На заявку Ёжичка:
«Себастьян/Эльтина, бодрая порнушка».
Правда, рейтинга получилось мало…
Себастьян Ваэль шёл в Церковь с подобающим трепетом и благоговением. О Преподобной Матери Эльтине он слышал многое, и всё только хорошее. По крайней мере, от людей, достойных того, чтобы их слушали. Он уверен, что она принесёт в его душу мир.
Увидев принца, Мать Эльтина одарила его благосклонной, милосердной улыбкой.
– Твою душу терзают сомнения и печали? Тебе давно не хватало утешения?
– О да, да… – он склонил голову.
– Быть может, не стоило бы тратить силы и время на месть? – и откуда она столько о нём знает? – Это небогоугодно, Себастьян Ваэль. Я тебе запрещаю.
– А что же вы хотите мне предписать, Ваша Милость?
– А вот пошёл бы ты лучше и доставил кому-нибудь радость. Своей любовью. Ты не монах, и тебя никто не заставляет им быть.
– Но ведь…
– Подумай сам, как ты неразумен. Ты последний в роду – а продолжать его не хочешь. Если продолжишь – легче будет совершать подвиги и рисковать собой. Доказать всем, что ты храбр.
– Но ведь…
– Ты обкрадываешь и себя, и мир, и прекрасных женщин.
– Но не могу же я… провести ночь с первой встречной и породить бастарда!
– А ты не с первой встречной, дитя моё. Стоит ли вообще ходить далеко?
И Мать Эльтина вдруг оказалась совсем близко. И он поймал себя на том, что не в глаза ей смотрит, а ниже. Тяжело, наверно, быть Владычицей Церкви, когда Создатель наделил тебя… такими формами. Такими, что неблагочестивые прихожане забывают и о её почтенных летах, и о том, где находятся. Вот и сейчас – она просто подошла к нему, а уже почти касается его грудью.
Какой же он проклятый грешник, который просто не в состоянии убежать от своего прошлого!
– Ваша Милость… Я должен встать на колени и гнать от себя непристойные мысли.
– Это не всегда правильно.
– Правильно – только если я вдруг найду себе королеву. А для этого сначала надо отвоевать трон.
– Чужими руками. Ты ещё сначала докажи, что ты этого трона достоин. Что готов нести в мир свет и радость.
– Хорошо, Ваша Милость, я сам пойду с теми, кто откликнется на моё предложение.
– Это похвально, но всё равно не то. Надо, чтобы ты сделал что-то по-настоящему доброе.
И, кажется, она оказалась ещё ближе – неуловимо, не делая ни шагу – и закончила фразу уже у самых его губ.
Себастьян покраснел, отступил назад… а потом и совсем ушёл.
* * *
Он вернулся сюда после боя с наёмниками.
– Нет, сам не участвовал, Ваша Милость. Это же небогоугодно – проливать кровь.
– А заставлять других её проливать – тоже не очень-то хорошо.
– На них уже столько крови, что они всё равно уже не спасутся. Жаль. Особенно девицу Хоук. Она не от слишком хорошей жизни связалась с такой компанией.
– Она тебе не пара. Она хорошая девочка, добрая, она старается ни с кем не ссориться и всем помогать. Но именно поэтому она уже слишком глубоко увязла. Ты слишком многого от неё потребуешь, а она не сможет ради тебя предать своих друзей.
– Это плохо. Наверно. Такая королева Старкхевену не подойдёт.
– Да. Хотя бы потому, что её сердце занято, и у её избранника далеко-далеко нет мира в душе.
– Тогда она точно не для меня. Я хотел бы нетронутую и богобоязненную.
– Может быть, ещё встретишь. А пока – только никого не осуждай. И меня не осуждай тоже. Болит за тебя моё старое сердце…
…А тело у неё совсем ещё не старое, подумал в этот момент Себастьян. И глаза молодые, живые.
– Не стоит так переживать, Ваша Милость. Это может завести нас… далеко.
– Иногда и это не так плохо. Просто, дитя моё, тебе стоило бы проще смотреть на мир.
И опять она его почти задела, и это было невозможно, неправильно… и волнующе.
* * *
Время шло, и такие разговоры повторялись снова и снова. И чем дальше – тем сильнее смущали. Конечно, и вдохновляли тоже – Себастьян проводил расследование и в конце концов докопался, кто же стоял за убийством его семьи.
Только Эльтина по-прежнему не одобряла его мстительных намерений. Твердила – твори добро, жалей страждущих. И одиноких. И когда произносила это, последнее, слово – смотрела пристально и очень странно.
Однажды так и вовсе спросила:
– Ты бы умер за меня, Себастьян?
– Конечно. По первому вашему слову. За вас как воплощение веры…
– Довольно, – остановила его Владычица. – Зачем мне твоя жизнь? Гораздо труднее жить ради того, кто тебе дорог. Мне вот нужен ты – живой, не прячущийся в нору и не жаждущий крови. Оставайся здесь, со мной.
– Пока вы не сочтёте меня достойным трона?
– Это уж видно будет, – она вздохнула, задумалась. Потом заговорила снова: – Не осуждай меня… но чем дольше ты здесь, рядом, тем меньше мне хочется тебя отпускать. И если я снова скажу, что хочу видеть тебя добрым королём и найти себе прекрасную королеву – я солгу. Я хочу…
– Меня для Церкви?
– Тебя для себя.
– Ваша Милость!..
– Я знаю, это слабость. Но я с самого начала считала и считаю, что её можно сделать силой. Хочешь быть моим рыцарем, моим защитником?
– Хочу!
– Тогда идём со мной.
…Она не давала ему опомниться. Пока вела в свои покои, в его воспоминаниях проносились лихорадочные обрывки всех снов, что он видел о ней… Но действительность оказалась куда более поразительной и жаркой.
Единственная свеча горела в покоях Эльтины. Может быть, Владычица боялась, что более яркий свет будет беспощаден к приметам её возраста. Наверно, Себастьяну было бы всё равно. По крайней мере, то, что он увидел, когда её одежды пали на ковёр, далеко превосходило его непрошеные грёзы. У Владычицы его снов было совсем молодое, крепкое тело, и даже пышная грудь её сохранила упругость.
Говорят, так бывает от долгого воздержания. Неужто для неё оно стало невыносимым? Она раздевала его сама, она просунула руку снизу под пряжку с ликом Андрасте – и это было так неприлично и неправильно, что едва ли не довело Себастьяна до немедленной разрядки.
Эльтина, видимо, поняла, что слишком спешит, и только сейчас, чуть отстранившись, в первый раз его поцеловала.
…К утру она его утомила и вымотала. Он понял, что ничего не знал ни о женщинах, ни о собственных силах. Если бы посмел – он бы спросил её о прошлом, о тех мужчинах, что учили её такому. Хотя приятнее было думать, что она берегла весь этот жар для него и всё порождалось любовью. И ещё о том, что вот только отдохнуть пару дней – и повторить всё снова.
И катись она, эта корона! А месть… да как пойдёт. Сейчас всё казалось лёгким и неважным. И самому рискнуть драгоценной жизнью… и плюнуть вообще на всё.
Июль 2011, декабрь 2012