Не может человек прожить жизнь так, чтоб ни разу не задуматься о собственной смерти. Одни люди понимают собственную смерть, как смерть собственного сознания и не ошибаются, ибо происходит то, к чему они готовятся. Другие люди понимают смерть, как метаморфозу сознания, поэтому такие люди в сознании не умирают, а умирают только их биологические тела. В юности я часто думал об этом, но думал не о смерти своего сознания, а о смерти и похоронах моего биологического тела. Моё тело в те времена представляло для меня чрезмерно большую святость. Я с ужасом представлял ситуацию, когда хирург будет вынужден проникнуть в мою грудную клетку или в брюшную полость. Я не боюсь физической боли, поэтому не физическая боль при операции, а вмешательство в мои внутренние органы вызывали у меня ужас святотатства. В юности я ещё не знал о том, что физическое или психическое вмешательство во внутренние органы человека является нарушением конституционного закона Вселенной о Неприкосновенности Чужой Территории, но чувствовал это сильно. Я знаю теперь, что гипнотическое воздействие на человека, психическое давление на человека, кодировка человека – всё это является такими тяжкими преступлениями Небесных Законов, отработать которые не представляется возможным. Моя сущность жила в согласии с Небесными Законами. Я с неимоверным ужасом представлял себе, как после моей смерти будет производиться вскрытие моего биологического тела. Я с отвращением представлял похороны моего мёртвого тела. Я не хотел, чтоб моё тело умерло в бою, ибо я не хочу быть побеждённым. Я не хотел, чтоб моё тело умерло в моём доме, в больнице, на работе или на публике, ибо я не хотел быть объектом повышенного внимания. Я хотел, чтоб моё тело умерло в движении, внезапно. Я хотел, чтоб моё, внезапно упавшее, мёртвое тело зарыли в землю там, где оно упадёт, и чтоб люди тут же забыли обо мне. Уж если похороны являются необходимостью, то во время похорон моего тела не должна играть похоронная музыка. Грустная похоронная музыка, слёзы и причитания пусть сопровождают мёртвые тела убийц, пьяниц, развратников и всех тех, кто нарушал при жизни моральные и этические нормы, ибо души этих людей попадут во Тьму на вечные мучения. Во время похорон моего тела должна играть музыка гармонии земной природы, подобную той музыке, которую исполнял французский оркестр под управлением Поля Моруа, или музыка, воспевающая гармонию Космоса.
В моём теле накопились психические шлаки, появление которых было вызвано моими ошибками и моими неправедными действиями – не мог же я быть везде и во всём абсолютно справедливым. Я руководил людьми и, безусловно, не безошибочно. Я вмешивался в судьбы людские, принимая активное участие в борьбе с хищениями, а это отразилось и на мою судьбу, ибо действие равно противодействию. Я приблизился к тому рубежу накопленных энергетических шлаков в организме, за которым находится Голгофа моего сознания.
Человек – организм, но и государство – организм. И поэтому живут и развиваются эти разные по форме, но одинаковые по содержанию, организмы по общим для всех существ законам. Психическая структура моего организма и психическая структура организма СССР одновремённо подошли к тому рубежу, когда, во избежание закономерной смерти, назрела необходимость кардинально перестроить психическую структуру, а значит, и образ жизни.
Зимою 1985 года генеральным секретарём КПСС был избран М.С. Горбачёв. Страну возглавил «меченный». Пришёл тот, которого я так долго ждал. Как только «меченый» стал генеральным секретарём компартии СССР, фамилию «Горбачёв» умные люди расшифровали так:
Граждане,
Отменю
Распоряжения
Брежнева,
Андропова,
Черненка,
Если
Выживу.
В Библии сказано: «Вначале было Слово…..». Мыслью формируется проект будущего события, а выражается событие Словом. И, если Слово содержит в себе информационный код Истины, то будущее событие легко читается.
В первые годы существования Советской России в народе говорили: «Желаете знать, чем закончатся революционные преобразования? Напишите на бумаге «Серп и Молот» в ином порядке – «Молот, Серп» и прочтите сзади наперёд. Вы получите слово «престолом». Так и будет». Официальная наука отвергает магию звукосочетаний, а в религиях магия звукосочетаний является орудием внушения и порабощения.
