Дефлорация
Полчаса до рейса. Родственники Сирануш уже неотвратимо стояли по ту сторону пограничной зоны за желтой полосой. Сама девушка с мужем досиживала минуты на армянской земле. Здесь оставались и мама, и папа, и двоюродная сестра Нарине, сыгравшая свадьбу десять дней назад. От такой близости свадеб сестра становилась гораздо роднее. Собственное сегодняшнее торжество Сирануш еще не остыло, хотя отличалось скромностью. Поженились без шума, без особого веселья рекой. Нарушили тем традиции, но совсем немного нарушили, ничего страшного. Пролетит буквально несколько часов, и двадцатилетняя невеста зашагает по Москве, рядом пойдет муж, который старше на три года, который покорил многих русских девушек, а выбрал Сирануш.
По-другому быть не могло: девушка из достойной семьи, знает иностранные языки и хороша своей яркостью, блистательна своей юностью. Смотрится Сирануш, как черная жемчужина в оправе из красного платья. Глядя в зеркальце, любуется собой армянская невеста, ожидая Москву и новую жизнь.
Мама объясняла про скоротечность молодости южных женщин, грустила, расстраиваясь, а папа на свадьбе старался не отходить от Сирануш, еще хватал зятя за руку и горячо говорил все время. Жених скромно улыбался, напоминал про доброжелательных свекра Патвакана и свекровь Гаяне, про отдельную комнату в квартире родителей, про большой проспект за окном со множеством огней ночью и несметным количеством автомобилей днем.
- Все хорошо! – убеждал Арсен. – Не волнуйтесь.
- Сразу позвоните, когда прилетите. И обязательно позвоните завтрашним утром. Будем ждать твоих с подарками за невесту, – вторил папа, не выпуская руку зятя из своей.
А теперь участников свадьбы окончательно разделили желтой чертой, и голос объявил посадку.
Ночь выдалась довольно липкой, но окно на все время никак не открыть. Улица подавала голоса так, что засыпающие молодожены вздрагивали от машин, от криков пьяных граждан. Проветривания перед ночью хватило ненадолго, затем снова пот и желание Сирануш сбегать в душ. Она боролась с мыслью о воде, побаивалась родителей Арсена и не покидала пределы комнаты.
Расправили постель и поспорили: кому, с какой стороны спать. Быстро одержала победу Сирануш, привыкшая по левую руку в кровати ощущать младшую сестру. Теперь слева расположился сдавшийся Арсен, посчитавший вопрос не принципиальным. Свою жену он любил и не хотел причинять ей зло.
А ругаться – это зло. И спор не греет отношения, оставляя обиду и непонимание внутри груди, даже чуть пониже, даже иногда в животе. Так с детства бывало у Сирануш, начинало пугать внутри живота, общая слабость вынуждала прилечь на кровать и сказаться больной. Но эти слабости проявлялись только при необходимости, когда победа ускользала, находясь совсем близко. Тогда девушка показывала, как плохо себя чувствует, и окружающим должно было нездоровиться от вида страданий Сирануш. Мужчины оказывались злыми и грубыми, не сопереживали, либо улыбались снисходительно, либо криком пытались разогнать печаль Сирануш. Самый добрый в мире мужчина – отец, и тот не обращал внимания на стоны и жалобы дочери, не замечал ее болезней. Интересно, каким окажется Арсен?
Удивительно легко и быстро Сирануш разделась до наготы. Муж помог, сняв шелковую сорочку, и был дальше также нежен, и напоминал пушистую собачку из детства, с которой привыкла засыпать Сирануш. Игрушка прижималась руками девочки, давала тепло и молчаливую заботу простым присутствием. Ее хотелось трогать и любить, опять ощупывать, опять мягкое прижимать и проваливаться в итоге в сон.
Боль внезапно стиснула вход. Бедра стали твердыми в одно мгновение. Девушка вскрикнула от ужаса, отпрянула в сторону, сколько могла, повернула ноги. Руки сами собой уперлись в плечи Арсена, и остановка.
«Ничего особенного. Сейчас немного отдохнем и попробуем еще раз. Надо же, как все оказалось трудно. Удовольствия нет, радости никакой. Главное, чтобы родители не услышали, стена в квартире звукопроницаемая, придется шепотом, сквозь зубы».
