Однажды на отдыхе в Прибалтике мне довелось услышать разговор двух пожилых женщин. В тот погожий летний день я возвращалась в санаторий после длительной прогулки по пляжу, затем по лесу, через рынок с увесистой корзиной фруктов. Поэтому пройти еще три километра пешком было трудновато, и я решила подождать автобуса.
Подойдя к остановке, я к своему великому огорчению обнаружила занятую двумя дамами скамейку и, отойдя за обозначенную стоянку, встала, поставив корзину на землю. Признаюсь, ситуация меня не обрадовала. Мне очень хотелось приземлиться, то есть посидеть хотя бы несколько минут, дав ногам немножко отдохнуть. Но, увы! Моего пожелания Бог не услышал. Зато я невольно услышала разговор сидящих на лавочке тетушек.
- Так говоришь, сын Лаймы совсем извелся от любви к Ирме? Но ведь Ирма, как я слышала, уже год как замужем? – спросила одна из них.
- Ой, Ирина Львовна, парень совсем высох. Лайма уж и лечила его от нервов и возила на курорт, но Витас все чахнет. Мы вчера с ней сидели в кафе. Бедняжка просто в отчаянии. Уж и не знает, что ей делать. Ее соседка посоветовала провести обряд вызова души ее покойной матери, т.е. бабушки Витаса, которая каким-то образом может оборвать мысленную зависимость парня от его бывшей невесты. Лайма советовалась со мной. Спрашивала, не опасно ли это. Но я в этих делах пень пнем, ничего не знаю, - доложила вторая собеседница. – Но ради сына чего не сделаешь, - добавила она.
Дамы некоторое время молчали. Наконец, первая собеседница, Ирина Львовна, заговорила:
- Я тебе, Берта Марковна, сейчас расскажу одну историю жизни и гибели целого рода, а ты сама сделаешь вывод о том, стоит ли такими вещами заниматься, как общение с душами умерших. Так вот. В юности я тоже очень многого не понимала, и был такой момент, когда я увлеклась спиритизмом. И лишь теперь с высоты прожитых лет, после долгих раздумий и анализа происшедших событий могу совершенно категорично сказать, что такое общение до добра не доводит. Вот послушай.
Почти сразу после войны мы жили в небольшом рабочем городке недалеко от бывшего Кенигсберга. Городок был маленький, и все жители практически знали друг друга. Я училась в школе и дружила с девочкой на три года старше меня. Звали ее Евой. Она была из очень обеспеченной по тем временам семьи. Ее отец работал главным инженером на военном заводе. У них была трехкомнатная квартира, дача на побережье, машина и много других вещей, о которых мы даже не имели понятия. Но жили они открыто. Ребят из школы приглашали к себе в гости, всегда угощали разными вкусностями, устраивали для детей елки, костюмированные вечера, ставили маленькие спектакли и даже вечера танцев проводили. Бывать у них было у них так интересно, что молодежь, которая к ним приглашалась, невероятно гордилась дружбой с этим замечательным семейством.
У Евы было два брата старше ее и сестра. Причем, братья были близняшками, настолько похожими друг на друга, что их трудно было различить. Одного звали Михаилом, второго – Борисом. Самой старшей из детей была сестра Елена – красавица. Она училась в университете в Ленинграде и приезжала домой только на каникулы. С ней всегда приезжал кто-нибудь из студентов погостить. В эти дни смех и музыка в их квартире не смолкали до поздней ночи.
И эта старшая молодежь вместе с матерью Вандой Иосифовной частенько проводили спиритические сеансы. Ванда Иосифовна очень увлекалась потусторонним миром. Она считала, что с помощью контактов с умершими людьми можно получать ответы на все вопросы и правильно ориентироваться в любой ситуации. Женщиной она была весьма экзальтированной, но интересной необычайно. Очень симпатичная, стильная, необыкновенно молодая для своих лет. Молодежь ее просто обожала. Студенты, приезжавшие с Леной, смотрели на ее мать влюбленными глазами.
