Опубликовано как
«Уютный дом науки, или Обаяние морского бентоса» в журнале «Семья и школа» № 3, март 1999, Москва: 16-17.
«Миры Белого моря. Обаяние морского бентоса» в газете «Биология», еженедельное приложение к газете «Первое сентября», ноябрь 43/1999: 6-7 и ноябрь 44/1999: 12.
О них много писали, и, я думаю, будут писать еще не раз. Соприкоснувшись хотя бы ненадолго с этими людьми трудно оставаться равнодушным. Их образ жизни и работа невольно поражают воображение. Они кажутся людьми другой породы или из другого времени. С ними страшно интересно и очень непросто. Они высоко держат планку. Планку научной добросовестности и человеческой порядочности. Когда они признают тебя за равного - это льстит. Хотя, если вдуматься, они, всего лишь нормальные люди, нормальные педагоги и нормальные ученые. Просто мы начали забывать, что такое норма. Они – это преподаватели и ученики Лаборатории экологии морского бентоса (ЛЭМБ) Санкт-Петербургского городского дворца творчества юных.
Лаборатория – одна из старейших в нашей стране постоянно и плодотворно работающих юннатских организаций. Она возникла как зоологический кружок при Зоологическом институте Академии наук в Санкт-Петербурге в 1962 году. В 1968 г. кружок переселился в специализированную физико-математическую школу-интернат № 45 при Университете. В 1976 - 92 гг. ЛЭМБ работала в районном Дворце пионеров. В 1992 г. объединилась с лабораторией гидробиологии Городского дворца творчества юных. В помещении Дворца работает по настоящее время. С 1964 г. ЛЭМБ проводит экспедиции на Белое море в Кандалакшский природный заповедник и с 1983 г. - в Соловецкий музей-заповедник. ЛЭМБ имеет свои традиции, приоритетные темы исследований, полевые базы и оригинальную учебную программу. ЛЭМБ на равных входит в научное сообщество биологов, работающих на Белом море – для юннатского кружка случай уникальный. Впрочем, это давно уже не кружок. По сути, ЛЭМБ является научной школой, где вместе работают школьники, студенты, взрослые исследователи
Шеф
Евгений Александрович Нинбург - с 1962 г. руководитель кружка, впоследствии - заведующий Лабораторией экологии морского бентоса (гидробиологии) Санкт-Петербургского Дворца творчества юных. Соросовский стипендиат по педагогике.
Мне кажется, что все началось не с организации кружка, а с личности Евгения Александровича. Да простит мне он, не склонный к сантиментам, эту высокопарность, но я думаю, что он Учитель и Ученый – милостью Божьей. Именно его человеческие и научные качества заложили дух, которым по сей день живет ЛЭМБ, послужили фундаментом столь удивительного для юннатского кружка долголетия и еще более удивительной научной продуктивности. Сейчас, когда Лаборатория отметила свое 35-летие, уже невозможно представить, что ее могло не быть. Невозможно представить во главе Лаборатории и другого человека. Между тем, как рассказывает сам Евгений Александрович, началось все случайно:
Е.Н. - Я вовсе не собирался идти по учительской стезе. После окончания Университета оказался по распределению экскурсоводом в Зоологическом музее. Наукой тогда пахло только в отдаленном будущем, и где-то через полгодика мне предложили руководство юннатским кружком. А когда я стал отбрыкиваться, тогдашний ученый секретарь - тетка хитрая, мне сказала: "Слушай, вот ты ж был юннатом?" - "Был," - сказал я. "Вот тебя кто учил?" - Я назвал своих учителей. - "Ну, а теперь, - сказала она, - время отдавать им долги". Это меня как-то очень поразило, и я согласился.
Вот так в 24 года стал вчерашний студент учить детей. И очень быстро пришел к выводу, что на лето ребят в городе оставлять нельзя, им станет просто скучно. «Естествоиспытатель не может считать свое образование законченным, если он не знаком с жизнью моря,» - писал К.К.Сент-Илер. Нинбург повез ребят на Белое море, в Кандалакшский заповедник. В той, самой первой экспедиции возникли многие из традиций ЛЭМБ, существующие поныне. Одна из них – ведение бортжурнала экспедиции. Я видела эти бортжурналы. В тесноватом помещении Лаборатории они занимают несколько больших полок и хранят в себе жизнь не одного поколения учеников и практически всю сознательную жизнь их Учителя. Основной текст писали ребята, Нинбург заносил туда приказы по экспедиции. В журнале 64 года его записи трудно отличить от детских, даже почерк еще школьный. А вот очаровательный пример его приказов:
Приказ №6
В связи с тем, что в Заполярье установилась африканская жара
и у Эммы Николаевны порвались брюки, приказываю:
Всем с сегодняшнего дня штаны снять и перейти на форму №3 –
трусы, в крайнем случае еще и майка.
