РОДСТВЕННЫЕ ДУШИ.
Коротка жизнь человеческая, и всё же много на её протяжении выпадает человеку передряг, стрессов и волнений. Счастливых, благостных минут набирается совсем немного, но они есть, они-то и греют душу, дают силы для дальнейшей жизни, дарят веру в добро и справедливость. Побольше бы таких минут, ну да жизнь она ведь чёрно-белая и ещё разными красками разукрашена. Она — не гладкая дорога по ковру. Да и не интересная она бы стала ровная-то, пресная. Хорошо бы так: и сладкого не до приторности и горького не до слёз... Тут уж кому как повезёт, кому, что выпадет, какой случай подвернётся. Жизнь — она вся случайна. И мы в ней случайны.
И всё-таки радостных минут хочется побольше. Хочется побольше встреч с добрыми, светлыми людьми. Такими радостными, можно сказать счастливыми, были для меня встречи с людьми человечными. Я не хочу сказать, что человечных людей мало. Их много. Они всюду. Но они не выпячиваются, не лезут вперёд, на сцену, не якают. Многие даже прячутся в личину безразличия, а то и нарочитой грубости. Хороших надо уметь увидеть.
Я хочу рассказать о встречах с людьми с родственной мне душой, которых я понимал с полуслова, которые меня понимали. Мы как бы сливались духовно и становились одним целым. Рядом с ними мне становилось легко и комфортно, от общения с ними я получал наслаждение.
С такими людьми я встречался три раза, и хоть встречи эти были не продолжительными, память о них согревает меня на протяжении всей жизни. Жизнь била меня и продолжает бить, как и других, но умру я с сознанием того, что добро на Земле всё-таки присутствует.
Первая встреча произошла в октябре 1957 года на прииске Малый Анзас Таштыпского района Хакасии. Там же и был расположен лесопункт Таштыпского леспромхоза, где я работал на раскряжевке и штабелёвке леса. К нам в бригаду пришел паренёк. Он был старше меня на год, звали его Володей. Это был уже сформировавшийся, уравновешенный человек, сознающий своё место в жизни и вес. Но это мы уяснили потом, не сразу. Он был добр и уступчив, чем мы сразу же и воспользовались. Мы принялись испытывать его на прочность характера и интеллекта. Оказалось, что выдержке и интеллекту его не было предела. Он показал себя эрудитом во всём. Ну, мы-то тоже не считали себя дурачками, были себе на уме, и нам хотелось хоть на чём-то его срезать, подловить, подкусить. На перекурах и обедах мы допекали его всевозможными вопросами, порой каверзными, на которые можно было и обидеться, но Володя отвечал с полной серьёзностью, без тени недовольства или раздражения. Он толково объяснил нам чем отличается атеизм от нигилизма, сперматозоид от яйцеклетки, объяснил и многое другое, на что только хватило нашей фантазии. Начитанности его действительно не было границ. Мы, а нас в бригаде кроме его и меня, было ещё пятеро мужиков, пытались скопом загнать его в угол, завалить, как сердитый профессор непутёвого студента на экзамене, но он ни разу не рассердился, не повысил голоса. Через пару недель мы выдохлись, и тогда я задал ему извечный и безответный вопрос:
---- Вовка, скажи, а откуда взялась Земля, Солнце, Звёзды, планеты?
Уж на этот-то вопрос, думал я, он ответить не сможет. Я тоже считал себя не лыком шитым, тоже ведь кое-что читал...
Володя, чуть задумавшись, развил теорию о галактической плазме и центробежной силе, уплотнившей эту плазму, но потом остановился.
---- Гипотез много, - сказал он и улыбнулся с лукавинкой. - А вообще-то об этом задумываться не стоит. Можно с ума сойти. Человек мал, и пока для него это непостижимо. Лучше просто жить...
После такого его совета мы окончательно уверовали в его грамотность. Он не рассказывал о себе, видимо не любил. На наши вопросы на эту тему отвечал:
---- Зачем я вам? Родители у меня были умными людьми. А я вот перед вами...
