7
На следующий день Светка пришла пораньше. У меня как раз в это время была мать. Но ей было некогда, и она заглянула ко мне всего лишь на минутку. Отец был с утра на работе, поэтому надо было успеть к его приходу приготовить ужин, а ещё проверить тетради, написать планы, постирать, погладить и так далее. Поэтому она только спросила о моём самочувствии, затем сунула мне в руки бутылку лимонада и полиэтиленовый мешочек, в котором лежали два моих любимых пирожных, пара яблок и шоколадка «Алёнка», и, распрощавшись, поспешила домой.
Не успела дверь в фойе закрыться за матерью, как меня окликнули по имени. Оглянувшись, я увидел Светку и чуть не закричал от радости. Я передал ей бутылку лимонада, и мы, взявшись за руки, побежали в скверик.
Скамейка влюблённых пустовала. Мы расположились на ней как полноправные хозяева и с удовольствием принялись уплетать пирожные и запивать их газировкой. Когда перешли на яблоки, нашу идиллию грубо прервали.
- А вы тут что делаете, а? – услышали мы над собой грозный окрик.
Это прозвучало так неожиданно, что мы испугались и, соскочив с лавки, повернулись на голос. Поверх кустов волчьей ягоды на нас смотрел парень лет двадцати. Судя по короткой стрижке, он, наверное, недавно пришёл из Армии. Надо же, и сразу угодил в больницу. Не повезло ему. Из-за плеча его торчала копна рыжих волос. Наверное, эта девчонка ждала его два года. А он не успел домой попасть, как загремел на больничную койку.
- Вам ещё рано целоваться, - сказал парень, - так что валите отсюда. Не занимайте за зря место.
- Можно было и повежливее, - заметила ему Светка.
- Пошли, - дёрнул я её за руку, чтобы не дать ей ещё что-нибудь ляпнуть и тем самым разозлить парня, - пусть целуются.
Светка послушно последовала за мной, и тут мы услышали смущённое: «Спасибо»!
- Да не за что, - ответила Светка, - целуйтесь на здоровье!
Я снова одёрнул её и поспешил уйти подальше от местечка влюблённых.
- Ты чего? – спросила Светка, семеня за мной.
- А ты чего? – ответил я. – Тебе обязательно надо было съёрничать?
- А тебе что, завидно, да? – Светка остановилась и улыбнулась.
- В смысле? – не понял я.
- Ну, тому парню, - она мотнула головой в сторону лавки влюблённых. – Он сейчас, поди, уже целуется.
- Ну и пусть целуется, если подружка не против.
- Небось, тебе тоже хочется, а? – Светка кокетливо состроила
глазки.
- Хочется, - не стал кривить я душой. – Но я знаю, что нам ещё рано. Но вот года через три ты у меня уже не отвертишься.
- Ты так думаешь?
- Уверен!
Светка счастливо рассмеялась, но потом вдруг замолчала и сказала:
- Смотри, я ведь это тебе припомню.
- Ага, - подхватил я её шутливый тон, - напомни мне, пожалуйста, а то вдруг забуду.
- Я тебе забуду!
Она больно дёрнула меня за руку и хотела состроить грозную мину, но у неё не получилось, и тогда она рассмеялась.
И мы радостные и довольные, грызя яблоки, пошли гулять по скверику, наивно полагая, что впереди нас ждёт счастливое будущее, лишённое все-возможных соблазнов, испытаний, трудностей и невзгод. А в прочем, что ещё можно было ожидать от тринадцатилетних? Вернее, это Светке было тринадцать. А мне тринадцать стукнет лишь через два месяца, в октябре.
Когда начало темнеть, Светка засобиралась домой. Я проводил её до ворот. Мы там постояли, молча, несколько минут, потом она сказала: «Пока!» и вышла.
- Пока! – крикнул я в ответ, не скрывая сожаления.
Светка удивлённо обернулась. Я сконфуженно улыбнулся ей и, чтобы сгладить промашку, помахал рукой. Она тоже махнула и пошла дальше. А я смотрел ей в след до тех пор, пока она не исчезла.
На следующий день, к моей великой радости, Светка снова пришла. И на другой день тоже. И так каждый день до моего выздоровления. Мы брались с ней за руки и до вечера бродили по территории больницы или сидели на лавочке для влюблённых, если та была свободна, и без конца говорили, говорили, говорили. Особенно, Светка. Наверное, она старалась наверстать упущенное. Ещё бы, мы ведь не разговаривали с ней почти восемь месяцев! А я её слушал и чувствовал, как вместе с её словами в меня входили умиротворённость и радость. Так меня снова посетило счастье и как яркий солнечный день заполнило мою душу теплом и светом.
Накануне выписки я предупредил её, что это наша последняя встреча. До школы оставалось всего три дня. Надо было приготовить всё к учёбе и, главное, успеть наиграться за столь короткий срок. Потом уже будет некогда. Шестой класс – это тебе не пятый. Больше предметов, больше требований, больше спроса, а, значит, больше нагрузки. Когда тут играть-то? Разумеется, про игры я ни слова не сказал, но вот про подготовку к учебному году всё, что думал. Светка и сама это прекрасно понимала - ведь я пролежал в больнице больше месяца и, естественно, что мои родители не успели подготовить меня к школе, - и всё равно взгрустнула.
- Зря ты так, - сказал я ей, и она с изумлением подняла на меня свои большие зелёные глаза. – Через каких-то три дня мы с тобой снова увидимся и будем неразлучны почти девять месяцев. Так что я ещё успею тебе надоесть.
- Дурак ты, Сашка! - отмахнулась та сердито.
- Ты чего, Свет? – удивился я. – Я же пошутил.
- И шутки у тебя какие-то дурацкие.
- Ну, не сердись, Свет, - попросил я её примирительно. – Давай лучше я тебе историю смешную расскажу. Слушай. Пошли мы как-то раз с пацанами сусликов ловить…
После этой истории я рассказал другую, потом третью. Я старался изо всех сил изложить их как можно смешнее. При этом жестикулировал, строил чудовищные гримасы, всячески стараясь рассмешить Светку. И мне это удалось! Когда подошло время расставания, настроение у неё было приподнятым. Она, как всегда, улыбнулась мне на прощание, сказала: «Пока» и, помахав рукой, ушла.
А на следующее утро за мной пришли родители, забрали из больницы и повели в Город по магазинам. На их удивление и радость я значительно подрос и возмужал, и теперь меня нужно было срочно к школе одеть, обуть и подстричь, так как до неё оставалось всего-ничего.
После обеда я был уже на улице, где меня ждали друзья, и понеслось моё безоблачное детство. Родители видели меня теперь только поздно вечером, когда я приходил домой и рано утром, когда наспех позавтракав, покидал родной кров.
