Декабрь в Санкт-Петербурге был теплым, но как всегда сырым и промозглым. Часто шел снег. Месяц, а с ним и год уже были на исходе. Уже на окнах петербуржцев зажглись разноцветные огоньки новогодних елочек, но короткие заморозки сменяли нудные дожди, которые превращали дороги и тротуары в скользкое мокрое месиво. По Невскому проспекту медленно шел пожилой мужчина. Он миновал клодтовских коней и свернул на набережную Фонтанки. Ветер метался по серым дворам, выгребал из темных углов городской мусор и со злостью выбрасывал его на мостовую. А сверху, с разных сторон, словно из множества шлангов, на сгорбленные фигурки горожан летели брызги воды и мокрого снега. Мужчина, как и все прохожие, втянул голову в плечи, глубже, по глаза, натянул шапку и, глядя только под ноги, шел по мокрым плитам набережной. Увернувшись от очередного порыва ветра, вдруг он увидел, что на его пути стоят два старых мужских ботинка. Когда он поднял глаза, то увидел, что перед ним пожилая женщина. Она была одета в черное старенькое драповое пальто, на голове была черная плюшевая шапочка, а перед собой, на груди женщина держала кожаную сумочку. Бледное лицо было изрезано морщинами, а ко лбу и щекам прилипли мокрые пряди седых волос. Но если сгорбленная фигурка женщины в старенькой, мокрой одежде, как и ее лицо, казались не живыми, окаменевшими, то большие глаза, с темными масляными зрачками смотрели в упор со странной виноватой улыбкой.
- Здравствуй – сказала она. – Я тебя давно жду. Скоро Новый год. Тебя ждет сказочный подарок. Сегодня, ты встретишь женщину, свою первую любовь. И вы с ней будете вдвоем.
От неожиданности он даже закашлялся. И только собрался сказать, что у него уже большие внуки... Женщина, как будто угадав мысли, сказала:
- У тебя все получится. Но я промокла и очень замерзла. У тебя в кармане есть мелочь, дай мне на пиво.Мужчина сунул руку в карман, взял, попавшие под руку, несколько каких то бумажных денег и протянул их женщине. Она повторила:
- Ты сегодня сделаешь женщину счастливой, и вы будете помнить об этом всю жизнь.
Мужчина разозлился на себя, что он, старый дурак, стоял под дождем, слушал нелепости больного человека, заплатил за этот бред деньги, но ничего не мог ей сказать и даже не мог сдвинуться с места. Старуха обошла его, как столб, и ушла, шаркая по лужам старыми ботинками. Он постоял немного, как бы вспоминая что-то, и пошел дальше.
Более пятидесяти лет назад тут, по набережной Фонтанки, в грузовой машине его и молодых парней везли в матросский экипаж. Их всех призвали в армию, а в экипаже должны были распределить по флотам. Потом Северный флот, Североморск и крохотная воинская часть – боносетевая рота. Своим появлением рота была обязана немцам. Во время Великой отечественной войны, для защиты от советских подводных лодок, немцы свои военно-морские базы загораживали металлическими сетями. Видимо эти заграждения были эффективны. Поэтому на Северном флоте была создано подразделение, которое ставило и снимало эти сети. Конструкция сетей и автоматики, сигнализирующей о попадании «рыбы», все время совершенствовались. В часть приезжали разработчики сетей из Ленинграда, которые обучали матросов и вместе с ними участвовали в испытаниях на Баренцевом море. Матросы в основном были людьми необразованными: трактористы, водители, крановщики. Чтобы растаскивать многотонные металлические конструкции, нужна была просто мужская сила и смекалка, а образование было ни к чему. В конце пятидесятых годов на заграждения стали ставить электронную автоматику и для обслуживания ее потребовались специалисты. В это время из Ленинграда в часть прибыл матрос, работавший до призыва на флот радио механиком. Звали его Вячеслав Спивак. Всеми испытаниями руководил главный инженер закрытого военного НИИ капитан второго ранга Аванес Григорьевич Саакян. Несмотря на разницу в возрасте офицер и матрос сдружились. Они нравились друг другу. Оба были толковыми, спокойными, немногословными. Один умел учить, другой умел учиться. И перед демобилизацией Саакян подошел к Вячеславу и сказал: - Приедешь в Ленинград, приходи ко мне работать. Ты живешь на Литейном проспекте, а моя контора рядом, на Фонтанке. Пешком пять минут.
И вот через полвека Вячеслав шел к месту своей прежней работы. Двигаясь вдоль реки Фонтанки к Неве, и миновав мосты Белинского и Пантелеймоновский, он подошел к большому зданию, вход в которое представлял собой массивную арку, под которой раньше были большие дубовые двери. Полтора века назад к этой арке видимо подъезжали экипажи с дамами и кавалерами, а в пятидесятых годах прошлого века у подъезда останавливались «Газики» и «Волги» с офицерами военно-морского флота СССР.
Подойдя ближе, Вячеславу бросилось в глаза, что все окна были грязными, кое-где были выбиты стекла. На стенах здания под слоем грязи и дорожной копоти угадывалась краска зеленого тона, трещины, и куски отвалившейся штукатурки на стенах говорили, что хозяин в доме давно не живет.
Миновав арку парадного подъезда, Вячеслав остановился. Ему очень захотелось взглянуть на входную дубовую дверь, через которую он ходил на работу несколько лет. Его что-то влекло к этой двери. И он вернулся. Войдя внутрь арки, Вячеслав просто ошалел от увиденного. Вместо шикарной дубовой двери с фигурными переплетами и стеклами, дверной проем, как большая заплата, закрывала громадная, ржаво-коричневая металлическая дверь, превратившая парадный дворцовый подъезд в ворота склада или пожарной команды. В центре двери было маленькое застекленное оконце, а сбоку была установлена кнопка электрозвонка. Под окошком прямо на дверь был приклеен лист бумаги, с объявлением о приеме на работу электрика.
Вячеслав давно уже был на пенсии и не работал, но ему так захотелось посмотреть на место, где прошла его юность, что он решительно нажал кнопку звонка. Только после третьего звонка за дверью послышались шаги, и молодой женский голос спросил:
-Что надо? – А в окне показалась заспанная мордашка молодой женщины.
- Я по объявлению – сказал Вячеслав - я электрик.
- А сколько тебе лет? – в голосе девушки уже слышались нотки администратора.
- Пятьдесят пять – соврал Вячеслав, скинув пятнадцать лет со своего истинного возраста. Он понимал, что служащему караульной службы даны инструкции: пенсионеров не брать и возраст кандидатов в электрики должен не превышать шестьдесят лет. Каждодневная зарядка и многолетняя привычка бегать по утрам в любую погоду, позволяла надеяться, что обман через маленькое окошко не будет замечен. Девица потопталась немного, потом нехотя сказала: - Подождите, я сейчас позвоню коменданту.
Примерно через десять минут послышались за дверью шаги и звук открывающегося замка. Когда дверь открылась, большую часть проема двери занимала фигура здоровяка лет тридцати. Это был типичный сверхсрочник военно-морского флота. Высокий, массивный, самоуверенный, в чистой и подогнанной офицерской форме, но с погонами мичмана. Маленькие хитрые глазки, на большом самоуверенном лице, бесцеремонно изучали фигуру, лицо и одежду Вячеслава. Было очевидно, что комендант маялся в большом пустом здании, и появление нового человека позволяло показать свою значимость и хватку.
- Значит ты электрик? А сколько тебе годков? Ты хоть это помнишь? – коменданту я не понравился, и он заносчиво цедил слова, не открывая рта.
