ВЫКИДЫШ,
ИЛИ НЕЧТО ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ
… Сожалею, но похоже,
Получился выкидыш.
Михаил Муллин
Было-не было…
Облечённый вот уже второй срок как доверием коллектива предводитель некой общественной организации Мусипусян Веник Виссарионович лежал пластом на казённой железной кровати и болезненно пытался что-то вспомнить. Как обычно, мучили два сакраментальных мужеских вопроса: “где я?” и “было или не было?”
Думы, одна другой тяжелее, неуклюже проворачивались и наскакивали одна на другую. Перебинтованная крест накрест голова, так, что видны были лишь синюшный нос, вздутые желобами губы да один, переспелой красноты, глаз, голова эта разрывалась громом и треском, плохо поддавалась размыслительности. И уже это одно не оставляло никаких сомнений в том, что “было”!.. Второй вопрос казался решённым положительно, хотя явно не доставало конкретики. Продолжал мучить первый – “где?..”
Чтобы как-то помочь мыслительной деятельности, Веник попытался поднять руку, дотронуться до пылающего жаром лба, но правая не поддавалась, другая – тоже. Бревно бревном! Оставалось – влёжку на спине, красным глазом – в облупленный потолок.
– Нет, не дома… – мысль тормознулась светлой тенью промелькнувшей рядом девушки. Вот она уже наклоняется к нему. Белый халат, забранные под чепчик волосы.
– Как вы себя чувствуете, больной? – скривив в улыбочке губы, обратилась белая ангелица к Мусипусяну.
– Чув-ству-ю… – пошевелил пальцами левой руки Веник.
– Это уже хорошо. У вас даже не переломы. На обеих – по парочке трещинок. Легко отделались, – не скрывая иронии, протянула дева. – Сейчас приду ставить вам систему. Приготовьте запястье, – добавила она, посерьёзнев.
– Где я?.. – выдохнул предводитель.
– Знамо где, в ортопедии, где ж ещё… Вы что, ничего не помните? Как вчера куролесили, бушевали здесь, начальственными карами грозились и выражались! Говорят, художник… слова. А нашу дежурную сестричку обзывали. Правда, прикольно так – бляндометочка!..
– А как же ещё, – зашлёпал “желобами” Виссарионыч. – Год русского языка!
– Знаем, знаем! Вот Вам и угОдили! Дядька со скорой сказал: милицию не привлекать. Списать на бытовую травму. А то вам же дороже встанет…
Предводитель расслабил бугрящийся под простынёй живот и безвольно разжал пальцы, послушно приготовив запястье.
Не словом единым
Водительствуемая Мусипусяном творческая когорта готовилась отобедать. Батончик культурненько так нарезан, огурчики вымыты, распластованы и подсолены, колбаска раскружёвана. Белая головка свинчена, стаканЫ вспотели от нетерпения. Кто-то уж и приложился тишком – бутылёк не отличался полнотой. Вот тут… отряд и не досчитался бойца. Ну как здесь начнёшь по-настоящему! Порядок свят: без старшОго – ни-ни!..
А компания та же, что и всегда, немногочисленная: критик Сазанов, поэт Хибаркин, прозаик Мудин. Ну, и случайно как бы залетевший на творческий огонёк, которое десятилетие подающий надежды, за время оно даже изрядно выседевший, Саня Бугорков. Он-то и стал спонсором культурного дОсуга творческих масс.
У Сазанова со вчера ещё (а это вчера растянулось и на позавчера, и дальше – в минус арифметической прогрессии) заметно подёргивались пальцы. На что поэт Хибаркин, крупный, с благородно колышащейся седовласиной и простым, как правда, а ежели копнуть, то и коварным, нравом провинциального мэтра, укоризненно подъегнул:
– Глянь! – расправил он широченную грудь и вытянул вперёд руки в позе Ромберга. – Вишь! Вторую цистерну поканчиваю, и хоть бы хрен!.. Мужицкая косточка. Не то что вы, интеллигентишки хлипенькие. Учись!