Являются ли ошибки преступлением? Кто над этим задумывается? Совершил ошибку простолюдин – от этого обязательно пострадает кто-то из людей или животных. Результатом ошибки будет Зло. Простолюдин малый вес имеет в обществе, поэтому и зло будет малое. Совершил ошибку руководитель высокого ранга – в результате его ошибки пострадает множество людей, а некоторые люди потеряют жизнь. Ошибка является преступлением! Простить преступление, прегрешение или ошибку, значит совершить ещё более тяжкое преступление, которому нет, и не может быть никаких оправданий. Природа не прощает ошибок, а значит, и Высшие Сферы не прощают ошибок. Не прощают ошибок и светлые божества. «Прощать» преступления, прегрешения и ошибки может только ангел Тьмы, ибо тот, кто не отработает свою ошибку, станет жертвой Тьмы. Так кому выгодно «прощать», и кому выгодны те, кто надеется на «прощение»? Вдумайтесь в это!
Если человек совершил преступление, прегрешение или ошибку, то он должен опубликовать это, вынести на суд общественности и сознательно, добровольно, и без промедления начать отрабатывать свой промах. В таком случае человек и человечество расплатятся «малой кровью». Если же человек будет скрывать от общественности свой промах и стараться уйти от наказания, тогда промах окажется семенем Зла, которое будет непомерно разрастаться. Расплачиваться всё равно придётся, но платить уже придётся многим неповинным людям. И это закономерно! Но, если закономерно, значит, совершается в соответствии с законами Неба. Но, Небо несправедливым быть не может, а здесь наказаны неповинные люди. Это нонсенс со стороны Бога? Такого быть не может, а значит, надо подумать над вопросом «так ли уж неповинны закономерностью наказываемые люди?». Рассмотрим этот вопрос на примере действия агрессивных государств:
Россия уничтожает чеченскую национальную культуру, а чеченцы устраивают на территории России террористические акты и в результате этого погибают невинные люди. Невинные????!!!!!! Эти «невинные люди» снабжают оружием обмундированием и пищей оккупационную российскую армию в Чечне, в Абхазии, в Южной Осетии, в Приднестровье и в иных регионах чужих россиянам государств. Вот вам и «невинность»!!! Террористы, защищающие достояния собственных наций, не могут быть более виновны, нежели террористы, сидящие в Кремле! Жить по принципу «моя хата с краю – я ничего не знаю» более преступно, нежели совершить прямое преступление, ибо толерантность к преступлениям является корнем Зла.
Если человек солгал, то свою ложь он будет скрывать новой ложью, тем самым, усугубляя свою вину. Зло нельзя недооценивать, зло нельзя показывать частично, со злом нельзя бороться выборочно. К ошибкам нельзя относиться снисходительно, ибо это будет культивированием зла. Зло надо рубить под корень, уничтожая его полностью и без промедления. Зло рождается автоматически, если есть благоприятная почва для него – это закономерные процессы Бытия. Зло самопроизвольно размножается, а добро культивируется, но Добро автоматически преобразуется во Зло – это тоже закономерность. Почему Добро перерастает во Зло? Почему это явление закономерное? Потому что любое Творение является Злом, ибо невозможно сотворить что-то одно, не повредив, или не потревожив при этом что-нибудь иное.
Я болел душой за бесхозяйственность, беспорядочность и безобразия, господствовавшие на складе. Я решил навести порядок, не задумываясь о том, что тем самым я наживу себе довольно много влиятельных врагов. Порядок ставит непреодолимый заслон для преступников разного ранга. В стране, в которой жизнь без воровства и хищений кажется немыслимой, наводить порядки, значит совершать преступления против установившихся нормативов жизни. Начав наводить порядки на складе, я стал преступником моральных устоев общества. Я совершил ошибку, согласившись принять на себя материальную ответственность. Я совершил преступление, подписав документы, в которых информация не соответствовала действительности. Нельзя же с преступлениями бороться методом преступлений. Совершив эти ошибки, я залез в такое житейское дерьмо, из которого безболезненно выйти уже не удастся. Я боролся с хищениями и преступлениями, не догадываясь о том, что в России это делать категорически нельзя. Россия – монстр, энергетической конструкцией которого является программа, направленная на разрушение всех моральных устоев и законов. Не нарушаешь законы, уставы, инструкции, значит ты нерусский, значит ты не человек. Основой всех ошибок является ограниченная и извращённая информация. Из-за этого пострадал и я. Я ушёл от борьбы с расхитителями, в связи с чем, резко сократилась поступающая ко мне информация. Из-за недостаточного набора информации, которым я обладал, я на свою беду согласился принять склад под свою ответственность.