Всей гурьбой мы уходили на обвалы и играли там в индейцев. А когда наступало время обеда, шли ловить сусликов. К осени они отъедались и были такими жирными. Мы сдирали с них шкуры и жарили на костре как шашлыки. А потом, наевшись, снова продолжали играть. А вечером, порядком устав, мы рассаживались у костра, рассказывали разные смешные истории и пекли картошку. Благо на обвалах было много картофельных участков и картошки у нас всегда было навалом. Иногда кто-то из нас, вдруг разбогатев, покупал буханку хлеба, кто-то брал с собой луковицу, ну, а соль была у нас с собой всегда. Так что мы никогда не голодали. И хотя мы приходили домой поздно и уставшими, но на удивление родителей, которые никак не могли заставить нас поужинать перед сном, всегда сытыми.
В общем, эти три дня пролетели как один час. Я и опомниться не успел, как наступило первое сентября.
Мать разбудила меня как обычно в двадцать минут восьмого. Накануне я так вымотался, что спал как убитый, и потому даже не слышал, как ушёл старший брат. По окончании восьми классов, он поступил в горный техникум, и потому поднялся на час раньше. Теперь он будет жить и учиться в другом городе. Так что отныне двуспальная кровать, кроме выходных, будет принадлежать мне целиком, и теперь я могу спать где угодно - хоть посерёдке, хоть с краю, а не только у стенки, к которой Серёга меня обычно прижимал. Здорово!
Наскоро позавтракав, почистив зубы и одевшись в белую рубашку и чёрный костюм, я схватил портфель и выскочил из дома. По пути ко мне присоединились друзья-одноклассники Костя Белов с Санькой Маликовым, и мы все трое бодро зашагали по давно заученной дороге.
После торжественной линейки, где, как обычно, директор с педагогами поздравили всех и, в особенности, первоклашек с началом нового учебного года, у нас состоялся классный час.
Я по обыкновению уселся на своё место: на первую парту в среднем ряду. Ольга Бакаляева по привычке примостилась рядышком. Не успела она положить портфель в парту, как в класс вошла Светка. На линейке её не было. Когда мы перешли в «пятнашку», она перестала их посещать. «Я что, первоклашка, что ли, слушать эту белиберду? – отвечала она всякий раз на мой вопрос: «Почему её не было»?
По давно заведённому ею ритуалу, она остановилась в дверях, поздоровалась и прошла в класс. Честно говоря, даже в эту минуту я не задался вопросом, куда же она сейчас сядет: ко мне или к Андрюхе Иванкову? Я так уже привык к тому, что рядом со мной сидит Ольга, что даже не обиделся бы на Светку, если бы она села с Андрюхой. Но она подошла к нам и, встав около своей подружки, поздоровалась:
- Здравствуй, Оля!
- Здравствуй, Света, - настороженно ответила та, предчувствуя, что подруга подошла к ней неспроста, и предчувствие её не обмануло.
- Вообще-то, Оль, это моё место, - сказала она. - Пересядь, пожалуйста, на своё.
- Вообще-то, я сижу здесь с Нового года,- заметила ей подружка.
- А я с первого класса,- напомнила ей Светка.
- Но ты же сама тогда отсюда ушла. Ещё просила меня место тебе уступить, - словно за соломинку уцепилась за этот факт Ольга.
- Сама тогда ушла, теперь вот сама пришла, - Светка улыбнулась, а за-тем умоляюще добавила. – Ну, пересядь, Оль. Пожалуйста.
Ольга тоже была настырной девчонкой, и всё могло закончиться чем-нибудь на вроде потасовки, но у неё, слава богу, хватило ума понять, что негоже ссориться с подругой. Да ещё на глазах у всего класса. А то подумают, что пацана, то есть меня, не поделили. Она уступила Светке, но осталась недовольной, что её вытурили с насиженного места. Забрав портфель и надув губы, она, молча, ушла на свою парту. Да так резко, что чуть не сбила с ног Андрюху Иванкова, который поднялся, чтобы пропустить её на место.
- Но ты, полегче! – рыкнул на неё Андрюха.
- Извини, - буркнула та и, усевшись на скамью, демонстративно отвернулась к стене.
А Светка, как будто ничего и не произошло, села на своё место и повернулась ко мне, вся такая радостная и весёлая. Сразу видно, у человека приподнятое настроение, которое почему-то тут же передалось и мне.
- Сашка, привет! – бодрым тоном поздоровалась она со мной, укладывая портфель в парту.
- Привет, Свет! – отозвался я, и мой рот сам по себе расплылся в счастливой улыбке.
- Ну, и как погулял эти три дня?
- Здорово! Я даже не заметил, как они пролетели!
Судя по тому, как на секунду потухли её изумруды, а потом вспыхнули вновь неведомым мне светом, ответ мой Светке не понравился. Наверное, она ждала от меня нытьё, мол, скучал всё это время, думал только о тебе, минуты считал, когда мы с тобой, наконец-то, встретимся, а я тут со своим: «Здорово»! Это потом до меня дошло, а тогда я не обратил на это внимание. Так мне хотелось рассказать ей, как я классно провёл эти дни. Господи, что наплёл бы я ей ещё, и чем бы всё это после кончилось, если бы меня тогда не прервал звонок!
После звонка в кабинет вошла Анна Михайловна, и весь класс дружно встал, приветствуя классного руководителя.
- Здравствуйте, здравствуйте, ребятки! - радостно поздоровалась она, оглядывая нас. – О, да я вижу, вы все подросли, возмужали, повзрослели. Молодцы! Значит…
Тут её взгляд остановился на нас со Светкой, и она запнулась. При этом её брови изумлённо взметнулись вверх. Она несколько секунд растерянно смотрела на нас, а потом спохватилась, взяла себя в руки и, чему-то улыб-нувшись, наверное, порадовалась за нас, что мы, наконец-то, помирились, продолжила речь, обращаясь к классу:
- Значит, вы отнесётесь к этому учебному году с большей ответственностью. И я надеюсь, что в этом году отличников и хорошистов у нас прибавится…
После классного часа у нас было ещё три предмета. Всего-то три, но время так медленно тянулось, что к концу последнего урока я уже весь извёлся, так мне не терпелось взять Светку за руку и проводить до дома. Не уж-то я по ней так соскучился?!
Наконец-то прозвенел долгожданный звонок, и я вместе со всеми рванул к выходу. Но Светка почему-то задержалась, и мне пришлось терпеливо ожидать её на нашем заветном месте.
Друзья махнули мне на прощание и ушли. Они знали, что я с ними не пойду. Но Кеша всё-таки не удержался и, проходя мимо, состроил нелепую рожицу и пробурчал Саньке Маликову: «Опять чокнулся»! Они ещё после классного часа поняли, что к чему. Но Костя на всякий случай всё-таки поинтересовался у меня на перемене:
- Что, после уроков тебя не ждать, да?
- Не надо, - ответил я, не скрывая радости. – Я со Светкой.
- И когда успели?
Про то, что Светка навещала меня в больнице, я не рассказал ни кому - ни родителям, ни друзьям, - а потому ответил так:
- А вот, успели!