Среди всей компании собиравшихся в их доме молодых людей Ева была самой незаметной, очень скромной и даже несколько странной. В этой семье она казалась чужой, если не считать ее духовной близости с отцом – Марком Львовичем. Он один понимал Еву, и они часами могли беседовать о самых разных вещах. В те годы такая дружба, такое взаимопонимание дочери и отца были весьма редки. Однако, учитывая постоянную занятость Марка Львовича, Еве, видимо, не хватало в семье тепла, и она была очень одинока. Но это я уже сейчас понимаю. В те годы я считала ее невероятно счастливой девочкой, и, конечно, по-детски завидовала ее обеспеченности, ее возможностям. Ева уже знала несколько языков, прекрасно играла на фортепьяно, хорошо пела и брала уроки танцев у какой-то знаменитой балерины. Мне она представлялась принцессой из сказки.
Наша дружба была непонятной для окружающих, учитывая, что Ева была старше меня на три года. Почему она выбрала меня в подруги, мне и самой было совершенно не понятно. Но мне она доверяла свои секреты. Именно мне, а не кому-то из одноклассников, она поведала об увлечении ее матери спиритизмом. И однажды она пригласила меня на проводимый сеанс.
Я помню, что ее тоже, в принципе, не пускали на эти сеансы, но она договорилась со своим братом Мишей, чтобы он провел нас за стол, когда выключат свет, вместо сестры Лены, которая вместе со своим университетским другом решила убежать с сеанса на танцы в клуб. По рассказу Евы, Лену очень забавляла мысль, как удивятся участники сеанса, особенно ее мать, обнаружив вместо них – нас, в конце действа.
Вот в этом состоянии предвкушения забавного происшествия мы и очутились за столом в темной комнате. Мне было жутко, но в то же время сладостно от невероятного факта, что я принимаю участие в неком волшебстве. Вызывали дух Николая Васильевича Гоголя. Не помню, какой вопрос задавали. Помню, что в ужасе смотрела на движущуюся тарелку и переживала что-то невероятное.
Дома я, безусловно, никому не рассказывала о своих похождениях. Для домашних я ходила к Еве с вопросами по урокам, и та помогала мне разобраться с математикой, с которой я не была в дружеских отношениях. Таким обманным путем я побывала на сеансе еще раз. Меня все это захватило. Училась я в школе неважно, а вот к необычному меня просто как магнитом тянуло. Но каникулы Лены закончились, она со своим однокурсником уехала, и сеансы прекратились.
Но вот подруга моя после посещения нами этих сеансов очень изменилась. Стала какой-то грустной, отстраненной, молчаливой. Я считала, что, видимо, я надоела Еве, поэтому из гордости старалась не навязываться. Но однажды вечером она зашла за мной, пригласив пойти в парк погулять. Мы брели по тропинкам старого парка, расположенным над рекой, и любовались закатом.
Вдруг Ева взяла меня за руку и сказала: «Ира, дай мне слово, что ты никому не скажешь то, о чем я тебе расскажу». Мне было так интересно, что я с жаром поклялась, что любая ее тайна умрет вместе со мной. Ева как-то странно посмотрела на меня и сказала: «Представляешь, он уже дважды являлся ко мне».
«Кто?» - не поняла я.
«Николай Васильевич Гоголь, собственной персоной», - неестественно засмеявшись, сообщила мне Ева. Я оторопела.
«Как являлся? – задала я вопрос. – Во сне что ли приходил?».
«Нет, - став очень грустной, ответила Ева, - наяву».
«Как это? - обалдело глядя на подругу, прошептала я. – Он же давно умер!».
«Да, - согласилась Ева, - но он приходил ко мне дважды».
У меня все смешалось в голове. Я не знала, что сказать. Главная мысль была такая: подруга сошла с ума. Но эта мысль меня ужасно испугала, и я старалась ее прогнать.
«Самое ужасное, - продолжала Ева, - что он предвещает мне скорую смерть».
«Нет! Нет! Нет! – вскрикнула я. – Это плохой сон. Забудь его, Евочка, пожалуйста». Я заплакала и обняла подругу.
«Видишь ли, - сказала она, - во всем виноваты эти жуткие сеансы. Их нельзя проводить. Он сказал, мы совершаем страшный грех, тревожа души умерших из-за глупого любопытства. И мы за это ответим. Он так сказал».
«Господи! – испугалась я. – Но ведь это не мы с тобой придумали эти сеансы. Это же твоя мама. Ты ей рассказала о нем?».