Вторая попытка не улучшила положение. Сирануш, как ей казалось, хотела всего, и возбуждение проявлялось отчетливо, но страх дергал тело, выгибая его, и с новой силой заставлял мышцы сжиматься. Арсен начал было интересоваться состоянием жены, но услышал отчетливое и высокое: «Больно!». Порешили, что усталость берет свое и, не открывая окна, забылись в духоте и тишине комнаты.
Родители Сирануш не могут дождаться подарков. Они уже устали думать. Что-то произошло и главное не происходит. Наверное, во всем виновата Москва, она напугала маленькую глазастую дочку. Как устоять армянской девочке перед таким монстром, как справиться с ним?
Пробовала выпить, хотя не любила и не умела пользоваться огненной водой. По всем законам должно было помочь. От небольшой дозы сделалась буйной и агрессивной, с такой Сирануш справиться оказалось сложнее, чем с трезвой.
Арсен предлагал жене перевернуться на живот и желал ее сзади употребить. Получил категорический отказ: «Ты с ума сошел, мы не собаки, так я твоего лица не вижу». А зачем смотреть? Глаза сами закрываются, когда приятная цель впереди. Их открыть тяжелее, да и ни к чему это, только в случае особой необходимости, даже на ум не приходит никакая такая нужда, чтобы глаза открывать. Короче говоря, не желает Сирануш по-собачьи. А плавать только так и умеет. Выгребать требуется любым способом, лишь бы не утонуть. Но уже тонут молодожены и ищут спасения. Стаж совместного проживания месяцами исчисляется. Решились, обратились к белым халатам, с позором шли и некоторой надеждой. В кабинете их ждала наука.
- Вы что, боитесь умереть от боли? – неумолим белый халат.
- Боюсь.
- С родителями, когда последний раз разговаривали? – халат произнес «последний», не взирая на запреты и приметы.
- Вчера, я почти каждый день звоню. Или они мне.
- Что мама?
- Она так же, как и вы сказала. Если боишься смерти в постели с мужем, то – умри.
- Я так не успел сказать, но вы, Сирануш, ищете везде врагов, желающих причинить боль и доставить ваше тело поближе к смерти. Кто напугал девочку и когда? Вспоминайте.
Ничего на ум не приходило, в голову лезла всякая чушь, а доктор настаивал на чем-то конкретном и выделяющемся.
«Не пытались насиловать, не загоняли иголки в плоть, не привязывали с закрытыми глазами для игры. Упаси боже, родители не били, не замахивались ни разу на Сирануш, в темноте не оставляли. В мальчишеских войнах участвовала мало, в плен попадала один раз, до «пыток» дело не дошло, тогда отец позвал на обед. Про любовь знала и стремилась, детей иметь хотела, хочу». Стоп.
Тут лукавство проявила девушка, ответила автоматически, поспешила с ответом, чтобы подозрения отвести от того – какая она сама еще вся – ребенок.
Халат это понял раньше, удовлетворенно поправил складки на себе, спросил про обстановку в семье:
- Как родители мужа воспринимают ситуацию, что говорят?
- Отец Арсена нормально все делает, он – спокойный. А свекровь… срок установила до первого апреля. Если не получится, пригрозила домой отослать.
На календаре апрель начинался через десять дней. Доктор, конечно,не поверил в блеф страшной Гаяне, стоящей на защите сына, но невольно стал поторапливаться в выборе тактики. Уступая настойчивым просьбам молодых, чертыхаясь внутри на себя за проявленное малодушие, халат направил Сирануш в стационар. Для этого сначала пришлось объяснить ситуацию гинекологу, поублажать его хирургическое «я», ответить хихиканьем на пошлость, поддакнуть, якобы, шутка удалась. От халата к халату пациенты передавались всегда с тяжелым сердцем, пусть и временно передавались, для определенной манипуляции, на благо, так сказать, но сожаление посещало эскулапа. Сам себе наносил удар по самолюбию, скорее всего легкий такой ударчик, не нокдаун вовсе, не сотрясение мозга, а сердечную царапину, рытвину на почве уверенности. Тем более пациенты особенные, с заросшей месяцами девственностью на двоих, даже на троих. Халат белый надо присоединять к их союзу виргогамному.
