Забив «Форд» Алексея до отказа: холстами, этюдниками, шмотками, укрепив сзади на раму велосипеды, едем на пленэр в Выбити.
Выбити – село большое. Речка – Калошка. Огромный парк, бывшего имения князей Васильчиковых.
Встретила нас в Выбитях директор местного клуба – Клавдия, проводила к хозяйке дома, где нам обещали приют.
Дом гостевой. Хозяйка – Людмила Васильевна, моложаво выглядящая, несмотря на свои семьдесят три года, живёт в рядом стоящем доме.
– Собираю малину, слепни блять заели,– это она директору клуба, Клавдии.– Приехали? – это уже нам.– Так вы на машине? Пойдёмте разбирать гараж, а то вам местные архаровцы мигом бензин сольют.
– Да какие тут архаровцы тёть Люсь? – удивляется Клавдия. Но та машет на неё руками и направляется к гаражу. Мы с Лёшкой послушно идём за бабкой.
«Гараж», полуживой сарай – дровяник. Подход к двери зарос крапивой. Бабка, начинает вырывать её голыми руками.
– Ну что стоишь,– это мне,– помогай бабке.
Я помогаю. Входим в «гараж». В гараже – завалы старого барахла. Бабка начинает откидывать в сторону какие-то ржавые конструкции, дрова.
– Ну, что встали-то? Помогайте, помогайте. Берите холодильник, тащите в угол. Клава? А ты хули стоишь? Помогай раз пришла.
Я отношусь к происходящему с юмором, я же – деревенский, такие типы бабулек мне хорошо знакомы. Я даже любуюсь, а вот Лёшка заметно нервничает.
Оттаскиваем в сторону, один холодильник, второй. Добираемся до мотоцикла. «Днепр», огромный, тяжёлый. Колёса мотоцикла не крутятся, вдвоём безуспешно пытаемся оттащить его в угол сарая. Бабка смотрит на нас презрительно:
– Художники, что ж вы такие дохлые,– отталкивает стокилограммового Лёху, хватается за переднее колесо.– А ну тяни! Ну давай тяни!
Тянем и мотоцикл и бабку. Через полчаса «гараж» расчищен.
Бабуля ушла в дом. Мы стоим втроем, Клава смотрит на нас виновато. Бабка выходит из веранды, со шваброй и банкой «дихлофоса». Швабру даёт мне, Лёшке – «дихлофос».
– Пошли.
Мы с Лёшкой переглядываемся, пожимаем плечами, но послушно, как дети за воспитателем, идём за бабкой.
– Там над входом гнездо осиное,– говорит бабуля,– надо сбить его и дихлофосом залить, а то осы вам дадут жару. Просила одного забулдыгу гнездо убрать, его оса укусила, голова в два раза больше стала. Иди ты, говорит, на хрен бабка со своими осами.
Над дверью дома, в котором нам жить – большое гнездо. Над ним кружатся огромные шершни.
– Давай сбей его шваброй! – говорит мне бабка.
Что такое укус шершня я знаю только по рассказам, но мне и этого достаточно. Я с опаской подхожу к гнезду. Лёшка отрицательно качает головой.
– Вы уверены? – спрашиваю бабулю.
– Ой, бля, художники! – бабуля выхватывает из моих рук швабру.– А ну, давай
дихлофос! – говорит Лёшке. С дихлофосом и шваброй, ловко, несмотря на свои внушительные габариты, проскакивает в дверь веранды и, высунув швабру в приоткрытую дверь, сбивает гнездо. Несколько десятков шершней кружатся над дверью. Дверь приоткрывается, и струя дихлофоса шипя, поливает насекомых.
– Не подействует,– говорит мне Лёшка. Но дихлофос действует, и шершни один за другим падают на землю. Через несколько минут Людмила Васильевна с видом победителя распахивает дверь:
– Заходите.
Показывает дом. Нам нравится. Большая комната с печью. Большая кухня.
– Пошли со мной – командует бабка.
Из её дома мы носим матрацы, стол, холодильник, кресла, – переезд. Лёшка – злой, ну а мне весело.
В доме нет света. Бабка выкручивает пробки, вкручивает, снова выкручивает и снова вкручивает.
– Да что ж такое-то? А ну, тебя как зовут? – спрашивает Лёшку.
– Лёша – говорит Лёша.
– А ну, Алексей, посмотри, провода на столбе-то подключены? Может, отключили уже?
Провода оказались подключены. Но электричества нет. Только через час нашли причину – неисправную разводку на чердаке. Еще полчаса Лёшка перекручивал соединения. Сделал. Я вкручиваю автоматические пробки. Одна пробка вкручивается с трудом. Я прилагаю усилие и… пробка ломается. Баба Люся смотрит на меня презрительно. Полчаса ушло на то чтобы пробку выташить из гнезда. А другой нету. Я на велосипеде еду в магазин, за десять минут до закрытия. Магазин деревенский – прям из детства. Покупаю последнюю с прилавка пробку. И на всякий случай – мороженое.
