Глава 40
Разлуки и встречи стали неотъемлемой частью семейной жизни Свиридовых-Лавренёвых, тут уж ничего не попишешь. Алина возвращалась домой из очередной экспедиции. Кирилл приехал на железнодорожный вокзал, чтобы её встретить. Он слонялся по перрону в ожидании прибытия поезда, было время порассуждать на темы бытия. Лавренёв собирался написать новую книгу и сейчас жалел о том, что поздно заинтересовался историей двадцатого столетия, а мог бы накопить неплохой архив. Юбилей Лапшина заставил Кирилла по-новому взглянуть на свою собственную жизнь. Теперь он мысленно пытался восстановить самые важные события, истории людей с которыми довелось работать. И пока Алина была на съёмках написал несколько рассказов.
Сложным и противоречивым выдался век двадцатый, словно в противовес людским заблуждениям происходили один за другим невиданные открытия, позволившие шагнуть человечеству в принципиально новую эру, получившую название «век научно-технической революции». Теперь этот термин почти забыт. Казалось, единый высший разум давал шанс на выживание и исправление сделанных ошибок. Незабываемый день 12 апреля 1961 года мог стать точкой отсчета нового витка в развитии цивилизации. Не революции и мировые войны, даже не термоядерный взрыв, а прорыв в космос должен был потрясти всё прогрессивное человечество и перевернуть глобальное сознание. Но, увы, дальше всеобщего ликования дело не пошло. Праздничная эйфория улеглась, наступили будни, и как сотни лет назад мировое сообщество, как ни в чем не бывало, продолжило заниматься своим излюбленным промыслом: позарившись на чужое добро – грабить и делить. Печально. Хотя, казалось бы, воочию убедились, какая же она маленькая и беззащитная – планета Земля, надо беречь наш общий дом во имя будущего, но казалось никому нет дела до будущего.
Диктор объявил о прибытии экспресса, и Кирилл прекратил мысленно обкатывать текст, а поспешил к вагону номер пять, в котором ехала Алина. Как водится, услышав объявление, встречающие и пассажиры активизировались, мешая друг другу своей суетой. Алина вышла последней, и Кирилл поспел вовремя. Он подарил Алине роскошный букет красных роз и, ткнув указательным пальцем в чисто выбритую щеку, получил от любимой девушки заслуженное вознаграждение в виде поцелуя:
– Привет, дорогая!
– Привет! Спасибо! – сказала Алина принимая цветы.
– Ну как продвигается работа? Поездка не утомила?
– Всё нормально. Всё здорово. Природа красивая и люди добрые. Только глухомань такая, ты не представляешь! Никто для нас, разумеется, там отелей не построил, ютились, где придётся. Матвеев молодец, по-моему получится интересная картина.
Они болтали о разных пустяках и частенько переглядывались в салонное зеркало, Алина любила сидеть сзади, когда не сама вела машину. Едва перешагнули порог дома, Алина прижалась к Кириллу и восторженно выдохнула:
– Кирилл, я беременна!
– Как это!? – почему-то сказал Кирилл и с недоверием посмотрел на её ровненький живот.
– Ты что не рад? – Алина слегка смутилась.
– Рад, рад. Ух, ты! А что делать-то теперь!?
– Как что!? Ничего не делать, буду вынашивать малыша. Я даже не сразу поняла, что со мной такое. Потом меня стало подташнивать. А Марина, это жена Матвеева, сразу догадалась. Мы с ней подружились, она очень славная.
Ошарашенный новостью Лавренёв догадался, откуда взялся этот лучисто-нежный взгляд. Работа не шла на ум. Заготовленный текст так и остался в его голове. Он весь вечер привыкал к мысли, что скоро станет отцом. С тревогой смотрел на Алину, не зная, как себя вести теперь с ней. Внутри этой женщины вершится какое-то великое таинство. Кирилл вышел на балконе курить, Алина по-своему истолковала его молчание, будущую мамочку охватило беспокойство. Она накинула на плечи его куртку и вышла следом за Кириллом на балкон, он загасил окурок и обнял её. Долго стояли и рассматривали частичку неба, ограниченную контуром многоэтажек по периметру квадратного дворика. Небосвод играл мириадами золотистых зёрнышек, что случается крайне редко – увидеть звёзды в мегаполисе дело почти безнадёжное. Зима ещё беззлобно огрызалась лёгким морозцем, но уже чувствовалось дыхание запоздалой весны.
– Кир, мы должны повенчаться с тобой.
– Ты чего вдруг!?
– Не знаю, так, страшно мне.
Кирилл ласково произнёс:
– Глупышка, если хочешь, повенчаемся.
– Хочу, – Алина почувствовала, что при этих словах слёзы навернулись на глаза, и захотелось плакать, как тогда, когда она внезапно расплакалась над подгоревшей картошкой.
– Слушай, думаю, будет удобнее совместить регистрацию и венчание. Надо всех предупредить.
– Конечно.