- Я, мичман, помню Рыбачий и Полярный . И там меня учили, что если два мужика хотели доказать, кто из них действительно мужик, они не болтали языком, а принимали положение «упор лежа» и отжимались. Кто проигрывал, тот становился на банку и кукарекал. Я петушком никогда не работал. И даже сейчас, когда я в годах, готов тебе надрать задницу. - Вячеслав старался говорить спокойно, хотя понимал, что разница в возрасте и весе более чем на тридцать единиц, надежду на выигрыш делала минимальной.
- Ладно, не горячись. Пойдем, поговорим. – Сказал мичман. В голосе его уже было меньше наглости.
По темному коридору они прошли до открытой настежь двери, откуда попадал дневной свет. Видимо, освещение в здании было отключено. Они вошли в комнату, где стояли огромный письменный стол прошлого века, кресло, старый протертый кожаный диван, несколько старых стульев и тумбочка. На столе стояла настольная лампа, телефон, пачка газет, тетради и амбарная книга. На тумбочке красовалась единственная, современная вещь – электрочайник. Мичман вальяжно развалился в кресле, а Вячеслав сел на старенький стул и спросил:
- Мичман, а как вас звать?
- Наливайко Иван Матвеевич.
- Иван Матвеевич, какую работу должен выполнять электрик в этом пустом здании?
- Командование решило сдать в аренду гараж. Гараж во дворе. Машин там нет уже лет пять. Надо подвести в гараж силовое и световое электропитание. Возможно, электрику поручат обслуживание гаража.
- А сколько будете платить и какой режим работы?
- Эти вопросы решаю не я. Сегодня должен подъехать начальник.
- А тебя как звать? – мичман по-прежнему обращался к Вячеславу на ты, подчеркивая свою начальственную значимость.
– Фамилия моя Спивак, а звать Вячеславом.
- А, значит из наших, казак. А отчество?
- Абрамович.
Мичман какое-то время застыл, потом молча покрутил головой, как будто ворот кителя затруднял дыхание:
- Так, ты еврей?
- Нет.
- А отчество?
- Отчество у меня еврейское, впрочем, как и у тебя. - Предчувствуя бурную реакцию, спокойно сказал Вячеслав. Мичман молчал, но было видно, что в его большом теле, как в замкнутой бутыли с брагой, наступает критический момент и сейчас произойдет взрыв. Он поднял трубку телефона, набрал номер:
- Алло, Елизавета? Наливайко. Я прошу тебя срочно подойти ко мне в кабинет. Ты в университете училась? Так. На историческом? Дуй сюда.
Ожидая прихода Елизаветы, мичман пыхтел, но молчал. Терпел. Как ему хотелось врезать этому старику электрику за гнусное вранье, но еще больше он хотел, чтобы порка произошла при свидетелях. Особенно при Елизавете, к которой, единственной из всех женщин караульной службы, ему, несмотря на все старания, так и не удалось подобрать ключи.
В дверь постучались, и в кабинет вошла блондинка двадцати пяти – тридцати лет в военной форме. Она подошла к Наливайко:
- Я вас слушаю, Иван Матвеевич.
- Лиза, если я тебе скажу имя, ты можешь рассказать что-нибудь о нем?
- О некоторых именах, часто встречающихся, конечно могу. Из каких стран, например, они пришли к нам и что обозначают.
- Что ты знаешь об имени Матвей? – Мичман даже заерзал на кресле от нетерпения.
- Историю этого имени я помню. Оно произошло от древнееврейского имени Матфей, что значит Божий дар, дарованный Господом. Так что ваш папа должен быть талантливым человеком.
Лиза видела, что начальник мучается, его лицо покрылось даже капельками пота. Мичман действительно еле держал удар, нанесенный электриком. Как же мог его отец, потомственный казак, носить еврейское имя. Может быть, все, кроме него, мичмана, давно знали об этом? А может быть, поэтому Лизка не подпускала своего начальника к себе? Ну ладно, с отчеством вышла накладка. Но имя то, самое славянское. Надо узнать, что оно значит.
- Лиза, есть еще еврейский имена у русских людей?
- Конечно. Их много. Например, и мое имя древнееврейское – Елизавета, означает почитающая бога. – У мичмана немного отлегло.
- И ваше имя, Иван Матвеевич, как и вашего папы, тоже древнееврейское, только в старину оно произносилось как Иоанн.
Мичман даже подскочил. Этого он перенести не мог. У него, у казака, и имя, и отчество еврейские. Они что, сговорились! И он, с покрасневшим лицом закричал:
- Может быть, и фамилия моя еврейская?
Лиза давно работала в охране. И привыкла к манере разговора шумного, но не злого начальника, поэтому с каменным лицом ответила:
- Нет, фамилия у вас чисто славянская. Как у большинства народов, фамилия – это прозвище, характеризующее род деятельности, особенности поведения или черту характера. Видимо, ваши предки, как и вы, Иван Матвеевич, были люди гостеприимные и добрые.
- Так что же, все мы, - мичман обвел рукой комнату - евреи, ну, в общем, имеем еврейский имена?
- А вас, простите, как звать? – Лиза обратилась к незнакомому пожилому человеку.
- Вячеслав Спивак.
- Нет, это старинное славянское имя. А фамилия, как и у Ивана Матвеевича, русская и очень похожая. – И Лиза приветливо улыбнулась. – Я могу быть свободна, Иван Матвеевич?
Лиза ушла, а мичман никак не мог успокоиться:
-Ты смотри, как все повернулось! Я казак, а по документам выходит я - еврей? Нет, я этому не поверю никогда. Ну, Лизка, ну стерва! Ну, признайся, электрик, сговорились вы с Лизкой?
- Ты совсем спятил, командир! Я ее впервые вижу. А в чем ты действительно прав, Лиза очень хороша собой и умница! Давайте перейдем к делу. Ты лучше поручи Лизе показать мне гараж, главный электрощит и технические помещения. К приходу начальства я должен представлять объем работы.
Упоминание начальства сразу успокоило мичмана. Он стал по военному не многословен:
-Недалеко от гаража у меня пост. Возьмете ключи от гаража. Если понадобятся ключи от других технических помещений, я дам команду, вам выдадут. По территории тебя проводит Лиза.
Он четко по телефону дал поручение. Вячеслав с Лизой быстро осмотрели гараж, электрощит, электропроводку и пошли к выходу громадного комплекса, напоминающего мертвый город Чернобыльской атомной станции. Вячеслав вспоминал, как сотни, а может быть, тысячи людей здесь трудились, радовались, страдали от неудач, отдавая этим стенам, лучшие годы своей жизни, а сейчас о них уже никто не вспомнит. Но эти затхлые стены заставили вспомнить эпизоды далекой счастливой юности, которые, как тогда казалось, не сможешь забыть до самой смерти, а жизнь, слой за слоем наполняла память новыми встречами, новой любовью, новыми потерями и несчастьями, оставляя силы лишь реагировать только на крайние события. И Вячеслав вспомнил первую любовь. Звуки этой любви, запах любви.
- Лиза, зайдем в двухэтажное здание. Там когда-то была столовая.
- А вы откуда знаете? – Лиза от неожиданности даже замедлила шаг.
