Абиогенез

Мачу Пикчу
Контейнер с надписью «первичный бульон» был благополучно доставлен на Землю и опущен в воду. Щелчок. Клапан открылся. Содержимое вылилось наружу. Ближе к вечеру начался шторм. Волны добивали до прибрежных скал. В небольших углублениях застывшей лавы оставалсь вода, содержащая растворенные в ней молекулы. Днем вода выплескивалась на горячие камни и испрялась. Аминокислоты вступали в реакцию, образуя протеноиды. Дождь смывал протеноиды в океан. Некоторые из них обладали каталитической активностью, что способствовало синтезу полимеров белковоподобных молекул....

***
- Марат!
- Дуся, отстань.
- Не зови меня Дусей.
- Тогда не мельтиши.
- Все елки разберут.
- Не разберут.
- Хорошие всегда разбирают. Хочешь встречать новый год под лысой?!
- Дуся, не загораживай мне монитор. Ну, пожалуйста.
- А что ты там все время пишешь?
- Не мешай.
- Абиогенез, - с выражением прочитала Динка, уткнувшись носом  в экран. И, сложив губы в саркастический бантик, постучала ноготком по краю стола.
- Ну что ты хочешь?
- Елку. Тебе на твой абиогенез полчаса хватит?
- М-м- угу, - невнятно пробормотал Марат, продолжая торопливо вносить данные в   замысловатую таблицу.
- Абиогенез – это что? – Динкин голос доносился из кухни. Она наполнила чайник и, подперев кулаком подбородок, уставилась в окно. Продрогший голубь долбил примерзшую к подоконнику корку. Аделина Андреевна из шестой квартиры
колошматила пыльный ковер, перекинутый через ржавый турник. Сосед с восьмого этажа семенил от стоянки к подъезду со множеством таинственно непрозрачных пакетов. Сплюснутой икебаной из одного топорщился дубовый веник.
- В Питер собрался, - улыбнулась Динка. – После того как надерется с друзьями в бане.
- Это процесс превращения неживой природы в живую, - голос Марата заглушили скрежет и визг соседской дрели. Другого времени не нашлось. Есть же на свете придукри.
- Ты кофе будешь? – Динка попробовала перекричать долбивший стену перфоратор. Не  дожидаясь ответа, она проворно водрузила чашки и два кусочка кекса на поднос, притащила поднос к компьютеру, а сама уселась на подоконник.
- Я об этом читала. В шестнадцатом веке ученый Жан Батист ван Гельмонт за три недели создал мышей.
Марат оторвал глаза от таблицы и с интересом уставился на подружку.
- Для этого он использовал рубашку, темный шкаф и горсть пшеницы, - Динка старательно загнула три пальца на левой руке.
- Точно, - ухмыльнулся Марат. - А знаешь почему он исползовал рубашку?
Динка ковыряла кекс ноготком, складывая в кучку добытый из него изюм. Марат выжидательно молчал. Динка безразлично пожала плечами.
- Потому что катализатором процесса Гельмон считал человеческий пот.
- Пакость какая, - Динка соскочила с подоконника и пошарила ногой под батареей в поисках завалившегося шлепанца. - А зерно, потому что мыши любят зерно? Но почему в темном шкафу? Какой-то бред...
- Это был шестнадцатый век, - снисходительно напомнил Марат. - Дусь! Может сгоняешь по магазинам?
- Зачем?
- Платье купишь себе новогоднее. Или сарафан.
- Сарафан? - с издевкой переспросила Динка, напирая на последнее «а». - Мне и в джинсах хорошо. Зачем мне сарафан?
- А как же новогодний гламур? - не отрывая глаз от таблицы поинтересовался Марат.
- Где ты видел гламурных археологов?! - Динка переместилась на ковер, поближе к Марату и обхватила колени руками. - По скифским курганам на каблуках со стразами... Гламурность – это от безделья. Ты разве не понимаешь? Все ягодные пилинги, мезоэклаты, кардиостриптиз, таннинг и личные инструкторы по пилатес придуманы для тех, кто проснулся утром в час дня и без малейшего понятия куда б себя пристроить. А у меня экспедиции, статьи, рецензии, выставки...
Марат зажмурился и потер виски:
- Ужас какой-то.
Он потянулся и зевнул так широко, что в верхней челюсти у него подозрительно хрустнуло.
- Ты невозможная, - Марат вылез из кресла и решительно напарвился к шкафу. – Одевайся. Пойдем добывать тебе елку.
- А как же твои белковые тела?
Голова Марата застряла в вороте толстого свитера. Он помахал руками в воздухе, пытаясь попасть в рукава, и шерстяным голосом пробурчал:
- Подождут мои тела.
...Они торопливо перешагивали через кучи грязного снега, сваленного дворниками вдоль тротуаров. Перевязанная шпагатом елка норовила осовбодиться и ткнуть кого-нибудь веткой в глаз. Марат молчал и задумчиво хмурил брови: столько времени драгоценного потрачено. И ради чего?
- Расскажи мне про этот твой абиогенез. Вы что, готовите мировое открытие? - Динка семенила следом, чувствуя себя виноватой. Елку ей, видите ли, приспичило. Детский сад!
- Ничего мы не готовим. Все уже без нас давным давно открыто.
- Что открыто?
- Что при прохождении электрических разрядов через аммиак, метан, водород и пар получаются аминокислоты, альдегиды, молочная, уксусная и другие органические кислоты. Ты же не думаешь, что жизнь на Земле реально начиналась с рубашки, шкафа и пшеничных зерен? Следующим шагом по пути к возникновению белковых тел явилось образование коацерватных капель. Капли были способны поглощать вещества. Катализаторы в коацерватных каплях способствовали полимеризации. Капли увеличивались в объёме, а затем дробились на дочерние. Таким образом, коацерваты росли, размножались и осуществляли обмен веществ. Далее коацерватные капли подверглись естественному отбору, что обеспечило их эволюцию.
- Ты хочешь сказать, что мы произошли из коацерватных капель? - Динка посмотрела на свое отражение в витрине, поправила съехавшую на глаза шапку и сморщила нос. - Ко-а-цер-ватных...Фу! Уж луше от обезьян. Звучит приятней.

