(по книге С. Клочкова "Фреон")
Умирать всегда страшно. Не слушайте доморощенных героев, которые рассказывают вам, что умрут за родного или любимого человека. Вранье. Бравада. Поднеси таким пистолет к затылку и щелкни затвором – усрутся от одного звука. И самоубийцы, которые залезают на парапет, грозясь спрыгнуть, еще когда только ногу ставят, уже готовы в штаны наложить. А когда вниз глянут — туда, куда им лететь придется — сразу за жизнь хватаются. Только повыделываются для начала, а потом с радостью отдаются в заботливые руки полицейских и психологов. А штаны-то уже мокрые. Потому что страшно. Очень страшно.
Вот и мне страшно. Хочется орать в голос и звать мамку, которой нет. Хочется бежать куда глаза глядят, пока задыхаться не начну. Но куда тут сбежишь из четырех стен темной камеры? Даже не камеры, каморки вонючей. Подсобка здесь была, или что-то типа того. В Зоне тюрем не было и не будет. Кому охота возиться с преступниками? Пуля – и вся недолга. Раньше на «Ростке» у долговцев Арена была. Они там бои устраивали с тотализатором. И просто сталкеры друг на друга с ножом и пистолетом ходили, когда деньги нужны были. И преступников выпускали друг против друга. Кто победит, тот уйдет с «Ростка» живым и частично здоровым. Иногда и мутантов на людей натравливали. Веселились, короче, по полной. Говорят, бабло неплохое на этом деле поднимали. Да и, если грамотно ставку сделать, можно было самому за чужой счет денег поиметь. Говорят, трупы потом в подвалы со «студнем» и «холодцом» сбрасывали. Не прикармливать же мутантов вокруг базы. Но не так давно прикрыли долговцам развлечение. Арену запретили. Теперь раз в неделю устраивали показательную казнь отловленных преступных элементов. И угораздило же меня оказаться одним из них. На Арене хотя бы малый шанс был выжить, даже при том, что я и не крутой боец, и не меткий стрелок. Да что я себя обманываю, убили бы меня там, как пить дать. Но зато умер бы с надеждой. А сейчас? Сейчас меня, как связанного барана, тащат по коридорам, а я даже заблеять не могу. Вчера еще раз хорошо «по рогам» получил. Теперь передний зуб шатается и губами шевелить больно. Суки эти долговцы. Хуже ментов. Те бьют, в основном, когда им узнать что-то надо. А эти долговские сволочи в черном просто куражатся и злобу свою выплескивают. За пару дней, что я у них проторчал в подсобке, успели мне ребра отбить своими ботинками. Одним глазом не вижу. Хрен его, что с ним – выбили или просто заплыл. Кулаки у долговцев как бетонные: всё равно, что с разгону мордой о стену удариться. Несколько раз таким по роже получишь — и имя свое можно забыть. Мне как под дых кулаком постучали, так я и материться разучился, только воздух ртом ловил и кровью харкал. Правда, удалось-таки плюнуть одному на ботинок. Заметил, сука. Ботинок свой грязный мне о разбитую харю вытер, а потом им же по почкам приложил. Ну, я к побоям привычный, в детдоме постоянно пацаны дрались, а мне, как самому рыжему, чаще всего перепадало. Но здесь мне по-настоящему страшно стало.
Видал я всяких людей в Зоне, хоть и не много, и чаще с братками ходил. Но видел. Видел глаза их. Вот правду скажу, по глазам можно определить, кто есть кто. У братков, бандюков то есть, и так все видно. Они какими были до Зоны, такими и остались. Простые ребята: выпить, покурить, из обреза пошмалять. Не, я им, конечно, не доверял, я вообще привык никому не доверять. Но с ними уже привычно было, надежно что ли. Пока сталкеры их не перебили. А сталкеры эти тоже разные бывают. Но у всех в глазах одно и то же — тоска какая-то. По Зоне тоска. Сидит себе в Баре, макароны хавает, водяру попивает с чаем, а у самого глаза уже смотрят туда, откуда он только что пришел. Тянет их Зона как магнитом. Ругают они её по-черному, как собаку поганую. Да только про себя. Вслух не принято, а то обидится и сгубит в аномалии какой-нибудь. И боятся все они Зону, пуще смерти боятся. Потому что в Зоне смерть может вовсе и не смертью оказаться. Знаю, видел пару кадавров. Вроде и человек с виду, а мозгам уже кранты. Ходят как неприкаянные, бубнят что-то, мычат, в стену тычутся, словно не видят, что хода нет. И глаза у них мутные. Только вот осталось то же самое выражение – тоска неизбывная, по Зоне тоска. По Зоне, которая им теперь матерью стала, а вскоре станет и могилой. Жутко мне смотреть в глаза сталкеров — сразу кадавры вспоминаются. До дрожи прям.