24.7.64,остров Ряжков
Е.Нинбург
Шеф вместе с детьми веселился вовсю. «А Вас не пугали такие вещи, как ответственность, например, - спрашивала я Евгения Александровича, - все-таки дети…» – «Должен сказать, что, к счастью, вероятно по молодости и свойственной молодости некоторой глупости, я об этом не задумывался. Вероятно поэтому и не испугался».
Только что начавшаяся карьера веселого молодого учителя могла оборваться в самом начале. Еще одна счастливая случайность, что этого не произошло:
Е.Н. - А потом, меня из музея выперли со звоном... За недонесение об антисоветской деятельности моих друзей. Ребята изучали марксизм и написали книжку – марксистскую, как они думали, а с точки зрения властей – антисоветскую. Я эту книжку читал, но доносить не побежал. Что и было мне инкриминировано. Называлось это - политическая близорукость. И кончилась история тем, что мне запретили две вещи. Сказано было почти буквально следующее: "В науку не лезьте - не пустим, и до педагогики Вас тоже не допустим". А еще через годик тогдашний наш декан предложил мне идти работать в интернат при университете, и я сразу согласился. Я понимал, что в науку меня действительно не пустят, ну, а насчет преподавания, тут просто не обратят внимания.
В интернат перебрался не только Евгений Александрович. Вместе с ним там продолжил жизнь и кружок, уже в интернате получивший названия Лаборатории. Переименовать решили совместно с ребятами, уровень их самостоятельных работ был настолько высоким, что название кружка оказалось неуместным. Позже Евгений Александрович дважды менял место работы – вместе со всей Лабораторией. И я понимаю почему. Нинбурга дети обожают. Дети - это и 14-летние девочки, впервые взятые в экспедицию, и взрослые бородатые дяди, которые так и не смогли расстаться с жизнью этого необычного коллектива. Однажды я пыталась узнать у них, чем же так хорош Евгений Александрович, за что его любят. Не получив ни одного связного ответа, обратилась к нему самому. «А черт его знает, - весело сказал Нинбург. - Вообще-то, я им не вру никогда...»
Не врет. Однажды я обратила внимание на его пепельницу. Небольшая металлическая лодочка ничем особенным не выделялась, кроме одного – Е.А. постоянно таскал ее с собой во всех перемещениях экспедиции по разным районам Белого моря. Я спросила. Пепельницу подарили ему дети – участники 4-ой Беломорской экспедиции в 1968 году. И наказали всегда возить ее с собой. Где те дети? Помнят ли свой подарок? Е.А. возит его с собой уже 30 лет.
Думаю, именно благодаря подобной честности в отношениях с учениками Лаборатория приобрела свою нынешнюю структуру, в которой находится место и взрослым и детям. Появилось для них даже свое нежное наименование – «нинбуржата»:
Е.Н. - Взрослые у нас впервые появились поначалу, как мои помощники, потом, как коллеги. Подрастающие ребята стали как-то сохраняться в Лаборатории. То есть продолжать работать в ее профиле, ездить в экспедиции... Достаточно обычный разброс возраста в наших экспедициях - от семиклассницы до кандидата наук. Это создает определенные сложности, хотя с другой стороны - очень большой эффект. Ну, хотя бы потому, что младшие видят, как работают старшие. А они работать умеют. Чуть ли не круглосуточно. И старшим уже самим неудобно работать с меньшим напряжением.
- А почему ребята, выйдя из школьного возраста, остаются в Лаборатории?
Е.Н. - Ну, это надо у них спросить...
«Нинбуржата»
Хайтов Вадим Михайлович - аспирант кафедры зоологии беспозвоночных Санкт-Петербургского университета. С 1986 года - ученик Евгения Александровича. С 1993 - один из руководителей ЛЭМБ.
