Сыну было лет одиннадцать-двенадцать, когда мы с мамой предложили ему попробовать виноградное вино домашнего (маминого) производства. С устатку. Вино он оценил. По достоинству.
Муж кривился и фыркал, меряя обвиняющим взглядом меня, сына и полфужера вина. Он полагал - рано. Он считал – порчу. А я боялась, как бы не опоздать.
И были у меня для этого некоторые основания. Не то, чтобы предчувствия, но опасения.
Так уж случилось, что лет с десяти я жила с бабушкой в Украине.
А у бабушки… как у всякой правильной бабушки в Украине, время от времени в радиусе… да кто ж его знает в каком радиусе? - возбуждающе попахивало… как бы это сказать – парами. И нервно вздрагивающий чувствительный нос местной достопримечательности дяди Васи (со товарищи) начинал волноваться, как флюгер при порывистом ветре, пока не выстраивался вектором безотчётного направления движения.
Родители в полном неведении пребывали на Северах.
А мы с подругой – две очень взрослые девушки двенадцати и тринадцати лет – как раз созрели для серьёзных подвигов. Ой, что вы! Я не об этом. А о том, что повадились мы в бабушкин погреб, где, отлив из очередной трёхлитровой банки граммов двести-триста ядрёного напитка (первачка), предусмотрительно восполняли недостачу кипячёной водой. После чего вместо школы отправлялись покорять коварно-заманчивые взрослые вершины. Вершины подруги за несколько лет плавно и незаметно опустились до уровня Мариинской впадины. Короче, ничего хорошего. Хотя она, возможно, считает иначе. Если ещё способна что-то считать.
Второй из этой связки самоучек-скалолазок удалось как-то не ск... не сп... не на-вернуться - вот! - с «вершины». Ангел-хранитель, изнурённый бешеной любознательностью подопечной, нашёл-таки убедительный контраргумент. И одарил её безмерной романтичностью. Симбиоз несочетаемого. А чем отличаются романтические девушки? Правильно. Мечтательностью. Например, о принце на розовом (голубом, в крапинку, пятнах, разводах) коне. Коему (принцу, а не коню) по закону жанра причитается - всё. То есть, чем богаты. (Кто же знал, что это богатство его так изумит - до болевого шока - и устрашит - до… ммм… некоторого подобия паралича?)
Стоп! Я ведь - о другом.
О предчувствиях-опасениях.
Ведь, если сын не дай Бог не в папу... Кто-нибудь расшифровал фразу? – вот эту, с двумя отрицаниями?
Сын оказался не в папу.
Восьмой и девятый дети провели плодотворно и насыщенно. Впитывая как губки. Вне какой-либо связи со школой.
По давно – не ими и даже не нами - разработанному сценарию, пробуя всё, что производится в некоторой, сомнительной ценности, области потребления. Используя под это дело свободную Лялькину квартиру на последнем – десятом - этаже и чердак над нею же.
Соседи потом цветисто расписывали, как качающиеся подростки, изломанно-тростниково-шарнирной статью напоминавшие недоделанных трансформеров (снизу)и резкими размашистыми движениями - взбесившиеся ветряные мельницы (сверху) бесстрашно разгуливали по перилам открытого балкона - на десятом, повторюсь, этаже - и фальцетом ржали на всю округу, создавая во дворе аншлаг и приводя в столбняк обитателей дома и случайных прохожих.
И в пикантных подробностях, что происходило, по их мнению, на чердаке.
К двери чердака прикрепили огромный амбарный замок, балкон застеклили, Лялька осела дома.
Озабоченные естества-испытатели огорчались недолго. И дислоцировались, где придётся, проявляя чудеса изобретательности и изворотливости. «Бабушка, а почему у тебя такие большие глаза? Чтоб тебя лучше видеть, внученька. А почему у тебя такие большие уши? Чтоб лучше тебя слышать.» Вот как-то так. Глаза и уши. В количестве примерно двадцати с разновеликим хвостиком штук.