Сазанов поморщился и заковылял в сортир – пальцы наготове. Послышалось вожделенно гортанное клокотание и бульканье: Ы–ы–а-ах! Ы-у-х-х… твою!..
– Ему уже давно такое в удовольствие, – вставил Саня Бугорков. – Щас опорожнИца – и по новой, до следующего разу. Так у него организма устроена. Говорит – биологическая защита! Да вот только сколь добра переводит задаром – жуть! Аж жалко. Совсем не рентабельный. Такого держать – убытки одни.
– А мне на пользу! – удало прищурился Хибаркин. – Кровь гонит и тонус на творчество подымает.
– И то хорошо, ежели уже больше подымать нечего, – деликатненько так вставила культурная обслуживательница Ольга Горовна.
– Ты это на что намекаешь? – задрав до подбородка футболку с надписью поперёк груди “Sexy boy!”, вожделенно огладил колосящееся переспелым волосом пузо сам себе красавЕц Мудин. – Мы ещё и не то могём, ты нам только девок давай помоложе, да чтоб щёлка – поперёк!
Из боковой двери показался Сазанов, умиротворённый, с кусочком кильки в томате, сиротливо притулившимся на белом поле отложного воротничка. В нём снова чувствовалась тяга к чистым линиям жизни. Тут же, как ни в чём не бывало, он крепко ухватился за гранёный пояс своего початого стакана. Закалённый боец, проверенный! И никакой себе поблажки. Всё – на алтарь!.. Для поддержки коллектива.
Раз, другой тренькнул телефон. Горовна была не столько навеселе, сколь настороже. Известие повергло братию в уныние. Старшой – в больнице. Что-то там с руками и головой… Лежит загипсованный. А только вечёр здесь, плечом в плечо... Здоров был и целёхонек. Вот незадача! Да и приняли-то вчера на посошок всего-то по флаконцу “кружовника”. (Так ласково, прямо по-чеховски, звал Старшой благородный напиток на основе настойки боярышника). Эко его вдруг подкосило… Однако обед – это свято. Да и повод… за здравие! И своё, и нашего Веника.
Мифотворчество и жизнь
Встревоженная нечаянным событием творческая общественность терялась в догадках. На равных встречались и сталкивались запущенные с лёгкой руки когорты версии. Одна правдоподобней другой.
Версия первая – героическая.
На предводителя, конечно же, – напали. Вероломные носители нерусских фамилий, которых, согласно утверждениям местной прессы, он не любит. (При этом борзописцы как-то странно призабывали, что Мусипусян ну просто обожателен по отношению к нерусским отчествам). Утверждали, что Веник один встал на защиту чести подвергшейся потоку нецензурщины женщины с ребёнком. Да и как такое можно было вынести в Год русского языка! Зря, что ль, круглый стол собирали, слова сказывали, речи вкушали?..
Силы, однако, были неравны, и… Автобусная дуэль закончилась не в пользу правдолюбца. Но он – пусть всем остальным будет стыдно! – один стоически держался до конца и даже пытался преследовать уносящих ноги вандалов. Подвела подножка автобуса, предательски подставившая ему подножку. Падение героя и привело… к травматологическим последствиям.
Добросердные окультуренные граждане уже порывались, было, сдавать кровь, даже какие-то там органы (говорили, что особо требуется лобная кость… только – от умного), но всех успокоили тем, что для предводителя местная власть в лице самого культурного министра ничего не пожалеет!
Версия вторая – мистически-эзотерическая.
Веник “как-то выпал из автобуса”… Да уж, всяко в их среде бывало: и утопление, и повешение, а вот выпадения органов или паче того целого организма покуда не приключалось. Это таинственное выпадение смущало и затрагивало: то ли автобус оказался с дырой, то ли дыра была в виде автобуса?.. Такая боль-ша-а-я чёрная дыра! Вначале захватила, жадно втянула, а потом – безжалостно выплюнула. И приключился форменный выкидыш.
Третья версия была прозаически правдоподобна: “все под Богом ходим”.