- Ну, ну, - пробурчал Костя с намёком на то, мол, посмотрим, на сколько вас хватит.
Мог ли он в эту минуту, говоря мне это многозначительное «Ну, ну», предвидеть, что на будущий год он уедет в Бачаты, откуда когда-то с семьёй переехал на нашу улицу, влюбится там в соседскую девчонку и через год после восьмого класса женится на ней? Конечно же, нет, и потому позволил себе надо мной подтрунить.
Светка появилась минут через десять. Я уже устал ждать и собрался, было, вернуться в школу на её поиски, когда она вдруг выпорхнула из дверей. Увидев меня, обрадовалась и поспешила ко мне, на ходу протягивая руку.
- А чего так долго-то? – полюбопытствовал я, беря её за руку, и раздражение просквозило в моём голосе. Я даже сам удивился. Хотя чего удивляться-то – прождал столько времени!
Но Светка не обратила на это внимания, а, может, сделала вид, что не расслышала.
- В библиотеку ходила, - с удовольствием стала объясняться она. - Весной забыла две книжки сдать. Вот и принесла их сегодня, чтобы нагоняй от Людмилы Прокопьевны не получить.
Людмила Прокопьевна – это наш библиотекарь. Милейший и добрейший человек, но за не вовремя сданную книгу или за то, что ты, не дай бог, её повредил, пусть даже случайно, она будет относиться к тебе как к злейшему врагу.
- И что тебе за это было?
- А ничего!
- Не может быть! – не поверил я.
Чтобы Людмила Прокопьевна вот так вот запросто отпустила провинившегося, даже не высказав всё, что она думает о тех, кто вовремя не возвращает книги и, следовательно, не уважает других, которые хотели бы прочитать эти книги, но не дождались их? Да ни в жисть!
- А я сначала извинилась, скорчила виноватую рожицу, а уже потом отдала книжки, - пояснила Светка. - Людмила Прокопьевна засмеялась, назвала меня лисой и простила.
- Да, ну? – всё ещё не верил я.
- А вот представь себе! – похвасталась она.
- Врёшь! – решительно заявил я.
- А вот и нет!
Она хитро так улыбнулась, что я не понял по её виду – врёт она или нет.
- А вот и да! – передразнивая её, не сдавался я.
- А вот и нет! – стояла она на своём.
- А я всё равно не верю!
- Ну и зря, Фома ты неверующий, - Светка снова довольно засмеялась. – Можешь у Людмилы Прокопьевны спросить. Она тебе скажет.
- Точно! – подхватил я её тон. – Сейчас всё брошу и сбегаю, спрошу.
- Зачем же так торопиться. Можешь и завтра это сделать.
Светка перестала смеяться, замолчала и какое-то время шла, молча, о чём-то думая. А я в это время мучился над тем, с чего бы это мне начать свой рассказ о тех последних трёх днях каникул. О том, как мы ловили сусликов? Или о том, как я снова выиграл конкурс и уже в который раз стал вождём нашего небольшого племени делаваров, состоящего в основном из меня, Васьки Кутий и Саньки Маликова? Иногда к нему примыкали Кеша и Костя, когда тот во время каникул оставался дома, а не уезжал в свои Бачаты. Остальные пацаны составляли либо другое индейское племя, либо отряд бледнолицых, в зависимости от того, во что мы играли. И командовал ими обычно Петька, Васькин младший брат.
- Знаешь, а я о тебе думала, - услышал я вдруг её тихий голос.
И сказала она это таким тоном, что я даже не понял, что мне нужно ждать от этого изречения.
- В смысле? – осторожно спросил я её, отвлёкшись от своих размышлений.
- В прямом, - ответила она, не глядя на меня. – Все эти три дня я думала о тебе.
- Ты что, поссорилась с подружками, - удивился я, - и они перестали с тобой играть?
Более глупого вопроса я, наверное, не смог бы придумать, даже если бы специально попытался бы это сделать. Но вопрос этот я задал, исходя чисто из своей практики. Ведь когда играешь, думаешь же только об игре. Иначе как выиграть? Лично я в это время забываю обо всём, кроме одной вещи – быть дома в двадцать два ноль-ноль как штык.
- Ну, почему же? – отозвалась она. – Но даже во время игр я думала о тебе.
- Да? – я был искренне удивлён.
- А ты? – вдруг спросила она и посмотрела мне в глаза. – Ты думал обо мне?
Этот вопрос застал меня врасплох, и я густо покраснел. Врать не хотелось, да и вряд ли сейчас, вот так вот с бухты-барахты, я смог бы правдоподобно соврать. А сказать правду побоялся. Светка обязательно обидится, когда узнает, что я вспомнил о ней, только тогда, когда она вошла сегодня в класс. Но, похоже, этого мне не избежать. А ведь только же помирились! Ну, с чего это ей вдруг вздумалось отношения выяснять?
Я искоса глянул на неё: не сводя с меня глаз, она ждала ответа. Насмотрелась фильмом про любовь да книжек всяких глупых начиталась, вот и понеслось теперь: А ты думал? А ты скучал? А ты страдал? А ты…
- Так ты думал обо мне? – прервала она мои раздумья, когда пауза для ответа слишком затянулась.
Разумеется, я её понимал. Она повзрослела, и ей уже хотелось больше, чем держание за руку и проводы до дома после школы. Например, свидания там, обнимания, целования. Что тут поделаешь, девчонки взрослеют быстрее нас, пацанов. Хотя чего скрывать, мне тоже хотелось большего, но я-то понимал, что это в нашем возрасте ещё рано. Свидания на выходных или каникулах – ещё куда не шло. Но обниматься и целоваться в тринадцать лет, как взрослые – это глупо и аморально. Только вот как сказать ей об этом?
- Так думал или нет? – Светка отчаянно дёрнула меня за руку, призывая к ответу.
- Нет,- чистосердечно признался я.
У Светки на глазах тут же навернулись слёзы, и она поспешно отвернулась, чтобы скрыть их от меня. Что-то оборвалось у меня в груди, и мне стало плохо, словно сейчас я осознал, что только что предал друга. Ох, ну и дурак же я! Нет, чтобы как-то помягче, в обход, а то сразу – бац в лоб. А теперь надо срочно что-то придумывать, чтобы спасти нашу дружбу.
- Ты знаешь, Свет, когда я играю, я уже ни о чём не думаю, - с жаром заговорил я ей в затылок, пытаясь оправдаться. – Ведь я играю, для того, чтобы выиграть, чтобы победить. Иначе, зачем играть тогда, правда, ведь? Но вот когда я ложусь спать…
Я запнулся, дальше должна была пойти ложь. Стоит ли? Стоит! – твёрдо решил я. – Ложь во спасение придумана именно для таких ситуаций.
- Да? – с надеждой спросила Светка и повернулась ко мне. Две крупные слезинки висели на её изумрудах, готовые вот-вот сорваться.
