемый. Но здесь я могу с вами подискутировать….
- Не надо дискутировать, - резко прервала его Светлана, - я отвечу на ваш бесцеремонный вопрос. Нелли Ашотовна – не пресс-секретарь, она менеджер по работе с клиентами.
- Очень хорошо. Менеджер по работе с людьми, которые хотят воспользоваться услугами охранного агентства «Центурион», я вас правильно понял?
- Да.
- Тогда нам придется составить еще один протокол. Об исчезновении Ряшенцева Николая Петровича и Манукян Нелли Ашотовны. Они становятся теперь основными подозреваемыми в убийстве гражданина Дубинина Е.А.
- Да вы что?! – тоже сорвалась Светлана. – Чтобы Николай Петрович мог кого-либо убить? Он же не разбойник какой, а мэр города, вы это понимаете?
- Понимаю. А вы понимаете, почему он исчез сразу после убийства? Да еще и сообщницу с собой прихватил. Вот видите.
Полчаса он скрупулезно и дотошно писал протокол. Затем тяжело вздохнул, взглянул на часы и обратил свой изрядно потускневший взор на меня:
- Ну, что же, теперь давайте разберемся с вами, уважаемый Евгений Михайлович. У вас нет ничего нового, кроме того, что вы сообщили оперуполномоченному?
- Нет, ничего нового у меня нет.
- Замечательно. Тогда у меня к вам есть всего один вопрос. Вот здесь с ваших слов записано, что вы провели почти полчаса за одним столом с убитым. При разговоре с ним, вам не показалось, что он чем-то обеспокоен, или чего-то боится? Было ли в его поведении что-либо странное?
Мне хотелось сказать ему о словах Дубинина, сказанных мне на прощание, но после всего того, что нагородил здесь этот милый следователь, я понял, что этого он недостоин.
Юрий Андреевич сразу отпустил нас и даже проводил до крыльца, доказав, что он отнюдь не ординарный следователь – бюрократ, но и человек, способный сочувствовать чужому горю.
Дождь перестал, на небе ярко светило солнце, а с запада, подгоняемые свирепым ветром, на полуостров надвигались новые черные тучи. Но у центрального пляжа уже функционировала палатка экскурсбюро «Робинзон». Света высадила меня около нее, скупо улыбнувшись, сказала мне «До свидания», лихо развернулась на песчаном пятачке и умчалась по направлению базы отдыха «Кавказ».
«Робинзоном» руководил, видимо, очень предусмотрительный и умный человек. К моменту, когда я подошел к палатке, было продано всего семь путевок, а экскурсия должна была начаться через полчаса. При мне девушка позвонила диспетчеру и попросила прислать не автобус, а десятиместную «Газель». Точно в объявленное время к центральному пляжу подъехала юркая «маршрутка» с веселым, подвижным водителем и полной его противоположностью: рыхлой и мрачной женщиной – экскурсоводом.
- Меня зовут Лидия Ивановна Диколенко, я – экскурсовод турфирмы «Робинзон». Наша экскурсия в станицу Тамань продлится пять часов, включая дорогу туда и обратно, - сказала она совершенно бесцветным голосом и бесцеремонно пересчитала нас, указывая на каждого экскурсанта пальцем.
После этого она смежила глаза и тихо сказала:
- Стасик, трогай.
Она молчала, пока мы не выехали за станицу. Там она, не пошевелившись, а всего-навсего открыв глаза, стала рассказывать нам о районе, по территории которого мы проезжали. Судя потому, что основную часть ее рассказа составляли сведения экономического характера с процентами надоев молока, урожайности озимых и сахаристости винограда, я понял, что он был написан и утвержден еще в советское время.
Ее рассказ составил не более десяти минут, после чего она снова задремала. Но я решил лишить ее этого удовольствия вопросами настырного экскурсанта, которых я сам не любил до глубины души.
- Скажите, Лидия Ивановна, - разбудил я ее негромко, так как сидел прямо напротив ее, - а Лермонтов тоже ехал в Тамань по дороге, по которой едем мы?
- А кто его знает, - ответила экскурсовод, не открывая глаз, - история об этом умалчивает.
Ее ответ крайне удивил меня: обычно люди нашей профессии стараются ни в коем случае не показать собственного невежества. Ради этого они готовы даже приврать, но сказать «я не знаю» для них смерти подобно.
Я решил пойти ва-банк и признался:
- Знаете, я тоже работаю экскурсоводом. Хотел бы спросить вас как коллегу: люди интересуются сейчас лермонтовскими местами?
Лидия Ивановна посмотрела на меня с жалостью, но сказала то, чего не думала:
- Да, конечно. Это один из самых популярных наших маршрутов.
- А вы, вероятно, самый опытный на нем экскурсовод.
- Совсем нет. Я, вообще-то, учитель. И даже не учитель литературы. Я преподаю девочкам домоводство. Учу их готовить, стирать и утюжить. И так как зарплата у преподавателей труда мизерная, летом я подрабатываю у «Робинзона». Без всякой специализации. Сегодня я еду к Лермонтову в Тамань, а вчера показывала экскурсантам дельфинарий. Завтра, скорее всего, я повезу их дегустировать вина на один из местных винзаводов. Впрочем, большинство наших клиентов прекрасно совмещает Лермонтова и «Таманское полусладкое». В этом вы сможете сегодня убедиться.
За ее спиной тоненько хихикнули: кто-то из экскурсантов слушал наш разговор, хотя основная их часть дремала. Впереди показался один из многочисленных таманских поселков, и Лидия Ивановна скупо и без эмоций привела нам очередные статистические выкладки. Потом неожиданно спросила:
- А вы на чем специализируетесь?
- В основном, я рассказываю гостям нашего города о его истории, великих людях, посещавших наши края, а особенно я привержен к старинной архитектуре.
Я вкратце рассказал ей о своем городе, его дворцах, набережных и парках, посетовал на безвкусицу и аляповатость современной архитектуры.
- Да, - согласилась со мной Лидия Ивановна, - лет через десять мы забудем, как выглядели исконные казачьи станицы и наши маленькие русские города, которым не повезло попасть в пределы Золотого Кольца. Да что там станицы! Я уже Москву не узнаю, когда приезжаю туда! И ее, бедняжку, отдали на откуп бездарным и тщеславным людям.
Я увидел, что наша экскурсовод может, однако, быть взволнованной и эмоциональной, и мое отношение к ней изменилось.
Тем временем мы приближались к Тамани, и Лидия Ивановна переключилась на рассказ об этом, как она выразилась, уникальном во всех отношениях месте. Она оживилась, заставляя нас смотреть по сторонам, и я понял, что конек в ее просветительской деятельности у нее все-таки есть: это античное прошлое ее края. Она остановила машину у раскопок, которые велись на берегу залива студентами столичных ВУЗов, и с горящими глазами совала нам под нос черепки древних амфор. Потом с гордостью показала нам найденную на этом самом месте в период археологического бессезонья копейку – «пантикапейку» с профилем, как она утверждала, бога Диониса.
