ИЗ ЖИЗНИ КОЗЯВКИНА
Ну о каком пафосе может идти речь, о каком самопожертвовании, если у тебя фамилия Козявкин? В том-то все и дело!
А ему как раз хотелось воспевать жизнь, клеймить зло, жертвовать собой, но как только всплывало, что фамилия оратора Козявкин – у слушателей, у всех как у одного, на губах появлялась нехорошая улыбка, и из разных углов слышалось: «Давай, Козявкин, жарь!», «Так их, Козявкин, так!», а однажды женский голос в зале произнес громко и отчетливо: «Да ну его, Лёша, пойдем. Козявкин он и есть Козявкин!»
Он с трудом удерживался, чтобы не крикнуть: «Зато у меня имя – Вольдемар!» – но благоразумно останавливал себя, можно сказать, наступал на горло собственной песне, потому что Вольдемар ни в какой степени не компенсировал Козявкина, а, наоборот, добавлял человеку несуразности. Совершать подвиг тоже не было смысла, хотя и очень хотелось. Вынесет он, допустим, старушку из огня, а на следующий день, представляете, во всех газетах: «Герой по фамилии Козявкин!». Никто и не поверит.
Личная жизнь у Козявкина тоже не ладилась, он был человеком положительным и основательным, и просто встречаться с женщинами, так, для удовольствия, ему не позволял принцип, который он сформулировал для себя еще в юности: понравилась – встречайся – женись, и никаких гвоздей!
Просто встречаться или заводить разные шуры-муры было бы не так уж и трудно, сам из себя он был не какой-нибудь заморыш, а наоборот, уже с юности был похож на начальника: широкий, плотный, серьезный. А потом, когда стал ходить с портфелем, так вообще. Даже водопроводчик, как входил в квартиру, сразу же начинал говорить ему «вы». И женщины смотрели на него одобрительно, но он заранее знал, чтО любая из них скажет, узнав, что вскоре ей предстоит из какой-нибудь Тюльпановой превратиться в Козявкину, – от этой мысли у него пропадало всякое настроение, и он бормотал, что у него дела и что он спешит, показывая глазами на портфель,. И уходили они с портфелем в одинокую квартиру, чтобы там еще раз погоревать о неудавшейся жизни.
Конечно, он мог и поменять фамилию, ему говорили, что это запросто делается, но в его случае дело осложнялось тем, что у него было три брата, все как один Козявкины и все старшие, а он с самого детства во избежание неприятностей и мордобоя их слушался, так уж у них повелось. И все трое как один, чуть ли не хором сказали: не валяй дурака, не позорь фамилию. Мы, говорят, ведь тоже Козявкины, но нам это не мешает, и детям нашим не мешает, не говоря уже о женах. А твои разговоры – это какие-то глупости, нам не понятные.
Так и остался Козявкин Козявкиным.
На работе к его фамилии привыкли, но неприятность заключалась в том, что работа у него каждый день происходила в новом месте, он был лектор и читал лекции по разным клубам и учреждениям, а народ на лекциях был к его фамилии не подготовленный. Поэтому каждый раз, когда объявляли лекцию, ну допустим: «Понятие патриотизма у молодежи» или «Проблема отцов и детей в современном мире», а потом добавляли: лектор Козявкин, – в зале начинались смешки и подковырки. Еще бы! О каком-таком патриотизме мог рассуждать человек по фамилии Козявкин? Но постепенно он привык: ну, смеются, ну фыркают – ему-то что! Деньги платят – и ладно.
Но вот с женским полом было совсем даже не «ну и ладно». Жениться-то, как ни крути, надо было. Все братья давно уже семьями обзавелись, дети, маленькие козявкины, по квартирам галдят, а он все никак. И тут один мужик из бухгалтерии надоумил его. Обедали они как-то вместе, Козявкин рассказал ему про свою закавыку, а мужик и говорит:
– А ты когда надумаешь жениться, разреши жене ее фамилию оставить, тогда и дети будут какие-нибудь Козыревы или Кузнецовы.
– Нет, – грустно покачал головой. Козявкин, – братья не разрешат.
– Тогда у тебя один выход, – мужик стукнул кулаком по столу, – найди себе жену, у которой фамилия еще хуже, чем у тебя, она и рада будет поменять.
– А разве бывают хуже? – удивился Козявкин.
– Сколько угодно! Вот когда я еще мальцом был, у нас во дворе жила Нинка Ворюга. Думаешь, прозвище? Нет, фамилия у нее такая была. И отец Ворюга, и мать Ворюга. Она бы, небось, с радостью Козявкиной стала.
– Да где ж теперь ее искать? – махнул рукой Козявкин.
– Найдем, – пообещал мужик. – Не обязательно Ворюгу, но что-нибудь похожее.
И что вы думаете? Через неделю или чуть побольше звонит.
– Нашел! – кричит в трубку. – Нашел!
– Кого? – не понял Козявкин.
– Грымзу! – надрывается мужик. – Представляешь, Грымзу!
– Грымзу?.. – растерялся Козявкин. – А она что, на самом деле… грымза?
– А то! Самая что ни на есть настоящая! Фамилию, говорит, не меняла, потому что ее тетушка, тоже Грымза, наследство ей обещала оставить – буфет, трельяж и что-то там еще, но при условии, что фамилию менять она не будет, пока замуж не выйдет. Как раз то, что надо, ей и не рыпнуться! И трельяж у тебя свой будет! Записывай телефон!
Козявкин записал, положил трубку и стал думать. Весь вечер думал, а потом еще и утром. Не нравилось ему вся эта история. Жениться на Грымзе? Глупо как-то. Ладно, если женился на какой-нибудь нормальной женщине, ну а она потом, к старости, грымзой стала. Это понятно, это бывает на каждом шагу. А жениться прямо на готовой грымзе? Ну уж нет, лучше тогда вообще не жениться.
Он вышел на балкон, постоял, посмотрел на бумажку с номером телефона и решительно бросил ее вниз.