- Я тебе признаюсь. Мне вовсе не нужна работа. Мне захотелось взглянуть на место, где прошли лучшие годы моей жизни. Здесь, в юности, более сорока лет назад, после службы на северном флоте, я работал в девятнадцатом, торпедном, отделе. Тогда я влюбился в девчонку, которая работала в столовой, вон в том здании. Ее звали тоже Лиза. И я, после работы, бегал целоваться с ней в столовую. Там было маленькое помещение без окон – хлеборезка. В этом помещении резали хлеб для офицеров и матросов примерно за два часа перед обедом и ужином, а большую часть суток хлеборезка была пуста и закрыта на замок. Я сделал ключи, и мы запирались с ней изнутри. Ты, конечно, понимаешь, какое счастье для влюбленных иметь место, где можно быть вдвоем. Кстати, а какое сегодня число?
- Двадцать девятое декабря.
Вячеслав остановился. Лиза остановилась тоже.
- Я вспомнил. Удивительно, но в этот день, двадцать девятого декабря, у моей Лизы было день рождения.
- Для меня это еще более удивительно потому, что и у меня сегодня тоже день рождения. – Смущенно сказала Лиза – Мне сегодня, двадцать девятого декабря – двадцать семь.
Они стояли и растерянно смотрели друг на друга понимая, что такие совпадения не могут быть случайными, это какой-то знак свыше. Если на лице Лизы смущение и растерянность не проходили, то Вячеслав стал сосредоточенным, обдумывая что-то, а потом, видимо, приняв решение, хитро улыбнувшись, тихо спросил:
- Лизочка, дорогая, а ворота около пожарной команды остались?
- Да.
- Мне надо на полчаса выйти в город, минуя главную проходную.
- Пожарные ворота заварены и не открываются, но имеется запасной выход и у меня есть от него ключи.
- Замечательно. Проведи меня к выходу. Через тридцать, сорок минут я вернусь. У тебя, я вижу, есть мобильник, скажи мне номер телефона. Когда я буду возвращаться и подойду к выходу, я позвоню, и ты меня впустишь. Хорошо?
Лиза совсем растерялась, не зная как поступить. Но Вячеслава уже было не остановить, и он убежденно сказал:
- Не бойся, я тебя не подведу. Всю ответственность я беру на себя. Кто бы тебя и меня не спрашивал: мы с тобой расстались, когда выходили из гаража. Ты запирала ворота, а я куда-то исчез.Вячеслав взял девушку под руку, и Лизе пришлось вести его к выходу.
Центр Питера, в отличие от Москвы, за время советской власти практически не менял свою планировку. А расположение магазинов, кафе, ресторанов очень изменилось только за последние десять, пятнадцать лет. Вячеслав шел по улице Пестеля к Литейному проспекту. Там, на углу, раньше был большой гастроном с хорошим выбором вин. Лиза очень любила грузинское вино «Салхино» и Вячеслав часто его покупал там. Напротив гастронома, на другом углу, был уютный кондитерский магазин « Росконд». От других он отличался тем, что туда часто привозили редкий дефицит того времени – пирожные, которые можно было купить только вместе с чашечкой горячего кофе. Молодые кавалеры приводили туда своих девушек пошептаться и побаловать редким угощением.
Вячеслав с волнением подходил к этим магазинам. Из памяти всплывали, казалось совсем забытые детали встреч, разговоров, событий, хотя вокруг уже была другая, кричащая реклама, которая всего пятнадцать лет назад называлась унылыми словами «вывеска магазина» или «вывеска кафе». В гастрономе вина «Солхино» не было. Купив бутылку сухого испанского вина, бутылку дагестанского коньяка и мандарины, он пошел в кондитерский магазин.
Конечно, Вячеслав уже привык к буйству красок на витринах современных магазинов. Но в кондитерском магазине был парад, карнавал бесчисленных форм и цветовой гаммы пирожных, совсем маленьких и громадных тортов, коробок всевозможных конфет, плиток шоколада, печенья и прочих, неведомых сладостей. А память накладывала на это буйство изобилия убогость витрин далекого прошлого, заставленных коробками какао «Золотой якорь», соевыми батончиками, карамелью «Дюшес» и, в редких случаях, конфетами «Белочка». Но зато не было проблем выбора. Сейчас Вячеслав решил подарить на день рождения Лизе кроме бутылки вина коробку конфет. Но какие? Как выбирать? Он выбрал самую симпатичную продавщицу, подошел к ней, извинился и попросил:
- Помогите мне выбрать конфеты для подарка. Я встретил свою первую любовь.
- А сколько ей лет?
- Двадцать семь.
Продавщица задумалась, видимо проводя в уме расчеты, а потом засмеялась и спросила:
- Вы встретили первую внебрачную дочь?
Вячеслав, занятый выбором подарка, не обиделся, не сразу поняв курьезность ситуации. Но когда увидел красивую коробку конфет, которую ему выбрала улыбчивая женщина, решил продолжать разговор в шутливой форме:
- Действительно, я покупаю подарок женщине, которую полюбил почти пятьдесят лет назад. Ее, как и при первой встрече, звать Лизой, она и тогда и сейчас молода и также очаровательна, как и вы, у нее сегодня, двадцать девятого декабря, день рождения. А полчаса назад я узнал, что ей сегодня двадцать семь.
- Вы меня совсем сбили с толку. Вы с возрастом Лизы ничего не напутали?
- Нисколько. Хотя ваши расчеты показывают, что этого не может быть. И у вас мелькнула мысль, что я клиент с Пряжки? Хотите, я вам открою секрет этого парадокса?
- Да. – Продавщица перестала улыбаться и подалась вперед, как бы позволяя собеседнику говорить тихо, не посвящая окружающих в тайну. Вячеслав тоже приблизился к ней и вкрадчивым, тихим голосом сказал:
- В последние дни уходящего года всегда происходят невероятные события. И у вас тоже такие события происходят.
- Сейчас? Какие? – на лице девушки, кроме любопытства, уже можно было прочитать даже испуг.
- Сейчас вы увидите свою последнюю любовь. Которая будет у вас через сорок, пятьдесят лет.
- Где?
- Прямо здесь. В магазине. Эта любовь перед вами, это я. – Он деловито укладывал покупки и много сил затратил, чтобы не улыбнуться, произнося последнюю фразу. Но он выдержал. А продавщица смотрела на него серьезными глазами, как будто хотела рассмотреть там, в будущем, еще что-то.
Уложив покупки в пакеты, Вячеслав вышел на улицу и огляделся. Ему надо было купить цветы. Но руки уже были заняты пакетом с мандаринами, коробкой конфет и двумя бутылками.
-А еще будет букет цветов.- Подумал он. - Если в таком виде пройти по территории, охраняемой женщинами, то если не застрелят от ревности к Лизе, то отберут от соблазна выпить и закусить. Надо проявить солдатскую находчивость и замаскироваться.
Пройдя немного по улице, он увидел маленький цветочный магазин и купил букет красных гвоздик. Когда уже был на пороге магазина, он спросил у продавщицы:
- Здесь на углу Моховой и Пестеля раньше был магазин электротоваров. Сейчас он работает?
- Да, только теперь он называется хозяйственным.
В хозяйственном магазине была атмосфера провинциального музея – чисто и безлюдно. Среди гигантских, причудливых форм ванн и похожих на аквариумы, душевых кабин, Вячеслав пробирался к небольшой стойке, у которой стоял продавец.
- Молодой человек, не окажете мне помощь? – обратился Вячеслав к молодому, хорошо одетому парню. – Я переезжаю на другую квартиру и мне надо упаковать несколько люминесцентных и обычных ламп. Я хотел бы у вас купить упаковочные коробки этих электротоваров.
- Сколько коробок вам надо?
-Две коробки для люминесцентных ламп и одну для ламп накаливания.
Продавец вышел в другое помещение и вернулся с несколькими коробками:
- Выберите коробки, по размеру и количеству.