В конце рабочего дня кладовщица мне сообщила:
– Завтра на склад заедет машина за электродами. Триста килограммов электродов они получат по накладной, а сверх этого им надо будет отгрузить одну тонну электродов без документов.
– Это же хищение, - возразил я.
– Тебе решать, - сказала кладовщица и ушла.
Странно – меня поставили в известность о предстоящем хищении. Зачем? Ведь отпуск товаров на складах я не контролировал и практически не в состоянии был проконтролировать, поэтому сверхнормативный отпуск электродов кладовщица могла сделать, не информируя меня о том. На проходной охранники вывозимый с территории базы товар не проверяют. Товары похищали всегда, но меня в известность об этом не ставили. Зачем меня поставили в известность теперь? Чтоб меня втянуть в банду расхитителей? Меня поставили в известность о предстоящем хищении так, как будто это был обыкновенный технологический процесс производства завода. Если это так, тогда это система, и решать этот вопрос надо на уровне руководства завода.
Начальник отдела снабжения, Курчук, был в отпуске, поэтому надо было сообщить о поступившей информации зам. начальнику отдела снабжения, Синебабнову. Он жил у своей новой жены недалеко от нашего склада, и поэтому он мимо склада ежедневно ходил на работу. Я подождал, когда из кабинета уйдёт домой бухгалтер, и позвонил Синебабнову:
– Зайди ко мне, когда будешь идти домой. Есть серьёзный разговор.
В глубоком раздумье я ожидал в кабинете Синебабнова. Предупредить хищение, оставив всё остальное без изменений? В таком случае хищения не прекратятся, ибо хищения здесь были хорошо налаженной системой, а меня расхитители каким-то образом накажут. Расхитителей надо убрать со склада, но как? Если я заявлю в милицию, тогда расхитители меня оставят в покое, но на складе будет проведена детальная ревизия. Ревизия установит недостачу и излишки материалов, а это грозит мне тюрьмой! Обратившись в милицию, я стану врагом для администрации завода. Позвонив Синебабнову, я надеялся на мирное разрешение вопроса с хищениями. Я надеялся на то, что администрация завода уволит расхитителей, или же переведёт их на другое место работы, создав на складе благоприятные условия для его работы без нарушения порядка учёта материалов.
В кабинет зашёл Синебабнов. Я рассказал ему о том, что сообщила мне кладовщица.
– Что ты ей ответил? - спросил Синебабнов.
– Я сказал ей, что это хищение. Она же мне сказала: «Тебе решать».
– Ты не вмешивайся в это дело. Пусть кладовщица отгружает электроды, а я с начальством задержу на проходной машину после отгрузки. Будет установлен факт хищения, по которому мы накажем расхитителей в административном порядке. После этого и ты на складе наведёшь порядок. Позвони мне завтра, как только машина придёт на склад за электродами.
На следующий день кладовщица мне сказала:
– Пришла машина за электродами. Дай ключи от склада Я пойду, отпущу электроды.
Я отдал ключи и позвонил Синебабнову:
– Будет ли сегодня бензовоз с нефтебазы?
Это был условный сигнал о том, что электроды начали отгружать.
– Хорошо. Пусть отгружают. Ты только не вмешивайся, - ответил мне Синебабнов.
Пришла кладовщица и подала мне три требования на электроды, по сто килограммов в каждом требовании. Я должен был их подписать, а копии требований отдать кладовщице, без которых охранник машину со склада не имеет права выпустить.
– Хорошо. Я пойду и проверю правильность отгрузки, а затем подпишу требования, - сказал я кладовщице и отправился к машине.
Возле машины стояла женщина-экспедитор. Я посмотрел в кузов машины. В кузове электродов было намного больше, нежели указано в требованиях.
– Два требования оформлены неправильно. Пойдём со мною в кабинет. Я позвоню начальнику цеха и потребую написать новые требования, - сказал я экспедитору и направился в свой кабинет.