Операция прошла успешно, но бессмысленно. Дефлорация под наркозом, и муж не участвовал. Арсен сидел за дверью отделения, ждал, уехал для других дел, вернулся малость побитым или уставшим. На выбор – впечатления от вида Арсена. Вечером, дома был танец счастливой Сирануш. Она улыбалась и пела, она уверовала, что дело сделано. Тонкие стены комнаты не были помехой счастьеизъявлению. Вот тут-то бы, в потоке эйфории, пока окончательно от наркоза не отошла, и проделать все естественным образом, окончательно водрузив знамя победы, но гинеколог промахнулся с рекомендацией: «Подождите несколько дней». А основной белый халат вне событий оказался (не зря тяжесть на сердце была), поэтому операция прошла бессмысленно.
После очередной неудачной ночи доктор предложил сделать объявление родителям: «Событие состоялось!». Чтобы отстали со своими вопросами-угрозами, чтобы не висели над телом, как покидающая это тело душа. Доктор фактически предложил обнародовать правду, а Арсен воспротивился. Для него такая дефлорация выглядела ложной, своя честность не позволяла мужчине хитрить. Имеет право на принцип, заслуживает уважения, борьба продолжилась, Сирануш не сдавалась.
Уже было многое, казалось, что уже было все. Приходил почтенный Патвакан к халату, выглядел отец Арсена растерянным, обвинил другую сторону в излишках ума. Посетовал на доброту сына, ушел ни с чем. Таблетки и уколы расслабляли Сирануш во всех местах, расслабляли, да не расслабили. Был момент, когда удалось приучить девушку к ощущению внутри себя, буквально на день захотела по-настоящему, перестав бояться, но уставший за девять месяцев Арсен не смог. Кровь схлынула от пещеристых тел в ту самую решающую минуту. Сирануш вроде переживала, но торжествовала. Ее вина отпала на время, отвалилась куском, подобранным заботливым мужем.
Был телефонный разговор с Арменией. Сестра Нарине родила. Радость, ужас, обида. И в ответ – обращение к ангелу. Лежала в кровати с открытыми глазами, молилась страстно, стараясь не замечать усилий мужа. Не слышал собственный ангел просьбы девушки, может занят был, может не должна была она просить о подобном, или охранял ее жизнь странным образом, понятным только одному ему.
Рабочий день закончился. Доктор снял халат, аккуратно повесил его на гвоздь. Путь доктора лежал в большой деревянный дом, где жила цыганка. Когда-то давно удалось выручить Кармен из криминальной беды, и с надеждой на обратную помощь доктор постучал в цыганскую дверь. План выглядел простым, как чудо, спасающее девственный союз неожиданным образом. Кармен согласилась сразу, только пожурила доктора за долготерпение:
- Давно пора было обратиться. Все ждал подходящее? Опять не за себя просишь, хлопочешь о людях, а в зеркало времени нет поглядеться.
- Ладно, Кармен, не ворчи. Значит, договорились. Как только они в следующий раз от меня выйдут, я тебе звоню сразу, выскакиваешь из засады, предлагаешь погадать и внушаешь, что буквально в ближайшие три дня произойдут огромные, радостные перемены. Забота, так сказать, с плеч спадет.
- Не учи, доктор, профессионалку. А хочешь, тебе правду скажу? – Цыганка взяла за руку просителя, развернула ладонь, едва бросила глазом, как будто просто хотела удостовериться в том, что знала заранее. – Перемены тебя ожидают, трудно будет, но женщина поможет, вместе дорожку найдете.
- Поконкретнее, пожалуйста. Какие перемены, что за женщина? – Доктор улыбался всякому предсказанию.
- За точностью в словари смотри. Там все по полочкам разложено, там – точность, а у меня – правда.
Следующим днем Сирануш и Арсен спускались с больничного крыльца, держась за руки. Они еще не поняли, им навстречу устремилась цыганка, знавшая: что делать, как быть, чем сердце успокоится.
16.05.09