- Да, - дрогнувшим вдруг голосом ответил я и, вытерев ей одну слезу, продолжил, - тогда я вспоминаю твои глаза… - осмелев, я смахнул вторую слезу. Светка, не моргая, смотрела на меня, впитывая мои слова, как целебный бальзам, - твоё лицо, твою улыбку, теплоту твоих рук…
То ли желание сделать Светку счастливой, то ли я уже сам верил в то, что говорил, но у меня получилось очень убедительно. Да ещё голос при этом вздрогнул как нельзя кстати. В общем, я не зря старался. Светка мне по-верила. Не скрывая радости, она улыбнулась, показав ровные красивые зубы, и, стиснув мою руку, уронила голову мне на плечо. Вот так мы с ней и пошли, не спеша, дальше.
Я поблагодарил себя за то, что не растерялся и удачно выпутался из, казалось бы, безвыходного положения. Если бы у меня сейчас ничего не вышло, Светка точно обиделась бы и завтра же снова пересела бы к Андрюхе Иванкову, чем опять немало раздосадовала бы свою подружку Ольгу Бакаляеву. И кто бы тогда после этого смог мне сказать, когда бы мы со Светкой помирились и помирились бы вообще?
Но зря я ликовал тому, что сумел сохранить нашу дружбу. Впереди меня ждала ещё одна неприятная неожиданность. Когда мы дошли до её ворот и остановились, чтобы попрощаться, Светка возьми и чмокни меня в щёку и уставилась на меня в ожидании ответного поцелуя.
- Свет, ну, мы же с тобой договорились, - с укоризной сказал я ей на это.
- О чём это? – не поняла она.
- О том, что нам ещё рано с тобой целоваться. Взрослые нас не поймут, если увидят, а ребята просто напросто засмеют, и будут потом дразниться. Тебе это надо? Но вот года через три…
Я мечтательно задумался, с удовольствием представляя, что будет через это время.
- Года через три?... – протянула недовольным тоном Светка. И что это на неё нашло?
- Да, года через три. Помнишь, тогда в больнице, ты ещё обещала мне напомнить об этом, если я вдруг забуду…
Светка сощурила глазки и снова, как тогда в больнице, сквозь зубы шутливо пригрозила:
- Я тебе забуду!
Глядя на её милое лицо, я готов был прямо сейчас расцеловать его. Но я сдержался. Я терпеливый. Я умею ждать, и я дождусь. И тогда уже своего не упущу.
- Если я и забуду по какой-либо причине, - ответил я ей, - то моё сердце мне подскажет.
Ответ Светке понравился, тем более, что он был сказан искренне. Она опять заулыбалась и, попрощавшись, скрылась за калиткой.
После этого Светка перестала терзать меня вопросами, типа: «А ты думал обо мне?», «А ты скучал?» и лезть с поцелуями. Всё вернулось на круги своя, и наше счастье, взъерошенное ссорой и Светкиным желанием поиграть во взрослые игры, успокоилось, разгладилось и тёплым ласковым одеялом окутало нас с ног до головы.
8
Где-то в середине сентября Костя Белов предложил мне пойти вместе с ним на секцию бокса. Недалеко от нас, всего-то каких-то минут пятнадцать хода, в соседнем районе находился Дворец Культуры «Октябрь». Туда мы частенько ходили смотреть кино про индейцев с участием Гойко Митича или Пьера Бриса. По субботам и воскресеньям в этом ДэКа проводили танцы, где с восьмого класса постоянно пропадал мой братела со своими друзьями. Там же в подвальном помещении существовала секция тяжёлой атлетики. Она была уже давно, и вот в сентябре организовали ещё секцию бокса и объявили набор.
Я, конечно, сразу же согласился. И не только потому, что хотел научиться драться, но и потому, что просто хотел заниматься спортом. Дома у меня были две шестикилограммовые гантели, с которыми я постоянно делал различные упражнения, но этого мне было мало.
Чтобы записаться в секцию, нужно всего-то было принести расписку от родителей, что они не против моих занятий, и справку от доктора, что я пригоден для этого вида спорта. С родителями проблем не было. Те даже обра-довались этому, так как занятия спортом это лучше, чем шататься по улице. Но вот с доктором у меня вышла промашка. Перепонки у меня ещё толком не зажили, и я получил отказ. Пришлось Косте ходить в секцию одному.
Но боксировать-то страсть, как хотелось! И тогда мы с Санькой Маликовым, когда Костиных родителей не было дома, приходили к нему в гости. У Саньки тоже была проблема с медиками: у него косил правый глаз. Поэтому ни о каком боксе не могло быть и речи. Вот мы с ним и ходили на тренировки к Косте. Под его чутким руководством мы сначала делали разминку, а потом старательно разучивали стойки, перемещения и удары. После шёл бой с тенью, ну, а завершал наши тренировки спарринг. Специальных перчаток у нас не было, но мы брали зимние шапки, набивали их тряпьем, чтобы смягчить удары, и надевали на руки. Во время боя Костя иногда останавливал нас, объяснял, что и почему мы делаем неправильно, потом отходил в сторону и командовал: «Бокс!», и мы снова принимались безжалостно лупить друг друга.
Так продолжалось несколько месяцев, но желание заниматься боксом по-настоящему никогда не покидало меня. Поэтому, когда Костя после новогодних каникул сообщил мне, что в секцию возобновился приём, я повторил попытку записаться, и на этот раз доктор мне разрешила.
Свою первую тренировку я помню так, словно это было вчера.
Сначала минут сорок разминки, по сравнению с которой упражнения у Кости были детской забавой. С непривычки я устал и с трудом продержался до того времени, когда нас, новобранцев, выстроили в ряд и начали учить стойкам и перемещениям. Тут надо отдать должное Косте, этому он научил меня правильно. Тренер внимательно посмотрел на меня и поинтересовался, не занимался ли я раньше боксом. Услышав отрицательный ответ, он лишь мотнул недоумённо головой. Потом мы перешли к изучению прямых ударов. И тут я тоже продемонстрировал своё умение, чем снова привлёк к себе внимание тренера.
На спарринг он поставил меня к парнишке, которого я не видел среди новичков. Он был таким же, как и я, невысокого роста, худощавым, но шустрым и бойким. Он отлупил меня как младенца. Не напрягаясь, словно я был манекеном. Я даже ни разу не достал его.
Обидно, конечно, было, но Костя меня успокоил. Оказывается, этот парнишка тренируется уже около полугода, так что другого результата нечего было и ожидать.
Странно только, почему тренер поставил меня не с таким же новичком, как я, а к опытному бойцу? Заело, что я на первой же тренировке показал, что уже что-то умею, и решил проучить зазнайку? Или, может что-то увидел во мне и захотел проверить мою выдержку? Брошу после этого боя бокс или нет? Не знаю. Только когда я пришёл на следующую тренировку, он удивился, ничего не сказал, но отрабатывать удары поставил меня всё с тем же парнишкой.