Экспедитор пошла следом за мною. Повернув за угол здания, я оглянулся, дабы убедиться в том, что экспедитор продолжает идти за мной. Экспедитора сзади меня не было. Я бросился бегом к машине. Повернув за угол склада, я увидел, что машина на приличной скорости уже приближается к проходной. Охранник не остановил машину для проверки вывозимого со склада материала. Я вернулся в кабинет. Кладовщицы нигде не было, ушла куда-то и бухгалтер. Значит и бухгалтер замешана в этом деле. Я пошёл к грузчику.
– Миша, сколько электродов было отгружено в машину?
– Я с ребятами отгрузил столько, сколько указала кладовщица – одну тонну и триста килограммов. Что-то не так?
– Не так. Было предъявлено три требования по сто килограммов в каждом. Два требования оказались фальшивыми. Выходит, что одну тонну и двести килограммов электродов со склада похитили.
Я пошёл звонить Синебабнову:
– Машина с электродами ушла, а ты её не задержал, как было уговорено. Не остановил машину на проходной для проверки и охранник. Вы что, все замешаны в этом деле? Я сейчас же отправляюсь в милицию.
– Не паникуй! Не успел я с ребятами задержать машину. Отправь ко мне грузчика, но ничего ему не говори. Я заставлю его написать объяснительную записку, с подробным описанием того, как была произведена отгрузка электродов. Это будет документом о хищении. Машина ушла с электродами на заводы в города Винницу и в Гнивань, где электроды обменяют на подшипники. Вернётся машина из командировки, вот тогда мы и накажем экспедитора и кладовщика на основании объяснительной записки, написанной грузчиком. А ты молчи. Ты ничего не знаешь. Понял?
Вечером того же дня я пошёл к Синебабнову домой, подозревая, что Синебабнов мошенничает в деле с электродами. Я был настолько взволнован, что завёл разговор о хищении электродов в присутствии его жены, родителей его жены и подруги его жены. Жена Синебабнова и её подруга работали в отделе снабжения экспедиторами. Поучилось так, что я своим разговором обнародовал хищение.
– Не волнуйся. Вернётся из командировки экспедитор, тогда мы с этим делом разберёмся, и всё уладится, - успокаивал меня Синебабнов.
Прошло уже две недели моих волнений, а машина ещё не вернулась на завод. Ко мне в кабинет пришёл Синебабнов:
– Пойдём во двор – поговорим.
Мы вышли во двор, прошлись по двору и присели недалеко от проходной на лавочку. Был чудесный солнечный день. Двор склада и склады сияли чистотой, порядком, а оборудование склада свежей покраской. Клиенты приезжали на склад и удивлялись порядку. «Здесь никогда не было так чисто и красиво» – говорили они. Я с Синебабновым только присел на лавочку, как во двор склада заехала злополучная машина и остановилась возле нас. Из машины вышла экспедитор. Синебабнов поднялся и, ни слова не сказав, ушёл на завод. Экспедитор протянула мне большой свёрток. Вероятно, это была большая пачка денег, завёрнутая в газету.
– Это тебе, - сказала экспедитор.
– Что это? - спросил я.
– Деньги за электроды,- ответила она.
– За какие электроды?
– Кладовщица мне сказала, что ты всё знаешь.
– Не знаю, и знать не желаю. Иди к Синебабнову и разбирайся с ним по поводу электродов.
Я ушёл в кабинет. Несколько раз звонил Синебабнову, но он мне отвечал коротко:
– Разбираемся.
Зашла в кабинет кладовщица и позвонила заместителю директора завода Сулиме:
– Солярка закончилась.
Я проверил бухгалтерский учёт горюче-смазочных материалов. Документально дизтопливо было отпущено потребителям полностью. Я пошёл к цистерне с соляркой и проверил её наличие. Солярки было ещё три тонны. Я сообщил по телефону об этом Синебабнову. Синебабнов пришёл на склад и проверил моё сообщение.
– Ещё одно дело вскрылось, - сказал он.
– Вы же поставили мне условие, чтоб горюче-смазочные материалы отпускала кладовщица. Значит руководство завода в этом кровно заинтересовано? Я уже давно вам доказываю, что кладовщицу необходимо со склада убрать.
– Пойду к Сулиме разбираться, - сказал Синебабнов и ушёл.
Начальник отдела снабжения, Курчук, всё ещё был в отпуске, но находился у себя дома. Поздно вечером я позвонил Курчуку домой:
– Необходимо встретиться и поговорить. Разговор этот серьёзный. Я завтра утром поеду в милицию и сделаю заявление о хищениях на складе.
