В любопытном детском журнале "Трамвай" были такие сказочки про букву Ё, которые написал какой-то таинственный проект «Ё-программа». Сказочки те ещё - дикий мозговынос! А вообще, совсем они не детские, а очень даже взрослые. И первый раз публиковались в журнале «Архитектура СССР», кстати.
Дизайн-студия «Ё-программа» существует до сих пор, и стиль их тот же, каким я его увидела на страницах «Трамвая»: минимализм, яркие цвета, ни тени сентиментальности и своеобразный юмор. Это сейчас в такие штуки наигрались, и холодный парадоксальный дизайн тихо отплыл в свою нишу в океане информации, для знатоков и ценителей.
А в начале 90х это смотрелось свежо и волнующе. Всю зиму живёшь в своей уютной норке и ничего не замечаешь, потому что плотная бархатная чернота скрадывает очертания, а тёплый свет лампы тихо греет отвоёванные у тьмы уголки. Старый шкаф, книги, кресло без ножки кажутся добрыми друзьями, которые встретят тебя, вернувшегося из путешествия из пункта А в пункт Б безвоздушному пространству сквозь вихри и чёрные дыры.
А с первыми лучами весеннего солнца ты увидишь толстый слой пыли на полках, и вдруг резко бросится в глаза, как давно уже постарела мебель и стёрся паркет. И захочется, чтобы вся эта серо-бурая корка поскорее треснула и отвалилась, как кожура каштана, открыв нежную и яркую серединку.
Ветер и кризис перемен 90х открыл желание что-то поменять. Символы достатка – шкафы во всю стену, сервизы и ковры вдруг разом всем надоели, как и прочее советское наследие, и потянуло к чему-то новому. Ларьки запестрели ярким убогим ширпотребом, который манил пестротой, но оставлял привкус обмана и разочарования, когда заветную вещицу принесёшь домой, откроешь блестящую обёртку и разглядишь во всех деталях.
В информационную брешь хлынул поток столь же пёстрой мути - НЛО, крысы в метро, первые компьютеры и какие-то новые технологические высоты, которые вот-вот будут взяты, пирамиды, сулившие нереальную прибыль за просто так.
Из всего этого лично мне интереснее всего казались инопланетяне – они мигали флуоресцентными лампочками и манили в холодную синюю даль, к новому будущему, к городам, тонущим в синеве и неоне.
Моя подруга Лена жила в моём же доме, но на последнем, девятом, этаже, и её окна почти соприкасались с небом и синим инопланетным миром. Лена даже сконструировала какую-то ловушку для жителей внеземных цивилизаций, чтобы быть наготове, если кто-нибудь из них ночью влетит через форточку на своей мигающей тарелке.
Ленины родители – архитекторы и вообще очень творческие люди – совсем не имели ни в характере, ни в обстановке ничего советского. Сразу после переезда они смело сломали стену в своём же творении (Ленин папа участвовал в планировании района) и объединили маленькую комнату и узкий коридор в общий холл. Но самым интересным местом в их доме была комната, которая в остальных квартирах такого же типа имела обязательную стенку, диван и телевизор у углу, и называлась «большая комната». Именно её молодые архитекторы отдали под детскую и обставили мебелью ярко-жёлтого цвета, с двухэтажной кроватью и качелями, свисающими с потолка. Ещё у них имелась мастерская с архитектурными макетами, стремянками, инструментами и какими-то интересными штучками. И именно в доме моей подруги появился первый в нашем окружении компьютер.
И детей эта семья воспитывала не по-советски, без назидательно поднятых пальцев и непререкаемых авторитетов. С раннего детства родители учили мою подругу и её брата иметь обдуманное собственное мнение, свободное от традиций, эмоций и иррациональности. Каждый факт (даже из школьного учебника) требовалось изучить и доказать. Такое вот «математическое» воспитание. И дети в итоге выросли талантливыми.
Мне с моими классическими вкусами всё это казалось очень необычным – жёлтая, как детские кубики, мебель вместо громоздкой стенки, лампочка вместо люстры в висюльках, ровные стеллажи вместо книжного шкафа с фотографиями родственников за стеклом.
Но в отличие от реального детства, произведения дизайнерского искусства из трубочек и лампочек несли в себе глубокую печаль одиночества. Как одинок прекрасный в своём функциональном совершенстве космический корабль, несущий серебристый корпус к бесконечно далёкой цели.
Я тогда ещё не знала, что в этом нет ничего нового, что уже много веков северная душа стремится в бескрайнюю космическую синь, как прямая, проведённая в плоскости, как мысль, ищущая разгадку тайны жизни, как грешник, потерявший райский сад.
Не знала, что всё повторяется, что роскошь и уют сменяют математический рационализм, и тому полно примеров – строгий классицизм и вычурное барокко, холодный авангард 20х и «южный» сталинский ампир 40-50х, космический минимализм 60х и застой 70х, агрессивный шик 80х и «героиновый» гранж 90х. Но с позиций нашего времени барокко и классицизм видятся просто «старинными домами». И очень может быть, что спустя много лет авангард и мещанский уют ХХ века сольются в нечто одно.