– Ну, ты чего!? Всё же хорошо. Это на тебя так действует звёздное небо. Я помню в детстве, однажды мне тоже стало невыносимо страшно, когда внезапно осознал безграничную глубину мироздания. Дело было на даче. Мы со старшим братом поспорили, что я схожу ночью на другой берег через подвесной мост и принесу ему в доказательство подсолнух с колхозного поля. Не помню причину пари, Юрка был старше меня на четыре года, казалось бы, умнее, но, судя по детским воспоминаниям, умом большим не отличался. Впрочем, как и сейчас. Но тогда он был для меня авторитетом, и мне очень хотелось доказать, что я не трус. Брат нередко наносил обиды, ему доставляло удовольствие видеть мое искреннее огорчение. Он собирался подстеречь меня на обратном пути и выскочить из кустов, чтобы я испугался. Такие примитивные шутки веселили его. Описать невозможно, сколько страхов натерпелся семилетний ребенок в темноте, вздрагивал от каждого шороха. Казалось, что зловещие тени надвигаются со всех сторон и готовы безвозвратно поглотить меня и тогда я бежал в панике, спотыкаясь и падая. Когда вернулся, на веранде горел свет, мама бинтовала Юрке ногу, а он ревел белугой. Я догадался, зачем Юрка пошёл за мной следом. Брат ничего не сказал про пари, а как обычно соврал, что отправился меня искать, в темноте налетел на корягу и расшиб коленку. Разумеется, я получил нагоняй от мамы, а на следующий день ему досталась моя порция мороженного. Юрка ехидничал за маминой спиной, показывал мне язык и крутил пальцем у виска. Но с тех пор Юрка утратил свое влияние на меня. В ту ночь я почувствовал дыхание живого космоса, что-то огромное смотрело на маленького испуганного мальчишку миллионами глаз. Думаю, что мир видимый и не видимый – не досужий вымысел. С той ночи, я стал не по годам взрослым, дома все заметили это, и брат в первую очередь. Не знаю, как объяснить, но было что-то особенное вокруг.
Постояли молча. Кирилл спохватился:
– Пора моя дорогая, прогулка закончена. Всё-таки здорово, скоро я стану папой!
У Алины были свои воспоминания и связаны они были с Павликом. Рассказывать об этом Кириллу ей не хотелось. Однажды гуляя с Павликом, они тоже засмотрелись на звездное небо, и у неё так же осталось впечатление неизведанной таинственности того, что бабушка называла промыслом Божьим. Пашка не по-детски маялся, ему хотелось сказать подружке о своей любви. Она догадывалась о его намерениях, и жгучая тоска подступала к сердцу. Алине отчаянно хотелось, чтобы эти слова не были произнесены. Девушка мысленно горячо взмолилась, и заторопилась домой, оставив несчастного парня горевать в саду. Другого случая признаться ей в любви у Павлика не оказалось, через год его не стало. Слова не были сказаны, и Алине не пришлось объяснять другу, что она любит его, но только как брата. Из окна своей комнаты Алина наблюдала, как Павлик грустил, прислонившись спиной к заборчику из жердей. Затем перемахнул через хлипкую преграду, так и ушёл, склонив голову, унося свою досаду к реке. Были тому свидетелями звёздное небо и любимый сад, в котором стоял чудесный аромат наливающихся яблок. Мимоходом Пашка сорвал одно яблоко, покрутил в руке, плоды ещё не дозрели и вязали во рту. От воды тянуло прохладой, Пашка долго стоял на крутом берегу, пока совсем не продрог. Чувство невосполнимой потери разделить было не с кем, он догадывался, что Алина не разделяет его чувства. С тоской смотрел на лунную дорожку в мелкой ряби речной волны, размахнулся, забросил надкушенное яблоко в воду и побрёл домой. Взрослеть оказалось больно. Внезапно нахлынувшее яркое чувство вытеснило из его души что-то не менее дорогое. Ещё недавно они с Алиной катались на лодке, собирали водные лилии, купались и загорали, взявшись за руки, бежали в сторону соснового бора за земляникой. Он не ел сам, а кормил с ладошки Алину, она смешно утыкалась носом в его ладонь, окрашенную ягодным соком, и брала губами ароматную землянику. Было весело и беззаботно. Только за одно такое прикосновение, Павел готов был отдать всё что имел – талант художника. Сплетали веночки из цветов. Вначале лета это были одуванчики, жёлтые цыплячьи головки появлялись целой россыпью за селом. Следом шли ромашки и васильки, изящные белые лилии и кувшинки. Когда венок сплетался из красных кленовых листьев, приходило время расставания до следующих каникул. Перемену почувствовали оба ещё днем. Лежали на свежескошенной копне сена, Павлик рисовал очередной портрет подружки в подарочный альбом. Алина закончила сплетать косичку из зеленоватых ещё не зрелых колосков пшеницы. Она привстала и водрузила юному художнику венок на голову. Лицо девушки было совсем рядом, Пашка обомлел от тонкого дыхания и с трудом удержался, чтобы не поцеловать. Вернее, попытка всё же была, но такая неумелая, больше похожая на мимолетное прикосновение щеками. Зачем?! Алина смутилась и соскользнула вниз, Павлик последовал за ней. После этого взяться за руки уже не получилось. Вторая половина лета была безрадостно, прощального веночка из кленовых листьев не было, Алина уехала раньше. Павел в свободное от школы время всю зиму ходил по селу и колол дрова, чтобы купить себе новые джинсы и рубашку к приезду Алины. Мать выследила, куда сын прячет заработанное, и вытащила все сбережения. Трагедии было не избежать. Нет, стоп. Об этом лучше не думать. Врачи советовали Алине больше позитивных эмоций. Она помолилась за бабушку и Павлика перед сном. И с чувством умиротворения прижалась к теплому плечу Кирилла. Алина была уверенна, что родит девочку, уже придумала для нее имя – Татьяна. Мама и кроха дочка связанные сокровенным божественным началом живой плоти, уже любили друг друга.