Он такой же бородатый, как Евгений Александрович и так же любим детьми. Только намного моложе и, кажется, строже. Это свойственно молодым. И, так же, как Евгений Александрович, в Лаборатории оказался случайно:
В.Х. - Поначалу я пошел в кружок футбола, но понял, что спорт не для меня. Потом занимался в авиамодельном кружке, кружке картинга... Было много энергии, куда-то хотелось ее деть. Параллельно меня страшно занимала биология, и еще тянуло к каким-то точным наукам. А оказалось, что здесь и математика есть, и зоологии немало.
Я много думал, откуда дети к нам попадают, и пришел к выводу, что у большинства это происходит случайно. А дальше главную роль играют два фактора. Это компания приятная, чаепития всякие, треп такой соблазнительный. А второй фактор - он работает несколько позже, когда человек втянулся - это то, что он оказывается востребованным, он нужен всем, и это тоже затягивает. Начинает работать какая-то ответственность, что ли. Может биология человеку до лампочки, но он понимает, что без него вся эта машина будет скрежетать.
- А почему получается, что уже в студенческом возрасте и после люди остаются в Лаборатории, работают в кругу школьников?
В.Х. - Ну, с одной стороны, привычка. Человек три-четыре года во всем этом варится - достаточно, чтобы связи рвались тяжело. И потом - работать с нами легче. Потому что организовать такую экспедицию со студентами вообще невозможно. Когда я поступил в университет, решил продолжить работу, которую начал в школе. И оказалось, что эту тему наиболее интересно и удобно развивать именно в рамках Лаборатории. Я знаю, что многих студентов прельщает именно это. Им нужен материл, сбор которого - дело весьма долгое и трудоемкое, а детей на это организовать гораздо легче, чем взрослых. По крайней мере, люди, которые работают по близкой теме самостоятельно, у них эффективность гораздо ниже. Кроме того, судя по нашим, сейчас работающим в Лаборатории студентам и аспирантам, у них есть педагогические амбиции, что ли. И это тоже оказывается достаточно сильным стимулом, чтобы у нас работать.
И вот постепенно, в рамках одной организации, сложилась такая уникальная многоступенчатая структура, что есть дети совсем малые, есть дети, которые уже могут вести самостоятельную работу, и есть студенты (я был одним из первых таких), которые связаны с Лабораторией. Причем оказалось, что без участия в педагогическом процессе все это невозможно.
- Мне кажется, в студенческом возрасте, когда сами только перестали быть детьми, редко любят возиться со школьниками. Наверное, кроме чисто утилитарного интереса - удобства использования детей в своей работе, есть какие-то духовные радости?
В.Х. - А вот как раз эта педагогическая нотка, она и приносит удовлетворение. И потом, дети ведь, на самом деле, не объект испытаний, с ними бывает просто интересно. Иногда от ребенка получаешь удовольствие, когда видишь, как он становится лучше на глазах. Поначалу, конечно, со всеми возиться приходится. А потом вдруг понимаешь, что вот не просто ребеночек, а почти коллега уже. А через некоторое время уже хочется сесть с ним и написать статью. Так часто бывает, кстати.
Из четырех нынешних руководителей ЛЭМБ трое – ее выпускники. В последние годы руководители и воспитанники школьного возраста публикуют около двух совместных статей в год.
Как они живут
" Учителя нам говорят: чего, мол, из детей таких маленьких ученых вундеркиндов делаете? Вредно для их психики" Е.А.Нинбург
На «нинбуржат» приятно просто смотреть. Как четко и споро они работают, как умело и уютно обустраивают свой быт в лишенной комфорта экспедиционной жизни, как относятся друг к другу – без лишних сантиментов, но с истинной заботой о каждом.
Е.Н. - Сейчас ребята к нам приходят в шестом-седьмом классе. Они проходят целую серию экспедиций, они втягиваются, привыкают и, мне кажется, привыкают к двум вещам. Во-первых, к этому образу жизни, а во-вторых, вникают в чисто научную проблематику. Наш образ жизни - это периодические экспедиции, связанные с нагрузками, даже с перегрузками, жизнь в полевых условиях. Это очень напряженная обработка материала в городе, это работа над текстом, публикации. Сейчас у значительной части ребят публикации появляются еще в школе.