Вячеслав вынул из кармана кошелек, но продавец молча замахал руками, показывая, что это ничего не стоит.
Лиза нервничала. Незнакомый пожилой мужчина уговорил ее открыть запасной выход. За это и выгнать с работы могут. Правда работа, в последнее время, казалась времяпровождением в большом, заброшенном склепе. Дежурства, похожие друг на друга, отсутствие людей и движения автомашин. Даже телефонные звонки стали редкостью. Появление пожилого электрика сначала ее забавляло. Потом, когда узнала, что через сорок лет он пришел посмотреть на место свиданий с любимой девушкой, ее это тронуло до слез. А совпадение имени той девушки со своим именем и даты рождения, еще больше взволновало. Она не понимала, зачем и куда Вячеслав скрытно ушел. Но, ожидая возвращения, от дверей далеко не отходила.
К радости Лизы, в расчетное время раздался звонок, и она поспешила открывать дверь. К ее удивлению, Вячеслав нес три коробки. Две узкие, длинные и одну квадратную, не большую. На больших коробках была надпись «Люминесцентные лампы», а на маленькой - «Электролампы накаливания».
- Что это? – Удивленно спросила Лиза?
- Закупил электролампы. Сейчас в помещении столовой начнем подготовительные работы. – Вячеслав деловито морщил лоб, показывая производственную озабоченность. – Пошли в столовую, у нас времени мало, а дел, очень важных дел, много.
В большом зале столовой стояли столы и стулья. Многие стулья лежали на полу, а несколько столов были сложены друг на друга. Было видно, что людей в столовой давно не было. На стенах и мебели был толстый слой мохнатой пыли. Помещение хлеборезки в последнее время, скорее всего, использовалось под склад. Вдоль стен были установлены стеллажи, от чего маленькая комната стала еще меньше. Окон на улицу в комнате не было.
Но небольшое оконце, через которое хлеб, разрезанный и уложенный на большие подносы, подавался в зал, осталось. Это окошко было закрыто деревянным щитом, поэтому в помещении был полумрак. Со стороны хлеборезки, перед окошком, был высокий, как подоконник стол. Это было место Лизы. Она была ниже Вячеслава, а усаживаясь на этот подоконник ее лицо и руки были на одном уровне с лицом и руками возлюбленного. Он смотрел на этот подоконник, прокручивал в голове забытые кадры юности и на мгновение забыл присутствие реальной, находящейся рядом с ним, Лизы. Потом, как бы очнувшись, тихо сказал:
- Вот здесь, Лиза, я и встречался со своей девушкой. Вот на этом подоконнике она любила сидеть. Сейчас я принесу два стула. Прошу тебя, присядем здесь. Мне это очень важно. Это не займет много времени.
Лиза ничего не ответила. Вячеслав принес стулья. Вынул из кармана носовой платок, вытер стулья и одну из полок стеллажа от пыли. Два стула, придвинутые к полке, образовали подобие секретера для работы с документами. Усадив девушку, Вячеслав открыл одну из длинных коробок с надписью «Люминесцентные лампы» и под удивленным взглядом Лизы, вынул оттуда букет гвоздик, протянул их совершенно растерявшейся девушке и тихо сказал:
- Я поздравляю тебя с днем рождения и желаю тебе счастья. Своей любимой я не мог дарить цветы в день рождения. Я очень рад, что могу это сделать здесь, в ее день рождения, другой девушке, тоже Лизе. О таком невероятно счастливом случае я не мог и мечтать.
Лиза покраснела и от неожиданности ничего не могла сказать. У нее на глазах стали выступать слезы. А Вячеслав, тем временем, начал распаковывать вторую, такую же коробку.
- День рождения, это праздник, прежде всего семейный. Я хочу подарить тебе бутылочку вина. Выпей дома с близкими тебе людьми. Пожелай им крепкого здоровья. В юности я дарил вино на день рождения своей Лизе. – Вячеслав протянул бутылку, так еще и не оправившейся от первого шока девушке. – А твоей маме или ребенку, если у тебя есть, передай от меня коробку конфет. У них очень симпатичная дочка и мама.
Когда он передавал Лизе коробку конфет, то по ее лицу уже бежали слезы и она, всхлипывая, односложно говорила:
- Ну, что вы, Вячеслав..., я не могу взять..., это не хорошо..., вы меня не знаете..., ну зачем...
Вячеслав открыл коробку с «электролампами», достал мандарины, бутылку коньяка, поставил, как на праздничный стол, на чистую полку стеллажа и, открывая бутылку, сказал:
- Я хочу выпить за тебя Лиза. Извини, что в таких условиях. Но я от всей души желаю, чтобы твоя жизнь сложилась более счастливо, чем у моей Лизы...
Лиза сидела на стуле, словно в цирке, наблюдая за фантастическим превращением электролампочек в букет цветов, бутылку вина, конфеты, мандарины. Вид у нее был забавный. Она плакала, держа букет цветов в одной руке, а в другой - пакет с коробкой конфет и бутылкой вина, но оправившись от шока, посмотрела на происходящее глазами женщины – хозяйки:
- А из чего же мы будем пить? – продолжая плакать, с грустной улыбкой, сказала Лиза.
- Ах, старый склеротик, я забыл купить одноразовые стаканчики. Что будем делать, госпожа? В нашей семье пьют только из хрусталя! В другой посуде никак нельзя. И лакей куда-то исчез. Ну, если только из горла. Я слышал, что в некоторых кругах современного высшего общества, очень моден такой способ. Не правда, ли?
- Вы правы, князь! – поддерживая высокомерно иронический тон, сказала уже весело улыбающаяся Лиза. – Да, этот способ действительно используется в высших кругах молодежи и в масонской ложе «Бомжи». Ну, что же, давайте, посмотрим, действительно ли хрусталь, это вчерашний день. Лиза положила цветы и подарок на полку–стол и приготовилась к следующему действию представления.
- Государыня! Прошу вас! – Вячеслав с улыбкой передал открытую бутылку коньяка Лизе, а сам начал чистить мандарины.
Делая небольшие глотки, и передавая бутылку коньяка, друг другу, они молчали. Каждый думал о том, что праздник – это не всегда смех, музыка, народ. Настоящий праздник души не терпит шума и яркого света. Для настоящего восторга нужен полумрак, блеск глаз, радость встречи, касание рук и стук сердец.
Первым нарушил молчание Вячеслав:
- Лиза, как получилось, что ты, с университетским образованием, служишь в охране?
- После окончания университета я работала в Пушкинском доме. Вышла замуж за военного. Через год родилась дочка и в этом же году муж погиб в Чечне. Вы, конечно, помните, как жилось в то время. Начало девяностых годов. Моя зарплата в музее была очень маленькая. А платили ее не регулярно. Мама пенсионерка. Мы просто голодали. Нас спас Иван Матвеевич. Он взял меня к себе заместителем коменданта. Я печатала ему приказы, инструкции, графики, а он отпускал меня во время работы кормить ребенка. Здесь, в то время, для служащих были бесплатные обеды. И часть обедов я приносила маме. Иван Матвеевич, был другом моего мужа. У него сложный характер, но он человек необыкновенной доброты. – Видимо Лиза вспомнила какие-то моменты этих тяжелых лет. И чтобы справиться с волнением она замолчала. Вячеслав слышал ее прерывистое дыхание и как Лиза глотает слезы.
Вячеслав передал ей бутылку, Лиза жадно припала к горлышку и оторвавшись, прерывистым нервным голосом спросила:
- А как сложилась судьба вашей Лизы? Почему вы расстались?