Пешеходную экскурсию по Тамани она также провела живо и интересно и, сдав нас музейному экскурсоводу, устало опустилась на скамейку у памятника Лермонтову и закурила. В точно таком положения нашел я ее, когда вышел из музея, утомленный ходьбой и впечатлениями. Напротив нее, на другой скамейке, расположилась группа наших экскурсантов, готовых продегустировать таманские вина. В музее я их почему-то не видел.
- Ну, как? – спросила меня Лидия Ивановна, выбрасывая окурок сигареты в рядом стоящую урну.
- Хорошо, - искренне ответил я, присаживаясь рядом. - Давно не был в таких музеях, маленьких и любовно взращиваемых. Энтузиаст на нищенской зарплате – это не просто энтузиаст…
- … это самоубийца, идущий на Голгофу не ради славы, - закончила она, улыбаясь, и я понял, что наши преподаватели домоводства могут быть очень даже интеллектуальными женщинами.
Назад ехали молча. Я тоже люблю молчать после экскурсий. И не потому, что устаю. Просто мне хочется, чтобы люди переварили все то, о чем я им рассказал. Рассказал не жалея своей энергии, сил и эмоций, желая, чтобы они восприняли увиденное во всей своей красе и величии. Таким, каким увидел его я.
Только когда я уже выходил из машины, Лидия Ивановна спросила меня:
- А вы не из той «Славянки» будете, что дом у нас на берегу купила?
- Из той, - ответил я, удивляясь ее осведомленности.
- Значит, будем конкурентами.
- Навряд ли. Наша фирма не специализируется на аквапарках и дрессированных дельфинах. А в Тамань мы будем привозить уже сформированные группы туристов из Пятигорска.
- Интересно. Ну, что же, поживем, увидим. До встречи.
К вечеру ветер стих, тучи ушли, и я с удовольствие прошелся прямо по прибою от центрального пляжа до базы отдыха «Кавказ». Проходя по территории базы к своему коттеджу, я увидел Светлану, развешивавшую белье на веревке, натянутой между двумя домиками. Я хотел пройти мимо, будто не заметил ее, но она окликнула меня:
- Евгений Михайлович, можно вас на минутку?
Я подошел к ней, сказал:
- Добрый вечер!
Она бросила оставшееся белье в таз и предложила:
- Давайте присядем.
Мы сели рядом с домиком и помолчали с минуту: его обитатели, видимо, собирались уезжать и шумно выносили во двор упакованные вещи.
Наконец Света заговорила, и я был поражен тем, как изменился за это время ее голос: он стал каким-то тусклым и невыразительным, будто с вами говорил тяжело больной человек.
- Недавно приходил опер, сказал мне, что вы подобрали возле… Жени телефон и барсетку.
- Да, я отдал их милиционеру.
- Вы смотрели, что в сумочке?
- Да. Мне захотелось взглянуть на его документы. Ведь в ресторане он сказал мне только свое имя.
- А вы не заметили там вот такой фотографии?
Она достала из кармана сарафанчика кабинетную фотографию красивой девушки в темном костюме с аккуратно красиво уложенными светлыми волосами.
- Нет, такой фотографии в сумочке точно не было. А кто это такая?
- Это неважно. Просто на обороте той фотографии был записан очень важный номер телефона.
Она на минуту замолчала, потом глухо произнесла:
- Женю будут хоронить завтра. Здесь. Так решил Марат Никитович. У Жени ведь не было ни родных, ни дома. А мы всегда летом собираемся здесь. Так что будем… навещать его.
Я поднялся со скамейки и спросил:
- А можно я приду на похороны?
- Конечно, - ответила Света и тоже встала, засовывая фотографию обратно в карман. – Когда вы ушли из ресторана, Джей сказал мне: «По-моему, он хороший парень, выдержка у него военная».
Я поднялся к себе в номер, не встретив, к удивлению, по пути дядю Васю. За день я порядком устал и проголодался, мне пришлось выбирать: либо завалиться на кровать, либо пойти в ресторан. Я предпочел первое, так как при воспоминании о ресторане у меня сразу же возникли неприятные ассоциации. Но не успел я прилечь, как раздался звонок моего мобильного телефона, и я вспомнил, что в последний раз звонил Нике с вчера с автостанции.
Конечно же, это была она, немного встревоженная, но, как всегда, ироничная.
- Ну, как там черкешенки? - сходу начала она типично женскую атаку.
- Какие черкешенки? – удивился я.
- Ну, как же, - продолжала Ника, посмеиваясь, - я только что прочитала, что земли, где ты сейчас обитаешь, принадлежали какому-то черкесскому князю. Следовательно, тебя сейчас должны там ублажать прекрасные горянки.
- Да здесь и гор вовсе нет, - отбивался я, принимая ее игру. – Сплошные степи.
- Значит, степнячки, или как их там, - наседала Ника.
- Сама ты нижегородская «степнячка», - рассмеялся я. – Ну, как вы там?
- Ничего, все в порядке. Завтра с Борькой идем на прием к Аделаиде Ивановне. Она обещала нам «Магнолию». Это было бы здорово. Совсем рядом, и не надо ни разу переходить улицу. Когда Борька подрастет, он будет ходить в садик сам.
- Постой, мне Лариса Николаевна говорила, что место в садике будет только к осени.
- Я и сама удивилась. Но вчера мне позвонили из приемной Аделаиды Ивановны и сказали, чтобы я пришла с сыном. А ты почему не звонишь?
- Замотался с делами. Сегодня с утра ездил в Тамань, только что вернулся. Собрался тебе звонить, а ты тут сама…
- Врать ты горазд, Старков, я это знаю. Ладно, на первый раз прощу. Но завтра чтобы обязательно позвонил. Пока.
Она даже не сказала мне «Целую!», что было для меня плохой приметой. Все-таки она почувствовала, что я что-то от нее скрываю.
Я снова приготовился плюхнуться на кровать, но тут раздался стук в дверь, и на пороге появился дядя Вася, чем-то явно расстроенный.
- Вы уже дома? – мрачно спросил он и присел на краешек стула. – А я тут маленько отлучился, дверь не стал запирать. Так и подумал: а вдруг вы вернетесь. Гасану–чебуречнику поручил за домом присмотреть. Он вас уже знает, а чужого в дом не пустит.
Мне не понравилось, что сторож как бы оправдывается передо мной за отлучку, и я поспешил перевести разговор в другое русло:
- А что, сегодня по телевизору футбол будет?
- Нет, футбол по выходным бывает. Наши опять, наверное, в первую лигу загудят.
Дядя Вася говорил, казалось, спокойно, но что-то его тревожило: он все время пытался выглянуть в окно. И это его беспокойство все-таки выплеснулось наружу: он хлопнул ладошками по галифе с лампасами и взволнованно сказал:
- Ну, который раз говорю ментам: поставьте на этом месте свой пост, как на центральном пляже. Вам же спокойней будет. Нет, не могут, видите ли. Кадров у них не хватает. А когда что случается на нашей базе, так все кадры тут появляются, руками разводят.
- А что случилось? – спросил я.
- Так опять что-то кавказцы не поделили. Сошлись посередь поляны и давай кулаками махать. Так если бы одними кулаками. Потом палки появились, которыми в городки играют, а потом и пистолетом кто-то стал баловаться.
- И из-за чего они сцепились?
