От Рима до Неаполя
От Рима до Неаполя часы бегут легко, приятно отвлекаясь на огромные подсолнуховые поля, на одиночные замки-крепости. Благодаря этим полям Италия оказалась желтой, а Карл представлял ее в ином цвете. Ольга то и дело комментировала ускользающие пейзажи, обращала внимание двоих на какую-то мелочную ерунду, что очень нравилось Карлу. Обычно его молчаливость взрывала женщину, и приходилось что-то задавать, но не сейчас. Ольга увлеклась комментированием и в обратной связи не нуждалась. Получается, оба отдыхали и наслаждались, и впитывали присутствие друг друга на фоне пейзажа.
В Риме это наступало урывками и только в местах, связанных с водой. Фонтаны и люди возле воды производили шум, настраивающий на лад, возбуждали представления в голове Карла, от которых Карл хорошо задумывался и чувствовал силу мысли – непревзойденное жизненное удовольствие.
Площади и улицы шумели тоже, но красота звука не могла найти одного Карла на холмах Рима, она скакала по сторонам и вместе с автомобилями слишком быстро исчезала, появлялась снова и опять пропадала. Что касается соборов, то там звук начинал гулко метаться, решая забраться под купол, и, скорее всего, жил вверху, оставаясь недосягаемым для Карла.
А воду можно было потрогать и умыться, и попить немедленно. Маленькие фонтаны шумели по-маленькому, люди нагибались перед ними, и Карл протягивал ладонь, предварительно склонив голову, и в некоторых случаях опирался на руку Ольги. Фонтан-монстр Треви встречал за многие метры и напоминал гривастого зверя с особым рыком – постоянным, вековым, но не диким, а европейским. Так и отложилось у Карла для будущего: маленькому кланяться, большой на расстоянии примет.
Родители-коммунисты назвали Карла в честь Маркса. И понеслось по названному. Отучившись, достигнув совершеннолетия, записался в наемники в Анголу. Слегка повоевал, вернулся в Германию, заскучал. Услышал про перестройку в России, поехал в нее, стал купцом. Поселился в северном портовом городе, выяснил, что по духу – русский, прижился окончательно и богатеть начал стремительно от привоза товаров заморских. Получил разрешение на пистолет, выписал с Родины «Мерседес», дом построил. Даже язык освоил русский, конечно с трехэтажными, лихо загибал. Тратился много, не мог отказать себе в вертолете на охоту, и тут – какая-то неудача коммерческая. Потом вторая неудача. Потом дядьку подкупленного-задобренного, всем на свете Карлу обязанного, на таможне работавшего, быстро и почему-то уволили. Материальная жизнь надломилась, и жена местная заныла, заохала, про отъезд в Германию заговорила. А дух коммунистический! А светлая память об авторе «Капитала»! Не позволил себе позу в виде «хенде хох» принять и стал председателем колхоза. Меньше ста километров от Архангельска. Жене показалось – далеко. Ушла.
Пересел на «уазик», потом на коня пересел и гарцевал по полям, воюя с мужиками. Пистолет в кобуре покоился, к ремню приспособленной. В данном сельскохозяйственном деле выяснилось, что больше, все-таки, – немец. Подробностями мучил население, прививал аккуратность к деталям. Население гордилось необыкновенным начальником, выслушивало рекомендации от и до, с особой радостью воспринимало матюги, которые сыпались, как экзотические фрукты на пустые колхозные поля. Ему даже Гитлера в принципе простили, упрекали только при сильной пьянке, а в День Победы Карл уезжал из деревни. Для профилактики.
Однако, международная дружба не помогла, урожай не удался ни в один год, ни в следующий. Население нисколько не расстраивалось, привыкло, а Карл решил завязать с войнами всякими и тихо вернуться на землю Маркса, Энгельса и Гете. Перед самым отъездом жена пришла и прощения просила: «Искуплю вину в Германии, вся твоя навеки». Карл не принял покаяние, ее слишком крупные слезы выглядели бутафорскими. Он уже собрал чемодан, в котором не было лишнего места.
