В один из дней, на завод приехала группа практикантов из Киргизии.
Несколько человек, из города Майли-Саи, должны были работать на заводе полтора месяца.
Мне поручили шефствовать над ними, как уже «воспитавшему» несколько молодых специалистов.
Им поручили самостоятельную работу по программе техникума, на нашем участке. Я, проводил с ними немало времени и сам узнал от них много для себя нового.
В процессе общения с ними, чувствовалось, что парни из неблагополучных семей. Рафик, рассказывал мне как надо курить анашу, на секунду закатывал глаза, потом закрывал их и покручивал головой, изображая некий кайф. Было страшно и смешно видеть его среди грязных разобранных механизмов, в грязной спецовке, с двумя ключами в руках, в покрытых белой пылью рабочих ботинках, тупо вращающего головой.
Ещё неправдоподобней было бы его представить его таким среди прекрасной завораживающей природы Киргизии, с её вечными горами, голубым прозрачным воздухом, и чистыми озёрами.
- Ты ему не рассказывай, - вмешался Вилен, - он, от другого кайфует, - кивая на раскрытую книгу, лежащую на моём столике.
Я, действительно получал удовольствие от выхваченных во время работы фраз из книги «Преступление Сильвестра Боннара» Анатоля Франса, а ещё большее удовольствие мне доставляла мысль о том, что после работы, дома я спокойно перечитаю главу «Рождественское полено».
График работы был у них произвольный, и порой они появлялись на работе то ли подвыпившими, то ли обкурившимися. Во всяком случае, после работы, они несли в общежитие полные сумки бутылок с вином.
Рафик, небольшого роста, с рыжими волосами, с ещё не прошедшими прыщиками на лице, после преодоления подросткового возраста, обладал характером лидера, имел на всё своё мнение и очень гордился, что они жили в зоне с повышенной радиацией, так как там находились урановые рудники.
Именно такие люди как он, становятся героями освободительных битв или лидерами вооружённых бандформирований.
Вилен, высокого роста, несвойственного жителям Средней Азии, с выражением томления на лице и загадочной бледностью, имел спокойный характер. Был неразговорчив и всегда, казалось, чем-то подавлен. В кино, такие молодые люди бывают у интеллигентных родителей, связанных с миром искусства.
Они оба, стремились вырваться из киргизской глубинки, откровенно ненавидели свой город, и не могли дождаться окончания учёбы в техникуме.
Можно было объяснить любой их поступок и поведение, найти схожие ситуации, проанализировать и провести параллели, что-то не брать во внимание, учитывая возраст и т.д.
Но одно, в их взаимоотношениях не давало мне покоя. Была какая-то тайна, непроходимая боль во всём облике Вилена, которой при случае подло пользовался Рафик.
Когда они выясняли отношения или ссорились, - а это между молодыми иногда бывает,- по пустякам, или не очень, Рафик по-киргизски, произносил какую-то фразу, и Вилен, несмотря на то, что был прав, - замолкал, опускал голову и долго не произносил ни слова, находясь в подавленном состоянии.
- Что ты ему сказал? – спрашивал я.
- Рафик, отвечал не сразу, ждал, когда Вилен отойдёт в сторону, и потом твёрдо говорил:
- Он очень плохой человек!
- Но почему?
Иногда, мой вопрос оставался без ответа. Иногда Рафик отвечал:
- Есть одна история… И тут же замолкал.
После этих слов, я присматривался к Вилену, пытался с ним поговорить, спрашивая:
- А, почему это Рафик считает тебя плохим? Вы когда-то поссорились? Может, помиритесь? Я помогу!
- Нет! – отвечал Вилен, - Мы не ссорились, и я ничего плохого ему не сделал! Я никому ничего плохого не сделал! – поднимал он голову, застывал на минуту, глядя куда-то вдаль своей короткой прежней жизни, и простирая взгляд в голубые долины, покрытые алым маком, как будто вдруг, натыкался на непроходимые горы, скалу, непонятно откуда возникшую на его пути.