Мы почувствовали, что в его жизни есть какая-то тайна, какая-то боль, которую ему не хочется раскрывать. Поняли и не стали тревожить. Какими бы ни были мы таёжными людьми, но чужую боль понимали. Мы ни разу не слышали от него слова Я. Кто были его родители мы могли только догадываться. Возможно, вырос он в профессорской семье, в среде интеллектуалов, но педантичностью он не болел. Нам казалось, что он всю свою, короткую ещё, сознательную жизнь ( а было ему всего девятнадцать) провёл среди книг и умных людей. Для нас, неотёсанных таёжных увальней, было загадкой: как и зачем он попал в оторванный от населённых пунктов прииск, почему не нашел применения своим знаниям в городе. Впрочем нас это не очень-то интересовало, и мы, пользуясь его беззащитностью, продолжали донимать его «хитромудрыми» вопросами. Он, даже видя нашу насмешку, не обижался, терпеливо растолковывал то или иное понятие. «Ходячая энциклопедия» обозвал я его, и клеймо прилипло. Агрессия в нём отсутствовала напрочь. Незащищённость его меня даже раздражала.
---- Ты почему такой-то? - спросил я у него, когда мы однажды остались вдвоём у костра.
На костре мы сжигали сучки. В тайге уже давно лежал снег, хотя было только начало октября. В высокогорье было уже довольно холодно. Вагончик наш был далеко, да и любили мы у костра и отдыхать и обедать и сушиться. Он был нашей теплушкой. В тот день мы работали на штабелёвке, катали брёвна на высокий штабель.
---- Какой такой? - переспросил Володя.
---- Не хватает у тебя что - ли? - Я даже повертел пальцем у виска.
Володя посмотрел на меня долгим взглядом, с минуту молчал. В глазах его я увидел (лишь на секунду увидел) укор. Но он быстро справился с собой. Через мгновение в них уже было что-то отеческое, затем укрепилось дружеское тепло. Он смотрел и молчал. Мне стало стыдно, как было однажды стыдно перед матерью, когда по детской безрассудности и жестокости, сказал гадость. Сразу стало видно, насколько он старше меня. Нет, не на год, на десятилетия...
---- Не ожидал я от тебя, - как-то даже устало произнёс он. - Никакой я не такой. Обыкновенный я.
---- Обыкновенный, - вырвалось у меня. - Над тобой же смеются, а ты... Ты как ребёнок... Бессильный...
---- А ты думаешь сила только в кулаках?
---- Но нельзя же так...
---- А как надо? - Он спокойно сидел, но смотрел уже не на меня, а в костёр, видел же моё смущение и не хотел сделать мне ещё больнее.
---- Ну, защищаться. Давать сдачи...
---- А зачем?
---- Ну, чтобы защититься. Среди волков жить — по волчьи выть, - привёл я ему подвернувшуюся на память пословицу, и для большей убедительности добавил: - Кулаки и зубы нужны всегда.
---- Ну и будем давать сдачи ты мне, я тебе, озлобимся, пойдут тумаки по кругу. Знаешь что такое цепная реакция? Думаешь почему Мир жесток? Потому что все даём друг другу сдачи. Надо же когда-то эту цепную реакцию остановить...
Я смотрел на него удивлённо. Где уж нам, пням неотёсанным, было додуматься до такого! Среди нас господствовало другое правило: лучшая защита это нападение.
---- Ты баптист? Старовер? - осенила меня догадка. Я слышал, что верующие отказываются служить в армии, потому что не хотят кого-либо убивать.
---- Это уж ты, Сашок, перебрал, - засмеялся он. - Я атеист, но с богом в душе.
Как быть с богом в душе я тогда ещё не понимал. Это сейчас, на склоне лет, я уверен, что бог должен быть в самом человеке, что бог — это и есть доброта, порядочность, незлобивость и прочие добродетели, а тогда я этого не знал.