– Давай встретимся немедленно, - ответил мне Курчук.
Встретился я с Курчуком на улице в одиннадцать часов ночи. Разговаривали долго. В заключение нашего разговора Курчук сказал:
– Завтра утром приди в отдел снабжения. Мы с тобой пойдём к директору и всё обсудим. После этого ты можешь поехать в милицию.
Утром следующего дня я был в отделе снабжения. С Курчуком я вошёл к директору завода в кабинет. Сюда же были вызваны Синебабнов и Сулима. Синебабнов зашёл в кабинет позже всех.
– Электроды воруешь? - такими словами Сулима встретил Синебабнова.
– А ты воруешь дизтопливо! - ответил ему Синебабнов, загнул матом и стукнул кулаком по столу.
– Мне всё ясно. Пусть секретарь отпечатает моё ходатайство об открытии уголовного дела. Я его подпишу, а зав. складом пусть едет с этим ходатайством в милицию, - вынес свой вердикт директор завода, Сидоренко.
Я поехал в отдел БХСС Кировского райотдела милиции. Здесь я начал давать объяснения. В кабинет вошёл капитан, Бойко Владимир Николаевич. В прошлом времени он был начальником этого же отдела. Но на данный момент он уже не был начальником ОБХСС. Капитан поздоровался со мною за руку, а ребятам в отделе сказал:
– Выслушайте его внимательно и помогите ему. Он предельно честен. У меня с ним было отличное сотрудничество.
Началось следствие. Следователи приезжали на завод, ходили по цехам, опрашивали рабочих завода, и приглашали свидетелей в милицию на допросы. У меня на складе была срочно и быстро проведена ревизия. Было обнаружено полторы тонны излишних электродов. Эти электроды по распоряжению начальника отдела снабжения забрали в другой склад, который располагался на территории завода. Зачем это было сделано, я узнаю слишком поздно для меня.
Я просто не в состоянии был отпускать все материалы на складах, которых было множество, а материально-ответственным лицом был только я один. Кладовщики вполне сознательно делали, как излишки, так и недостачу материалов. Однажды ко мне на склад приехал старший инспектор БХСС, Глебко. Он пожал мне руку и сказал:
– Мы благодарны тебе. Мы уже несколько лет следим за действиями заводской банды, но у нас не было никаких зацепок, а ты нам помог. Благодаря тебе мы такое дело раскрутили, что твоё дело по сравнению с ним, мелочь, не заслуживающая особого внимания. На заводе огромные приписки по производству сварочных работ. Этим самым списывается огромное количество неиспользованных электродов. Электроды на выполнение работ выписываются, но со склада не забираются. У тебя на складе накапливается огромный запас электродов. Эти электроды затем меняют на других заводах на неучтённые в документах детали горных машин. На вашем заводе собирают неучтённые в документах горные комбайны. Затем эти неучтённые комбайны продают за наличные деньги на шахты. Те, в свою очередь, на неучтённых комбайнах добывают неучтённый уголь и продают его населению. Огромные деньги! Деньги широкой рекой текут в Совет Министров СССР. В деле, которое мы раскрутили, замешаны два министерства СССР. Ваш завод отправил два железнодорожных вагона с неучтённым металлическим шахтным креплением в Западную Сибирь, а оттуда получил два железнодорожных вагона неучтённого леса, который продали населению и получили за это деньги. Я не знаю, что из этого выйдет. Не будут же судить министров и их пособников. Предварительное расследование мы провели оперативно и быстро. Дело мы закончили и передали в прокуратуру. Будь предельно осторожен на улицах и в общении с людьми. На допросах в прокуратуре ни на йоту не изменяй тех показаний, которые ты давал в милиции. Наверное, ты догадываешься, что тебе грозит огромная опасность? Не спрашивай меня ни о чём и никому не говори о сегодняшнем нашем разговоре, ибо я могу потерять, не только работу.
Теперь уже меня вызвали на допрос в прокуратуру. В прокуратуре меня встретил широчайшей улыбкой Губенко Игорь Игоревич. Я вспомнил «триста метров материи маленькими цветочками» и невинно пострадавшего Виктора Бараника. Какую подлость готовит мне этот политико-административный пёс, наделённый полномочиями следователя прокуратуры? Первые допросы не вызвали у меня никаких подозрений.