И у Луня такой взгляд уже был. Хоть и добрым мужиком оказался, а всё равно уже Зоной порченый. И девчонку за собой таскал. Милая, отзывчивая, хорошая, а во взгляде уже такая же тоска. Сразу видно — сгубит её Зона, как пить дать, сгубит. А Лунь этот словно не видит и не понимает. Эгоист, захапал её себе и пользует, мозги ей сталкерскими байками забивает. Нет бы, обратно отправить, чтобы жила нормально, мужика себе порядочного нашла. Так нет. Тьфу. Все они, сталкеры, гнилые внутри. И взгляд у них с гнильцой. Но у долговцев еще хуже. У них брезгливость пополам с гадливостью. Смотрит на тебя, как на таракана или гусеницу, и думает: раздавить тебя сразу или для начала лапки оторвать. Гестаповцы гребаные. Наверное, такие и были элитные эсэсовцы во время второй мировой. Безразличные, с холодными глазами, все как на подбор — словно одной линейкой мерили. И я не знаю, что хуже: гниющая тоска в глазах сталкеров, или живодерское безразличие долговцев. И то и другое вызывает бессознательный страх и желание в штаны нагадить. И я готов вылизывать ботинки и долговцам и сталкерам, лишь бы выбраться обратно из этой Богом забытой и проклятой Зоны. Но живым! Жить я хочу!
Что смотришь на меня, урод? Пытаешься угадать, какой из синяков у меня на морде ты оставил? Да я сам не знаю. Я тебя и вижу-то плохо. Ну, куда ты меня волочешь, гадина черная? Осторожнее, падла! Я еще живой. Слышишь, ты? Живой!
Не слушает, что ему моё нытье. Пару раз головой о ступеньки приложил, чтоб я заткнулся. Выволок во двор. А там уже стоят несколько таких, как я, которых из-за синяков и мать родная не узнает. На колени толкнул. Ну, точно как в Гестапо перед расстрелом. И люди вокруг толкутся, сталкеры, что на «Ростке» ночевали. Смотрят как-то странно, жалостливо, что ли. Жалеют отребье? Да не может быть! Что им до нас, убогих. Они ведь, сталкерочки эти, правильные все. Жопу долговцам лижут, лишь бы переночевать им позволили на базе. И сами между собой такие друзья. Только за глаза друг другу в спину плюют. Гнилые. Все.
Долговец, что важно расхаживал перед шеренгой коленопреклоненных, остановился у крайнего преступника, стал зачитывать:
— Ерёма, он же Чек. Бандит, взят при уничтожении кодлы Свища, погибшей в перестрелке на границе Свалки и Агропрома. Сдался сам. Причастен к грабежам и, возможно, убийствам вольных сталкеров, в чём не признаётся. — «Долговец» щёлкнул застёжкой кобуры, вытащил «Макаров». — Ну, нужен кому такой экземпляр в команду?
И тут лапы нагреть думают, сволочи поганые. Аукцион из казни устроили. Вряд ли кто захочет к себе даже в отмычки взять бывшего бандюка. К тому же, еще и за деньги… А Ерёма скулит, плачет, стоя на коленях, упрашивает сжалиться, поручиться за него. Никто голос не подал, все сталкеры глаза от него отводят.
— Перестань выть, Чек. — «Долговец» дослал патрон. — Вытри сопли и умри, как мужику положено.
Щёлкнул выстрел. Ерёма зажмурился, скривил рот, судорожно, со всхлипом, втянул воздух и, так и не поднявшись с колен, начал медленно оседать набок. Из его виска в пыль сплошной толстой струёй полилась кровь. Это, значит, и меня тоже так? Кому я нахрен нужен?
Следующим был мародер Сипой, который из засады стрелял в спину и трупы обчищал. На него и не глянул никто из сталкеров. Только когда он внезапно вытащил из ботинка заточку и кинулся на долговца, все замерли. Не достал до палача Сипой. Обвис на кулачище долговском. На него даже пулю тратить не стали, его же заточкой горло вспороли и лицом в пыль кинули, где он и булькал в судорогах, пока не затих.
Вот и наступила моя очередь. Черные пыльные ботинки остановились возле меня. Над головой произнесли:
— Одиночка, новичок. Себя зовёт Философ, среди сталкеров известен как Ересь. Успел побывать в банде, по доброте душевной подобран был Лунём и приведён сюда. Вместо благодарности обворовал сталкера Лешего, причём на нашей территории, и попытался скрыться. Пойман с поличным. Краткая характеристика — сволочь.
Я даже голову поднимать не стал. Не хотелось смотреть в глаза смерти. А еще больше не хотелось смотреть в гнилые глаза сталкеров, умоляюще моргать, пускать сопли, рыдать, забивая рот пылью. Но жить хотелось! Братцы, как хотелось жить! Я дернулся назад, но сзади наподдали коленом в спину. Я так и завалился на бок. А горло перехватило. Ни сказать, ни завыть не могу. Только хрипеть и оставалось. И смотреть на черные ботинки перед лицом. А за ними — еще много ботинок. Но хоть не в глаза. Лучше на эти сношенные и стоптанные берцы, сапоги, ботинки. Да, стреляй уже, падла! Стреляй! Хотя, нет. Не стреляй. Позволь… мне… жить. Хочу жить!
— Я ручаюсь. — Вперед вышли чьи-то ботинки. — Сталкер Фреон ручается за Ересь.
Мне кажется, я заплакал. Потому что в глазах все поплыло. Не помню. Не помню, как оказался в комнатушке местной гостиницы. Не помню, как просидел весь день до вечера, пялясь в одну стену. Не помню даже, о чем думал всё это время. В голове крутилось только: «Жив! Жив!!! Неужели, жив?» Единственное, что пришло на ум спросить у Фреона, так это: «Почему?». А он смотрит на меня, и глаза у него, как у Луня. Добрые, серьезные, светлые, гнилые… Сука ты, Зона! Сволочь проклятая. Ненавижу тебя! Но за Жизнь подаренную — спасибо. Больше просить ни о чем не буду. И в зеркало в глаза себе смотреть — тоже.