Предстояло завершить одно – загубить пистолет. Выехал в лес, развесил мишени, расставил банки-бутылки и давай палить от всей немецко-русской души, ети мать. Карл стрелял профессионально, не прищуриваясь, оба глаза открыты и ощущали силу, точно проводя линию до каждого нового неприятеля. Никто не спасся, все гады полегли в лесу, вдребезги разбитыми и валяющимися под деревьями. Стрелок опустошил обоймы и пробрался к реке. Без спектакля выбросил оружие далеко в Северную Двину. Только булькнул пистолет и замолчал, оставив существовать звук реки.
В убеждении Ольги Римская волчица должна была располагаться пониже. Как-то уж сильно задиралась голова при досмотре, и не спускалось впечатление. «Вон там, вверху»,– указывала Ольга, и у Карла тоже перекашивало шею. Все начиналось с Ольги, и продолжалось через нее, все ложилось на бумагу с ее помощью. Так существовал Карл почти два года. Привык. К тому же отвлекаться на обиды не позволял себе. Как надел тогда черные очки, вышел из больницы, так и не снимал, не отвлекался.
Дорога от Рима привела к Неаполю. Автомобиль ловко пристраивался на полосе между другими четырехколесными партнерами. Серия эстакад помогала доехать Ольге до главной части города. Справа остался стадион – бывший оплот Марадоны, а полуокружность дороги через аллею миновала первый взгляд на море, затем пролом в скале, как провал, чуть вверх и стоп.
- Слушай и смотри, Карл. Это залив. С трех сторон скалы, и горы, и дома. Впереди Везувий, обе его головы видны хорошо. Над вулканом задержалось облако, висит в воздухе голубом, может раствориться скоро. Облако не знает свое будущее. Висит и висит. Много лодок, Карл. Они белые. Некоторые с парусом вдалеке, но большинство стоит.
- Сколько лодок? Сосчитай.
- … Пятьдесят. Это только перед нами. В стороне есть другие яхты, они не наши.
- Лодки качаются?
- Не знаю, Карл, вроде того. Плохо видно.
- Качаются, я слышу. И еще ветер приятный, теплый, в лицо. Слышу его, Ольга.
- Молодец.
- Море подо мной?
- Не совсем. Оно внизу, а строго под тобой твердыня с крышами. Море вокруг и уютно как-то.
- Я чувствую.
- Тут еще замки и замочки на ограде. Хотя и не облака, а тоже – висят. Их парочки любовников застегивают, имена на замках написаны, и ключ в море выбрасывают.
- А у нас нет замка.
- Нету, Карл, мы не знали про традицию.
Мужчина сделал шаг и потрогал железо, вспомнил про пистолет, лежащий далеко отсюда в холодной реке.
- Ольга, почему-то волнуюсь.
- Это хорошо. Я возьму твою руку, вместе спокойнее, – и взяла его руку.
- Скажи. Красивый залив?
- Очень.
- Да, я слышу, что красивый.
Помолчали.
- Пойдем, Ольга. Я запомнил это место. Мне нравится, но пойдем.
В нижней части Неаполя, на углу улицы, ведущей к центральной площади, а если обратно повернуться, то перед самым выходом на набережную стоит кафе «Гамбринус», где любят собираться поэты и писатели. Сейчас день и июль, и никаких местных поэтов. Карл с Ольгой почти единственные, кто ел и пил сейчас, здесь.
Ничего не говорили.
Ольга ощутила, что вот-вот будет записывать. А пока только возникло в голове Карла:
Голос дрожал – не подделать.
Казалось, – все знают и слышат,
Но эта дрожь предназначалась одной.
Остальные пусть оглохнут,
Раз уж я ослеп.
13.04.09