---- Исповедуешь учение о непротивлении злу насилием? - предположил я и даже загордился собой. Учил ведь я историю не зря в школе! О народниках и кое-что ещё прочее читал...
---- Нет, силу ещё кое-где всё же применять приходится. Человек ещё не совершенен, подвержен грехам и соблазнам. Укорот ему необходим, но где можно, от него уходить надо.
Я смотрел на Вовку во все глаза. Откуда у парня такие убеждения и суждения! Когда он успел так повзрослеть?
---- Ты миссионер? - пришло мне на ум. Мозг мой работал в полную нагрузку. Про европейских миссионеров, нёсших в дикую Америку плоды просвещения и цивилизации, я тоже кое-что читал...
Володя задумался.
---- Может быть, - и повторил, - Надо же кому-то эту цепную реакцию зла остановить
---- И ты эту миссию взял на себя?! - удивился я.
Он улыбнулся:
---- Я не бог! Я понимаю, что сил одного человека для такого дела мало, но кто-то же должен начинать?...
Вопрос повис в воздухе. Мне такое было трудно переварить. Одно дело читать о таком в книгах и совсем другое видеть перед собой посвятившего себя этому святому делу, не священника, совсем ещё молодого, да ещё атеиста. Поверить в такое сразу я был не в силах. Но в одном я убедился твёрдо: переубедить его было невозможно.
---- Не будь таким... - на всякий случай попросил я.
К костру шли остальные рабочие, и разговор надо было заканчивать. Я счёл, что мужики его не должны слышать, они были на много старше нас и грубее, чего доброго поднимут на смех за либерализм. Да и жаль было Володю, на разговор-то вызвал его я, а достанется больше ему. Я понял, что Вовка, несмотря на молодость, мудр и добр. Я потянулся к нему. После этого разговора я перестал мучить его вопросами. Более того я стал заступаться за него, пытался отвечать на вопросы мужиков, но эрудиции моей не хватало на многое. Мужики, увидев, что нас стало двое, прекратили насмешки.
Мы сдружились. Жил Володя в общежитии, питался не очень-то хорошо. В то время котлопунктов в лесосеках ещё не было. Я пытался делиться с ним своим тормозком, но он не злоупотреблял, деликатно отклонял предложенное, и, если брал, только для того, чтобы не обидеть.
Непродолжительной оказалась наша дружба. После ноябрьского праздника пришла ему повестка из военкомата, и он улетел. Проводить на самолёт мне его не пришлось, но последние слова он мне всё-таки сказал. Мы встретились с ним перед его отлётом в конторе лесопункта.
---- Не озлобляйся.- попросил он, прощаясь. - Жизнь даётся человеку не для зла и разрушений. Не замыкайся на себя. Не убивай в себе человека.
---- Пиши, - ответно попросил я.
---- Хорошо, напишу, - пообещал он.
Но письма от него я не дождался, хотя очень ждал. Мне хотелось слышать его слова, его советы и суждения. После встречи с ним я, кажется, повзрослел сразу на много лет. Я стал оглядываться на свои поступки, прислушиваться к своим словам. От Володи исходила положительная энергия. Она и сейчас греет и поддерживает меня.
Я не стал размышлять, почему он не написал мне. Я уверен, что не из пренебрежения. Скорее всего, его увлекла жизнь, новые люди, новая обстановка. Он просто жил дальше.
«Не озлобляйся!» - до сих пор слышу я его слова, и ох как трудно следовать его совету! И чем дальше в жизнь, тем труднее. Вынуждает ведь она кое-где и кое-когда показывать зубы, а по инерции показываешь и там, где можно бы и без них обойтись....
Вторая встреча произошла в феврале 1964 года на станции Шира. Я тогда сбежал с хутора, что на озере Беле. Для побега были свои причины. На хуторе бригада совхоза «Абазинский» заготавливала солому на корм скоту. По окончании оговорённого срока смена бригаде не приехала. Бунтовали все, а на решительные действия отважился только я.
