Записка

Виктория Воробьева
Так странно. Просто жить в свое удовольствие: не поддаваться глупым указаниям и приказам посторонних, чувствовать себя свободным. Попробовать хоть раз оглянуться вокруг и посмотреть на людей: остановиться на улице посреди толпы, подсмотреть, подслушать. Как можно ближе, без всякой цензуры. В автобусе, трамвае, метро – везде, где есть люди. Можно увидеть так много интересного, ведь жизнь каждого человека индивидуальна, неповторима в своем многообразии.
Конечно, глупо пялиться на людей в том же самом автобусе – есть возможность, что, глядя на тебя, они либо недвусмысленно повертят пальцем у виска, либо подозрительно начнут рассматривать тебя самого. Кому нравится быть объектом наблюдения? /больных повышенным нарциссизмом в расчет не берем/ Ответ на вопрос напрашивается сам собой. Но отказаться от соблазна невозможно, верно?
Все до банальности просто: метро, час пик, давка, огромное количество людей, уставших, выжатых работой до трупной синевы, из последних сил сдерживающихся от непечатных восклицаний в сторону взмыленных рабочих. Жуткая атмосфера, с такими же кошмарными чувствами. Увидеть что-то необычное, по-своему прекрасное может только такой человек как я. «Однако не все так трагично в нашей повседневности,» - сказал мозг, медленно наводя фокус на шифрующихся подростков в нескольких метрах от меня.
Окружающим, признаюсь честно, было не просто наплевать, а глубоко безразлична эта пара. Их можно понять: для рядового менеджера, у которого в глазах рябит от ядерно-ярких вывесок рекламы на каждом шагу торгового цента, где ему приходится работать, это всего лишь восемнадцатилетние дети. Он бросит взгляд назад, проскользит с неким пренебрежением, глубоко вздыхая, и уставится в расписанное «вандалами» окно. «Дети, что с них взять». Как закоренело мы мыслим. Все чаще и чаще замыкаемся в себе, не оглядываясь по сторонам, пишем непонятные даже нам правила и стараемся их не нарушать. «Как все!» - кричит один идиот, а за ним подхватывают другие /все подряд, округляя в большую сторону/.
Они любят, двое, кто так близко, но далеко, они любят друг друга. Ну, как это можно не заметить?! Когда /наверняка/ теплые пальчики одного мягко касаются щеки другой. Между ними только нежность и теплота бьющихся в унисон сердец. Блондин и брюнетка, полные противоположности рядом, вместе. И нельзя не заметить, что один придерживает другую за талию, вроде, чтобы не упала, а на самом деле прижимая хрупкое тело к себе. Говоря всем окружающим «Мое! Не трогать!».
Брюнетка бессовестно смотрит в окно, совершенно не обращая внимания на вмиг скорчившееся в напускном гневе лицо блондина. Чуть приподнявшиеся брови, надутые губы – несносный провокатор. Я бы купился, да, однозначно купился бы. Но я это я, а не та голубоглазая брюнетка, что упорно игнорирует все попытки достучаться, все так же вглядываясь в темноту тоннелей с редкими вкраплениями тусклых светильников. Видимо, успела натренироваться.
И только я, без всяческих зазрений совести, /которая совсем даже не против/, рассматриваю столь милую сцену. Случайно бросив взгляд на сидящую напротив старушку, скорчившую презрительную гримасу, могу только улыбнуться. Вот что значит закоренелость ума, отсутствие понимания и сочувствия. Действую сейчас инквизиция, как в Средние Века, эта старая женщина сразу же побежала жаловаться на «распустившуюся молодежь». Даже не замечаю, что начал тихо похихикивать, представляя занимательную картину инквизиции.
Ну вот, спугнул объект, за которым только что установил слежку, своим дурацким смехом. Искренне удивленные огромные зеленые глаза встретились с моими карими. Совсем еще мальчишка, какие восемнадцать, хорошо, если шестнадцать стукнуло. Должен признать, юноша красив… Как пирожное со взбитыми сливками, стоит раз попробовать, оторваться не получится. Вот черт, я опять улыбаюсь, идиот! А он в ответ тоже растянул губы в легкой улыбке. Понял. Что не все вокруг закоренело обыденные, замкнутые в рамки надуманной морали, уничтожающей человеческую душу.
И эта улыбка. Теплая. Такая радужная. Подаренная. Останется в моей сердце.