***
На серебристой поверхности дребезжал миелофон. Появившаяся из него статическая голограмма зависла над столом и плавно покачивалась в воздухе.
Она нажала кнопку. Миелофон перестал дребезжать, и голограмма ожила:
- Вы прийдете к нам в гости? – поинтересовалась фигура в светящейся фиолетовой оболочке.
- Мы прийдем к ним в гости? - переспросила она, старательно не замечая фиолетовую обновку. В голове крутилась навязчивая реклама: «семислойная, пористая на полунепроницаемой силиконовой мембране. Баклажановый цвет - цвет сезона».
- Я подумаю, - он заслонился от голограммы рукой. – Ты же знаешь, у меня эксперимент в ходу.
- Он у тебя все время в ходу.
- Ты не понимаешь. Это другой эксперимент, очень важный.
- А как же тот?
- Какой?
- Который был смыслом всей твоей жизни?
- Ах тот, - он покашлял и отвел глаза. – Там ничего уже нет. Случился четвертый ледниковый период, и все снова погибло.
- Все?
Он неуверенно кивнул:
- Даже мамонты.
- Но ты же сам сказал: там время летит очень быстро.
- Летит.
- А когда все погибло? Вчера?
- Три недели назад.
- Это же миллиарды лет в их временном измерении!
- Миллионы, - равнодушно поправил он. - И что?
- А если там снова есть жизнь?
- Возможно. Но грант не продлили. И мне теперь все равно.
- А как же они?
- Да кто они? - он начинал по-настоящему раздражаться. - Там нет никого. Там все погибло. И денег нет. Никто не вложит в проект теперь ни копейки. Научный совет голосовал за «кремний», и шеф одобрил.
- Выходит, он тоже их предал? – она печально смотрела вверх сквозь грани прозрачного купола.
 - Четыре ледниковых периода подряд! Ты понимаешь? - он с досадой махнул рукой. – Ничего ты не понимаешь. Это полный провал. Вбабахать в проект такую кучу денег и сил...
- А что им делать теперь?
- Кому? Да что угодно! Какая разница, в конце концов?
Голограмма так и маячила над серебристой поверхностью стола, не желая вмешиваться в чужие семейные проблемы. Голограмма терпеливо жадала. Сейчас они во всем разбирутся, утрясут все мелкие неприятности, помирятся и прийдут к ним в гости...

***
Елка так замечательно пахала смолой. Динка не могла надышаться. Она вынимала стеклянные шары из пыльной картонной коробки, осторожно освобождая их из пожелтевших салфеточных коконов, и вспоминала зимние каникулы, стенгазеты с новогодними заголовками, щедро смазанные силикатным клеем и усыпананные толчеными елочными игрушками. Вспомнился щербатый каток во дворе и культпоход на «Щелкунчика» в театр всем классом, мамин «Наполеон», бабушкин «Александр Невский» и мандарины...

***
Они сидели среди листьев и замысловатых бутонов, распускавшихся исключительно 31 декабря. Стол «ломился» от изобилия: вкусовые молекулы какао, идеально сочетавшиеся с молекулами цветной капусты, молекулы перца с клубникой и кофе с чесноком, манго с хвойной эссенцией, молекулы мороженого с крабами, заварного крема с улитками и базилика с зеленым горошком. Неожиданные и оригинальные сочетания нанокулинарии приелись и давно не считались модным трендом.
Комнату наполнили странные звуки. Странный голос ритмично произносил что-то на непонятном языке:
«Такого снегопада, такого снегопада давно не помнят здешние края. А снег кружил и падал, а снег кружил и падал»...
- Что это? – поинтересовалась она.
Он прищурился, стараясь прочесть название файла:
- ВИА «Пламя».
- А что такое ВИА?
- Написано же – «Пламя».
- А о чем это?
Он вставил в ухо мягкую штучку, похожую на виноградину, помолчал, прислушавшись, а потом сказал:
- Про снег. У них теперь все про снег. Там ледниковый период. Такая жесть...
Она смотрела вдаль сквозь прозрачную грань и думала, что тоже бы не отказалась от такой чудной и чертовски дорогой семислойной оболочки баклажанового цвета.
Голубые кристаллы тихо падали на прозрачный купол.
- Откуда у тебя эти файлы? - поинтересовался шеф.
- Оттуда все еще поступают отчеты. Скопировал пару звуковых и прихватил с собой. После праздников в лаборатории начнется ремонт. Потом уже ничего не найдешь.
«Снег кружится летает и тает и поземкою кружа, заметает зима, заметает, все что было до тебя»....
Она глубоко вздохнула. Неизвестно, что тревожило ее больше в данный момент: семислойная оболочка на дорогой подкладке или они, те, покинутые всеми где-то далеко на берегу неведомого океана, куда три года назад был доставлен контейнер со смешной наклейкой «первичный бульон».