107
Сергей Ступин был очень недоволен, что он узнал об организации СКБ только, когда узнали все. Наверняка Кушко знал заранее. Без его визы такой приказ появиться не мог. Значит, несмотря на то, что Кушко выдвинул его на должность главного инженера, он ему не доверяет. Сергей хотел пойти к Кушко и объясниться. Подумав немного, Сергей решил, что не стоит объясняться. Это только обострит отношения. Он не хотел портить отношения с Кушко.
Между тем в новом СКБ делились портфели. По структуре организации нужно было организовать пять отделов. Нужно было назначить пять начальников отделов. Каждый отдел делился на бригады, возглавляемые ведущим конструктором. Нужно было назначить двадцать ведущих конструкторов. Где взять такое количество специалистов, если СКБ организовывается на базе конструкторского отдела численностью в сорок три человека? Практически все конструкторы должны стать ведущими конструкторами. Но и тогда не заполнишь всех вакантных мест. Нужно нанимать людей. Для этого нужно организовать отдел кадров. Отдел кадров не простой отдел. В Советском Союзе такой отдел имел двойное подчинение. Официально отдел подчинялся начальнику СКБ, но неофициально имел шефа в КГБ. Во всяком случае, все отделы кадров возглавляли бывшие работники КГБ. Все это знали. Нимченко обратился в отдел кадров завода, чтобы они помогли ему найти человека на должность начальника отдела кадров СКБ. Не прошло и двух дней, как кандидат на эту должность нашёлся. Подполковник в отставке Никаноров Кузьма Иванович. Никанорова настойчиво рекомендовал райком партии. Пришлось его взять начальником отдела кадров.
Первое же что Никаноров сделал, он нанял себе помощницу, чтобы освободить себя от рутинных дел. Просмотрев подготавливаемые списки новых назначений, Никаноров пришёл в ужас. В списках сплошняком стояли еврейские фамилии. Никаноров пошёл к Нимченко и стал объяснять ему, что нужно выдвигать национальные кадры. Нимченко спокойно выслушал нового начальника отдела кадров и сказал ему:
- Уважаемый Кузьма Иванович. Вот список работников конструкторского отдела завода. Все они переходят в СКБ. Обратили ли вы внимание на то, что оба списка практически совпадают? Нам неоткуда взять национальные кадры.
- Нам нужно найти людей со стороны.
- Во-первых, на стороне нет людей знакомых с нашими станками настолько, чтобы выполнять задания правительства в срок. Во-вторых, сейчас во многих конструкторских предприятиях идёт расширение. Хорошие свободные люди нарасхват. Если вы приведёте людей, мы будем рады рассмотреть их кандидатуры. Нам надо в течение одного года вырасти с сорока трёх человек до двухсот. Это большая и важная задача. Мы вас пригласили для того, чтобы задача была выполнена. Нам нужно проектировать станки, а для этого нужны знающие люди.
Никаноров быстро убедился, что Нимченко прав. Лучшее, что Никаноров мог предложить, заключалось в том, чтобы добиться в Министерстве Высшего Образования включить СКБ в список назначений выпускников одесских вузов. Из-за отсутствия общежития рассчитывать на иногородних СКБ не могло. Это могло дать самое большее десять – пятнадцать человек. Эти люди не имели опыта, не были знакомы с работой. Пришлось обращаться к работникам отделов, чтобы они рекомендовали своих друзей и знакомых. Это привело некоторое количество опытных людей с хорошим конструкторским опытом, но, как правило, они не были представителями коренной национальности. Нимченко давил на Никанорова, чтобы он заполнял вакантные позиции. Никаноров ходил в органы советоваться. Ему сказали, что в Одессе трудно решать национальный вопрос. Приходится согласиться с наплывом в СКБ евреев. После такого разъяснения было принято около пятидесяти человек без оглядки на национальную политику государства.