В спарринге он снова отколотил меня. Но на этот раз я был уже собран, старался не злиться и нанести не просто удар, а именно куда-нибудь в корпус или в голову. И хотя я проиграл, я всё же с удовлетворением отметил про се-бя, что сегодня пропустил гораздо меньше ударов, и сам пару раз неплохо ему врезал.
Шагая с Костей после тренировки домой, я для себя твёрдо решил, что сегодня меня отлупили в последний раз. В следующем спарринге я должен обязательно его победить, чего бы это мне не стоило.
Но на третьей тренировке, словно угадав мои мысли и опасаясь за своего ставленника, тренер поставил меня в пару с другим пацаном. Он, как и Костя, занимался боксом три месяца, но уже успел себя показать и даже выиграл на каком-то соревновании. Наверное, поэтому его звали так возвышенно – Чемпион. Не понимаю, как он смог где-то выиграть. В спаррингах я постоянно одерживал над ним верх. Научившись за два боя с тем шустрым парнишкой, чьё имя я так и не смог вспомнить, концентрироваться и следить за противником, я легко уклонялся от его атак и в свою очередь контратаковал. А тот, пропустив удар, отскакивал в сторону и, пробормотав под нос, словно успокаивая себя: «Ничего, ничего», снова начинал бой.
Вот так в моей жизни завёлся новый распорядок. С утра до обеда выполнение уроков и подготовка к школе. Затем учёба. После я провожал Светку до дома. Затем бежал к себе, по-быстрому переодевался, ел и вместе с Костей шёл в ДК «Октябрь» на тренировку. И так продолжалось месяца два. А потом случилась беда.
Однажды мы пришли на тренировку, и Владимир Леонтьевич, наш тренер, объявил, что сегодня мы занимаемся здесь в последний раз. Следующее занятие будет уже в городе на стадионе. Оказывается, он вёл секцию бокса ещё и в городе. То ли он не справлялся, то ли это кому-то наверху не понравилось, и секцию бокса в ДК «Октябрь» решили закрыть. Кто желал продолжить занятия, должен был прийти на городской стадион в помещение баскетбольного зала. Для нас с Костей это означало тридцать минут лишнего хода. Но, что самое неприятное, идти к этому стадиону нужно было через два опасных для нас района: Северный посёлок, ну, и сам город, естественно.
Когда-то наш посёлок был большим, хотя он состоял всего из трёх улиц. Зато эти улицы тянулись почти два километра, начиная от Северного посёлка и упирались в район Пятой шахты. И жили в нём крепкие и лихие парни. Но беда нашего посёлка была в том, что у него не было никаких достопримечательностей, кроме поселкового магазина и автобазы. И поэтому в школу, в магазины, в кино, на танцы и на стадион или учиться куда, всё это надо было идти в другие районы.
То ли дело - Дальние Горы. Там был ряд магазинов, начиная от книжного и кончая молочным, публичная библиотека и ДК «Октябрь», куда со всей округи сбегалась молодёжь на танцы. Так же была рядом школа, где мы учились, которую они курировали совместно с «ачинскими» и «кривыми».
На Северном посёлке тоже был кинотеатр. И ещё там было училище, где двоечники и троечники обучались таким нужным для нашего города профессиям как машинист экскаватора, газоэлектросварщик и электрослесарь. Но самым главным козырем «северных» было то, что на их территории находился городской базар, куда по субботам и воскресеньям стекался весь город. И ещё, через них пролегал путь к центру города. Чтобы попасть в центр, их район не могли миновать ни мы, «карламарксовские», ни, «дальнегоровские», ни «кривые», ни «ачинские».
Ну, а про «городских» и говорить нечего. В их ведении было всё. Ведь в центре были сконцентрированы все крупные магазины: универмаги, гастрономы, обувные, мебельные и какие хочешь. Там же находился главный кинотеатр города «Россия» с двумя кинозалами, а ещё ДК «Шахтёров», где частенько выступали гастролирующие театры, а так же кафе-мороженое, поликлиника и больница, Горный техникум, единственный на весь город стадион «Шахтёр» и автовокзал.
И в каждом из этих районов были свои лихие парни, считавшие, что чужаки в их местах просто так ходить не должны. Для начала, боле менее воспитанные, остановив вас в своём районе, просили у вас закурить, чтобы потом было к чему придраться. Более наглые требовали сразу денег. Если вам удалось от них откупиться, считайте, что вам повезло. Если у вас не оказывалось ни того, ни другого, тогда получите по мордам-с. Хорошо, если врежут пару раз и на этом успокоятся. А то могут сбить с ног и попинать, чтобы в следующий раз неповадно было. Правда, было среди посёлков одно негласное соглашение, которому все придерживались. Если парень шёл с девушкой его не трогали. Хотя попадались отморозки, которым на это соглашение было наплевать.
И что интересно, это всё шло от поколения к поколению как нечто обязательное для исполнения. И все почему-то старательно следовали этому. Это, конечно, не означало, что между этими районами постоянно шли кровопролитные драки, хотя бывало и такое. В основном, они существовали мирно. Посёлок улицы Кривой примыкал к Дальним Горам, поэтому его парни всегда дружили с «дальнегоровскими» и помогали тем воевать с другими районами. «Северные» ходили на танцы в ДК «Октябрь», а «дальнегоровские», в свою очередь, ходили на Северный на базар или в училище, или просто через него в город. Поэтому они тоже старались жить дружно.
«Ачинским», как и нам, «карламарксовским» козырнуть было нечем, но у них было перед нами одно преимущество - наш путь в школу пролегал через их посёлок, - и при надобности они этим пользовались. Вот так получалось, что наш посёлок терроризировали все. Но однажды и на нашу улицу пришёл праздник.
В начале-середине пятидесятых в нашем посёлке стали рождаться много мальчиков. И вот когда эти мальчики подросли, один парень, спортсмен, штангист, не помню его имени и фамилии, только прозвище - Колодя, сколотил из них кодлу и стал как татаро-монгольская орда совершать набеги на окружавшие нас враждебные районы. Тогда нас даже «городские» предпочитали не трогать, не говоря уже о «северных» и «дальнегоровских».
Но не успели мы свободно вздохнуть, как на нас внезапно обрушилась беда. Нас подработала шахта, и в семидесятом году треть посёлка снесли. А в семьдесят первом ещё треть, оставив куцый посёлок вокруг автобазы. И, как всегда по закону подлости, почти все парни, отстаивавшие честь нашей улицы, проживали именно в снесённых домах. Мы практически остались голыми, если так можно выразиться. Боеспособные разъехались по другим районам, а мы, шестидесятники ещё не достигли той зрелости, чтобы с помощью кулаков защищать честь и достоинство «карламарксы».
С тех пор нас не пинал только ленивый. Чтобы как-то выкрутиться, на вопрос: «Ты откуда?», «северным» и «городским» мы говорили, что с Дальних Гор и называли по имени или по кличке тех, кого якобы знали. А «даль-негоровским» врали, что мы с Северного посёлка. В основном, это пролазило, но не всегда.