-То есть, по большому счету, напряженная работа в экспедициях и в городе. Но ведь этим можно заниматься и независимо от Лаборатории?
Е.Н. - Можно. Но вот, пожалуйста - Виктор уже не первый год ездит помощником в экспедицию. По профессии он от гидробиологии очень далек, закончил Политехнический институт. Но его тянет к этому образу жизни совершенно явно, он тратит на это отпуск. Другая помощница - Ирина, она биохимик, аспирант. И так часто бывает. Когда ребята, ушедшие в другие профессии, приезжают через несколько лет, просятся. Говорят: буду делать любую работу. Это очень затягивает. В детстве я думал, что буду экспериментатором, физиологом, например. Сейчас мне это кажется ужасным. Ну, как бы я сидел целый год в лаборатории, в четырех стенах... Мне этого просто не представить!
Может показаться, что существенную часть привлекательности для детей составляют экспедиции. Там – новые впечатления, красивейшие места русского Севера, приключения и романтика походов под парусом. Все это есть, но реально большую часть экспедиционной жизни занимает совсем не романтичная, а весьма будничная, утомительная и однообразная работа по разборке проб и еще менее романтичные хозяйственные дела.
- Насколько много неожиданностей для Вас, как для руководителя, оказывается в детях во время экспедиции?
В.Х. - Дикое количество! Недоделанных детей, по-моему, 90 процентов. Вот у нас есть сейчас такой кадр замечательный совершенно. Он впервые в жизни увидел, как картошку чистят. Но ничего, научился. Сейчас он обед готовит, научится макароны варить. Причем, в городе это незаметно. А вот в поле становится видно просто моментально.
Многие дети не умеют мыться. Смотришь, из бани идет такой же чумазый, как туда заходил. "Ты мылся?" - "Да, мылся." - "А как ты мылся, расскажи, пожалуйста?" - "Ну, голову помыл." - "А дальше?" - "А дальше - все." Понятно, что все городские дети не умеют в руках пилу держать, топор, этому учатся легко. Но вот чисто бытовые вещи, постирать носки иногда, это в голову не приходит вообще, это мама делает на стиральной машине.
Есть, конечно, исключения. Например, был у нас Коленька, маленький такой шкет. Когда он первый раз поехал в экспедицию, я думал с ним проблем будет куча. А он пришел - и все сам. Дрова напилил, наколол, обед сготовил, все вкусно.... Оказывается - у него мама была в экспедиции у Евгения Александровича. Во втором поколении это чувствуется очень хорошо. Скажем, как у нас устроена работа? Берем пробы, потом их надо разбирать. Человек разбирает, сдает кювету на проверку. Если там находят зверей, которых он не заметил, то он снова начинает. Если 10 кювет разобрал без того, чтобы там находились звери, то ему разрешают уже без проверки работать. Так вот первой это дело освоила девчонка, отец и мать которой ездили к нам в экспедиции. И не потому, что она более зоркая и хорошая, а потому, видимо, что это привили.
За последние пять лет членами ЛЭМБ было семеро детей "второго поколения"
- А с другой стороны, с точки зрения ребенка, изменяется восприятие руководителя в экспедиции?
В.Х. - Видимо, да. По крайней мере, он перестает бояться руководителя. По первости - может быть школа в этом виновата - ребенок реагирует на преподавателя с опаской: сейчас придет, наорет. А потом эти втыки, даже весьма резкие по форме, воспринимаются, как должное. Помню, я поначалу очень боялся втыков от Евгения Александровича. А в конце уже понимал: раз втык, значит, заслужил, лучше не заслуживать. В экспедиции это более очевидно, понятно за что.
Важно, чтобы ребенок с первых занятий понял, что попал в другую среду, нежели он привык. Начиная от понимания, что жевать жвачку на занятиях - это неприлично, не принято в этом коллективе. Еще мы сразу говорим, что у нас не принято произносить фразу "А почему я?" Можешь придумать как угодно отказаться, но "почему я?" не говори. Обычно люди, поскрипев мозгами, понимают, что проще взять веник и подмести. Еще у нас не принято жаловаться, это не комильфо считается. Не приняты обидные клички. Какие-то клички появляются, от этого никуда не деться, но они добрые и человеку нравятся. Не принят вот этот школьный гвалт, когда все начинают галдеть, каждый говорит с соседом, а сосед уже не с ним. Это вызывает долгие внушения с нашей стороны. Но обычно уже на первом году обучения люди понимают, что тихий разговор гораздо приятней и естественней. Само собой, не принято халтурить. Когда кто-то за что-то берется, он отвечает за свои действия и за ту продукцию, которую производит.