«Нет, - покачала головой Ева, - она не поймет».
«Я считаю, ты должна все рассказать маме. Пусть она думает, что делать, - твердо заявила я. – Хочешь, я сама с ней поговорю?».
«Ты обещала никому не рассказывать о нашем разговоре», - напомнила подруга.
«Ну да, - как-то неуверенно подтвердила я. – Но что же делать?».
«Первой умру я», - сказала Ева.
«Нет», - хотела закричать я, но Ева прикрыла мне рот своей рукой.
Мы стояли с ней на обрыве над рекой, как два взъерошенных воробушка. Такие несчастные, скованные страхом и совершенно одинокие. Не помню, как я добрела домой. Всю ночь мне снились разные кошмары. Я кричала во сне, не давая спать своим родственникам. Бабушка просидела возле меня почти всю ночь.
«Что с тобой, Иришенька?» – спрашивала она меня. «Ничего», - отвечала я.
Через неделю после нашей прогулки Ева выпила пачку каких-то лекарств и умерла. Когда ее хоронили, я чуть не сошла с ума. Ночью она мне приснилась. «Никогда не участвуй больше в этом», - сказала Ева.
Утром бабушка твердо взяла меня за руку и потребовала все ей рассказать. «Как ты могла? – укоряла она меня. – Будешь поститься сорок дней и молиться!» – приказала она мне. Я была согласна на все, только чтобы избавиться от страха, который не давал мне ни есть, ни спать. Я выполняла все указания бабушки под ее строгим контролем.
Но как-то все само собой обошлось. В эту семью я уже не ходила. Там у меня не было друзей, кроме Евочки, которая ушла навсегда.
Но летом случилась новая беда в семействе моей бывшей подруги. Посадили в тюрьму ее отца. Семью выселили из служебной квартиры, а маленькую двухкомнатную квартирку они получили где-то на окраине города. Бабушка заставила меня «грешницу», как она называла, снова неделю поститься и молиться. Я уже как-то отошла от страха и, честно говоря, не понимала, зачем мне это нужно, поэтому выполняла указание бабушки с явным нежеланием.
Прошло около шести лет. Я уже работала медсестрой в военном госпитале. Как-то перед выходными я забрела на рынок, чтобы закупиться как следует на все наше многочисленное семейство. День был весенний, теплый, и я с удовольствием путешествовала от одного прилавка к другому. Моя корзина уже была наполнена маслом, деревенским хлебом, яичками и мясом, но я не спешила домой. Мне хотелось найти козьего сыра для бабушки, а он, как назло, не попадался.
Вдруг кто-то окликнул меня. Я обернулась и увидела пожилую, болезненного вида женщину, и недоуменно уставилась на нее.
«Вы меня не узнаете, Ирина?» – с горечью спросила та.
И тут я поняла, кто передо мной.
«Ванда Иосифовна!» – воскликнула я.
«Да, девочка, это я».
«Как я рада вас видеть, - поставив корзину на землю, разулыбалась я. – Как вы живете? Как ваши дети?»
Она долго смотрела на меня как-то изучающе. Мне даже стало неловко. Наконец, она ответила:
«Это длинная и безрадостная история. Лучше расскажите мне о себе, Ирина. Если хотите, пойдем ко мне. Я здесь живу недалеко», - предложила мне пани Ванда. Она обращалась ко мне то на «вы», то на «ты».
Я почувствовала всей своей кожей ее тоску и одиночество, поэтому сказала:
«С удовольствием».
«К сожалению, - заметила она, - я кроме плохенького чая ничего не смогу вам предложить».
«Ну, это-то поправимо, - ответила я. – Вон у меня продуктов целая корзина. К чаю у нас будут чудесные бутерброды».
«Спасибо, Ирина. Пойдемте», - предложила неузнаваемая мама моей подруги.
Я с трепетом вошла в новое жилище несчастной женщины. Пока она готовила чай, я нарезала хлеб, разделила пополам купленные масло и колбасу и уселась за стол. Ванда Иосифовна разлила чай и пригласила меня к трапезе. Мы с удовольствием съели по бутерброду, выпили по чашке чаю, и я не выдержала:
«Ванда Иосифовна, а как Марк Борисович?»