- Да если бы я по ихнему понимал, я бы давно в сельсовете работал. Советником по национальным вопросам. Но как я догадываюсь, ополчились они на Мурата, который у них за охрану отвечает. Наверное, хотят на него ответственность спихнуть за сегодняшнее убийство. Да, вот он, посмотрите в окошко, из администрации выходит. Видно, досталось ему здорово: как собачка побитая ползет.
Я выглянул в окно. По песчаной тропинке, тянувшейся от конторы базы отдыха до берега моря, понуро шел невзрачный, среднего роста паренек в черной рубашке и светлых брюках
- Что, они не могли для начальника охраны подобрать более солидного человека? – шутливо спросил я дядю Васю.
- Не скажите, Евгений Михайлович, - на полном серьезе ответил мне сторож. – Мурат, можно сказать, самый подходящий для этой должности человек. Во-первых, он сначала в милиции служил. У себя там, то ли в Чечне, то ли в Ингушетии, брехать не стану. А потом в тюрьму сел за то, что в начальника своего стрелял, который на его глазах хотел изнасиловать русскую девушку. Получил он немного, так как следствие определило, что стрелял он практически в воздух. Ну, отсидел он свой срок, приехал сюда на море искупаться. Познакомился с директором базы, Арменом Погосяном, тот и предложил ему эту должность. Тяжелая у него работа, спорить не буду, но он с нею завсегда справлялся. Здесь ведь каждую неделю буза бывает, одни братки с другими что-то делят. А Мурат пару раз так их успокаивал, как никакая милиция не успокоила бы.
Я проводил глазами несчастного начальника охраны, чей вид ничем не напоминал того гордого и смелого борца за справедливый порядок, каким описал его дядя Вася.
- Вы ужинать где будете? – спросил он меня. - Наш ресторан закрыт сегодня. На дверях повесили табличку: «Спецобслуживание». А по-моему, они просто к поминкам готовятся. Мне сегодня Петрович, ихний швейцар, сказал, что начальник, у которого убитый работал, миллион рублей на похороны выделил, так, значит, он его уважал.
Он замолчал, видимо ожидая ответа на свой вопрос. Не дождавшись, предложил:
- А давайте, я в магазин сбегаю. Здесь недалеко. У них там гриль работает, можно курочку запеченную купить.
Я согласился и через полчаса мы ужинали в уютной столовой нашего коттеджа. Один стол в ней был застелен скатертью, и я понял, что Василий Иванович здесь постоянно принимает пищу. Он достал из-под него трехлитровый баллон с бордовой жидкостью и спросил:
- Винца для аппетиту не желаете? Домашнее, «Изабелла» называется. Для здоровья, говорят, очень даже полезное.
Мы выпили по стакану прекрасного сухого вина и закусили салатом из свежих помидоров и жареной курицей. Дядя Вася стал еще разговорчивей и начал с жалобы на Ларису Николаевну:
- Я ей звонил третьего дня: возьмите, говорю, хотя бы еще одного сторожа. А она меня спрашивает: «Сколько я тебе, Василий Иванович, окладов плачу?» - «Три», - отвечаю. – А она: «И что, перетрудился ты там, ночей не спишь, не ешь, не пьешь?» - «Нет, - говорю, - с этим у меня все в порядке: и сплю, и ем, и бабка ко мне иногда приходит». – «Так в чем же дело?», - спрашивает. – «Скучно мне, - говорю, - без дела сидеть. Да и люди вокруг – одни кавказцы, поговорить не с кем». – А она смеется: «Смотри телевизор, ежели скучно, а разговаривай с бабкой, вспоминайте с ней свою молодость».
Я узнал веселый и добрый характер моей хозяйки и тут же вспомнил, что еще не звонил ей.
«Завтра позвоню, - решил я. – А сейчас пойду прогуляюсь по берегу и звякну Нике. Уж она сейчас точно повесила свой мобильник на шею и не расстается с ним ни на минуту, ждет моего звонка, хотя я ей обещал позвонить только завтра.
Василий Иванович отнесся к моему намерению прогуляться крайне отрицательно.
- И чего ходить по темноте? – заворчал он. – Неужто вам нынешнего приключения не хватило? Если вам свежим воздухом подышать хочется, давайте на крылечке посидим, еще по баночке винца выпьем. А?
Но меня тянуло к морю, и дядя Вася сдался, напутствуя меня:
- Там у нас на берегу обычно ночных купальщиков много, вы их держитесь. Да милиционер сегодня будет дежурить, после сегодняшней-то драки. Возьмите мой фонарь, назад будете идти по темному двору: сегодняшний ветер все провода на базе оборвал.
Я вышел на территорию базы через заднюю дверь. Там действительно было темно, только в домиках светились окна, задернутые занавесками. Видимо, шторм повредил лишь наружное освещение.
Зато на берегу было светло, шумно и весело. Там, вероятно, отмечали какой-то семейный праздник. Стоявшая в кустах машина освещала своими фарами компанию, состоявшую из пяти человек: трех мужчин и двух девушек. Они яростно танцевали какой-то дикий танец под музыку, доносившуюся из той же машины. Я обратил внимание на одного из мужчин: танец никак ему не давался, потому что он был в летах и весьма солиден, то есть, неимоверно толст, и потому он просто сучил короткими ножками, не отрывая их от песка. Зато девушка, избравшая его своим визави, старалась во всю, отступая все дальше от берега и, казалось, заманивая его в море. Двое других мужчин в плавках были молоды и раскрепощены, они старались переплясать друг друга, не обращая внимания на вторую девушку, которая была вдребезги пьяна. Она что-то несвязно кричала и старалась запустить поочередно в каждого танцующего по пригоршне песка. Мне показалось, что я ее где-то видел, но раздумывать над этим не стал: мне надо было найти тихое место, чтобы позвонить Нике. Я прошел по берегу, наверное, с километр, когда шум музыки перестал доноситься до меня. Был слышен только плеск волн и тихий стрекот цикад. На небо выползла толстая луна, и на море легла золотистая дорожка.
- Ник, ну, как вы там? – спросил я, как только в мобильнике стихли гудки.
Вместо ответа я услышал, как Ника тяжело вздохнула и задышала чаще. Так было всегда, когда она собиралась заплакать.
- Ника, скажи мне, что случилось, не сопи в трубку, - строго сказал я и тут же услышал ее возмущенный голос:
- Жень, ты скажи мне, сколько мы еще будем так жить?!
- Оставь свои риторические вопросы, и скажи мне, что случилось?! - заорал я.
- Хорошо, сейчас расскажу, - сразу успокоилась Ника. – Значит, сегодня я была у Аделаиды Ивановны насчет садика. Прошлый раз, когда я ходила к ней она была такая ласковая. Сказала, что осенью Борька обязательно пойдет в «Магнолию». А сегодня прихожу, а она мне говорит, что зачисление переносится аж на следующий год в связи с капитальным ремонтом садика. Я поняла ее сразу: ей надо дать взятку, иначе мы этого садика не увидим, пока Борька в школу не пойдет. Но не подаю вида, мне интересно стало, как она эту взятку вымогать будет. И как ты думаешь? Это гениальная баба! У них, наверно, семинар такой проводили по теме: «Способы вымогательства взяток у населения». И она мне говорит: «Вот если бы внесли спонсорскую помощь на ремонт садика, то мы бы рассмотрели вопрос о приеме вашего ребенка в «Магнолию». Я сказала ей, что подумаю, и ушла. Ревела всю дорогу, Борька даже испугался и тоже начал реветь….