Одолел, говорят, какой-то застарелый просто отит. Чтой-то там со слухом. Уши вроде как закладывает… Все жалеют и сочувствуют. Все выражают и передают… А чего он лежит загипсованный – да кто ж его знает?.. Может, ему так сподручней, чтоб меньше с уха на ухо перекатываться. Пожалеем же и мы Веника. Пущай его лежит, где положили. Отлежится, слух поправит, и снова руки станут брать. И всё-то возвернётся на круги своя. Не один отит пережили, не одну головку посвинчивали, не одного графомана в ранг возвели. Дак ведь не задаром же!
Вот так рядят-судят. И простые люди, кто наслышан, и посвящённые, и – приобщившиеся. Мир, он един во всех своих ипостасях. Кажный, однако, выбирает, што ему ближе, што боле по вкусу. А коли что нравится – то и соотнеси. Но мифотворчество мифотворчеством, а в реальной жизни встречается ещё и такая напасть, как свидетели. Не один же Веник был в том злополучном синем автобусе номер одиннадцать между восемью и девятью часами светлого июньского вечера. Не один «Стрелку» проезжал по пути из Кировского в Ленинский. А глаза-то видят, а уши-то слышат.
Что наврали свидетели
И кто бы сомневался – “героическая” версия нашла своё принципиальное подтверждение! Разве что поменялись некоторые акцентики да примешались детальки. Но когда это было главным? Когда довлело?! Важен сам принцип и факт налицо.
Июньский день клонился к закату. И жарко было. Но было весело. И жизнь хороша, и жить – тоже хотелось! Приятно возвращаться, весёлому, к родному очагу после трудного дня рабочего мыслеварения. И ведь за что бы Мусипусян ни брался – всё-то у него выходило! Выходило, правда, не совсем через то место, но это уж, простите, – кому как нравится, и неча тут нос воротить. Одно слово – верный энтузиаст кооперативного движения! А что какое-то там “Заволжье”, что “Приволжье”, всякие “Смехи да Грехи”, что “Волга”, разорения там, банкротства и злополучные тридцать сребреников – так это наветы всё, и он здесь вовсе ни при чём. Вишь, Организация живёт ведь и ни в какой осадок не выпадает! Опять же благодаря его мудрому, закалённому ещё в комсомольских делах и кооперативных изысках, водительству.
Так вот, после затянувшегося и очень трудового дня ехал предводитель, как говорится, до дому. Крепко ухватившись, тягал из стороны в сторону стойку-поручень. Да вот автобус, не гляди, что германский, отчего-то, как на волжской волне, раскачивает: и вперёд – и назад, и влево – и вправо. Пнуть бы железяку за одно это, но разве ж может то позволить себе наш интеллигент… Вот и болтало Веника, и кидало с увеличивающейся раз от разу амплитудой. Хорошо, мягкое плечо сидящей рядом молодки: раз – и сдемпфирует, два – и задержит.
Только бабонька попалась какая-то чересчур нервная: глянет так, зыркнет, отодвинется да сожмёт губы. И чего ей?.. У него такой мягкий и привлекательный живот. Радовалась бы счастливому контакту. Так нет! И ребёнок на коленках у неё ну слишком уж беспокойный: всё повизгивает и пальцем тычет. Совсем не воспитан! Он, Веник, вот в армии когда-то два года солдатил, но не матерится же… Наоборот, всегда в боевой листок кропал, потом – в рабочую газету. И дописался же! До премий и заслуг, до руководящих ролей и мягких кресел. Уважать бы его проплешины надо, а не зыркать!
Так почему ж раздражает? Почему?.. Значит, чтоб расположить к себе, надо дамочку за локоток потрогать, улыбочку симпатии состроить.
И он уже крепко держал её за локоток и осклабился, выразив недвусмысленный и, как ему казалось, вполне благожелательный оскал.
– Ты чё, мужик? Тебя попёрло?.. – отцепись! Стой спокойно!
“И это ему! Какой мужик?..”