- К сожалению трагично. Она здесь же, прямо на работе, умерла. – Вячеслав помолчал, хотел ответить спокойно, но не выдержал. Конечно, коньяк начал раскачивать психику. Рассказ Лизы и самый тяжелый вопрос сразил его. Он почувствовал, что комок, спазм перекрыл дыхание. Вячеслав сделал усилие, чтобы выдохнуть воздух, но из горла вырвался крик и он заплакал вслух. Стараясь заглушить плач, он вырвал из рук Лизы бутылку, влил в горло коньяк, закашлялся, но это не помогло. Его колотил озноб, он сгорбился, у него не было сил даже сидеть на стуле. И в это время, склоненную к коленям голову, стали поднимать руки Лизы. Когда Вячеслав выпрямился, она уткнулась лбом в его мокрое лицо, обняла за шею и стала гладить по голове, как это умеют делать только женщины. Сама Лиза тоже плакала. Вячеслав обнял ее за плечи, успокаивающе поглаживал по спине и как ребенка целовал в лоб.
Тысячи людей мечтают тихо, без слов поплакать в плечо доброму, сочувствующему, понимающему жизнь человеку. Эта безсловестная исповедь и покаяние очищают душу и разум, укрепляют волю и позволяют научиться радоваться в не простой жизни.
Так обнявшись, они посидели некоторое время, успокаиваясь и выпрямляясь от чувства легкости и покоя. И Лиза тихо сказала:
- Спасибо тебе, дорогой мой человек! – Лиза даже не заметила, что перешла «на ты». - Ты мне устроил замечательный, сказочный день рождения. Сегодня ты меня сделал самой счастливой женщиной на свете. Я этого не забуду никогда.
Вячеслав сразу вспомнил странную старуху и ее слова, которые почти дословно повторила Лиза, хотел что-то ответить, но вместо этого, резко закрыл своей ладонью рот Лизы и тихо на ухо прошептал:
- В зале кто-то есть. Сиди тихо я пойду, посмотрю. - Он взял, как гранату, в руку почти пустую бутылку коньяка и вышел в зал столовой. От яркого света он закрыл глаза, подержал закрытыми, а когда через мгновение их открыл снова, то увидел стоящих перед ним мичмана и морского офицера. Появление Вячеслава, видимо, произвело на военных сильное впечатление. Они молча рассматривали его, а мичман стоял растерянный с приоткрытым ртом.
- Что это за чучело? – спросил офицер.
- Товарищ капитан второго ранга, это электрик, которого мы ищем.
- Мы ищем не электрика, на хрена он нам нужен. У тебя, сукин сын, пропал дежурный. – Офицер отвернулся от Вячеслава и метал молнии черных глаз в мичмана. – На объекте ходит какой-то грязный алкаш, два часа как пропала охрана, пропал человек, а ты, твою мать . . ., гоняешь чаи! Под трибунал захотел? Ищи женщину!
- Речь начальника мичман воспринял, как команду «фас» и растопырив здоровенные руки, ринулся в сторону Вячеслава, но на полпути остановился.
Застывшие в ужасе глаза мичмана, смотрели мимо Вячеслава, за его спину. На этот раз и лицо офицера выражало смесь разных противоречивых чувств: удивления, ужаса и удовлетворения. Вячеслав обернулся, чтобы посмотреть, что могло спасти его от самосуда. То, что он увидел, было кошмарным представлением. В проеме двери хлеборезки стояла Лиза. Волосы у нее были растрепаны. Лицо было грязное, как будто она грузила цемент во время дождя. На лбу и щеках были разводы пыли и слез. Форменная одежда тоже была в пятнах пыли. Но больше всего, контраст в этом портрете создавал букет гвоздик в одной руке и целлофановый мешок с коробкой конфет и бутылкой в другой.
- Как это понимать? Они же оба пьяны! – офицер развел руки, показывая на Вячеслава и на Лизу. Значит так. Мичман, веди задержанных в свой кабинет. Будем разбираться, кто этот маньяк и зачем он проник на охраняемый объект, хотя мне это и так ясно. Мичман схватил Вячеслава за руку и повел к выходу. Но в это время прозвучал строгий, как команда голос Лизы:
-Не троньте его. Мы вам все объясним.
Мичман не обращая внимания, грубо тащил Вячеслава по залу. И снова строго, с какой-то внутренней силой прозвучал голос Лизы:
- Иван Матвеевич, вы что, не слышали? Я прошу вас отпустить руку Вячеслава. Он и я пойдем сами туда, куда вы скажете.
Услышав такую настойчивость и твердость от тихой и застенчивой Лизы, мичман отпустил руку Вячеслава. До самого кабинета ни мичман, ни офицер не проронили, ни слова. В кабинете Вячеслав и Лиза сели рядом на диван, офицер занял место мичмана в кресле за письменным столом, а хозяин кабинета сел на стул. Первое напряжение прошло, и каждый из присутствующих молча искал способ выхода из скандала. Военные не хотели, чтобы стало известно о случае пьянства на объекте. Вячеслав, жалел, что втянул Лизу в скандал и что она может потерять работу. А Лиза была спокойна. Она была счастлива. А все, что происходило сейчас, не могло омрачить пережитое за последние два - три часа.
Вдруг в тишине поиска решения, стал слышен тихий смех Лизы, которая увидела свое изображение в висящем напротив зеркале. Она дернула за рукав Вячеслава, указывая головой, куда надо смотреть. И когда они увидели себя вдвоем в зеркале, то, не обращая внимания на строгих военных, стали громко смеяться, показывая пальцами на свое изображение. Они вытирали слезы грязными руками на грязных счастливых лицах.
А военным было не до смеха. Надо было что-то делать. Решение должен был принимать старший по званию:
- Иван Матвеевич, прошу тебя позвонить в милицию и попроси пробить по их базе данные этого электрика. Ты смотрел его документы? Как его звать? – переход на имя и отчество означало, что гроза прошла.
- Григорий Аванесович, документы задержанный мне не показывал. С его слов, фамилия электрика Спивак, а звать его Вячеслав Абрамович.
- Слушай, электрик, а какой-нибудь документ с твоим фото у тебя с собой есть?
- Да, конечно! – Вячеслав вынул из кармана паспорт и подал его офицеру.
- Так, прописка питерская, хорошо. Спивак Вячеслав Андреевич, год рождения тысяча девятьсот тридцать шестой. – Офицер, читая данные паспорта, несколько раз бросил строгий взгляд в сторону мичмана. - Иван Матвеевич, прошу пояснить. Первое. Почему ты его называешь Вячеславом Абрамовичем, когда он, по документам, Вячеслав Андреевич? Ты что, антисемит? Тем более, что по паспорту он чистокровный русский. Второе. Я тебе приказал, пенсионеров на работу не брать. А этот, семидесятилетний кандидат в электрики, работать не может по возрасту, а пьет и соблазняет наших женщин, как тебе, мичман, и не снилось! Учись, мичман! Всего за два часа! Бутылочка вина, коробка конфет, букет цветов и твоя хваленая система охраны объекта взломана. Это не электрик, а агент 007! Теперь твоего заместителя надо увольнять. А с тобой будет особый разговор.
Мичман от такой взбучки встал по стойке смирно, понимая, что электрик снова втягивает его в очень серьезный скандал. Но особенно болезненный удар начальник нанес, показывая, что семидесятилетний старик его опередил в амурных делах. Он уже придумал, как он будет каяться, но в это время подал голос сам электрик:
-Товарищ капитан второго ранга, Вас действительно звать Григорий Аванесович?