На завод приехали два человека из двух министерств и начали служебное расследование. Они меня несколько раз вызывали на допрос и диктовали мне давать совсем не те показания, которые были на самом деле. Я заявил следователю Губенко о служебном расследовании и о диктате этих «горе-следователей». Я сказал следователю Губенко:
– Служебное министерское расследование мешает следствию прокуратуры установить истину, и изменяет показания свидетелей. Это нарушение уголовно-процессуального кодекса.
– Они имеют право проводить служебное расследование, а тебе не дано права рассуждать о порядке проведения следственного процесса, - ответил Губенко.
На заводе было много складов, помимо тех складов, которые были собственностью цехов. Был материальный склад. Был центральный склад, но на этом складе только в малом количестве хранились детали для механизмов, а фактически центральным складом, или базой, был склад, на котором работал я. Был на заводе склад металла и шахтного крепления. Этот склад находился за территорией завода и не охранялся. Был склад сыпучих материалов. На этот склад приходил лес из Сибири и стройматериалы. Заведующей складом сыпучих материалов была спокойная, тихая, миловидная женщина. Она жила в одиночестве, ни с кем не общалась и поэтому, о её личной жизни люди почти ничего не знали. Поздно вечером люди видели эту женщину в последний раз. Она вдвоём с заместителем директора завода по снабжению и сбыту, Сулимой, шла поздно вечером возле кладбища, а на второй день её мёртвое тело нашли недалеко от кладбища в лесу. Судебно-медицинская комиссия установила, что смерть женщины наступила от переохлаждения – излюбленный приём, которым прокуратура в те годы «прятала концы в воду». Ушёл из жизни единственный свидетель, из-за которого могли пострадать работники двух министерств, и не только они. Дело о теневых бартерных операциях бы закрыто.
Прекратилось следствие и о хищении электродов. Всё затихло, но мне от этого не стало легче. Я в одиночестве метался по складам, отпуская товары, но не успевал всех обслужить. В цехах росло недовольство. Недовольны были и кладовщики цехов, ибо в процессе расследования дела о хищении электродов обнаружились нарушения учёта материалов и в работе этих кладовщиков. Я требовал от руководства завода, чтоб мне дали кладовщиков, но с материальной ответственностью каждого из них. Мои требования повисли в воздухе. У меня практически не было возможности списать недостающие материалы взамен на излишки, но, тем не менее, я многое в этом направлении успел сделать.
В начале сентября 1985 года начальник отдела снабжения, Курчук, позвонил мне и потребовал от меня, чтоб я написал заявление с просьбой зачислить меня зав. складом:
– Ты же до сих пор числишься как грузчик, принявший склад на время ухода зав. склада Самарской в отпуск, - говорил мне Курчук.
– Я не хочу быть зав. складом. Найдите человека, которому я передам дела.
Курчук продолжал звонить мне по этому поводу ежедневно:
– Уголовное дело закрыли по требованию Совета Министров. Чего ты боишься?
– Я не боюсь. Я не хочу!
В понедельник, 9-го сентября, Курчук долго уговаривал меня написать заявление:
– Мы окажем тебе помощь. Мы дадим тебе кладовщиков с материальной ответственностью. Мы перестроим склады по тем чертежам, которые ты нам предоставил. Мы выполним всё, что ты требуешь. Напиши заявление и приступай к переустройству складов. Ты же в этом был заинтересован!
Вечером того же дня я написал заявление и отнёс его в отдел кадров, а через день я был вызван в прокуратуру. Своим заявлением я повесил себе на шею петлю. До сих пор я числился грузчиком, поэтому был неподсуден. Написав заявление с просьбой зачислить меня старшим кладовщиком, я автоматически сделал себя подсудным лицом. Так вот почему расследование уголовного дела в прокуратуре было приостановлено! Так вот почему так настойчиво уговаривал меня Курчук написать заявление с просьбой зачислить меня старшим кладовщиком! Всю министерскую мафию «отмазывают», а меня хотят сделать стрелочником!
Снова началось следствие по факту хищения электродов. Синебабнов утверждал, что о хищении электродов он узнал не от меня, а от грузчика склада, подтверждением чего является объяснительная записка того же грузчика. По какой причине Синебабнов потребовал от грузчика написать объяснительную записку, Синебабнов не говорил, а следователь от него этого и не требовал. По той версии, по которой следователь строил уголовное дело, оно плохо увязывалось. Нарушалась логика связей и поступков. Возникало много вопросов, на которые не было логического ответа, но прокуратуру это и не волновало.