Тыненко понимал, что ему повезло в жизни. Он и не надеялся так скоро занять номенклатурный пост. Он так же понимал, что он не готов к решению задач, поставленных перед СКБ. Начальник СКБ Тыненко не вмешивался в работу и распоряжения главного инженера. Он не знал, что ему делать. Он понятия не имел о своих обязанностях и задачах СКБ. Ему ничего не оставалось, как смотреть в рот Нимченко. В СКБ скоро все поняли, что все вопросы решает исключительно Нимченко или, в крайнем случае, Шпильман. Тыненко часами сидел в кабинете, не зная, куда себя приложить. Никто к нему не заходил. Изредка беспокоил его бухгалтер, требуя подписать денежный документ. В таких случаях Тыненко требовал визы Нимченко. Только при наличии подписи главного инженера Тыненко подписывал бумагу. Нимченко иногда заходил в кабинет доложить о ходе организации СКБ. Аркадий Львович делал это, чтобы у Тыненко не было чувства обиды, что с ним совсем не считаются и даже не ставят в курс дела.
Никаноров видел всё это и решал дела в основном с Нимченко. Но иногда он заходил к Тыненко пожаловаться на то, как ему трудно найти людей. Он сумел внушить Тыненко, что в партийных органах не очень рады тому, что в СКБ такой большой процент евреев. Тыненко относился к евреям лояльно, но очень боялся райкома. Он сочувствовал начальнику отдела кадров, но понимал, что в первую очередь будут спрашивать работу, а без людей ничего не будет сделано. Приходится брать тех, кого найдут.
В СКБ, да и на заводе за короткий год пребывания на посту секретаря парткома, Тыненко не успел обзавестись друзьями. Его угрюмый, застенчивый характер не способствовал дружескому общению. Поэтому он был рад тем редким минутам, когда к нему заходил Никаноров. Ему нравилась откровенность начальника отдела кадров, его искренняя боязнь неприятностей за неправильную кадровую политику СКБ. Тыненко очень хотел ослабить свою зависимость от Аркадия Львовича. Он подумал, что Никаноров будет одним из тех, кто поможет ему в этом.
108.
Лиля Литвак по настоянию родителей решила перевестись на вечерний факультет Одесского Политехнического института после окончания второго курса политехнического института в городе Туле. Она приехала сразу после сессии и приступила к поиску работы. Без справки с места работы Лиля не могла начать оформлять перевод на вечерний факультет. Аккуратная во всём, получившая в институте хорошие чёртёжные навыки, Лиля решила искать работу копировщицей в одной из конструкторских организаций Одессы. Ей посоветовали обратиться в СКБ Шлифовальных станков. Там тогда нанимали работников всех уровней.
В отделе кадров Лилю встретили настороженно, но на всякий случай послали к заведующей архивом Антонине Фёдоровне Тёткиной, которой подчинялись все копировщицы. Антонине девушка понравилась тем, что в предложенном ей для проверки небольшом чертеже не сделала ни одной ошибки при копировании. Тёткина сама пошла к Никанорову оформлять Лилю. Никаноров колебался. Ему не нравилась идея принять на работу ещё одну еврейку, если есть хорошая причина для отказа. Лиля нигде до этого не работала. Она не имела опыта работы. Но Тёткина упёрлась. Ей до зарезу нужны были люди, она не хотела упустить понравившегося ей человека. Никаноров, не называя подлинной причины его нежелания принимать Лилю, стал убеждать Тёткину, что с неопытной копировщицей будут проблемы.
- Кузьма Иванович, извините дорогой, но это моя уже будет забота, если возникнут проблемы. Мне нужны люди. Мы не справляемся с копировкой и ставим под удар всю работу Бюро.
- Антонина Фёдоровна, - мягко убеждал Никаноров, - я же не должен вам объяснять, что было бы лучше, если бы мы не взяли ещё одну к нам на работу. Итак, их слишком много в нашем СКБ.
- Кого много? Копировщиц? – Антонина неожиданно поняла, на что намекает начальник отдела кадров. – Я поняла. Мне говорили, что вы антисемит, а я не верила. У нас слишком много евреев? Я и слушать такое не хочу. Мне придётся в партком обратиться, чтобы они вам разъяснили, что в СССР все равны. Все! Я иду к Аркадию Львовичу.
- Не надо. Будем её оформлять, если вы так настаиваете, – Никаноров уже жалел, что послал Литвак к Тёткиной. Надо было сразу отказать.
- Да, я настаиваю. У меня не хватает людей, и я настаиваю, чтобы вы её поскорее оформили. Если будут проблемы, прошу немедленно поставить меня в известность. Я сама пойду и соберу подписи начальства.
- Это не требуется. Мы всё оформим.