- Все ясно, - прервал я ее. – Ничего не предпринимай до моего приезда. И не вздумай искать деньги. Приеду – разберемся. Пока, целую.
Я тут же отключил телефон, потому что от услышанного меня трясло. Я вспомнил благостный голос Ларисы Николаевны, которая так сердечно отзывалась об Аделаиде Ивановне и ее обещаниях.
«Ну, ничего, - зло подумал я, - завтра я задам вам, моя милая хозяйка, несколько вежливых вопросов от имени лучшего гида черноморского побережья. Только жаль, что не увижу при этом вашего лица».
Но постепенно злость схлынула с меня: уж слишком чуден был этот вечер, и это море, и рыжая луна на небе. Приближаясь к базе, я решил обойти шумную компанию стороной и полез в заросли оливок. Но и там было явственно слышно, как веселятся отдыхающие.
- Дима! – кричала пьяная девушка. – Ты мне муж или не муж? Я хочу шампанского!
- А омаров в собственном соку ты случайно не хочешь? – задышливо отвечал ей высокий блондинистый мужчина, видимо, только что прекративший плясать.
- Ребята, - пищала вторая девушка, пытавшаяся обнять необъятного толстяка, - к черту шампанское и омаров! Давайте искупаемся еще разок, и – баиньки!
Я почти заблудился в этих кустах и пошел напрямик, удаляясь от моря: база могла быть только там. И вдруг я услышал в этой темноте, среди сплошных зарослей низкорослых деревьев какое-то бормотанье и стоны. Я посветил фонарем в том направлении, откуда доносились эти звуки, и увидел сидящего на земле мужчину, который качался из стороны в сторону и говорил что-то не по-русски. Я сразу узнал его. Это был Мурат, начальник охраны базы отдыха «Кавказ».
- Слушай, убери этот свет - совсем мирно, даже вежливо, сказал он, и я понял, что он смертельно пьян. Смертельнее той девушки на пляже, которая просила шампанского.
- Тебе плохо? – спросил я, зная, что обращение на «ты» сближает людей.
- А тебе что, хорошо? - ответил он мне замечательным вопросом из еврейских анекдотов.
- Может, я помогу тебе дойти домой? – предложил я только ради вежливости и из-за врожденного чувства взаимопомощи, понимая, что в таком состоянии я не смогу даже сдвинуть его с места.
- Куда домой, слушай? – протяжно, будто собираясь заплакать, сказал Мурат. - Ты знаешь, где мой дом? Тогда молчи. Закурить есть?
Я сунул ему в рот сигарету, потому что руки его, беспомощно лежавшие на земле, были мокрыми и грязными. Он жадно затянулся, и мне показалось, перестал меня замечать. Но начальник охраны, несмотря на свое почти бессознательное состояние, был на стреме.
- А ты кто такой? – спросил он, стараясь придать своему голосу нотки строгости.
- Отдыхающий, - ответил я, стараясь, чтобы в моем голосе прозвучало уважение к его высокому положению.
- А что ночью здесь делаешь?
- Ходил прогуляться по берегу и заблудился.
Мурат тихонько хихикнул:
- Заблудился… Фонарь выключи и смотри туда…
Он ткнул дрожащим пальцем в сторону, противоположную от моря:
- Видишь там свет? Это прожектор на вышке. Иди туда…
После того, как я выключил фонарь, он затих и, кажется, уснул. Я уже хотел продолжить свой путь по направлению к яркому свету, который, действительно, горел впереди, как вдруг услышал, как Мурат со злостью произнес, словно в бреду:
- Они говорят, что я пистолет бандитам продал! Каким бандитам, слушай? Что я, совсем дурной, ничего не понимаю? Что, мне деньги нужны? Зачем? Пистолет у меня увели, аллахом клянусь! И я знаю, кто! Я его из-под земли достану….
Мурат замолчал, и в лучах лунного света, пробившегося сквозь густые заросли, я увидел, что его глаза открыты и горят каким-то недобрым огнем.
- Ты это понимаешь? – вдруг спросил он, и я догадался, что он вовсе не бредил, что весь этот монолог о пистолете был обращен ко мне. – Рафик думает, что я могу продать пистолет, который мне отец подарил. А ты знаешь, кто у меня отец был? Он что, совсем не понимал, зачем я здесь остался? Нет, ты ничего не понимаешь…. Выпить хочешь? Хороший коньяк мне один человек подарил. Он его из Москвы привез. Хотел друга встретить, выпить с ним, а друга в командировку послали… Держи бутылку.
- Спасибо, я пить не буду, жена заругает, - простодушно привел я самый убедительный довод
Мурат снова хихикнул, как ребенок, потешающийся над промахом взрослого человека:
- Женщину боишься? Сразу видно, что ты русский. У нас женщина никогда не будет мужа ругать. Все стерпит. Но и никогда его не предаст.
Было слышно, как он сделал два глотка из бутылки и застонал от удовольствия. Потом через некоторое время спросил:
- Ты давно на базе?
- Нет, со вчерашнего дня.
- Слышал, что сегодня утром случилось?
- Конечно, слышал.
- Так вот слушай. Я еще никому не говорил. Завтра я ментам скажу, кто этого парня убил. Не веришь? Ну, и ладно. Я спать хочу. Еще двести грамм, и в отключку… Иди на свет, там найдешь свой дом.
Он снова приложился к бутылке и тут же захрапел.
Следуя совету начальника охраны, я благополучно выбрался из зарослей и прошел к нашему коттеджу. Дядя Вася сидел на крыльце, специально открыв парадную и заднюю двери, чтобы видеть меня, когда я буду подходить к дому.
- Ну, как прогулялись? – спросил он.
- Отлично, - сказал я. – Теперь буду хорошо спать.
- Ну, что же, тогда спокойной ночи, - пожелал сторож и загремел засовами.
Я поднялся к себе и сразу лег в постель. Но спать не хотелось, и тогда я достал из-под подушки дневник Дубинина Е.А.
Отступление второе.
(Из дневника Дубинина Е. А.)
3-го августа 1992-го года, понедельник.
Случились три важных события в моей новой жизни. Как всегда: одно - приятное, другое - неприятное, третье - неприятное очень.
Начну с «очень», так как превыше всего я ставлю человеческие отношения среди членов коллектива. Я серьезно поссорился со старшим лейтенантом Жуковым. Согласно распоряжению подполковника Абдулова, он оказался как бы в подчинении у меня, но никакого неудовольствия по этому поводу не высказал. Ни мне, ни Абдулову. Я поручил ему зайти в магазин спортивных товаров в Красноборске, куда он мотался каждый божий день, и выписать счет на оборудование, над списком которого я корпел полночи. Когда на следующий день я попросил Жукова дать мне счет, он, ничуть не смущаясь и даже чему-то веселясь, ответил :
- Ты знаешь, я забыл зайти в магазин. Замотался совсем, Таньке цветы полдня искал.