Курс молодого бойца, аккуратно прокладываемый строго параллельно сфере интересов его папы, с незначительными перебоями и поправками на азимут, шел своим чередом. Девственно не подозревающий папа (муж), время от времени с изумлением обнаруживая - то есть, наоборот, не – списывал недостачу на собственную интеллигентскую рассеянность и дисциплинированно пополнял запасы по мере.
«Всё лучше, чем всякое бухло», - думала меж тем я, периодически организовывая сыну невинные мастер-классы.
К двадцати годам мальчик разбирался во вторичных нотах, вкусах, послевкусиях и оттенках запахов увереннее, чем в школьной азбуке и таблице умножения.
И я уже знала, что всякую дрянь... впрочем, это я поняла ещё в его девятом.
(Ни-ко-му-НЕ-советую. Это индивидуальный подход, интуитивно-штучный. Выбирайтесь своей колеёй.)
Попутно обнаружилось, что он – верный сын своей мамы – смачно отхлебнув, предпочитает пьяным безобразиям сладкое сопение в тёплом углу.
И вот тут лучше не будить… как там дальше по тексту? Во избежание.
* * *
Кирюше – виновнику и организатору торжества - снился кошмар. Он убегал от собственного автомобиля, в напряжённом интенсе вытянувшись струной в диагональ, но невидимая и злая сила тормозила движение, притягивая ноги к земле – те вязли и заплетались. Ужас липким потом стекал по его лицу и под лопатки. Воздух колючими рывками прорывался в пересохшее горло, сердце надрывно ухало и билось где-то в ямочке меж ключицами. Машина ревела и настигала. Из последних сил Кирилл дернулся в сторону, и автомобиль пролетел мимо. Визг тормозов, разворот, и опять за его спиной безучастное шуршание шин и неумолимый рокот.
- А-а-а-а-а!!! - Кирилл резко сел на кровати, утёр ладонью пот и прислушался. Взрыкивала машина, визжали тормоза, раздавались чьи-то подбадривающие крики, перемежаемые ватной тишиной с затаиванием дыхания и последующим рёвом двигателя и дружным выдохом облегчения: - Оооооо!
Он выскочил на крыльцо.
Мимо, с рвущим душу рычанием, справа налево пронёсся застывший, будто вырезанный из картона, профиль пьяно ухмыляющегося Гирыча в боковом окне Кирюшиного автомобиля. На повороте профиль повернулся спиной - нечётким абрисом в заднем стекле - и исчез из поля зрения за клумбой, оставив впереди неё облако выхлопных газов. Пока Кирюша изумленно разглядывал облако, с противоположной стороны объявился анфас в лобовом стекле, взлетел вместе со стеклом вверх, с грохотом приземлился и в мгновение ока превратившись в уже знакомый профиль, спиной стремительно удалился по отработанному маршруту. За клумбой раздался поросячий визг тормозов и неприятный скрежет незнамо чего по незнамо чему.
Кирилл развернулся всем корпусом вправо, готовясь встретиться с Гирычем лицом к лицу, но лицо избежало лобовой атаки, где-то там вне видимости кардинально поменяв направление движения и вновь образовавшись с тыла.
Кирилл штурмом одолел клумбу под названием альпийская горка.
По центральной аллее, зазывно виляя задом и издевательски подмигивая фарами, удалялся его автомобиль. Время от времени он резко и немузыкально тормозил, от чего его вертело и крутило в разные стороны, взлетал на бордюрах, сердито завывал и неверно, но с ускорением устремлялся прочь.
На незначительные помехи в виде брейк-дансных тел, внезапно вырастающих по сторонам, вдохновенный водитель не реагировал. Он находился в плену ярких переживаний личного сафари, формулы 1 и даже, возможно, родео. Помехи со следами беззвучных воплей на перекошенных лицах исчезали так же быстро, как и появлялись.
Извлечённый – грубо и почленно - из машины, сын (а это был он), высказался - метафорично и с воображением - по поводу вопиюще безобразного акта насилия и лиц его совершивших, отдышался и огляделся в поисках занятия, достойного его бьющей фонтаном энергии.