«Он умер, не доехав до ссылки. У него открылся туберкулез после года предварительного заключения. Нам не сообщили даже о месте его захоронения, сколько я не пыталась это выяснить. Бедный мой Марк. Представляю, сколько он выдержал», - она слабо улыбнулась и снова разлила чай.
«Ну а Миша с Борисом не старались разыскать могилу отца?»
«Старались, пока были живы. Именно для этого они распределились после института на Урал». «Что значит «были живы», - с ужасом прошептала я.
«Они утонули на Байкале во время шторма. Может быть, ты слышала о трагедии с пароходом «Балхаш»? Там было немало жертв. Но моих мальчиков не нашли. Вот так я всю жизнь расплачиваюсь за свой страшный грех».
«Ну что вы, Ванда Иосифовна, ведь на корабле и другие люди погибли».
«Да! Но их всех подняли со дна, а Мишу и Борю не нашли».
Она очень внимательно посмотрела мне в глаза.
«Ведь тебе Ева что-то рассказала перед смертью?»
«Да нет, - решила я не раскрывать тайну подруги. – Но как я понимаю, вам она сама что-то рассказала?»
«Она написала мне перед смертью письмо. К сожалению, ко мне оно попало, когда уже было поздно».
Я молчала, не зная, что сказать.
«Ко мне он тоже приходил недавно», - сообщила пани Ванда.
«Кто? – со страхом воскликнула я. – Николай Васильевич Гоголь?»
Я понимала, что выдала себя с головой, но мне уже было все равно.
«Да, - просто ответила она. – Это значимая фигура для нашей семьи, - и горько усмехнулась. – Я молю Бога, - продолжила Ванда Иосифовна, - чтобы он забрал меня поскорее и сохранил хотя бы мою Леночку».
«Как она?» – постаралась я перевести разговор в хоть какое-то позитивное русло.
«Выходит замуж. Через неделю молодые должны приехать сюда. Лена приедет забрать меня отсюда навсегда. Но я боюсь, наше счастье не состоится».
Я решила отвлечь ее от горьких мыслей и спросила:
«Лена выходит замуж за Вадима?»
«Нет, что вы, Ирочка. После того, как забрали Марка, Вадим порвал все отношения с Леной. Леночка после университета работала в Польше. Там она познакомилась с Адамом, но это уже другая история».
Я еще долго сидела в тот вечер с пани Вандой. Мне было нелегко, но я рассказала ей о нашей последней встрече с Евой. Мы вместе смотрели наши школьные фотографии.
«Я знаю, ты посещаешь могилу Евы, - сказала Ванда Иосифовна. – Собственно, только поэтому я и заговорила с тобой. Спасибо тебе, девочка. Ты одна согреваешь мне душу. Были моменты, когда мне очень хотелось пообщаться с тобой. Но я боялась, что тебе это может быть ненужно».
«Что вы Ванда Иосифовна! Вы – одно из самых лучших воспоминаний моей жизни! Я имею в виду всех членов вашей семьи. Я бы сказала даже – самое светлое. Я ведь очень гордилась дружбой с Евой и тем, что вхожа в ваш дом».
«Видишь, а я в своей жизни все разрушила своей глупостью», - и пожилая женщина заплакала.
«Но у вас есть Леночка. Я уверена, все будет прекрасно», - пожав ей руку, прошептала я.
«Но он приходил», - как-то нервно сказала пани Ванда.
После расставания с ней я была крайне встревожена и не напрасно. Буквально через неделю возле входа в подъезд Лену сбил пьяный шофер. Девушка умерла мгновенно. Узнав это, пани Ванда упала без сознания. Скорая помощь, забравшая ее, не довезла до больницы пожилую женщину. Ванда Иосифовна скончалась, не приходя в сознание. Мы с женихом Лены Адамом похоронили их возле Евы.
Ирина Львовна вздохнула и добавила:
- Вот и не верь, Берточка, после этого, что в нашей жизни существует какое-то высшее предначертание.
Молчавшая все это время ее собеседница воскликнула:
- Господи! Как же ты мог допустить такую жестокость? Подошел автобус. Женщины уехали, а я села на скамейку в ожидании своего номера с единственной мыслью: «Неужели такое может случиться в реальной жизни?».
Декабрь 2012 г.