Выразить свой протест по данному поводу я не мог: Жуков был старше меня по званию, а потому я мирно сказал:
- Ладно, давай мне список, я сам смотаюсь сегодня в город.
Старлей порылся в карманах и так же беспечно сказал:
- А ты знаешь, я, по-моему потерял, его. Наверное, в трамвае из кармана вытрусил, когда деньги искал.
Здесь я разозлился и сказал по-свойски:
- Слушай, Володя, ты ребенок или мужик? Через неделю ко мне в спортзал командир дивизии с проверкой придет, и что я ему скажу? Что старший лейтенант Жуков список потерял, а потому счет не выписал?
Тут Владимир Кимович тоже вызверился.
- Слушай, лейтенант, - сказал он сквозь зубы, - кончай выслуживаться. Я тебе не мальчик на побегушках и не старшина Карпенко. Так и можешь передать своему подполковнику.
Больше мы с ним не разговаривали.
Просто неприятное событие ударило по моему самолюбию и человеческому достоинству и утвердило в мнении, что мои новые друзья – офицеры были правы, когда недобро отзывались о подполковнике Абдулове. Он потребовал у меня план работы по физической подготовке офицеров дивизии и через два дня молча вернул его с жирной красной надписью, перечеркнувшей весь титульный лист: «Переработать!»
Что я должен был переработать в нем, я так и не понял и решил дождаться, когда он потребует этот план вторично, уже переработанным. Тогда я представлю его в первозданном виде и попрошу дать мне конкретные указания. Ведь составлял я этот план в соответствии с рекомендациями самых выдающихся умов военной физподготовки. И сам генерал Ноговицын, приехавший к нам на выпускные экзамены из Министерства обороны, отметил этот мой труд жирной «пятеркой» с плюсом. Когда-то он окончил наш институт и теперь был главным начфизом Советской армии. На встрече с выпускниками института он всегда подчеркивал, что основное в нашей профессии – это грамотный план мероприятий по поддержанию физической формы командного состава. Он терпеть не мог пузатых офицеров и был наглядным примером того, какими они должны быть: стройный, без грамма лишнего жира и подвижный, как ртуть. Так вот, он всегда собирал планы физподготовки, которые курсанты-выпускники готовили к диплому, и тщательно проверял их, не жалея собственного времени и нервов институтского начальства. Зная эту генеральскую идею-фикс, наши преподаватели натаскивали нас на этих планах, как только могли. Но всегда в нашем стаде находилась паршивая овца, по вине которой наши полковники обычно получали хорошую вздрючку. А я в данном конкретном случае выступил в роли палочки- выручалочки, за что был окружен почетом и уважением. И это, вероятно, так высоко подняло меня в собственном мнении, что я очень трудно переживал, когда какой-то подполковник, выпускник Ташкентского общевойскового военного училища, написал на моем плане: «Переработать!».
И, наконец, приятное событие: в нашем сугубо мужском коллективе появилась Прекрасная Дама. Она поселилась в нашем общежитии, только на втором этаже, в комнате № 14. Но там на кухне что-то случилось с электроплитой, и теперь каждое утро мы имеем удовольствие слышать чудесный женский голос:
- Мальчики, одевайтесь! Чур, в трусах по коридору не шастать! Я иду на кухню!
Мы выглядываем из своих дверей, и перед нами возникает чудное виденье: по лестнице спускается стройная блондинка в белом махровом халате с чайником в руках.
Мы лихорадочно облачаемся в форму, до блеска чистим пуговицы и обувь и ждем следующего крика:
- Мальчики, сегодня пьем чай у меня!
Иногда звучит другой вариант:
- Мальчики, сегодня пьем чай на вашей кухне!
Это бывает, если она заспалась и не успела навести порядок в своей комнате.
Но пора, вероятно, уже объяснить, кто же эта таинственная «она» и что привело ее в наше общежитие.
Ее привел к нам после рабочего дня капитан Самсонов. Я сидел, как всегда, у Брилева, и мы готовили закуску к очередной выпивке, так как запасы «Кедровой» еще не иссякли. Потом подошли Передистый с Ованисяном и стали снова ругать за что-то подполковника Абдулова. Я теперь слушал их с явным удовольствием. Все мое доброе отношение к нему подполковник перечеркнул всего лишь одним словом на титульном листе моего великолепного плана.
И тут в дверь постучали, она распахнулась, и на пороге стал капитан Самсонов в лучах чего-то сказочного и светозарного.
- Это Оля Максимова, наша новая телефонистка, - сказал капитан. – Она будет жить в вашем общежитии в комнате №14. Прошу любить и жаловать. То есть, я хотел сказать, что, если кто ее обидит, башку откручу.
Оля мило улыбнулась каждому из нас и сказала:
- Здравствуйте!
Но мы, по-моему, все немного тронулись при виде такой неземной красоты, что даже не смогли ответить ей. И только спустя минуту Ованесян заорал:
- А мы как раз мой день рождения отмечаем. Олечка, вы присоединитесь к нам?
- Да, но я… без подарка, - робко ответила девушка.
- Ваше появление, Оля-джан, самый драгоценный подарок для меня! – отчеканил Сергей.
Конечно, никаким его днем рождения сегодня и не пахло, но мы были несказанно рады, когда за нашим столом появилась Она. Мы немного пришли в себя и, как говорится, рассупонились. Оказывается, мрачный капитан Брилев отлично играл на гитаре и пел бардовские песни, и после первой рюмки водки, которую наша гостья выпила без малейшего содрогания, он сразу стал охмурять ее своим вокалом. Ованесян решил не отставать от него, из него рекой понеслись армянские анекдоты, над которыми она смеялась заразительно и долго. Майор Передистый оказался заядлым альпинистом и рассказал, как в бытность соей службы на Камчатке взошел там на Ключевскую сопку. Старший лейтенант Жуков взял на себя роль официанта и подсовывал Оле все самое вкусное и свежее. Только майор Самсонов не суетился, так как был непосредственным начальником Прекрасной Дамы. Я тоже особо не старался особо проявить себя, ведь у меня было немаловажное преимущество перед всеми ими: четверо из нас имели жен, старлей Жуков находился в одном шаге от женитьбы, а я был свободен и молод.
10-го августа 1992-го года, понедельник.
После того вечера Олечка Максимова стала неотъемлемой и радостной стороной нашей жизни. Именно она заставила меня забыть о том, что у меня под кроватью валяется непереработанный план физической подготовки комсостава, что я до сих пор не разговариваю с Володей Жуковым, а в спортзале на баскетбольных щитах отсутствуют кольца, которые не удосужились завезти ни в один магазин спорттоваров Красноборска и его окрестностей. Уже не помню, кто назвал Ольгу «маленькой хозяйкой полупустого общежития», но до середины августа это определение подходило к ней как нельзя точно. А потом к нам нагрянуло столько выпускников ракетных училищ Советского Союза и прочих офицеров, прибывших на замену, что наше общежитие затрещало по швам. Но Оля по-прежнему жила одна в комнате №14 на втором этаже. Правда, теперь она не спускалась по лестнице в халате и не кричала нам: «Мальчики, идите пить чай!» Но вечерами мы продолжали собираться в комнате Брилева, и она обязательно приходила на наши мальчишники. У меня появился сосед по комнате, правда, не выпускник, а переведенный из Днепропетровска пожилой майор Николай Петрович Зацепин, рассудительный и прагматичный человек, не терпящий беспорядка и суеты.