- Да.
- А фамилия ваша Саакян?
- Да. – Военные при этом с удивлением посмотрели на друг-друга помня, что фамилию начальника никто при задержанных не произносил.
- Вон цес маттарг, Гога?
Офицер даже вздрогнул. Армянский язык он понимал, хотя говорил на армянском уже плохо. А эту армянскую фразу он слышал с раннего детства от отца. Гогой его звали только мать и отец до четырех лет. В голове офицера промелькнули эпизоды из детства, но ничего он вспомнить не смог. А потом, молниеносно, эпизод за эпизодом, стал прокручивать в голове, вспоминать рассказы отца и матери об ученике и друге отца, с которым вместе служили, а потом работали, разные истории их совместной работы и встречах в доме семьи Саакян. И звали его... Слава. Да, Слава. И вглядываясь в черты электрика, он встал с кресла и нерешительно спросил:
- Дядя Слава? Ты?
Вячеслав вскочил, распахнул объятия и бросился обнимать своего Гогу.
Они стояли, обнявшись, похлопывая друг друга по спине, как будто проверяя реальность произошедшего. А Лиза и мичман молча сидели, ничего не понимая и не успевая отслеживать быстро меняющуюся обстановку. Солидный, решительный офицер превратился в радостного, суетливого армянина. Жестикулируя, обращаясь, то к мичману, то к Лизе, он громко говорил:
- Вы представляете? Он меня носил на руках, когда я начал ходить. А с моим отцом они служили на Северном флоте, когда меня еще не было на свете.
Матвеич! А ты знаешь, где он работал? Он работал у нас, в девятнадцатом, торпедном отделе! Так, друзья! Траурное заседание отменяется. Вячеслава и Лизу отправляем мыться и чистить одежду. А мы, с Матвеевичем будем думать, как дальше жить. Матвеевич, проводи гостя в ванную.
Когда мичман вернулся в кабинет, начальник сидел за его столом. Лицо его было сосредоточенным. Он смотрел прямо перед собой, не обращая внимания на появление мичмана:
- Присаживайся, Матвеевич. Я вот разбираюсь, зачем Слава пошел в столовую и напился там. Вернее, зачем туда пошел Слава, я, кажется, догадался. А почему и зачем там оказалась Лиза понять не могу. Мне рассказывала еще моя мама, что у Славы была невеста и работала она в нашей столовой. Произошла какая-то трагедия и эта девушка погибла прямо на работе. Слава сразу же уволился, хотя отец его уговаривал остаться. Ладно, с этим мы теперь разберемся. Я хочу посидеть со Славой в хорошем кафе за рюмкой чая. Дай совет. В каком?
- Здесь, на Пестеля, около Моховой, есть тихое, спокойное кафе для разговора. Народа не много. Если хотите, повеселей, то надо выйти на Литейный проспект и ближе к улице Некрасова есть два приличных ресторанчика.
- Спасибо Матвеевич. Ты извини меня, что наорал на тебя.
Мичман заулыбался, показывая, что вопрос снят, но ответить не успел. В кабинет вернулись Вячеслав и Лиза. Глаза обоих радостно светились. Оба были причесаны, одежда Вячеслава чиста, а Лиза сняла форму и в красивом платье была обворожительна.
- Иван Матвеевич, Лиза, я считаю, что для вас рабочий день сегодня окончен и своей властью я отпускаю вас домой. Готовьтесь к встрече Нового года. А мы, со Славой, должны поговорить на производственные темы тут, недалеко в тихом кафе. – Начальник встал и приветливой улыбкой показывал, что это приказ. Мичман и Лиза стали уже выходить из кабинета, когда услышали голос Вячеслава:
- Пожалуйста, задержитесь на пару минут. Сегодня у меня очень счастливый день. И вы все, в той или иной степени и в разное время способствовали тому, чтобы в этот один день произошло много случайных, счастливых событий. Каждый из вас знает только одну часть новогодней сказки, а я, старый сказочник, хотел бы рассказать ее вам всю. Если, конечно, вам это интересно. Поскольку представление будет вне охраняемого учреждения, вопрос ставится на голосование. Кто с нами? - Вячеслав поочередно показывал пальцем на начальника, мичмана, Лизу и все ответили «за». - Тогда у кого автомашины, вешаем ключи зажигания на гвоздик, Лиза и я звоним домой, и получаем разрешение на предновогодний загул.
Кафе было крошечное. Два чистеньких столика в маленьком полутемном зале. У каждого стола стоял торшер, создающий световое пятно только в центре каждого столика, оставляя полумрак вокруг. Посетителей не было. Из динамиков звучала ритмичная музыка. За стойкой буфета стояла моложавая симпатичная женщина, которая, видимо, совмещала обязанности буфетчицы, официанта и хозяйки. Как только компания вошла в кафе, буфетчица сразу же включила блюз, правильно оценив пристрастия гостей. Все стали раздеваться, а Григорий Аванесович подошел к стойке, познакомился с хозяйкой, которая назвала себя Мариной, быстро обсудил с ней заказ и раздевшись присоединился к сидевшим за столом.
- Я возьму руководство столом на себя. Нет возражений? Что будет пить Лиза?
- Я пила сегодня коньяк. Буду пить сок.
- Мужчинам предлагаю коньяк, минеральную воду, сок. Принято. Есть будем салаты, рыбу, мясо, кофе. Принято. Мясо будет готово, через пятнадцать минут. Это время мы используем на дегустацию салатов и на вопросы к сказочнику. Принято.
Вячеслав улыбнулся, слушая скупой, четкий, корабельный язык Григория и посмотрев на всех, добрыми, хмельными глазами, сказал:
- У меня, как у старшего по возрасту, к вам просьба. Давайте сейчас, за столом будем звать друг друга на «ты» и по имени, как это принято среди друзей. Поскольку все мне кивнули и согласились, то, прежде всего, я хочу извиниться перед Иваном. Я о нем плохо подумал, когда мы встретились утром. Я человек верующий. Плохо подумать про человека, это грех. – Вячеслав встал, поклонился Ивану, подал руку и сказал:
- Прости меня, ради бога, Иван.
Мичман не ожидал такого начала, сжал протянутую руку, встал, обнял его и не отпуская руки, с улыбкой спросил:
- Слава, а зачем ты назвал себя Вячеславом Абрамовичем и устроил весь этот цирк с историей имен? Зачем ты меня злил?
- Если вы не против, я вам расскажу кусочек истории моей семьи, который определил мое отношение к людям разной веры и национальности.
