Меня убили сегодня вечером. Звучит странно. Даже безумно. Но я жив, несмотря на пулю в голове. И я не стал призраком. Я могу взять в руки кочергу, что сейчас у камина, дотронуться холодного окна или же засунуть голову в камин, где весело и злобно пляшет огонь, и я почувствую тяжесть железа, холод, боль. Призраки так не могут, они ничего не могут, только пугать своей непонятностью.
Я раскачивался в кресле, молча. Кресло скрипело, поленья трещали, пожираемые вечно голодным огнем, а я молчал. Иногда что то, какое то любопытство, поднимало мою руку и дотрагивалось моей рукой, до краев маленькой дыры на моём лбу. Что то каждый раз надеялось почувствовать гладкую кожу.
Спереди аккуратное отверстие, а сзади судя по кровавым ошметкам дыра размером с кулак двенадцатилетнего ребенка-переростка. Мозги и кровь забрызгали половину стены, портреты родственников, зеленую уродливую вазу. А я все жив. Или нет. Что же со мной. Невозможно выжить с таким количеством серого вещества оказавшегося вне черепной коробки, на стене. Странно, надо бы сходить к врачу. Доктор никогда не видел живого мертвеца, пусть посмотрит. Нет, никуда я не пойду. Сердце окончательно перестало работать, кровь перестала двигаться во мне. Интересно, когда начинает гнить труп, когда я начну благоухать этим тошнотворным запахом. Хе, благоухать.
В камине громко треснуло, и как ракета вылетел багрово красный уголь. Пролетев прилично, прямо на шторы, те вспыхнули как только огонек коснулся их, словно смоченные бензином, он упал на ковер. Ковер не загорелся. Зато шторы, красивые, темно красные, полыхали как несколько каминов. Я ощущал жару, это радовало, я начинал мерзнуть. Кажется, надо написать завещание. Мысль умирающего, а не моя. Я же уже мертв.
Гардина, державшая штору упала и придавила горящую ткань к ковру. Тот нехотя начал умирать, как и я. Хорошо, много огня значит много тепла. Становилось все холоднее. Хочу попрощаться с родителями. Хотя нет. Будет тяжело на душе, сейчас я спокоен. Апатия, но так даже лучше. Вспомнились слова, неизвестно откуда всплывшие, «Шепни молитву, когда уйду, море не вспыхнет а снег не растает. Смерть-город тишины на семи ветрах в конце пути». Никто не шепнет молитву за меня, только мать и отец. Живите счастливо. Надеюсь вы не будете винить меня за то, что я ушел раньше вас, и причинил такую боль. Я не виноват. Ах, как холодно.
Я остановил покачивания кресла качалки, и встал. Рука привычно потянулась к отверстию от пули, но я тут же отдернул её. Не сейчас, огонь должен доделать то что не сделал выстрел. В костер на полу полетели книги из шкафа, настоящие раритеты, они горели как и горела бы любая бумага: давая много света и тепла, но недолго. Затем портреты малознакомых родственников, обмазанные внутренностями моей головы, сгорели. Я швырнул стул, но аккуратно дал на съедение огню кресло. Все из дерева.
Наконец загорелись деревянные панели, все заволокло дымом и огнем. Если ад есть то там также. Ну хотя бы тепло. Я уже не чувствовал холода, не чувствовал ничего. Только желание закончить все это. Схватив со стола фигурку дракона из бронзы я швырнул его в окно. Комната наполнилась огнем. Он обнял меня как старого друга, я был рад его встретить и раскрыл свои объятия. Кожа начала слезать с меня. Я сел, не упал, а сел на пол. Вот теперь конец. Смерть - город тишины, на семи ветрах в конце пути…