ПОЭТЫ
И я среди них. Прозаический прозаик. Любопытствуя, попал в параллельный мир. Надеялся смотреть, слушать, а пришлось нюхать, в основном. Параллельных существований много. Мы их видим, но не всегда замечаем и уж точно, не воспринимаем всерьез.
Для примера, мир голубей. Выбрали птицы в самом начале весны, в самом центре города теплый люк и совокуплялись ожесточенно. Несколько дней подряд. Не боясь попасть под колеса автомобилей, занимались этим делом. Превращались в голубиных жен и мужей, торопились за весной.
А в другом примере – заяц. Он, конечно, кролик, но хочется, чтоб был зайцем. Сидит в клетке одиночкой, сформировал свой мир, где пахнет сеном, яблоками, иногда молоком. Оранжевые морковки, нарезанные кружочками под размер рта, желтые опилки, которые тоже вкусно пахнут, и заячьи мысли о появившемся новом цветочном горшке на полу:
«Во время прогулки надо бы пометить горшок, потереться мордой о глину».
Думы у зайца короткие, но частые. Начинаются в голове, потом через усы, спинку выгнутую проходят к пушистому хвостику. Можно по хвостику дрожащему угадать ход задуманного зайцем. И уши шевелятся без перерыва, все время начеку. А нос – особенный участник движения заячьих органов. Нос – это главное, никогда не спит, даже если уши задремали. Без ароматов и менее приятного духа не обойтись зверю. Он ловит ноздрями и вонь, и феромоны, и что придется нюхнуть в замкнутом пространстве. Запах рождает в голове зайца всякое, но не стихи. Не умеет. Инстинктов хватает, даже с избытком, а строчки не рифмуются. Может, зверь попался не поэтический? Может в хозяина-прозаика весь?
Следовательно, прикинусь я, проникну я и буду все запоминать, чтобы донести миру сведения из параллельного параллелепипеда.
И вот, под вечер собрались поэты прославить себя-каждого на фоне одного. Креслом восхищались, на котором, когда-то, Главный сидел. Оттуда понеслось:
Змеи как невесты
Из-за трона моего
долгие шипят.
Поэты расселись чуть хаотично, меня не заметили, прикинувшегося.
Выбежала Большая-энергичная, с гитарой немецкой. Стала заставлять всех петь:
Враг не сдается,
Враг не сдается,
Враг не сдается,
Не сдается враг.
Оттуда, где гитара рычала, поволокло потом. Немецкий музыкальный инструмент не мог себе позволить такой конфуз, я верю аккуратно-педантичным гитарам. А вот Большая-энергичная не робела, пела потливым голосом в надежде, что враг когда-нибудь сдастся. И стало понятно: на чем основано возможное пленение неприятеля.
Скорее всего, это была не поэтесса. Вероятно, что певица, проповедующая примитивизм. Ключевым отличием упомянутого стиля является выговаривание буквы [гэ], как [гхэ]. Петь желательно погромче, посмелее и пахнуть интенсивно народным, приближающим к земле. Как будто – только что из окопа, будто – война, опасной работы – непочатый край и:
Врагх не сдается,
Не сдается врагх
Точно, это была не поэтесса. Они – не такие, рядом со мной, впереди меня. Вижу их спины, чувствую их дыхание.
Смотрю, как, безумные, рвутся олени
Справа Леопардовая кофточка, косит подведенным глазом. Так выстраивают глазки не все кофточки. Черные стрелки, душевный перелом, похоть, не спящая даже под грузом пятнадцати миллиграммов галоперидола в сутки. Запах лекарства справа интенсивный, нейролептики ни с чем не спутаю. Леопардовая выпрыгивает вместо Большой:
По злым оскалам псов на посторонних,
По смрадной белке, умершей в норе…
Пока она читала, пока отсутствовала справа, я попытался расслабиться и забыть галоперидол, но тут же, из отдаления – чеснок. Ясное дело, чтобы не заболеть. Поэтам нельзя болеть, значит и без чеснока им нельзя.
Не кусайся, волчонок негибкий,
Не рычи на добычу мою.
Это Леопардовая вернулась. Снова душит лекарство вместо чеснока.
Я занял неплохое место в параллелепипеде, но не лучшее. Левый угол не поддается простому обзору. Там, у рояля, кто-то есть. Она расположилась на расстоянии и запаха никакого не чую, интрига сохраняется. Держится уверенно, на кресло Главного не претендует и выскакивать на авансцену не стремится. Назову ее Аван, коль не хочет туда. Той самой Аван, что родилась от греха Адама и Евы после Каина и Авеля.
Очередь из созревающих поэтесс движется, движется.
Кричали птицы в розовой заре…
Пусть кричат, лишь бы не болели. Юным птахам правильнее голосить в зеленой заре. Казалось бы. Но в той заре и до недуга близко, до зеленого.
На острие демонстрируется Курносая. Фасонит пальцами и смотрит только внутрь, изучает себя внимательно, эндоскопирует. Причина на то имеется: в атмосфере параллелепипеда разгоняется запах утробного уксуса. Я чувствую его давно, но только сейчас осознал – это гастрит. Всеобщий поэтический гастрит. Курносая спешит заявить о себе. Пока только преморбид, затем распознают и всякое возможно.
След от копыта молодой коровы,
которую живьем свели в колхоз.
Уксус – он живучий и въедливый. Мой пиджак уже скисает, эдак до рубашки доберется.
И где-то филин ухает тревожно.
Все надеются на выход Аван. Самый Взрослый поэт (не путать с Главным) больше других надеется и тревогой пахнет, несмелостью, и уксусом, конечно. Аван томит. Взрослый берет удар на себя, тянет время, читает больше и дольше:
Как голубь и голубка
взметнулись ввысь, и как она погасла,
а голубь в исступленьи
все повторял: Люблю, люблю!
Теперь я ясно понимаю, что повторяли ранней весной на теплом люке голуби. Не сумевшие взлететь ищут другие способы взметнуться. При сем в повторах частых эксплуатируют «люблю» и забывают смысл, начинают вспоминать, перебирают другие слова на эту букву:
Лиловая лебедь, лиловую землю лелей.
Потеряли окончательно смысл в переборах.
Взрослый поэт не скисает, как мой пиджак, обращает голос в сторону рояля:
Падай мне в руки, лисичка-сестричка!
Холоден твой поцелуй.
Ага, разбежалась и упала. Наивный, хоть и взрослый. Если я уже сорок минут не чую со своими заячьими инстинктами, то куда ему. Хотя?! Поэт назвал Аван лисичкой, значит, распознать запах сможет только лис. Хитрее, хитрее, еще хитрее. И вот я – Лис, на ту же букву, что любовь. Дождусь конца поэтического, вытряхну из пиджака уксус, из головы мусор нейролептический, встану во весь рост в параллелепипеде, пойду.
Дождался, вытряхнул, пошел. У самой раздевалки:
Басурманят опять снегири…
Но я – Лис. Растолкал и уткнулся ноздрями в нее. Чую.
Розовое облако. Таких на небе не бывает, такие только на Земле.
Примечания: Параллелепипед – призма, основанием которой является
параллелограмм.
В рассказе использованы стихи В. Архипова.
27.04.2008