Е.Н. - Обычно, уже будучи студентами, ребята берут курсовые, дипломные по тематике Лаборатории. Причем, у нас считается неприличным, если человек в виде курсовой подает свою школьных лет работу. Это возможно, уровень это дозволяет, но это неприлично, это какая-то остановка, нахлебничество, что ли...
- Со стороны очень заметно, что ваши ребята довольно сильно отличаются от обычных, средних...
Е.Н. - Конечно, отличаются. Во-первых, к нам не каждый придет. Человек должен иметь хоть какой-то интерес к природе, чтобы к нам прийти. Какая-нибудь шпана не пойдет, головка у них слаба для этого. Во-вторых, у нас довольно сильный отсев. Очень многие ребята понимают, что такой образ жизни не для них и уходят из Лаборатории. До выпуска из школы у нас доживает каждый девятый. Причем при приеме мы берем абсолютно всех. Никаких вступительных собеседований, испытаний. Но, если я набираю группу в 15 человек, к концу года остается, дай бог, семь-восемь.
В.Х. - Фактически, первый год мы занимаемся даже не тем, что учим зоологии. Курс зоологии, конечно, есть, но это не главная задача. Главная - отобрать тот контингент людей, которым будет интересно с нами дальше. А нам с ними. Поскольку мы считаем, что представляем некий класс людей, то это цель, которой имеет смысл достигать. Здесь, конечно, может быть задан вопрос: А с точки зрения педагогики это правильно или нет? Мы должны научить или воспитать? Я еще не решил для себя этот вопрос. Конечно, возможны разные подходы, и синтез между ними возможен. И, кстати, когда приходиться общаться с другими группами, где все иначе устроено, это очень интересно. Но постоянных таких контактов нет, и очень их не хватает. Без общения мы куда-то внутрь замыкаемся. Вариться в собственном соку очень тяжело. Так что, если о нас писать, можно сделать такой призыв, что мы готовы к сотрудничеству. Думаю, и для других оно окажется интересным, ведь вся эта наша механика работает уже почти 35 лет...
И что из этого получается
"А биологи часто говорят: как можно доверять данным и выводам, сделанным на основе данных, которые получили люди, далекие от совершеннолетия?"
Е.А.Нинбург
У Евгения Александровича нет ученых степеней. Видимо, не до того было, чтобы заниматься официальным оформлением своих научных заслуг. При той колоссальной педагогической и организационной нагрузке, которую он несет, мало кто вообще смог бы заниматься собственно наукой. Однако, он ею занимается, и весьма успешно. Просто его научная работа неразрывно связана с педагогической.
Ученые не признавали их долго. Я слышала мнение, что всерьез к научной работе ЛЭМБ начали относиться только тогда, когда через Лабораторию прошли дети работников Зоологического института – более, чем солидного академического учреждения. Вот тогда то родители и оказались перед фактом неожиданно и объективно высокого уровня научной работы своих чад. Сами же они считают, что главное – не лениться и не стесняться показывать себя и свою работу научной общественности. Участвуют в научных конференциях, активно публикуются.
В.Х. - Прежде всего надо сказать, что мы ориентированы на науку. Это не просто развлечение детей таким экзотическим способом, как вывоз их в заповедник и житие на природе. Мы здесь для чего-то. И это "для чего-то" - это для науки. Причем, мы свою работу стремимся сделать как можно качественнее. Чтобы результат, который мы получили, было не стыдно показать на международном симпозиуме. И еще - наша работа определяется не только нашими личными интересами, но и интересами тех организаций, где мы работаем.
Е.Н. - Первая научная задача у Лаборатории появилась в 60-х годах, когда начались экспедиции на Белое море. Она была поставлена заповедником - инвентаризация видов бентоса, то есть донного населения. И надо сказать, что задача эта оказалась гораздо более тяжелой, чем мне тогда представлялось. Только в этом году удалось составить аннотированный список бентоса Кандалакшского заповедника. На это ушло почти 30 лет.