В Дианином сне кто-то громко и неприлично ржал, развлекался арифметическим счетом с криками «ура», сопровождаемыми бульканьем жидкости и возгласами: «Ну, будем!». Она сердито забормотала и помацала постель вокруг – пусто. Тогда она проснулась. Было четыре часа утра. Диана попыталась вспомнить странный сон. И тут услышала: «Писят! Ура!!! Ну, будем!» И опять – буль, буль, буль.
В тот самый момент, когда Диане вздумалось проснуться, чтобы обнаружить пренебрежительно-игнорирующее отсутствие его присутствия, сын отжимался на спор до ста раз. На пятьдесят седьмом под крик: «Полундра! Динька!» он свалился с брусьев, подпрыгнул и затравлено оглянулся.
Диана стояла в дверном проёме, и её зелёные удлинённые глаза светились недобрым ведьминым блеском.
- Ой! Привет, Динь! – радостно воскликнул сын, в результате не слабой алкогольной инъекции утративший …- ну, не важно - и выпустивший из виду... - тоже не важно, - ты почему не спишь?
Из прищуренных глаз цвета окружающей растительности при дневном освещении вырвался белесо-холодный, но обжигающий сноп огня. В воздухе запахло дымком с примесью серы. Сын замельтешил:- Ещё двадцать минут! Клянусь!! Ну, пожалуйста. Динька, не сердись!
- Гирыч, может, не надо? - заканючили тоже слегка опалённые соратники.- Может, спать?
- Надо! – отрезал Гирыч, реанимировав выражение лица «кто в доме хозяин».
Диана демонстративно хлопнула дверью. На восемнадцатой минуте она услышала: - Блин! Две минуты осталось! Наливай!
До ступенек он добрался ещё в памяти.
Очевидцы рассказывали, что войдя в вестибюль, он произвёл быстрый, хорошо отлаженный, но непредугаданный ими спектр действий, и ему почти удалось осчастливить фикус в кадке посредством орошения жидкостью собственного производства. С утверждением, что именно к этому фикусу он давече привязал коня.
Процесс отскребания от кадки усилил внезапно пробудившийся древний инстинкт метить территорию, и тот, вступив в преступный сговор с алкогольными промилями и созревшим позывом организма, заставил сына упрямо дёргать штаны вниз, в то время, как окружающие тащили их вверх, а его самого в номер и отчаянно, но с вызовом заявить, что он- таки да! - опоссум! и посему! и пошли все нах!
Утро не задалось. Прекрасная половина человечества утратила дар речи путём онемения, зато приобрела полный комплект абсолютно необязательных качеств, как то: неподвижный гипнотизирующий взгляд, приводящее в столбняк перетекание свистящих звуков в шипящие и обратно и способность вырабатывать яд – последнее капало даже из ушей.
Проштрафившиеся участники ночного марафона, потухшие и болезные, цвета обширной гаммы зеленовато-серых оттенков, старательно прочёсывали территорию в попытках обнаружения ключей от автомобиля, припрятанных в ночи владельцем – уже дважды виновником и организатором. Дважды виновник принимал в поисках столь же активное, сколь и бесполезное участие. Они сдержанно – в присутствии грациозно-выжидательных клубков дам - ругались сквозь зубы, мыча и хватаясь за голову при каждом резком движении. Покинутые ими комнаты имели жалкий вид – прости Господи - жертв еврейских погромов. Сама машина скромно и невинно стояла у подъезда. - У! Ссссука! – сказал озверевши един в трёх лицах владелец, организатор и виновник и в сердцах пнул её ногой. Машина обиженно взвыла. И тот же час с террасы отозвались ключи из-под горшка с чахлой геранью. Вывалившуюся герань кое-как, корнями вверх, запихали обратно и ладонями сгребли в горшок рассыпавшуюся землю.
- Не жилец! - махнул рукой владелец ключей.