А вот к Брилеву никого не подселяли, потому что в Красноборске его семья уже собрала чемоданы и вот-вот должна была тронуться в путь курсом на военный городок. А так как обещанная квартира для них еще не была готова, они должны были на время поселиться в общежитии. Но пока мы пользовались моментом, и почти каждый вечер в комнате Брилева звучали песни Высоцкого и Окуджавы, армянские анекдоты Ованесяна, фантастические альпобайки Передистого и сладко-укоризненный голосок Жукова: «Олечка, вы почти ничего не едите!»
Меж тем над моей головой собирались тучи. Закончилась суматоха, связанная с приемом пополнения, и подполковник Абдулов вспомнил, что начфиз Дубинин так и не предоставил ему на утверждение переработанный план. Чей-то вежливый голос по телефону пригласил меня явиться в кабинет Абдулова к девяти ноль-ноль с документами. Я удивился, так как адъютанта у заместителя командира дивизии как-будто не было, и очень меня насторожило это бюрократическое указание: «явиться с документами». Но еще больше я был удивлен, когда в его приемной за роскошным письменным столом с двумя тумбами я увидел … старшего лейтенанта Жукова. Я знал, что Владимир Кимович окончил Пермское училище ракетных войск и был, по отзывам моих знакомых офицеров, классным специалистом в области систем управления стратегическими ракетами. Что заставило его переквалифицироваться в адъютанты, я понять не мог, но твердо знал, что это не сулит мне ничего хорошего. Но на сей раз Жуков вежливо поздоровался со мной и сообщил, что начальство ждет меня.
У подполковника Абдулова, вероятно, были еще какие-то проблемы, кроме моего злосчастного плана. Когда я вошел в его кабинет, он стоял у стола и нервно кричал в трубку телефона: «Гнать его надо в три шеи! Здесь не богадельня, а воинская часть!» Увидев меня, он шваркнул трубкой о рычаг и сходу набросился на меня в том же тоне, в каком разговаривал по телефону:
- Вы почему, товарищ лейтенант, не удосужились сдать мне план, который я потребовал переработать неделю тому назад! Или вас в институте не учили, что такое воинская дисциплина?! Или что?
Можете мне не поверить, но я страшно обрадовался, впервые услышав из его уст самый настоящий армейский ляп.
Чтобы не улыбнуться, я сжал губы и промолчал. Что он кричал дальше, я уже не слышал. И только когда он закончил свою пылкую речь и стал отдуваться, я четко, но вежливо, сказал:
- Извините, товарищ подполковник, но я не понимаю, что именно я должен переработать в своем плане.
Теперь он смотрел на меня, как на сумасшедшего. Затем, глотнув воздуха, он сказал по слогам:
- Не что и-мен-но, а весь план вы долж-ны пе-ре-ра-бо-тать, вам яс-но?
- Так точно, - ответил я, чуть не щелкнув каблуками. – Только не ясно, в каком направлении.
Подполковник почему-то задумался, вероятно, не зная, какие у плана могут быть направления. Затем неожиданно успокоился, предложил мне сесть, и сам опустился в кресло – вертушку.
Дальше наш разговор продолжался в доверительном тоне.
- Когда у вас запланирована первая проверка физподготовки комсостава? – спросил подполковник.
- В конце сентября.
- Так вот в середине августа вы должны собрать офицеров и сообщить им об этом, а так же о нормативах сдачи зачетов. Вот именно этого мероприятия в вашем плане нет.
- Извините, но я считаю это излишним. Зачем отрывать офицеров от их напряженной работы, если они могут ознакомиться и с тем и другим на доске приказов и объявлений. Если бы вы не вернули мой план и утвердили его, он давно бы висел там. А нормативы остались на доске еще от моего предшественника.
Видимо, возразить мне Абдулову было трудно, и он решил покончить с этой запутанной ситуацией, явно слагавшейся не в его пользу, просто приказав мне:
- Добавьте в план еще один зимний зачет с лыжным кроссом, размножьте его и повесьте на доску. Пусть все видят и знают.
Последняя фраза чуть-чуть не дотягивала до армейского юмора, но все же я был доволен.
Вечером, пока в нашей компании еще не появились Жуков и Ольга, я рассказал своим друзьям о встрече в приемной. Ракетчики, редко бывавшие в штабе, тоже не знали о новой должности нашего товарища по застольям, а узнав, лишь многозначительно переглянулись, не сказав ни слова. Вскоре мы в полном составе сидели за столом, и самым веселым в этот вечер был я: мне казалось, что сегодня я посрамил своего грозного начальника. Но это мне только показалось. Не зря Жуков криво улыбался, глядя на мое веселье, и угощал Ольгу так, будто она была кормящей матерью.
15-го августа 1992-го года, суббота.
Видимо, подполковник Абдулов тоже расценил нашу встречу как свое поражение, потому что ровно через день после нее был назначен смотр объектов и сооружений предназначенных для физкультурной подготовки личного состава дивизии. Комиссию возглавлял сам командир дивизии, но я сразу по его внешнему виду и настроению догадался, что все это мероприятие ему навязал Абдулов. Дмитрий Алексеевич быстро окинул взглядом полосу препятствий, и хорошо зная, что в его обязанности входит делать замечания, сказал:
- Вот эти штуки хорошо бы было покрасить.
И он ткнул пальцем в железные перила для прохождения лабиринта.
- Они покрашены, товарищ полковник, - пояснил я. - Это краска такая, выгорает через трое суток.
- Ну-ну, - миролюбиво прогундосил командир, но Абдулов остался недоволен моим объяснением:
- Почему не доложили мне о плохом качестве краски?
В присутствии полковника я чувствовал себя почему-то очень уверенно, а потому нахально ответил:
- Если бы я докладывал вам, товарищ подполковник, обо всех случаях, связанных с плохим качеством материалов или их отсутствием в магазинах и на складе, вы бы не смогли заниматься своими непосредственными обязанностями.
Фраза получилась довольно длинной, но я отчеканил ее так мастерски и вдохновенно, как хороший актер с подмостков БДТ. И был вознагражден чуть заметной ухмылкой командира и черной тучей, набежавшей на лицо Абдулова.
Больше замечаний не последовало: полковнику, видимо, было не до моих баскетбольных щитов и беговых дорожек, а Абдулов, получив вежливый, но ощутимый отпор с моей стороны, молчал, надеясь отыграться позднее.