На вокзале бедовал такой же беглец как и я по имени Лёшка, разбитной, весёлый парень, мой ровесник. Он сбежал из какой-то ПМК и ехал в какую-то другую ПМК. Там, в первой ПМК, он кого-то из начальства куда-то послал, забрал трудовую книжку и наплевал на то, что ему в ней написали. Он быстро нащупал меня в народе, мы обменялись информацией, и так же быстро обрели духовное родство.
---- И правильно сделал, - похвалил он меня, - Ну их к … Работяга для начальства — быдло. Я своим так и сказал: козлы вы, рабочих за людей не считаете. Власть людей портит, тут уж ничего не поделаешь...
Я был с ним не согласен, говорил, что и среди начальников есть хорошие люди. Он не возразил, только сказал следующее:
---- Возможно, и есть, но их надо днём с огнём искать...
И как это было, есть и, наверное, будет среди русских, тем более родственных душ, потребовалось более тесное соитие — мы распили бутылку «Старки», купленную Лёшкой, Среди пассажиров нашелся пожилой музыкант с баяном. Он доверил инструмент мне, и Лёшка исполнил залихвахтскую «Цыганочку». Вдвоём мы пели «Саратовские», «Подгорную», потом взялись за песни. Вокзальчик, тогда ещё деревянный, был полон ожидающих. Они вместе с нами пели. Лёшка своими каламбурами и коленцами довёл особо чувствительных до слёз. Дежурный страж порядка лишь улыбался да притопывал незаметно в такт музыке. В те времена ещё не было тех строгостей, какие есть сейчас, и не стеснялся так народ друг друга. Откровеннее были люди. Никого не повергла в шок наша самодеятельность и не совсем трезвое представление.
Лёшкин поезд уходил первым. Он ехал в сторону Ачинска, мне надо было на Абакан. На прощание он спросил:
---- Как с деньгами, беглец?
Я сказал, что до Абакана хватит.
---- А дальше пешком пойдёшь?
А мне надо было ещё до Таштыпа, а это ещё 160 км.
---- Кого-нибудь из знакомых встречу, займу. Дальние родственники в Абакане есть...
---- Сколько надо?
---- Три.
---- И только?
Лёшка дал мне пять рублей.
---- Считай меня дальним или каким хочешь родственником, - Пятак тоже чего-то стоит... - пошутил он.
Я обиделся, отказался брать деньги.
---- Извини, - заметил он мою обиду. - Я вправду даю от души, больше не могу. Сам на мели. Возьми, обидишь...
Пришлось взять.
---- Ну, бывай, бродяга... - махнул Лёшка рукой из тамбура, хотя бродягой-то был не я, а он. - Не вешай носа. Жизнь — она ведь в крапинку... Жмись к простолюдью...
Я пожелал ему здоровья, удачи и добрых людей на пути. Мы не обменялись адресами, даже фамилий друг у друга не спросили. Так и живёт он во мне как просто Лёшка, шагающий по жизни радостно и широко. Наверняка ему приходится нелегко, получает немало ушибов, но я верю, что не растерял он, ни оптимизма, ни жизнерадостности.
Третья встреча произошла в сентябре 1969 года, когда мне было уже тридцать, и я считал себя достаточно опытным гражданином своей страны. В Иркутске, в санатории «Ангара», играя в бильярд, я вдруг почувствовал в противнике по игре родственную душу. Звали его Николаем. Был он старше меня на пару лет, был холост, работал на авиазаводе, выглядел несколько измождённым, Работа мастера цеха отнимала много сил. Он уже несколько лет подряд отдыхал и поправлял здоровье в «Ангаре». ( Не скупился завод на сохранение здоровья своих ценных кадров). Аэродинамика была профилем его работы.