Вот какая перед нами с Костей встала проблема, когда мы услышали от тренера такую новость. Подумали мы с ним, подумали и решили продолжить тренировки. Не то, что мы с ним были безрассудно смелые, а просто понадеялись на русский «авось». Авось пронесёт, авось обойдётся.
Но, похоже, не все так думали. Когда в понедельник мы заявились на стадион, то увидели, что из тридцати наших пришло только половина. Недели через две отсеялось ещё человек десять. Вместе с ними Костя. Причину своего поступка он мне так и не объяснил. Видно, случилось что-то серьезное, раз он так упорно отмалчивался. И я стал ходить на тренировки один. Конечно, это было несколько опрометчиво с моей стороны, но за время занятий боксом я познакомился с городскими пацанами, чьи имена имели кое-какой вес не только среди своих, но и на Северном посёлке и Дальних Горах, и теперь чувствовал себя более уверенным.
Вдобавок, в марте Серёга, бросивший к тому времени общежитие и теперь ездивший в техникум из дома каждый день,следуя моему примеру, тоже решил заняться боксом и подбил на это своего друга Сеньку Горбашова. Так мы стали ходить втроём.
К тому времени я уже занимался третий месяц и добился немалого. Я сдержал данное себе слово: после того безымянного шустрого малого, что дважды бивал меня, я больше никому не дал себя в обиду. Я выигрывал спарринги у всех своих соперников, которых подсовывал мне тренер. Один раз даже досталось моему брату. Был бой с тенью. Но Серёге, видно, этого было мало, и он ударил меня, когда я, нанося по воздуху удары, проходил мимо него. Разумеется, я ответил. Ну, и понеслась. Братела кинулся в атаку, но я увернулся и ударом в корпус вырубил его. Серёга замер и, выпучив глаза, стал отчаянно ловить ртом воздух.
Тренер заметил это и тут же выговорил мне строго, что сейчас не спарринг, а бой с тенью. Но этот мой удар, я так думаю, на заметку всё-таки взял.
А однажды случилось так, что пришлось свои боксёрские навыки применить на практике. И опять с Серёгой Локтиновым.
Тот за шесть лет значительно возмужал и, естественно, подрос, по-прежнему оставаясь самым высоким в классе. За ним теперь следовал Вовка Сокин, отодвинув Борьку Вальчек на третье место. А я уже стоял в центре шеренги, выстроенной по ранжиру на уроке физкультуры, намного опередив Андрюху Иванкова, которого в прошлом году был ниже на полголовы.
В последнее время Локтя прибурел. Особенно после новогоднего утренника, где я случайно заметил его в компании с двумя отморозками из параллельного класса. Видно, подружившись с ними, он снова возомнил себя крутым парнем. До этих пор, после нашей с ним разборки, он вёл себя смирно, хотя шкодничать не прекратил. А после Нового года вдруг воспрял, снова стал дерзким и нахрапистым. А Андрюха Гафонов, по прозвищу Гафоня, которого раньше никто не видел и не слышал, попав под покровительство Локти, раздухарился, стал задираться на всех, покрикивать, кого-то, если верить слухам, даже ударил или побил.
Нашу четвёрку с Карла Маркса эти плохиши не трогали. На что я способен, Локтя знал не понаслышке, а Костю, после того, как тот в четвёртом классе вырубил его с первого удара, боялся панически. Гафоня был свидетелем и того и другого, и потому старался держаться от нас подальше. Но перед Вовкой Табаковым и Санькой Маликовым они хорохорились, обзывая одного тормозом, а другого косым. Но, зная, что мы с Костей обязательно за них заступимся, дальше этого у них не заходило.
Это произошло в конце марта на большой перемене. Перед этим Локтя что-то натворил, а Ольга Бакаляева настучала об этом нашей классной. И вот, улучив момент, когда в классе было мало народу, он набросился на неё с ку-лаками. Увидев это, Светка заступилась за подругу и оттолкнула негодяя. Тот, естественно, оттолкнул её. Да так, что, если бы не парта, вставшая у неё на пути, она бы точно упала на пол. Но это Светку не остановило. С криком: «Ах, ты, мерзавец!» она подскочила к Локте и влепила ему пощёчину.
В этот момент в класс вошёл я и увидел, как Локтя, не раздумывая, отвесил ей увесистую оплеуху в ответ, от которой она очутилась на полу, приземлившись на пятую точку. Он сам даже не ожидал результата от своего удара. Он растерянно посмотрел на поверженную Светку, потом по сторонам, словно хотел сказать все присутствующим, что он не специально, что он не хотел, что она сама напросилась и в результате схлопотала, и тут увидел меня, приближающегося к нему.
- Я же тебе говорил, ушлёпок, если ты хоть пальцем её тронешь, я набью тебе морду, - сдерживая гнев, сказал я ему.
Я не знал, что означает это слово «ушлёпок» - я услышал его от Серёги с Сенькой, когда они пренебрежительно говорили о ком-то, - но посчитал, что в данном случае такое обращение было более уместно, чем гнида или тварь.
Я помог Светке подняться и отстранил её в сторону, освобождая себе путь к Локте.
- Она первая начала, - стал отбрыкиваться тот и, обратившись к классу, попросил. – Скажите ему!
- Я сам всё видел, поэтому ничего говорить мне не надо, - я остановился перед ним. - Её удар, по сравнению с твоим, укус комара. Поднять руку на женщину - это уже преступление. А за преступление надо отвечать.
Я знал, что он знал, что я левша, и, следовательно, буду бить его слева. Он весь напрягся, сосредоточился, приготовившись отражать мой удар. Но я перехитрил его. Мой удар правой был для него полной неожиданностью. Правда, он получился не сильным, но зато смачным. Локтя разозлился, что было мне только на руку, и бросился в атаку, попытавшись достать меня правой (ведь он-то был правша). Я уклонился, нырнув ему под руку, а затем, выпрямившись, врезал ему боковым левым в челюсть. Это был мой коронный приём, тысячу раз отработанный на груше, в бою с тенью и спарринге.
Удар этот сбил его с ног. Упав, он, вдобавок, со всего маху ещё ударился головой об пол. Продолжать драку он не стал, а, поджав под себя длинные ноги, свернулся в калачик и на всякий случай, ожидая следующего удара, прикрыл лицо рукой. Но я не стал его больше трогать. Удовлетворённый тем, что Локтя опять повержен, я лишь потребовал, чтобы он извинился перед Светкой.
- Извини… - еле слышно промычал тот, находясь в прострации.
- Громче, падла! – рявкнул я и замахнулся якобы для удара, хотя, на самом деле, просто для острастки. – И назови по имени.
Тот вздрогнул и поспешил громко вымолвить:
- Извини, Света…
Удовлетворившись этим, я взял Светку за руку, чего никогда не делал в классе и повёл к нашей парте. Не успели мы до неё дойти, как прозвучал звонок.