А вечером состоялось наше последнее застолье в комнате Брилева: его жене надоело жить на квартире в Красноборске и видеть мужа один раз в неделю, и она решила поселиться с ним в одной комнате общежития, надеясь, что это ускорит получение им квартиры. Завтра в полдень капитан должен привезти семью в военный городок. Поэтому вечеринка была не очень веселой, но Ольга по-прежнему блистала среди нас и поддерживала наш тонус. Приезду семьи Брилева она была даже рада, так как в общежитии должна была появиться еще одна женщина. Пока же она была просто угнетена мужским окружением, особенно в утренние часы, когда умываться ей приходилось в собственной комнате, а в коридор выходить только в форме. Тогда бодрые утренние мужчины реже обращались к ней с дурацкими, чисто армейскими комплиментами. Она никому не жаловалась, но капитан Самсонов сам прекрасно видел все неудобства ее проживания в мужском общежитии, и регулярно бомбил своими докладными начальство, а старшину Карпенко, ставшего к тому времени прапорщиком, просто зажимал в темном углу и угрожал: «Если ты не найдешь Максимовой жилье, я тебя в Забайкальский округ упеку за служебное несоответствие!» Почему-то все в дивизии боялись ЗабВО, с содроганием в голосе произнося такие географические названия как Кяхта, Борзя и другие.
После комиссии и обнародования злополучного плана у меня наступила пора сладостного ничегонеделания. Именно так выражаются итальянцы: “dolce farniente”, а уж они разбираются в ленной жизни. Начальство быстро заметило, что лейтенант Дубинин бьет баклуши, и стало использовать меня не по назначению, то есть, посылая в многочисленные командировки, не связанные с родом моей деятельности. Где-то на горных дорогах Хакассии опрокинулся наш грузовик, и я поехал туда, чтобы: а) поставить изломанный «Урал» на платформу и отправить его в Красноборск; б) проведать в госпитале солдата – водителя и передать ему гостинцы; в) выяснить в местной ВАИ (военной автоинспекции) обстоятельства и причины аварии и доставить протокол о данном происшествии в штаб дивизии. Я с удовольствием бы ездил в подобные командировки, потому что охота к перемене мест заложена во мне сызмальства, если бы однажды, ужиная в ресторане в каком-то большом и красивом городе, я вдруг не почувствовал, что очень скучаю по … Олечке Максимовой. Я даже удивился: с чего бы это? У меня и мысли не было ухаживать за нею, хотя я порой и восхищался ее красотой и непосредственностью. А тут вдруг среди музыки и веселящихся людей на меня накатила такая тоска, что хоть бросай все дела, и беги за билетом в Красноборск, чтобы только увидеть ее.
«Да, Евгений, - сказал я себе, - не к добру все это».
По-моему, в тот вечер я здорово напился. Хорошо, что ресторан находился в том же здании, что и моя гостиница, и я был в гражданском.
25-ое августа 1992-го года, вторник.
Итак, наша компания окончательно распалась. Вернувшись из командировки, я застал капитана Брилева в лоне семьи, озабоченного и злого. На этаже стало шумно, но совсем невесело. Веселые и несмолкающие детские голоса регулярно прерывались скрипучим одергивающим криком, который вызывал у меня приступ аллергии: у меня начинало чесаться тело, а из глаз текли слезы. Крик этот принадлежит жене Брилева, которую зовут Лиля. Ясное дело, ни о каких застольях под ее «заботливым» оком не могло быть и речи. Но меня, как ни странно, это не опечалило. Во мне еще жило то чувство тоски по Олечке Максимовой, которое испытал в ресторане далекого города. Конечно, я мог бы сразу по приезду, подняться на второй этаж, постучаться к ней в дверь и, увидев ее, успокоить, таким образом, свою растревоженную душу. Но я почему-то боялся сделать это. Я провел ужасную ночь, мучая себя мыслью, что она совсем рядом, а я не могу даже краешком глаза взглянуть на нее.
Утром я встал раньше всех, умылся, оделся и, тщательно оглядев себя в зеркале, вышел из общежития, заняв позицию, напротив его парадного подъезда. Я сразу заметил Олю в толпе офицеров и хотел уже броситься к ней навстречу, но тут увидел, что она спускается по ступенькам не одна. Рядом с ней шел… капитан Самсонов.
«А этот что здесь делает? - сразу же ударила меня по мозгам кричащая мысль. – Ведь он живет в семейном доме, с женой, тещей и двумя детьми! Значит, он ночевал не дома?! Он провел эту ночь у нее?!».
Самсонов и Ольга что-то так оживленно обсуждали, размахивая руками, что это было даже похоже на ссору.
«А напоследок перед ними стали вопрос: «Как жить дальше?», и они разругались, забыв о ночных ласках», - зло и цинично подумал я и спрятался за обшарпанным кустом сирени.
Я был настолько потрясен увиденным, что, когда у штаба ко мне навстречу выкатился жизнерадостный Ованесян, я на него никак не отреагировал. Но он тоже этого не заметил, так как только что получил отпуск, и был несказанно этому рад.
- Лечу в Ереван! – кричал он, обнимая меня. – Говори, что тебе привезти из отпуска? Коньяк, долму, невесту? Все, что захочешь, привезу!
Но он все же заметил, что со мной творится что-то неладное, и, оборвав свои радостные крики, тревожно спросил:
- У тебя что-то случилось?
Чтобы не портить его праздничное настроение, я через силу улыбнулся и пошутил:
- Хочу невесту.
- Слушай, это не я сказал, это ты попросил! - снова заорал Ованесян. – Будет тебе невеста! Самая красивая девушка Еревана и его окрестностей! А теперь давай подумаем, где мы отметим мой отпуск.
Сам Сергей жил в Ваталинках, на квартире у сердобольной и очень верующей старушки, которая не могла терпеть даже запаха спиртного в своем доме. Да и выдернуть всю нашу компанию из военного городка в районный центр было нереально. И тут Ованесяну в голову пришла отличная мысль.
- Слушай, - сказал он, шлепнув себя по лбу, - а давай напросимся в гости к Ольге! Ведь она до их пор живет одна.
В глубине моей разбитой души промелькнула саркастическая улыбка: «Блажен, кто верует. Конечно, если не считать капитана Самсонова, который поселился там без ведома коменданта, то она числится в комнате №14 единственным жильцом….»
Но вслух я сказал:
- Правильно мыслишь, Сережа-джан! А чтобы она не смогла нам отказать, скажем, что надо отметить очередной день рождения.
- Чей?
- Ну, хотя бы мой.
- Отлично. Сейчас позвоню ей на коммутатор и обо всем договорюсь.
Я так горячо поддержал идею Ованесяна отметить его отпуск в комнате Оли Максимовой, потому что мне страшно захотелось взглянуть в ее прекрасные глаза и прочесть в них ответ на мой вопрос: правда ли, что капитан Самсонов стал ее любовником.
Я быстро отчитался в штабе о своей командировке, получив устную благодарность от транспортного бога майора Передистого, и отправился в общежитие. В вестибюле у ящика для поступающей корреспонденции меня встретил капитан Брилев с пачкой писем в руках.
- Ты чего это почту не смотришь? - спросил он, протягивая мне два письма и телеграмму, - Уже неделю здесь валяются.
Телеграмма была от Димки, в ней он сообщал номер своей полевой почты и обещал писать. Письмо пришло из Ставрополя, от Савелия. Он писал, что попал на службу в Северо-Кавказский военный округ в мотопехоту, тоже обещал написать подробней. Второе письмо было от девушки Таси, которую я помнил очень смутно. После выпускного вечера в ресторане гостиницы «Советская» на Лермонтовском проспекте, я проснулся в ее комнате в общежитии Технологического института. Я очень удивился, откуда она могла знать мой адрес, но тут вспомнил, что первым, кому я написал отсюда письмо, был мой ротный, а он сидел с нами за одним столом и, вероятно, после того вечера продолжил свое знакомство с замечательной девушкой Тасей.