Антонина вышла из отдела кадров возбуждённая. Ей друзья говорили, что в Одессе зажимают евреев при приёме на работу, но она не верила. А этот намекнул, что их и так много. Почти открыто показал, что боится того, что их так много. Значит, не от себя действует. До чего мы докатились! Антонина была старая большевичка, член партии с 24-го года. У неё и в голове не укладывалось, что такое возможно. Кто, кто, но она-то знает, что евреи самые преданные партии и народу. Фанатично преданные идее коммунизма, как и она сама.
Никаноров не знал Антонины. Она была человек, который всегда говорит то, что она думает, и не стесняется высказывать своё возмущение любому, кто бы ни попался на её пути. Она просто не умела скрывать свои мысли. До организации СКБ Антонина Фёдоровна была копировщицей. Она всегда чувствовала себя простой работницей, и привыкла никого не бояться.
Лиля ждала её в архиве. Антонина, взглянув на девушку, выпалила:
- Всё улажено. Он, наш кадровик, оказывается антисемит! Я думала, что такие повывелись, а они как тараканы из щелей вылезают. Я его выведу на чистую воду! Я так не оставлю. Нам нужны копировщицы, а он начинает мне говорить, что и так в СКБ много евреев. Ну, я его задавила, конечно. Можешь спокойно идти в отдел кадров.
- Спасибо Антонина Фёдоровна, – откровенность заведующей архивом понравилась Лиле.
Антонина Фёдоровна, проводив Лилю, пошла жаловаться на Никанорова начальнику СКБ. Тыненко был удивлён, когда к нему в кабинет постучала Антонина.
- Николай Тихонович, я сейчас столкнулась с позорным явлением, которое без возмущения не могу вспомнить. Начальник отдела кадров намекнул мне, что у нас в СКБ много евреев и поэтому он бы не хотел взять на работу копировщицу, которая имела неосторожность родиться еврейкой. Я, как старый коммунист, возмущена до глубины души.
- Антонина Фёдоровна! Мы с вами знаем, что партия выдвинула задачу укрепления национальных кадров. Мы отчитываемся перед райкомом. Вопрос выдвижения национальных кадров находится под контролем райкома партии. Нам бы хотелось, чтобы наши показатели не были бы хуже других организаций района. Вот и всё. И обвинять Кузьму Ивановича не стоит. Он уже звонил мне о копировщице, и я дал согласие на её приём.
Антонина вышла из кабинета как оплёванная. Она напрасно ходила к Тыненко. Он такой же, как и Никаноров. Куда мы катимся? Какие задачи можно решать с такими руководителями? Антонина вспомнила, мелькавшее в партийных материалах и в газетах выражение «национальные кадры». Ей казалось, что это касается малых народов, которые не имеют своей интеллигенции. Оказалось, что это понятие применяют шире. Выдвигать надо украинцев и русских. Они представляют «национальные кадры». Остальные народы, населяющие города Украины, не относятся к «национальным кадрам». И вот за этим следит райком? Настроение Антонины окончательно испортилось.
109.
Гриша Рашевский приобрёл коротковолновый приёмник. Гриша хотел слушать новости из разных стран. Доверия к изложению новостей советскими средствами массовой информации у него не было. Он себе чётко отдавал отчёт, что все новости фильтруются в выгодном для партийной пропаганды свете. Вместе с тем, воспитанный советской властью, он не верил, что всё, что он слышит по различным иностранным программам на русском языке, соответствует истине. Он искал истину между двумя точками зрения.
В 1958 году, когда Борис Пастернак получил Нобелевскую премию по литературе, Гриша поддался пропаганде и поверил, что Пастернак написал антисоветский пасквиль. Через год ночью Гриша случайно включил «Голос Америки». Передавали отрывок из «Доктора Живаго» Пастернака. Отрывок не содержал ничего антисоветского. Это была проза, написанная рукой подлинного мастера. Гриша решил, что ему прочли не тот отрывок, за который так ругали Пастернака. Ему захотелось самому прочесть книгу, чтобы иметь своё о ней мнение. Естественно, в магазинах и библиотеках эту книгу не найдёшь. Книга в Советском Союзе не издавалась, и могла попасть в страну только незаконным путём. Гриша навёл справки у своих приятелей книжников. Никто не знал, где найти эту книгу.