Играя против меня, он подсказывал мне какой шар бить, направлял кий, всячески старался помочь мне, хотя я и без его помощи мог у него выиграть.
Мы разговорились. Оказалось, что он тоже учится заочно в институте, тоже взял с собой учебные пособия и выполняет контрольные работы. Это общее дело сблизило нас ещё больше.
---- Вот, во втором институте учусь, - как бы пожаловался он сам на себя. - А спросить: зачем он мне? Работаю на инженерской должности. В подчинении полсотни человек. Оклад неплохой. А вот что-то надо ещё...
Уважал я его и не только за должность и положение. Была в нём жизненная закваска. Несмотря на притомлённость, он дышал энергией. Видно было, что он отдавался работе сполна. Он так увлекался в рассказах о ней! С особым увлечением он рассказывал о каких-то аэродинамических трубах
---- Жениться тебе надо, Коля, - остановил я однажды его страстный рассказ.
Николай осёкся, призадумался, и минуту спустя, с грустью ответил:
---- Пробовал, не получается. Два раза пробовал. Уходят.
---- От такого мужика?! Чего же им не хватает
Мне стало жаль его. И чего женщинам надо? Вон он какой видный да ладный! Дважды инженером скоро станет. Не понимал я тогда, что женщины ценят в мужике в первую очередь не внешность и должность, а что-то другое. Да и где мне было тогда понимать, если у меня тогда всё было в порядке: и жена и двое детей. И всё мне тогда в моей жизни казалось улаженным и незыблемым. Это сейчас я, после всех кругов семейного ада, знаю, что не всё в жизни прямолинейно.
---- Не знаю, что им не хватало, - повторил Николай и, подумав, продолжил: - Вторая очень умная была. Жена, говорит, не рукавица. Ты, говорит, весь в работе, весь в себе, а я у тебя как приложение к кухне и постели... А я что сделаю: ну не зажигают они меня. Одни глупые, другие слишком умные, а внутри всё тот же бес...
Он помогал мне делать контрольные, подсказывал. В науках он был силён. Особенно в математике и физике. А я ещё шутил, поражаясь его учености и намекая на его неуёмность:
---- Погоди, ты ещё и в третий поступишь...
---- Может быть, - подумав, сказал Николай.
Я был у него в квартире. Жил он с родителями, хотя имел свою, в центре города. Родители – образованные люди общественным положением, покровительствовали сыну. «Вот и вырастили вундеркинда!» невольно подумалось мне.
Был у меня и адрес Николая, но писать я ему не стал, да и он не написал. Когда ему? Поди и впрямь в третий поступил... А я счёл, что мои совхозные проблемы, моя благополучная тогда жизнь ему были бы не очень интересны. Бумагой живого общения не заменишь. Да и что мне ещё было надо? Я получил от него заряд тепла, который лучше сохранить не распыляя на бумагу, и лишь в трудных моментах возвращаясь к нему, отогревать душу и сердце для дальнейшего существования.
Где сейчас находятся эти люди? Как устроилась их судьба? Нашёл ли Николай ту, которая захватила его сердце и отвлекла какую-то часть его души на себя? Устроился ли в новую ПМК Лёшка, и не сбежал ли опять от строптивого и подленького начальства. Авось нашелся на его дороге руководитель, сумевший внушить ему веру в справедливость, Как отслужил в армии Вовка? Не раздавила ли в нем бога армейская дедовщина? Сумел ли он сохранить в себе установку на непротивление злу насилием? Всего этого я не знаю, да и не обязательно мне это знать. Может быть это незнание и позволяет мне сохранять веру в земную добродетель, веру в таких жизнерадостных, жизнеутверждающих людей. Греет мне душу эта вера и умрёт она вместе со мной. Жаль только то, что сгорают такие люди быстро. Злые люди пользуются их открытостью и уязвимостью . Злые люди питаются чужой энергией, а добрые щедро дарят свою.
--------- --------- --------- ------- --------- ----------- ---------- --------- -----
февраль 2001г.