Она писала, что хотела бы переписываться со мной, так как очень скучает после того что было. Я не помнил того что было и оставил письмо недочитанным, сунув его в ящик тумбочки вместе с другой корреспонденцией и командировочными квитанциями.
К вечеру прибежал вечно разволнованный Ованесян и сообщил, что Ольга дала «добро» на вечеринку в ее помещении. Но очень просила не приглашать на нее капитана Самсонова, которого она, как передал мне ее слова Сергей, «видеть больше не может, а не то, что сидеть с ним за одним столом». Сообщив мне эту новость, которая для меня –увы!- уже не была новостью, Ованесян изобразил немую сцену из «Ревизора», широко расставив руки и раскрыв рот.
- Слушай, ты когда-нибудь женщин понимал? – наконец спросил меня, увидев, что я не оценил его искусство мима, и веду себя спокойно. – Ведь Виктор все же ее непосредственный начальник. Зачем же с ним так поступать?
На это вопрос я не ответил, и Ованесян успокоился:
- А-а, пусть сами думают, что им делать.
Я так и не понял, пригласит он на вечеринку Самсонова или нет. Я же не знал, что и думать о взаимоотношениях Ольги и ее «непосредственного начальника», как выразился Сергей.
Проблему, вставшую перед Ованесяном, решил сам Самсонов. Когда Сергей намекнул ему, что неплохо было бы отметить его уход в отпуск, майор сразу же отмахнулся, сославшись на какие-то большие неприятности по службе, в которых виновата, как он выразился, «ваша общая любимица». Когда счастливчик, убывавший в Ереван, сообщил мне об этом, душа моя снова заныла, но теперь по другому поводу: я понял, что Ольге плохо. Я ждал нашей вечеринки с огромным нетерпением, готовый пойти на серьезный разговор с ней, но все решилось гораздо раньше.
Вечером того же дня мы с Николаем Петровичем играли в шахматы, когда в дверь постучали. Я взглянул на часы: время даже поздних визитов уже прошло, гостей мы с майором Зацепиным не ждали. Я набросил на голое тело спортивную куртку и открыл дверь. На пороге стояла… Ольга.
- Прогуляться не хочешь? – спросила она и через силу улыбнулась. – Вечер сегодня хороший. Зашла к Брилевым, думала Лилю на прогулку пригласить, а у них сегодня помоечный день, детей купают. Я и подумала: небось, лейтенант тоже скучает, вот и решила пригласить.
- Молодчина, что так подумала! – радостно сказал я. – Подожди минутку, я сейчас только оденусь.
Мы вошли в тихий, настоенный смолистым запахом лес, как в новую жизнь. Я заметил, что после моего радостного согласия сопроводить ее на прогулку, настроение у Ольги заметно улучшилось, и она уже не вымучивала на своем лице вежливую улыбку, а улыбалась вовсю и по любому поводу, открыто и весело. Мы болтали о важных пустяках: о вечеринке в честь отъезда Ованесяна, о моих постоянных командировках, о новом пополнении дивизии, Но я чувствовал, что кто-то из нас обязательно коснется главного вопроса: какая черная кошка пробежала между телефонисткой Максимовой и ее непосредственным начальником майором Самсоновым. Я решил помочь Ольге и первым спросил ее:
- А что это Самсонов отказывается придти на вечеринку? Чем мы ему не угодили?
Я-то знал, что это Ольга не хочет видеть Самсонова в нашей компании, а тот лишь сослался на служебные неприятности, тем не менее я решил быть дипломатом до конца. Но я забыл, с кем имею дело.
- Ох, Дубинин, - сквозь смех сказала Ольга, - тебе бы только следователем работать. Любишь ты вокруг да около вертеться. Нет, чтобы в лоб спросить: что это вы с Самсоновым не поделили, товарищ Максимова?
То, что она сравнила меня со следователем, а не с дипломатом, мне не понравилось: ведь я затеял этот разговор не для того, чтобы удовлетворить собственное любопытство. Прежде всего, мне хотелось помочь ей. Но Ольга вдруг посерьезнела, и я забыл о своих пустячных обидах. Она сошла с тропы и прислонилась спиной к огромной сосне.
- А дело было так, лейтенант Женя, - грустно начала она свой рассказ. – Самсонов определил меня на самую сложную линию, знал, что у Неведрова я была лучшей телефонисткой. И поначалу я доказала всем, что такой я и осталась. У меня на линии был наземный штаб и все подземные службы, кроме боевого дежурства. Десять звонков в минуту – это еще ягодки. Бывает так, что вздохнуть некогда. И вдруг повадился один большой начальник со мной разговоры разговаривать: «Олечка, а как вы себя чувствуете? Оленька, а как вам сегодня спалось?» Конечно, я могла бы пресечь эти разговоры официальным путем: написать докладную на имя того же Самсонова, и вся недолга. Но, знаешь, у меня характер другой, сибирский. Я этому телефонному ухажеру и говорю прямым текстом: «Не занимайте линию пустыми разговорами, товарищ…»
Ольга осеклась, не желая называть чин «большого начальника», как она выразилась, и тут же продолжила:
- А он смеется: «Они все там, говорит, подождут ради меня. Я, говорит, соскучился по вашему голосу». А я разозлилась не на шутку и отвечаю ему: «Вы его еще плохо знаете, мой-то голос. Я могу такое им сказать, что вам мало не покажется». Он и это превратил в хаханьки и продолжал кобелиться, пока я трубку не бросила. Но на следующий день - та же история. Тогда я перестала отвечать, как только заслышу его игривый голосок. Знаю, что это серьезное нарушение, а поделать с собой ничего не могу. Ну, а он на второй день вызывает к себе Самсонова и устраивает ему чих-пых: что ты там за телефонисток понабрал, не могу ни до кого дозвониться. Самсонов чуть не сдурел, когда я ему рассказала, в чем дело. – «Какое ты имеешь право не отвечать самому…..? Под трибунал захотела?!» Ну и понеслось!
Я сразу же догадался, кто был этот «сам». Кроме подполковника Абдулова, таких скользких личностей в нашей дивизии я не знал.
- Ну, и что ты решила делать? – спросил я после долгой паузы.
Она не отвечала с минуту, а может быть и дольше, и это ее молчание вместе с гнетущей тишиной леса действовало на меня как ожидание удара в челюсть. Наконец она сделала шаг от ствола дерева, вышла на тропу и посмотрела сначала налево, а потом направо, словно не зная, куда идти. Потом резко повернулась ко мне лицом, так что оно оказалось в пяти сантиметрах от моего, и глухо сказала:
- Если бы не одна причина, я бы еще два дня тому назад подала рапорт об увольнении.
- И что это за причина? Или, может, кто? – как-то слишком развязно спросил я, стараясь, видимо, вывести разговор из этой тягостной тональности.
- Ты, – вполголоса, но очень четко сказала она и почти бегом направилась в сторону тусклых огней общежития.