Дела с диссертацией отвлекли Гришу от «Доктора Живаго». Прошло время, Гриша начал забывать о своём желании прочесть эту книгу. Нужно было готовиться к защите диссертации. Преодолены все преграды и назначена дата защиты. На защиту от СКБ обещал поехать Леонид Шпильман, а от заказчиков, пользователей станков собрано более сотни отзывов. За неделю до защиты правительство объявило об обмене денег. Постановление выглядело очень безобидно: все деньги меняются один к десяти, все цены также меняются соответственно. За новый рубль можно купить то же, что и за старые десять рублей. Грише не было понятно, зачем это делалось. Что-то под этим скрывалось, но что Гриша не знал.
Перед самой защитой диссертации неожиданно заболел Лёня. Ещё на работе Лёня почувствовал сильную боль в животе. С трудом он доехал домой. Боль была нестерпимой. Мария Ароновна ушла за покупками. Ролан, увидев в каком состоянии отец приехал домой, побежал вызывать скорую помощь. Врачей ждали более получаса. Это были тяжёлые полчаса. Врач обследовал больного и пришёл к выводу, что его необходимо срочно везти в больницу. Ролан успел узнать, что отца везут в Еврейскую больницу. Не дождавшись бабушку, Ролан пошёл к Гастроному на Ленина звонить маме на работу. Мама не смогла подойти к телефону. Ролан попросил передать маме, что папу увезли в Еврейскую больницу.
У Лёни оказался камень в почке. Пришлось удалить этот камень хирургическим путём. Оксана впервые столкнулась с проблемой, с которой сталкиваются её пациенты. Ей надо было, чтобы Лёню оперировал лучший хирург больницы, а не дежурный начинающий хирург. Не могла она допустить, чтобы её Лёню оперировал человек, в чью профессиональность она не верит. Пришлось найти пути давления на больницу. Так как Оксана сама была одним из лучших хирургов в своей больнице, то она нашла путь, как повлиять на Еврейскую больницу. Она согласилась оперировать пожилую женщину врача Еврейской больницы, чтобы Лёню оперировал тот хирург, которого она хотела. В Советской медицине существовал принцип блата, принцип взятки. Без этого попадёшь под нож неопытного новичка.
На защиту Гришиной диссертации вместо Лёни пошёл Сергей Ступин, который по делам завода в то время был в Москве. Просто Грише повезло, что Ступин был в Москве. Если бы не это, никто от завода не выступил на защите в поддержку Рашевского, а это плохо воспринимается учёным советом. Хотя учёный совет ЭНИМСа включал много докторов наук и даже одного действительного члена академии наук, людей, которые бы разбирались в сути Гришиной диссертации, среди членов учёного совета не было. Успех защиты зависел от поддержки со стороны руководителя института. Директор института был руководителем диссертации. С этой точки вроде бы всё было обеспечено. Но Владзиевский, директор института, был человек занятый и не всегда мог присутствовать на заседании учёного Совета. Когда Гриша увидел, что заседание началось, а директор ещё не появился, его настроение резко упало. Гришино выступление прошло спокойно. Начались вопросы. Члены совета, которые имели хоть какое-то отношение к шлифованию или метрологии, начали задавать вопросы. Гриша спокойно отвечал на каждый вопрос. Начались дебаты. Первым выступил Ступин. Он красиво объяснил, какие возможности станкам открыло изобретение устройства для измерения подачи, в котором он имел честь быть соавтором, и как раскрыты эти возможности в теоретической разработке соискателя учёной степени. К концу речи в зал зашёл Владзиевский. Он вежливо извинился за опоздание и в краткой речи решительно поддержал Гришу. После его выступления все только хвалили диссертацию. Победа была обеспечена. Действительно, после подсчёта голосов большинство проголосовало за присвоение Рашевскому звания кандидата наук. Большинство было в один голос: шесть за, пять против. Все бросились поздравлять диссертанта.
Вечером, на банкете, Ступин сказал Грише:
- Те, кто голосовал против тебя, фактически голосовали против Владзиевского. Всегда находятся такие.
Гришу волновало другое. Он поспешил к телефону знать результат операции. Сонным голосом дежурная Еврейской больницы сказала, что все операции давно закончились, и она не знает ничего о больном по фамилии Шпильман. Звонить Шпильманам было невозможно: у них не было телефона.