На сегодняшний день аннотированный список бентоса Кандалакшского заповедника является самым полным из региональных списков Белого моря. Содержит около 550 видов животных. Раньше подобные работы в этом районе не проводились.
Е.Н. - Сейчас наша Лаборатория входит на равных в научное сообщество биологов, работающих на Белом море. Многие направления работ возникают в результате единого процесса, часто конкретные задачи ставит организация, с которой мы сотрудничаем. Естественно, работа зависит и от смены интересов руководителя, иногда ребята выдвигают какие-то свои темы, свои идеи.
- А бывает, что от детей исходят новые научные идеи?
В.Х. - Бывает, и очень часто. Дети менее зашорены, и это играет большую роль. Вот я на все эти пробы уже 10 лет смотрю. Понятно, что я в них вижу больше, но они видят не то, что я и иногда это выливается в нечто новое, новый взгляд на проблему. Или - я привык определенным образом брать пробы, а дети говорят: давайте попробуем иначе. И работа по другой схеме получается, и гораздо более красивый результат.
Е.Н. - Наша Лаборатория - очень хорошая модель, модель развития научного исследования. Причем, в чистом виде, поскольку на нас не влияют ни конъюнктурные, ни финансовые соображения. Время от времени собирается старшая фракция и, иногда споря, иногда даже ругаясь, решает в каком направлении развивать работу. Вот, в свое время Алеша Гришанков заинтересовался обрастателями живых объектов, и в итоге на эту тему Алексей Владимирович Гришанков защитил кандидатскую диссертацию.
Естественно, материал собирается у нас всех вместе. Просто большинство наших работ невыполнимы в одиночку. И наши ребята поначалу - это только руки, только лаборанты. Но проходит сколько-то лет, и они становятся не только руками, но и мозгами.
- Этот процесс происходит сам собой, официального перевода нет?
Е.Н. - Нет, и быть не может. Официально у нас есть только два статуса: не член Лаборатории и член Лаборатории. Различаются тем, что член Лаборатории имеет право голоса. Членом Лаборатории становится человек, который: А - участвовал в экспедиции, Б - выполнил и доложил самостоятельную работу успешно и В - мы это ввели в последние годы - он должен провести либо занятия для младшей группы, экскурсию в природу, либо должен вести экскурсии в музее. То есть мы ввели элемент, если угодно, педагогический. И это дает результаты. Когда наши выпускники защищают курсовые, дипломные, то они, как правило, выделяются из общего ряда умением построить доклад, говорить, держаться на кафедре. Потому что сплошь да рядом бывает, что хорошая работа, а доклад никудышный. В университете, чтобы этому выучиться, времени обычно не хватает. А мы сознательно ребят тренируем и на лабораторных семинарах, на городских конференциях, сахаровских чтениях - везде, где только можем.
- Вы формулируете какую-нибудь задачу, что Вы хотите получить на выходе?
Е.Н. - Из детей? В первую очередь - людей, умеющих работать. Ведь необязательно они становятся у нас гидробиологами. Даже необязательно становятся биологами. Но работать они умеют.
Иногда результаты бывают фантастические. Два года тому назад защищал диссертацию наш выпускник. Парень окончил Военно-медицинскую академию и через полгода после окончания защитил диссертацию, по теме которой у него уже было опубликовано не то 20, не то 30 работ за время учебы. И мне было очень приятно, когда, уже после защиты, на банкете, он говорил, что работать научился в Лаборатории. Это, конечно, человек редчайших природных способностей, но то, что Лаборатория внесла свою лепту в его обучение, это очень важно.
Мы не ставим задачи вырастить узких специалистов. Другое дело, что они все равно получаются, но это, скорее, вторая, а не первая цель. Бывает и так, что человеку неинтересно, чем мы занимаемся, но ему не хочется покидать коллектив, не хочется терять возможность работать, приносить реальную пользу. Ведь когда мы говорим детям, что учеба - ваша работа, они нам не верят. И когда нам, когда мне это говорили, я тоже не верил. И правильно делал. Потому что учеба есть учеба, работа есть работа. Результат учебы - тройка или пятерка, результат работы - некий продукт. И, в конечном счете, неважно - будет это сделанная табуретка или написанная научная статья. Все равно это некий продукт, и мне думается, что для ребят, для их самосознания, это очень важно.