Какая в этом была тайна? И я перед окончанием практики решил поговорить с Рафиком: что же всё-таки такое совершил Вилен? Почему он даже не пытается защищаться, или оправдываться? Почему после этих слов, которые Рафик произносит по-киргизски, Вилен сразу замолкает? Какой грех носит в душе Вилен? Как ему помочь? И как заставить Рафика быть добрее и внимательнее к своему другу?
На следующий день, я проходил по цокольному этажу, где погрузчики собирали отработанное стекло и отвозили на переработку. Между бетонными пилонами стояли Вилен и Рафик. Они кричали друг на друга, хватали за одежду и толкались, разгорячённые спором.
Когда я подошёл, они отошли друг от друга, и заметил, что Рафик прячет за спиной голубя.
- Он, хочет его сожрать! – сказал Вилен. – Отнести в общагу, и сварить!
- А что здесь такого?! Они очень вкусные! Мяса, в них только мало! Если сварить сразу три штуки, то нормальный суп получается!
- Отпусти голубя! – я подошёл к Рафику. – Тебе, что, еды не хватает? Вот, возьми, - я протянул ему три рубля.
Рафик отшатнулся, не выпуская голубя из рук.
- Вилен, правильно говорит, - убеждал я его, - отпусти птицу!
- А вы, не слушайте его, - хитро склонил голову набок Рафик. - он плохой человек и все предки его плохие люди!
- Ну, почему, ну почему плохой? Ты, всё время, говоришь об этом?! Он наоборот, хочет сохранить этому голубю жизнь!
- А потому, - Рафик поднял голубя над головой, - потому… - он зажал головку голубя в кулак,- потому… что его отец убил его мать! Он зарезал её ножом, и Вилен был испачкан кровью своей матери!
Он повернулся к нам спиной, держа голубя высоко над головой, и резко опустил руки, разрывая голубя. В одной руке он держал трепыхающееся окровавленное тельце, в другой,- сжимал птичью голову, из которой капала кровь.
Он повернулся к нам, вытер капельки пота и крови со лба, отбросил растерзанную птицу на кучу битого стекла, и ушёл, громыхая тяжёлыми рабочими ботинками по стальному настилу в темноту подземелья.
Вилен, не говоря ни слова, стоял бледный на металлической решётке.
Где-то журчала вода, стекая из охладительной системы. В чёрном халате, с длинными чёрными вьющимися волосами, он напоминал героя произведений Байрона.
На его щеке отражался тусклый свет лампы под большим запылённым жестяным колпаком.
Он стоял, устремляя взгляд мимо спящего под пилоном грузчика, мимо оторванной головы сизаря, из которой ещё кровоточила красная жилка-червячок.
Мне хотелось сказать ему, что нет его вины в том, что сделал его отец, и в том, что умерла его мать. И еще многое, что успокоило бы его, но он был горд и неприступен.
И только богатырь Манас, табуны киргизских лошадей, которые показывал ему отец, и прекрасная долина, где расположен город Майли-Сай, и его мама - могли успокоить его сердце.
На следующий день, я оформил им дневники по практике, и они уехали.
Об их дальнейшей судьбе мне ничего не известно.
И однажды, Вилену захочется вернуться во времена своей молодости, он будет ехать по ночной дороге к заводу, потом повернёт направо и огни фар высветят из темноты большой пустырь. Под их светом, миллионы разбитых ламп будут переливаться разноцветными огнями. Вилен, положив руки на руль, и упираясь в них подбородком, будет включать и выключать дальний свет, каждый раз погружаясь то в темноту, то стоять на середине огромного освещённого пространства, у гор разбитого стекла, и люди, переехавшие сюда, подойдут к окнам и будут любоваться красивым зрелищем, но они, уже не будут помнить, что когда-то здесь был завод...
А, кто такой Манас, и подавно.