– Не тыкай, сукоточка! – он не терпел нецензурщины, прилюдно боролся с ней, а уж ежели и применял в обиходе, то непременно в уменьшительно-ласкательном формате.
– Отвянь! Тебе сказано?! На “Вы” его ещё… Глазоньки залил и лезет. Отойди! Прёт, как из бочки.
– Кру-жов-ником! – порадовался за себя и за классика Виссарионыч и снова нежно ухватил даму за плечико. “Кружовник” издавна вызывал в нём только положительные эмоции, как бы подчёркивая сопричастность классике. – Да что ты топыришься, как ёжик? – понизив до ласковости голос, Веник приблизил к дамочке своё румяное блюдообразное лицо.
Получив удар по пятерне, он разразился как раз тем, от чего публично так отрекался – настоящим русским языком!
Двое студентов, мирно стоявших на задней площадке и до того саркастически наблюдавших за развитием событий, здесь-таки возмутились. Один подошёл к Венику, решительно взял его за предплечье и потянул в сторону.
– Мужик, стой спокойно. Вот здесь стой!
– Что?.. Руки прочь! – заорал взбеленившийся Виссарионыч. – Ты кто такой? Знаешь, на кого прёшь?.. Ну-ка покажь документы! – и ухватил парня за грудки.
Здесь не выдержал второй и, метнувшись, подцепил наглеца за редкий седеющий чубчик. Началась небольшая потасовка. Возмущённые пассажиры дружно встали на сторону парней и единодушно решили, что наглец должен сейчас же покинуть автобус. Но наш Веник был не из тех, кого выметают так просто, потакая всяким капризам публики. Он категорически возражал и упирался. Водитель уже проникся ситуацией. Миновал развилку, прибортовал автобус к тротуару и призывно открыл среднюю дверь.
Действительно, силы были не равны и, как ни упирался Веник, был вытолкнут из автобуса и неудачно встретился с асфальтом тротуара. Живот, конечно же, самортизировал, но голова оказалась тяжелее, и упор-присев мгновенно трансформировался в целование асфальта. Пришлось вызывать скорую и оказывать выкидышу первую помощь. Подоспевший медэкипаж быстро разрядил ситуацию. Ребята не стали скрываться и, на всякий пожарный, дали свои адреса, так же поступила и невольная виновница инцидента – женщина с ребёнком. Доктор, узнав что и как (свидетелей оказалось предостаточно), благоразумно дал отбой и раздосадованные задержкой пассажиры продолжили свой путь.
Так Веник Виссарионович оказался в приёмном покое, а после первичного обследования – в ортопедическом отделении дежурной больницы.
Живи и помни
Не все однозначно восприняли печальное известие. Один опальный поэт сразу определил произошедшее, как “наказание Господне”. На что другой писатель глубокомысленно возразил: “Нет уж, не наказание. Это только предупреждение Господне!”
Ходят слухи, вскорости подтверждённые официальной прессой, что именно героическая версия дошла до самого Верховного управителя, и он, смахнув слезу и вскликнув: “Есть ещё Веники в нашей державе!”, – другим махом тут же подписал Указ о присвоении Мусипусяну звания Заслуженного культурника всея-всея… Поговаривают, что к вящей радости всех Веником окультуренных масс.
“А как хорошо жить-то! – сощурив глаза, выдохнет проницательный читатель. – Финал всегда должен быть оптимистическим.” И будет прав! Просто с Вениками нам повезло. Очень! Так что покачай кудлатой головой, дорогой ты наш гомо сапиенс, – и порадуйся, что ничто человеческое, как говорится, нам… Ничто! Но вместе с тем почему-то порой очень хочется, чтобы оставалось ещё и человеческое Нечто. Ведь жизнь-то далеко не муси-пуси.
И опять же, как напутствовал классик, «живи и помни»!
На фото: культурная общественность и саратовские писатели в зале Областного Дома работников искусств на Дне писателя, 3 марта 2010 г.
На переднем плане: Веник Мусипусян - Владимир Масян (23.01.1947 - 24.02.2023) и Ольга Горовна - Ольга Егоровна Барабанова.