Видя, что Локтя не может подняться, Гафоня с ещё одним их дружком Ильдусом Корнеевым, помогли ему встать и дойти до своей парты. Тут в класс вошла русачка. Увидев безобразие в классе, она сразу же стала наводить по-рядок.
- Гафонов, Корнеев, почему до сих пор не на месте? А ну живо по местам! Локтинов, а ты чего развалился? Сядь сейчас же прямо!
Локтя к тому времени, похоже, уже очухался. Обычно всегда пререкавшийся с учителями, он на этот раз, молча, выпрямился и даже руки на парте сложил, как примерный ученик. Мария Кирилловна тогда успокоилась и начала урок.
После уроков я дождался Светки на нашем заветном месте, и мы, взявшись за руки, направились домой.
- А ловко ты его, - сказала вдруг она, когда мы, перейдя через дорогу, вошли в проулок. – Где так научился?
- В секции бокса, - ответил я. – Где же ещё?
- Да ну?! – не поверила Светка и даже приостановилась от удивления. – Ты занимаешься боксом?
- Уже почти три месяца, - с гордостью заверил я.
- Три месяца? – возмутилась она. – И мне ничего не сказал об этом? Почему?
- А я где-то вычитал, что говорить с девушкой на свидании о спорте, охоте, рыбалке и, кажется, о пище – дурной тон.
Выйдя из проулка, мы свернули на дорогу, разделявшую Больничную и Стандартную улицы. Осталось пройти всего метров шестьдесят, столько же по переулку и вот она – Светкина улица.
После Нового года мы учились во вторую смену, а в тот день было ещё шесть уроков. Так что, несмотря на то, что шла третья декада марта, в это время было уже достаточно темно. Поэтому, когда мы вышли на Стандартную, я не сразу сообразил, что это за кучка темнеется около ограды у одного из домов.
- Что попало говоришь! – возмутилась Светка, но тут же спохватилась. – А хотя… правильно. На фиг мне твоя рыбалка и охота?
- А я что говорю? – отозвался я, следя за тем, как от ограды стали отделяться одна фигура за другой. В одной из них, самой высокой, я признал Локтю.
Я сразу понял, что сейчас будет. Дракой здесь и не пахло. Вчетвером на одного – это не драка, а избиение. Я побил Локтю, и сейчас меня решили проучить. Вряд ли, Локтя сам на это решился, у него бы смелости не хватило. Скорее всего, на этом настояли его новые дружки: Гутя и Волчок.
И хотя я не считал себя трусом, я всё же испугался. Быть избитым – не лучшая перспектива. Но отступать было уже поздно. Если бы я заранее знал, что меня здесь поджидают, то обязательно пошёл бы другой дорогой, чтобы избежать этой встречи. Не будь со мной Светки, я бы попытался сейчас убежать и, возможно, это у меня получилось бы. Ну, а завтра я бы с Локтей разобрался. Но Светка была рядом, сжимала мою руку и горячо говорила о том, что беседовать на свидании о спорте тоже, что попало, но о том, что я занимаюсь боксом, я всё же должен был ей сказать. Я слушал её в пол уха и наблюдал за тем, как четыре тёмные фигуры перегораживали нам путь.
- Свет, - дёрнул я её за руку, чтобы она угомонилась, - ты бы лучше ушла отсюда, а.
- В смысле? – оторопела та.
- Ни о чём не спрашивай. Просто вернись на Больничную и в обход дойди до дома.
- Зачем это? – ещё больше удивилась она, но тут заметила стоящих впереди отморозков и резко сменила тему. - А это кто?
Светка всмотрелась в фигуры и вдруг испуганно встрепенулась:
- Это Локтя там стоит, что ли?
- Он самый, - подтвердил я.
- Они нас ждут, чтобы побить, да? – догадалась она.
- Не нас, а меня, - поправил я её. – А ты можешь идти. Иди, пожалуйста. Очень прошу.
Настаивая на этом, я надеялся на то, что если она уйдёт, смогу удрать. Пока такая возможность у меня ещё была. Но Светка не ушла.
- Ни куда я не пойду! – решительно заявила она. – Ты чего, совсем, что ли? Я тебя не брошу!
- Ну, и дура! – услышали мы чей-то ехидный голос, а потом неприятное, нестройное ржание.
Препираясь со Светкой, я и не заметил, как они приблизились и взяли нас в полукольцо. А Локтя с гадкой ухмылкой зашёл мне за спину, от-резая путь к бегству.
- Этот чувак обидел нашего кореша, - услышал я снова этот же ехидный голос и, присмотревшись к фигуре, коей он принадлежал, признал в нём Волчка, - и должен за это ответить.
- Ваш кореш, между прочим, меня ударил, - выпалила Светка.
- И правильно сделал! Гы-гы! – засмеялся Гутя. - Не будешь своими вёслами размахиваться.
Противно оскалившись, Волчок подошёл ко мне.
- Ну, что, чувак? – с угрозой в голосе спросил он и сплюнул мне под ноги.
Я машинально опустил глаза, чтобы посмотреть, не попал ли он в меня, и на секунду упустил его из вида. И тут же схлопотал по челюсти. Фактор неожиданности. Я забыл о нём. Забыл и наставление своего дядьки Володи, который постоянно втолковывал мне: «Всегда бей первым!» И потому проиграл. Впрочем, устоять против четверых мне всё равно вряд ли удалось бы. Но, возможно, начни я первым, всё могло бы пойти по-другому.
Удар этот был сильным, но я его сдержал.
- Вы чего, козлы! – закричала Светка и, отпустив мою руку, бесстрашно кинулась на Волчка, но Гутя так толкнул её в грудь, что она отлетела к ограде и канула в темноте.
Тут кровь закипела у меня в жилах от ярости: подонок осмелился тронуть Светку! Но только я развернулся, чтобы врезать Гуте по морде, как получил по глазу. Локтя, ушлёпок, ударил меня сзади. Удар этот я тоже удержал, но он был настолько болезненным, что на некоторое время вывел меня из строя. А мгновение спустя, новый, более мощный удар по зубам сбил меня с ног. Я упал в снег, перемешанный с грязью, и тут же на меня посыпались удары ногами. Мне удалось перевернуться на правый бок. Чтобы уберечь от ударов печень, пах и живот я поджал под себя ноги, а грудь и голову прикрыл руками. Этому нас научил тренер, когда однажды на тренировке рассказал нам о том, что защищать себя можно не только стоя, но и когда вас сбили с ног. Спасибо ему за это.
Не знаю, как долго бы они меня пинали, если бы не подоспела помощь. Светка орала так, что вскоре из дома, возле которого меня избивали, выскочила маленькая, толстая тётка лет шестидесяти с кочергой в руках. Увидев, что творится около её двора, она тут же грозно завопила:
- Да вы что делаете, окаянные?! А ну, прекратите немедленно! А то я вас сейчас так кочергой огрею, что мало не покажется!