Весной 1941 года, за месяц перед началом войны, мой отец, отправил меня с мамой на лето, в город Николаев, к своей сестре. Вернуться в Ленинград мы не успели. Немцы вошли в город. Одноэтажный дом, в котором мы жили, имел внутренний дворик, куда выходили фасады нескольких маленьких домиков. Все жильцы знали друг друга. В одном из таких домиков жила еврейская семья, муж с женой и девочка моих лет. Фамилия их была Гиммельфарб, а девочку звали Фира. Однажды ночью, постучали в наше окно. Это была мать Фиры. Она умоляла спрятать у нас дочку. Немцы по ночам арестовывали и увозили евреев. Прятать евреев было смертельно опасно. Тетка, у которой мы жили, имела троих детей и, опасаясь за их жизнь, не позволила прятать девочку. Но моя мама настояла, и Фиру спрятали в подвале. В эту ночь ее родителей арестовали и расстреляли. Страх за своих детей заставлял соседей доносить немцам о появлении новых жильцов и тетка, испугавшись, с тремя детьми уехала в деревню. Как мама добывала еду себе и двоим детям, я не буду рассказывать, эти трудности были у всех. А вот скрывать ребенка во дворе, где три десятка разных людей, было очень трудно. Сначала Фира днем сидела в подвале, а ночью залезала на чердак и дышала свежим воздухом. Чтобы девочке не было страшно сидеть в подвале, мама спускала в подвал меня, и мы с ней разговаривали и играли в темноте. Но пятилетнему ребенку надо двигаться и мама придумала, как это сделать. Она нас подстригла наголо. Мы с Фирой были примерно одного роста, поэтому в одежде мальчика нас отличить было трудно. Так по очереди, один день я, другой – Фира, мы выходили, в сопровождении мамы, гулять. Сначала Фира даже выходила играть во двор одна, но это чуть не закончилось провалом. В домах туалетов не было, был общий, во дворе. Мама не учла, что мальчики и девочки писают по-разному. За три года оккупации мы с Фирой много пережили. Страх, голод, болезни. Что пережила мама, я понял, только став взрослым.
Вернулись в Ленинград втроем в1945 году. Мама предлагала Фире изменить фамилию и отчество и записать ее, как дочку, на нашу фамилию. Она понимала, что с именем Эсфирь Абрамовна Гиммельфарб, девочке очень трудно будет жить. Но Фира, в память о родителях, попросила сохранить фамилию. За годы войны я так привык к Фире и так был дружен с ней, что поступив в школу, я всем говорил, что она моя родная сестра. Когда ее дразнили, я дрался с обидчиками до крови. А потом, чтобы ей было не обидно, в дневнике и в других школьных документах писал Абрамович вместо Андреевич. Так это стало приемом проверки порядочности людей. Знакомясь с кем-то, я сначала представлялся как Вячеслав Абрамович. Если не чувствовал плохого отношения к себе, я с этим человеком дружил. В других случаях я дрался, защищая сестру.
- Слава, по твоему все, кто не любят евреев, непорядочные люди? – спросил Иван, понимая, что эту историю Слава рассказал для него.
- Конечно, нет. Очень точно на этот вопрос ответил, кажется, Максим Горький: «Не каждый антисемит подлец, но каждый подлец антисемит». И поэтому я перед тобой, Иван, извинился.
- А как сложилась жизнь у Фиры? – спросил Григорий.
- Она прекрасно училась и благодаря ей, я окончил школу без троек. Она поступила на Биологический факультет Ленинградского университета и закончила его с красным дипломом. В то время в СССР возрождалась генетика и Фира делала большие успехи в этой области, но в аспирантуру ее не взяли, не смотря на отличные рекомендации. Ее направили в Казахстан, в овцеводческий совхоз ветеринаром. Она там работала три года, а потом при первой возможности уехала в США. Ее бывший научный руководитель Ленинградского университета, позвонил своему коллеге профессору в США, и Фиру сразу взяли на работу. Сейчас она профессор. У нее двое детей. Мальчика звать Славой, а девочку Марией, в честь нашей мамы. Пятнадцать лет назад, когда умерла мама, Фира с детьми и мужем приезжала в Питер с ней попрощаться. Когда мы с ней были детьми, мама нас окрестила. Так что Фира православная и очень аккуратно соблюдает посты и ходит в церковь. А муж и дети ходят молиться в синагогу.
Она много раз, особенно в начале перестройки, просила меня переехать жить к ней в США. Но я категорически отказался. Знаете почему?
- Почему? – спросили несколько голосов.
- Ответ очень простой. Я бы не встретил вас. – с улыбкой закончил Слава.
За буфетной стойкой обозначилось какое-то движение. Григорий поднялся и стал руководить оформлением стола. И когда все сели, Григорий поднял бокал и сказал:
- Меня потряс твой рассказ Слава. Часто матери жертвует собственной жизнью, чтобы спасти своего ребенка. Твоя мама жертвовала своей жизнью и жизнью своего ребенка, чтобы спасти чужую девочку. Давайте выпьем за подвиг этой женщины, за твою маму!
Когда все выпили, Слава обратился к Лизе:
- Я прошу тебя, сходи на кухню, к Марине, поторопи ее. Все целый день ничего не ели. А тосты стоят в очередь, у нас много событий, за которые хочется выпить. Мы так наклюкаемся без мяса, что ночевать будем в вытрезвителе.
Когда Лиза ушла, Слава сказал:
- Мужики, я не успел вам сказать, что сегодня у Лизы день рождения. И поскольку вы сорвали начало этого мероприятия в столовой, надо продолжить его здесь. Какие предложения? Иван сокрушенно покачал головой и брезгливо произнес:
-Как стыдно! Вячеслав всего полдня назад ее встретил и уже знает, что у Лизы день рождения, сумел купить подарок и вручить цветы! А мы? Позор!
Иван задумался. Потом вынул трубку мобильного телефона, набрал номер и начал с кем-то разговаривать. Когда разговор был закончен, пояснил:
- Я договорился, через пятнадцать минут сюда привезут два подарка, один – для меня, второй для Григория. День рождения начнем отмечать по прибытию подарков. А пока будем обсуждать другие производственные вопросы.
Лиза вернулась и доложила, что через пять минут поспеет горячее блюдо. Опустив голову, она задумалась, как будто не решаясь сказать, а потом, встав, тихо сказала:
-Я хочу предложить тост, но прежде, разрешите мне прочитать стихи:
Я пью за безнадежную любовь!..
К кому? А все равно к кому:
Чужому мужу или своему,
Любовнику, что завтра забежит
Любимому, кем память дорожит;
К тому, кто старше был нас раза в два,
Но от кого кружилась голова;
И кто моложе был, и оттого
Мы не посмели полюбить его;
Прекрасным принцам самых ранних лет,
Кого не будет, не было и нет;
Актеру зарубежного кино –
Любить напрасно не запрещено.
Пусть в горле вечно закипает кровь.
Я пью за безнадежную любовь!..
(стихотворение Анны Михайловой)
Нам обязательно надо выпить за любовь, которую носит человек в своем сердце всю жизнь. Не всегда удачную и счастливую.Все встали и, глядя в лицо Славы, сомкнули бокалы. Осушив их, все молча сели. Слава понял, что все пили за него. Возникла напряженная пауза. Но нарушив тишину, Лиза встала, подошла к Славе и поцеловала его:
- С такими людьми как ты, Слава, хочется дольше жить!
Слава прослезился. И чтобы разрядить обстановку, Григорий стал рассказывать о своих впечатлениях, когда они увидели грязных и пьяных Славу и Лизу. Все смеялись, перебивая друг друга, вспоминая, что Славу приняли за алкаша и маньяка, Лизу чуть не уволили за распутство, а Ивана чуть не отдали под трибунал. За столом возникло бесшабашное веселье, которое всегда следует после пережитого нервного напряжения.
В это время подал сигнал телефон Ивана и, переговорив с кем-то, он с Григорием вышли из кафе на улицу. Через минуту они вернулись, держа в руках букеты роз, Иван - белых, а Григорий – алых. Они подошли к столу и встали напротив Лизы. Слава все понял и, взяв свой букет, лежавший на окне, встал рядом. Лиза тоже догадалась, для кого организован этот парад цветов. Она сидела смущенная, улыбающаяся и счастливая. И вид красивой, счастливой женщины загипнотизировал мужчин, они растерялись и не могли подобрать слова. Первым заговорил Слава:
- Представители всех флотов России поручили нам поздравить тебя, Лиза, с днем рождения.От имени Северного флота я желаю тебе и твоей семье удачи и счастья. Старший лейтенант запаса Вячеслав Спивак.