Бабка в тот вечер с нами не церемонилась. Вела себя вызывающе нагло, будто проверяя наше терпение. Я про себя улыбался. Лёшка злился, но понемногу и он добрел. Часам к девяти вечера Людмила Васильевна наградила нас улыбкой. А в начале десятого принесла солёных огурцов.
Решили утром писать рассвет. Я завёл будильник на четыре двадцать, но проснулся от петушиного крика. Петух прокричал раз, второй, третий. Крик был очень странным. Начало звонкое, но в конце петушиное пение было похоже на мычание простуженной коровы. Петух прокричал в четвёртый раз, и тут же заиграла мелодия будильника. Но небо было в тучах. На словах огорчаясь, что не повезло, дескать, – тучи, а про себя радуясь, что слава богу – тучи, мы снова завалились спать.
До полудня шёл дождь. Хорошо, что я взял с собой книгу.
К полудню дождь кончился. Пишем прямо у крыльца дома. В сотне метров от дома старые ивы, на берегу Калошки. По выкошенному полю гуляет аист. Под ногами, иногда норовя ущипнуть, шлёпают ластами гуси. Тут же – куры и два петуха. Один, огромный красавец, – пёстрый, перья хвоста чёрные с зелёным отливом, это он поет, мыча и хрипя на последних нотах. Второй, поменьше, попроще, поскромнее, соблюдает субординацию, позволяет себе пропеть только после того, как большой петух прохрипит три раза. Одна из куриц гуляет с цыплятами, совсем не боясь бегающих по двору собак и кошек. Зверинец.
Да, что я о зверях, о птичках. Главная здесь – баба Люся.
Утром она пришла с подкрашенными губами (хороший знак), а в руках кастрюля щей.
Днём у нас появился магнитофон с кассетами.
Вечером она читала нам свои стихи. Меня, узнав, что я холостой, решила женить.
Ещё через день мы уже знали всё о её четырёх законных и… трёх или четырёх незаконных мужьях.
На четвёртый день, выпивая под очень вкусно приготовленную бабой Люсей запеканку, я узнал, что невеста мне уже найдена.
– Тебе сколько лет? – спрашивает она меня.
– Сорок пять.
– Гм, а ей-то пятьдесят. Да…– и спохватившись,– но она ещё не на пенсии! Богатая! Дом в Невском (деревня рядом на берегу Шелони). Баба хорошая! Да пойдём ко мне, я тебе её на видео покажу?
Мы ржём.
– Баб Люсь,– говорит Лёха,– у него же подруга есть.
– Тёть Люсь,– обнимаю я её,– а двадцатилетних невест у вас на примете нет?
– Понятно,– укоризненно качая головой, тянет Людмила Васильевна.– Вам всё молоденьких подавай. Есть у нас и двадцатилетние. Только триппер не поймайте, если потянет знакомиться.
Все последующие дни мы жили с ней душа в душу.
Накануне нашего отъезда баба Люся приготовила прощальный ужин. Пили водку под оливье, картошку с мясом, жареную рыбу под каким-то хитрым соусом. Слушали её байки. Болтали о всякой чепухе. И в её компании, в интерьере её старого, с геранью на подоконниках, большими фотографиями на стенах, дома, я чувствовал себя расслабленно и уютно.
Два раза выпив, она перевернула свою рюмку вверх дном.
– Олег, всё, всё, больше не буду. Что ты? Напоишь бабку!
И к Лёшке:
– Алексей, ну что же ты салат-то не ешь?
– Так он же с колбасой, баб Люсь,– Лёшка вегетарианец.
– Лёшка! Ну, ты картошку-то ешь!
– Так она же с мясом, баб Люсь.
– Лёха, ну ты хоть рыбу-то попробуй. Рыба она не мясо ведь.
– Давай, давай,– говорю и я,– порадуй бабулю.
Лёшка ест рыбу; ест с удовольствием.
– Алексей, ну как же ты без мяса то живёшь?
– Нормально живу, баб Люсь.
– Ну, блять, прости Господи…
В завершение был ягодный пирог.
В день отъезда я подарил ей картину, поскольку денег за проживание она не взяла. Все эти дни, глядя на мои этюды, баба Люся недоуменно пожимала плечами. Но посмотрев перед нашим отъездом всё мной написанное ещё раз,– сказала:
– Олег, так мне сначала не нравилась твоя мазня, теперь попривыкла, смотрю – красиво!
Прощаясь, она напутствовала меня:
– Женись, обязательно женись, сорок пять лет серьёзный возраст, старость не за горами, кто тебе стакан воды-то подаст? (Ох уж этот пресловутый стакан). Хотел рассказать ей анекдот про старого еврея, которому умирая, не очень-то и хотелось пить, но не стал.
– Здоровья вам, баб Люся, и не скучайте.