Анекдот об Аракчееве
Апреля 28-го был у католического митрополита, или, лучше, наместника митрополитального, Станевского, от которого слышал следующее об Аракчееве.
Однажды Станевский, в 1821 году, позван был для причащения одной больной католички в аракчеевские поселения.
Нужно заметить, что Станевский был тогда молодым священником, незнавшим Петербурга и влиятельных лиц той эпохи, то есть был темным провинциалом, недавно приехавшим из Могилева в Петербург.
Больная католичка, к которой был приглашен Станевский, была жена полковника, человека сурового и жестокого. Прибывши в Грузине ночью, Станевский в темноте заметил огромный аракчеевский дворец, слуг и стражу, стоявшую у ворот, и быстро на тройке проскакал чрез эту местность в военный округ, отстоящий от Грузина в 7-ми верстах, где и находилась больная.
Исполнивши свое дело, на другой день, после завтрака, он отправился в обратный путь в Петербург. Когда тройка хотела проскакать чрез ворота Грузина, Станевский был остановлен караульным, который приглашал его к графу, находящемуся в указанном караульным доме. Дом был настоящий дворец при дверях стояли в полной форме караульные солдаты. Не зная, кто этот граф, и не спрашивая, какое он имел значение в политическом мире России, а заключая по обстановке, что он только богатый барин этой местности и, как видно, с причудами, молодой священник быстро и смело прошел чрез ряд комнат в кабинет Аракчеева.
Аракчеев сидел в вольтеровском кресле и попросил ксендза садиться. Ксендз, ни мало не церемонясь, сел. Сухая, черная, как у кузнеца, физиономия Аракчеева, его худой, замаранный простой военный сюртук, дали ксендзу не великое понятие о хозяине дома.
– Что больная? Будет жива и выздоровеет? – был первый вопрос Аракчеева.
– Я исполнил свое дело, а какие будут последствия ее болезни, это мне неизвестно, и об этом лучше должны знать врачи, – отвечал Станевский. – Она спокойна, и я рад, что мог приподать ей религиозное утешение.
– А как нашли вы военное поселение? – вдруг спрашивает Аракчеев.
– Их строил человек без головы, – отвечал ксендз.
– Как? – быстро спрашивает Аракчеев.
– Да так, – отвечал ксендз: – при постройке их не подумали о самых нужных вещах, то есть об отхожих местах; на что это похоже? Нигде нет мест для отправления естественных нужд.
Аракчеев громко залился смехом и признался, что в этом действительно сделана большая ошибка. Ксендз не удовольствовался одним, этим замечанием, он простер свое наблюдение далее и стал доказывать нелепость самой идеи учреждения военных поселений в России по образцу римских колоний, а в заключение передал слух, дошедший и до него, что и самый учредитель-то их Аракчеев человек самый жестокий или, как обыкновенно говорят, тиран.
Аракчеев все это слушал внимательно и был весел и доволен разговором. Ксендз после этого счел приличным не обременять более хозяина, встал и думал раскланяться с Аракчеевым. Но Аракчеев удерживал его и просил остаться обедать у него. Напрасно отговаривался Станевский, граф был непреклонен.
Настало, наконец, время обеда; к обиду явились: новгородский губернатор, Клейнмихель и домашний доктор Аракчеева. Граф сел на первом месте, по правую руку его губернатор, по левую Станевский, за губернатором Клейнмихель, за Станевским доктор. Во время обеда граф, между прочим, сказал Станевскому, что у него есть мысль устроить католическую церковь в Новгороде, чтобы не иметь нужды выписывать ксендзов для исправления треб из Петербурга, и расспрашивал, чего будет стоить постройка этой церкви и содержание причта.
Станевский сказал ему цифру, которая показалась весьма высокой графу.
После обеда Станевский стал прощаться с графом и благодарить его за радушный прием. Граф благодарил его за исправление требы и беспокойство и предложил большой сверток с деньгами. Станевский отказался от принятия и сказал, что не может принять его, как платы за совершение таинства.
– Ну, так отдайте нищим, – говорит Аракчеев.
– Это вы можете сделать, – отвечал ему Станевский, и наотрез отказался принять сверток.
Граф уступил и Станевский отправился в Петербург.
Первым делом по приезде в Петербург, было явиться к своему приору, который был тогда некто Сокульский. Он спрашивает его: видел Аракчеева?
– Какого Аракчеева? – говорит Станевский. – Никакого Аракчеева я не видал, а обедал у какого-то графа, живущего неподалеку от того округа, где совершал таинство.
– Да это он самый и есть, – говорит Сокульский. – А знаешь ли ты, что это за человек? Это первый любимец императора. О чем же он говорил с тобой и ты с ним?
Станевский тут понял, сколько глупостей наделал он своей болтовней; пред ним теперь открылась бездна. Как он ни старался скрыть самые резкие места из своего разговора с Аракчеевым, но должен был сознаться Сокульскому в своих промахах.
Тот начал бранить его, называя дураком, невежей, который тащит в яму не только себя, но и всех их и даже орден.
Совершенно пораженный вышел Станевский от Сокульского. Его тотчас окружили товарищи и стали расспрашивать о Грузине. Он сказал им тоже, что уже было, сказало им Сокульскому, с прибавлением угроз, которыми грозил ему приор.
Братия подтвердила совершенно слова приора и советовала ему наперед приготовиться ко всем случайностям, даже запастись бельем в дорогу и деньгами.
Станевский не мог пить, и есть, не мог спать и даже выйти в церковь.
На другой день приехал курьер от Голицына (2) с бумагой такого содержания: кто ездил в Грузино и как его фамилия? Приор написал имя Станевского на бумаге и тотчас же послал за ним, чтобы явился к нему.
– Ну, вот и бумага от Голицына о тебе! Готовься к отъезду, приготовь белье, да имеешь ли ты деньги?
– У меня все уже приготовлено и деньги сто рублей со мною, а так же и бревиарий.
– После мы пришлем тебе на место твоей ссылки и чемодан с вещами.
На другой день снова курьер от Голицына, с приказанием явиться к нему Станевскому и приору.
Ну, теперь все кончено, – говорит Сокульский Станевскому: – приготовься ко всему, быть может, ты уже не возвратишься сюда; садись в карету.
«Хотя день был ясный, но я, – говорил Станевский, – не видал никого на улице и не различал предметов, даже не понимал, по земле ли мы ехали, или почему-либо другому. Помню только, что когда мы приехали к Голицыну, я кое-как мог вылезть из кареты, но по лестнице, которая была довольно высока, я подняться не мог, у меня совершенно подкосились ноги, и меня поднимали по ней лакеи Голицына».
Голицын вышел к ним в белом халате с письмом от Аракчеева в руке и, обращаясь к Станевскому, прямо целует его в лоб и благодарит, что он так хорошо вел себя у Аракчеева, который благодарит, что молодой ксендз сказал ему правду, какой он не слышал ни от кого, и просит Голицына рекомендовать его государю, хотя он и сам будет писать об этом государю, потом благодарить самого приора за Станевского. Пораженный Станевский не понимал, что с ним делается и долго не мог совершенно прийти в себя.
С этого времени он стал известен и государю.
____________________
(1). Анекдот этот, записан со слов Станевского, М.Я. Морошкиным.
(2). Голицын Александр Николаевич (1773–1844) – князь, в 1816 – 1824 гг. министр духовных дел и народного просвещения.
Подготовка публикации: А. Одиноков