Слава подошел к Лизе, вручил букет, обнял и поцеловал. А Лиза на ухо ему сказала:
- Кого благодарить за то, что он сегодня послал тебя мне? Ты знаешь?
- Знаю. О нем, вернее о ней, я расскажу в конце встречи.
Григорий понял ход предложенного сценария и намеренно строго проворчал:
- Представители двух флотов ждут своей очереди, а этот выскочка еще шепчется. – А затем, сменив интонацию, торжественно произнес. - От имени Тихоокеанского флота я поздравляю вас, мадам. Желаю благополучия вам и вашей семье. Капитан второго ранга Саакян.
Разрешите вручить вам букет и припасть к вашей ручке, мадам! – Григорий подошел к Лизе с очень строгим официальным лицом, опустился перед ней на колено, вручил букет и, склоняя голову, поцеловал руку.
Лиза громко хохотала, участвуя в этом представлении, потом подошла к Григорию, продолжавшему стоять на колене, и кокетливо произнесла:
- А вот маменька нам говорила, что в ее времена морские офицеры на приемах целовали дамам не только ручки.
Все одобрительно захлопали, а Григорий поднялся с колена и очень серьезно высокопарно произнес:
- Извините, мадам, мы задумались о проблемах флота, но готовы незамедлительно исправиться! – Он подошел к Лизе и неожиданно поднял ее на руки.
Это было сделано так неожиданно, что все, и, конечно, Лиза были очарованы галантностью офицера. На лице Георгия была радостная улыбка как у любого мужчины, который несет на руках счастливую женщину с букетами цветов.
- Если представитель Тихоокеанского флота не перестанет распускать руки и не отпустит девушку, то я, представитель Краснознаменного балтийского флота, буду вынужден... – здесь Иван сделал паузу, подошел к Григорию с Лизой на руках и сказал:
- Григорий, если ты мужчина, то подержи, пожалуйста, женщину, пока я буду говорить. Лиза, ты самая красивая женщина на свете, а этот букет не от моряков Балтики, а от меня лично. – Иван положил букет в руки Лизе, а потом продолжил - А ну, моряк, отдавай мою красавицу!
Он взял Лизу из рук Григория и, держа на руках, наклонился, и что-то стал говорить Лизе на ухо. Лиза засмеялась, обняла Ивана за шею и поцеловала его в губы. Всем показалось, что поцелуй был более продолжительный, чем у представителей других флотов.
- Господа! – из-за стойки бара вышла Марина. Я рада видеть вас в своем кафе. Я любуюсь и, как женщина, завидую Лизе, что у нее такие друзья. От себя лично примите, Лиза, поздравление, подарок от меня и пожелания счастья. – Она подала Лизе бутылку шампанского и обняла ее.
Григорий придвинул к столу еще один стул и предложил хозяйке:
- Присядьте к нашему столу.
Иван открыл бутылку шампанского, разлил по бокалам и торжественно произнес:
- За тебя Лиза, чтобы у тебя все задуманное получилось, счастья тебе и удачи. Не забудь на следующее день рождения пригласить нас. Мы тебя любим.
После последнего слова получилась пауза, но выручил Слава:
- Мы все тихо, тихо, без шума встаем и также тихо и организованно... пьем шампанское
- А почему тихо? – спросила Марина.
- Чтобы не спугнуть удачу.
Все засмеялись и выпили. А Слава продолжал:
- В приличных домах. В большом зале, несколько большем, чем наш, в компании морских офицеров, именинница должна была танцевать вальс. Именинница бросала платочек, тот, кто успевал его подобрать, был ее кавалером. Мы сейчас сделаем из нашего кафе большой зал, и Марина сыграет вальс.
-Оркестр сейчас настроит инструменты, и мы начнем бал. – Марина засмеялась и пошла включать магнитофон.
Мужчины освободили середину кафе от столов, кто-то закрыл на засов дверь и повесил табличку «закрыто» и, в ожидании музыки, выстроились в шеренгу напротив Лизы. Музыка задерживалась, и кавалеры шепотом о чем-то говорили. Но вот зазвучал бархатный голос Джо Дасена и вальс заполнил маленькое помещение. Раскрасневшаяся от решения сложной задачи Лиза, пристально вглядывалась в мужские лица. Затем, она сняла с шеи косынку и бросила ее на пол. Но кавалеры не стали, как ожидалось, драться из-за дорогого трофея, а одновременно нагнулись и все вместе, в три руки подняли косынку и, вопросительно глядя на даму, заставили ее сделать выбор. Лиза танцевала сначала со Славой, а потом с Григорием и Иваном. Но когда вальс закончился, и без перерыва зазвучала другая французская мелодия, Григорий пригласил танцевать Марину и, присоединившись к танцующим Ивану и Лизе, две пары не расставались пока звучали несколько мелодий.
Несколько раз дамы приглашали танцевать Славу, но он отказывался, ссылаясь на боль в ногах. Через небольшое время, Слава понял, что он действительно устал и что в череде бурных событий этого дня ему, для себя, надо ставить точку. Он попросил всех собраться за столом. И начал свой рассказ:
- Я не верил, до сегодняшнего дня, в чудеса. Сегодня утром мне предсказали, что будет со мной днем. Совершенно нелепое, как мне казалось, предсказание. Сказка. Вот наступил вечер этого удивительного дня. Удивительного дня не только для меня, но и для вас потому, что вы помимо своей воли, помогли выполнить предсказание.
Утром я должен был пойти в Публичную библиотеку и найти для сестры статью по социологии и сделать копию. Зал журнальной литературы залило водой, и он не работал. Я пошел по Невскому проспекту к второму залу научной литературы, который раньше был на Фонтанке. Он был на ремонте. Можно было ехать домой, но здесь я встретил странную пожилую женщину. Женщина остановила меня и сказала, что сегодня я встречу свою первую любовь и буду с ней вдвоем, и я сделаю ее счастливой. Я ей, за этот бред почему-то заплатил деньги и, ругая себя, опять не поехал домой, а проник на территорию предприятия, где в молодости работал, и где погибла моя невеста. На предприятии я встречаю девушку, которую звать Лиза, у которой сегодня, двадцать девятого декабря - день рождения. Но удивительно то, что мою невесту тоже звали Лизой, и у нее тоже двадцать девятого декабря был день рождения. В столовой, где работала и погибла моя невеста, мы с Лизой отметили день рождения. Я действительно был счастлив.
В этой же столовой я встретил Григория, которого не видел сорок лет. Сегодня я впервые встретил Ивана и Марину. Я уверен, что эта встреча тоже не случайна. Текст ваших ролей в этой предновогодней сказке уже написан, вам только придется поработать над ними. Я уверен, что спектакль обречен на счастливый конец и успех. А мне надо идти домой. Сказочники должны уходить не заметно. Провожать меня не надо.
Слава обнял каждого, немного задержав в объятиях Лизу, и ушел в промозглую ночь. Но улица изменила свой вид. Он сразу и не мог сообразить, что изменилось. А потом понял, пошел мокрый снег. Снег не успевал таять, и тротуары стали белыми, а лужи, как темные глаза, с отраженными в них разноцветными огнями, весело смотрели в темное небо. Когда Слава прошел несколько шагов, сработало человеческое любопытство заглянуть, покопаться в прошлом, и он оглянулся. Из зашторенных двери и окна кафе лился свет и музыка. Он постоял и улыбнулся. Там светилось, продолжало жить его прошлое.