- Уходим! – услышал я над собой голос Волчка, и пинки прекратились.
Не успел я облегченно вздохнуть и расслабиться, как на меня снова кто-то налетел. Это была Светка.
- Сашка, ты как? С тобой всё нормально? – тревожно кричала она, пытаясь в темноте рассмотреть моё лицо.
Её ор словно гвозди впивался мне в уши.
- Господи, - прошлёпал я разбитыми губами, - что же ты так орёшь-то?
- Слава богу, живой, - успокоилась она, сбавив тон, и, схватив меня за грудки болоньевой курточки, попыталась поднять.
- Конечно, живой, - прокряхтел я в ответ и попробовал ей помочь, но тут в пояснице так кольнуло, что я не удержался и вскрикнул.
- Ты как, сынок?
К нам подошла хозяйка дома и помогла Светке поставить меня на ноги. Разглядев мою побитую физиономию, она жалостливо покачала головой и запричитала:
- Господи что же это они с тобой сотворили, ироды проклятые? Чтобы им пусто было, окаянным! Пойдём, сынок, в избу. Отмоешься хоть от крови-то.
Держась за Светку, я с трудом зашёл к ней во двор. Испинанные ноги не желали меня слушаться и, вдобавок, при этом каждый шаг отдавался острой болью в пояснице. Тётка забежала в дом и вскоре вернулась с ковшиком, полным воды. Мы ждали её около крыльца. Она специально не стала закрывать двери в сенях, чтобы свет из дома освещал нас. Я подставил под воду сомкнутые ладошки, подождал, когда они наполнятся, и ополоснул лицо. Сразу защипали все ссадины на лице. Стиснув ноющие зубы, я снова подставил ладошки под ковшик. Отмываясь от крови, я старался проанализировать своё состояние. Увы, оно было плачевным.
Нестерпимо ныл пострадавший глаз, болели губы и зубы. В голове стоял шум, словно у меня опять лопнули барабанные перепонки, слегка подташнивало. Нестерпимо болело всё тело, кроме живота и груди. Их я прикрыл надёжно. Но вот спине, рукам и ногам досталось. Но это мелочи. Главное, я был жив, ноги-руки не переломаны, нос и рёбра тоже, и зубы на месте, хотя, когда я тронул их языком, они зашатались.
Осторожно промокнув лицо полотенцем, одолженным заботливой хозяйкой, мы со Светкой распрощались с ней.
- Дойдёшь ли до дома, сынок? – с сомнением спросила та, закрывая за нами калитку.
- Дойду, - заверил я.
- Дойдём, тётенька, - подтвердила Светка. – Спасибо вам большое.
- Да, что ты, господи, - отмахнулась она и, посмотрев ещё раз нам в след, скрылась в доме.
Попав на Петропавловскую, я направился к Светкиному дому.
- Ты это куда? – не поняла она моего намерения.
- Как куда? – удивился я. – К твоему дому, конечно. Куда же ещё? Должен же я тебя проводить или нет?
- Да ты что? – возмутилась Светка. – Неужели ты думаешь, что я тебя такого одного отпущу?
- Да не колготись ты, - попытался я улыбнуться, но разбитые губы тут же дали о себе знать, и я скривился от боли, - я сам дойду.
- Ещё чего! – запротестовала она. – Даже и не думай! Кто из нас пострадавший? Ты?
- Я, - эту истину трудно было опровергнуть.
- А из-за кого? – наседала Светка. – Из-за меня?
- Из-за тебя, - и тут я был вынужден согласиться.
- То-то же! Да я просто обязана после этого проводить тебя до дома и вручить в руки родителям.
- Благодетель ты мой, - усмехнулся я и снова скривился от боли в губах.
- Молчи и топай! – приказала мне Светка, заметив это.
Ещё бы не заметила. Она же всю дорогу не сводила с меня глаз. До самого барака, где я жил.
От Светкиной улицы дорога круто поднималась вверх, так как мой посёлок находился на вершине огромной горы, у подножия которого протянулась улица Петропавловская, входящая в состав «ачинского» района. Два наших посёлка разделяла железнодорожная одноколейка, деля гору практически пополам. Перед одноколейкой находился лесной склад ОРСа с лесопилкой, следовательно, находившийся во владениях «ачинских». А за ней, напротив склада, стояла автобаза. И она уже «принадлежала» нам, «карламарксовским». А сразу за автобазой возвышались три двухэтажных барака, составлявших теперь костяк улицы Карла Маркса. В одном из них, в среднем, прямо напротив лазейки в заборе, через которую все поселковые проникали на территорию гаража, чтобы пройти напрямки в магазин, в гости или в ту же школу, в первом подъезде на первом этаже жил я со своей большой семьёй.
До этого дня я преодолевал этот подъём без проблем, но тогда это для меня оказалось трудноватым. Превозмогая боль, я делал шаг за шагом, терпел и бодрился, пытаясь ни чем себя не выдать, чтобы не дать Светке повода для самобичевания. Ведь, если бы она тогда сдержалась и не ударила Локтю, то мне не пришлось бы его бить, и, следовательно, сейчас я бы был жив и здоров. Я попытался убедить её, что она тут не причём. Но куда там! Тогда я просто попытался делать вид, что у меня всё нормально. Но это не всегда у меня получалось, и когда я невольно кривился от боли, Светка тут же сочувственно спрашивала: «Больно, да?»
- Терпимо, - успокаивал я её и шёл дальше.
Преодолев линию, мы через дыру в заборе проникли в автобазу. Осталось ещё каких-то сто метров и, я, наконец-то, попаду домой. И тогда можно будет лечь и отдохнуть. Я даже прибавил шаг, чтобы побыстрее преодолеть эти сто метров.
Когда мы, миновав гараж, попали в мой родной двор, то увидели около водозаборной колонки Сеньку Горбашова, набиравшего в вёдра воду. Прожектора на мачте, освещавшие территорию автобазы, захватывали и часть двора перед моим бараком, поэтому Сенька тоже меня увидел.
- Привет, Санёк, - окликнул он меня, - что-то припозднился ты, однако. Мы уже с Серёгой хотели было без тебя на тренировку идти.
- Да какая ему сейчас тренировка? – возмутилась Светка.
Я дёрнул её за руку и ответил сам, пробормотав сквозь разбухшие губы.
- Я сегодня не смогу.
- Ну-ка, что такое? – насторожился Сенька, приглядываясь ко мне. – Да тебе никак досталось, дружок?
- Ага, - опять за меня ответила Светка,- четверо на одного!
- Оно и видно, - сказал он, разглядывая мой фингал. - Ладно, Санёк, не переживай. Мы с тобой потом на эту тему переговорим.
Сенька подхватил полные вёдра и пошёл. Он жил в нашем бараке, только во втором подъезде, и, как и мы, на первом этаже.
Несмотря на моё сопротивление, Светка довела меня до самой квартиры. Лишь когда я открыл дверь, она, сказав: «Пока», побежала домой.