На 1997 год Лабораторию окончило примерно 300 школьников. Около 75 % стали биологами, около 12% - геологами, метеорологами, медиками. Среди окончивших Лабораторию 38 кандидатов и 1 доктор наук. Средний возраст выпускников Лаборатории к моменту защиты кандидатской диссертации примерно на 5 лет ниже, чем средний возраст диссертантов у биологов вообще. К августу 1998 года руководителями ЛЭМБ, ее выпускниками и школьниками опубликовано 70 статей только по непосредственной тематике Лаборатории. Вся научная продукция выпускников ЛЭМБ составляет более 2000 статей и книг.
Уютный дом науки
Почти 15 лет я наблюдала работу ЛЭМБ только в экспедициях, в Кандалакшском заповеднике. На моих глазах вырастали девчонки и мальчишки, превращались из салаг в ученых и преподавателей. Я видела, как они празднуют дни рождения и как заготавливают дрова. Как справляются с внезапными болезнями и с нападками местных хулиганов. Как выступают на конференциях и чинят лодки. Мне казалось, что я уже знаю о них все. Но совсем по-новому дано мне было понять и увидеть их, когда я впервые пришла к ним в гости в городе. Великолепный Аничков Дворец на Невском проспекте в Санкт-Петербурге, в котором размещается Дворец творчества юных – соблазнительный кусок для разнообразных государственных и коммерческих организаций. Но пока, к счастью, его не отобрали и здесь по-прежнему царство детей. Во всем огромном Дворце ЛЭМБ принадлежат только две небольшие комнаты, да еще – Музей моря, созданный силами Лаборатории. И вот там, в этом музее и в этих двух комнатах, в тесноте от оборудования, книг, архивов, детей и взрослых – там хорошо. Там хочется быть. Там, как это бывает в старых деревенских домах, очень хорошо структурированное и обжитое пространство – продуманное до мелочей, удобное, с массой интереснейших деталей. Там можно пребывать часами, и все время находить для себя что-то новое и увлекательное. И хотя меня вполне устраивают моя собственная жизнь и работа, в какой-то момент я остро пожалела, что не могу остаться в ЛЭМБ навсегда.
- Дальнейшую свою жизнь Вы так и мыслите провести в Лаборатории, в синтезе науки и педагогики?
В.Х. - А иначе никак. Потому что педагогика в чистом виде - это какой-то бред непонятный. Я не понимаю, как люди в школе работают всю жизнь, как это -отвели уроки, и до свиданья? Мне повезло, я учился в хорошей школе, видел несколько настоящих учителей. Они все куда-то ездят, чем-то еще занимаются. Иначе это не педагогика, это преподавание. Ведь это разные вещи. Бывает хороший преподаватель, великолепный лектор, но при этом никакой педагог, а бывает наоборот...
- А наука без педагогики?
В.Х. - Еще хуже! Я отработал год в академическом институте, это был самый черный год в моей жизни. Эти господа ученые в лучшем случае - зануды. Не то, что я сомневаюсь в ценности их работ - иногда они очень интересны и красивы - но, в большинстве случаев, нужны только им. А самые яркие исследователи, которые сейчас работают, так или иначе связаны с педагогикой. Я думаю, что наука и педагогика должны быть связаны стопроцентно. Ведь это только в 20-м веке наука стала профессиональной деятельностью, раньше не было такого. Обычно были преподаватели университетские или преподаватели реального училища, которые параллельно занимались своими изысканиями. По-моему, это естественное состояние. А если наука - это работа такая, то она приедается. Человек съезжает на одну узкую тему, которая дает ему возможность отработать свои две статьи в год.
Я считаю, что наука должна быть не то, чтобы хобби, тогда дилетантство возникает, а скорее таким уютным домом, куда человек приходит не на работу, а получить удовольствие.
- И ваша Лаборатория как раз и получается физическим воплощением этого уютного дома?
В.Х. - По-моему, да. Это меня и прельщает в моей работе.
P.S. Евгений Александрович Нинбург скончался 13 сентября 2006 г., через 21 день, после возвращения из 42-й беломорской экспедиции. По его воле его прах был развеян над Белым морем, рядом с островом Ряжков, где базировалась экспедиция все эти годы. Вадим Михайлович Хайтов возглавляет Лабораторию экологии морского бентоса и каждый год возит учеников в Беломорские экспедиции...