По требованию прокуратуры мой склад был закрыт на переучёт, с передачей склада новому зав. склада. У меня отобрали ключи от сейфа и от всех складов. Целый месяц склад не торговал – не принимал товары и не отпускал, это отразилось на производительности всех цехов завода. Ревизионная комиссия была многочисленной, поэтому она разделилась на три группы. Материалы тщательно пересчитывались и взвешивались до килограмма. Я не мог одновременно находиться в числе трёх групп ревизоров, и поэтому не мог проконтролировать правильность работы ревизионных комиссий. Однажды член ревизионной комиссии, Сокол, отозвал меня в сторону под предлогом устроить перекур. Мы закурили. Сокол некоторое время курил молча, а затем сказал:
– Самарская проработала на этом складе много лет. Она ничем не интересовалась, позволяя кладовщикам и экспедиторам воровать столько, сколько было можно и нужно. Склад был «золотым дном» для руководства завода. Беда была только для начальников цехов, так как им приходилось постоянно списывать недостающие материалы. Хищение на складе дошло до таких пределов, когда малейший промах расхитителей мог вызвать тщательную ревизию на складе в присутствии работников прокуратуры. Вот тогда беда была бы для всего руководствующего состава завода. Самарская грозилась, что в случае провала, она всех потянет за собою в тюрьму. Надо было найти ей замену, но трудно найти такого человека, при котором можно было бы навести приемлемый учёт материалов и не потерять это золотое дно. Нашли тебя. Ты устраивал руководство завода по всем статьям. В первые месяцы твоей работы руководство завода было довольно твоей работой, но в случае с электродами ты добился того, чтоб было заведено уголовное дело. От этого пострадали все те, кто как-либо был связан с твоим складом. Ревизия, которую мы сейчас проводим, проводится с таким расчётом, чтоб тебя посадить в тюрьму. Это самый приемлемый выход для всех влиятельных лиц. Тебе не мстят. Всё предельно просто, так как есть только два варианта выхода из этой ситуации. Вариант первый: Следствие проводится правильно, а это приведёт к тому, что надо будет посадить на скамью подсудимых огромное количество людей, и административных работников двух министерств, в том числе. В этом случае ты не подсуден. Вариант второй: В уголовном деле делается обрезка, то есть расследуется только дело хищения электродов, но так, чтоб ты оказался организатором преступной группы. В таком случае тебя осудят и спрячут в такое место, где можно будет тебя уничтожить физически и не отвечать за это. Я честный человек, ибо я воевал и потерял на войне руку. Я никогда ничего от этого склада не имел и скоро уйду на пенсию, поэтому я тебе сказал правду. Несколько лет назад на заводе работал экспедитором один человек. Он ногою открывал дверь в кабинет директора завода. Его все боялись. Этот человек торговал электродами направо и налево в огромном количестве. Когда случился провал, а милиция заинтересовалась этим человеком, тогда этот человек ушёл из жизни. Его нашли повешенным. Его списали как самоубийцу, а дело закрыли. Тебе повезло, ты пока ещё жив. Надолго ли? – Сокол выбросил окурок и ушёл заниматься ревизионными делами.
Да, довольно мрачную картину нарисовал мне Сокол. Я благодарен этому человеку за откровенность, но я не поверил в то, что меня могут сделать обвиняемым и осудить.
Директором завода был Сидоренко. Этот человек, до того как стал директором завода, работал председателем Кировского районного совета города Донецка. В конце октября была закончена ревизия на складе, а 30-го октября меня и директора завода уволили с работы. Можно с сарказмом утверждать, что меня уволили за то, что я потребовал передать дело о хищении электродов в милицию, а директора завода за то, что он отправил в милицию ходатайство о заведении уголовного дела. Уж если и судить за хищения, то судить надо было тех, кто противодействовал хищениям – до такого состояния докатилась Страна Советов и Ленинских Заветов.
Работая в должности заведующего складом, мне приходилось часто писать объяснительные, докладные и служебные записки руководству завода. Эти документы я писал под копирку, а копии давал начальству на подпись. Копии я хранил в сейфе, как оправдательные документы моей деятельности. В день моего увольнения я потребовал, чтоб мне отдали из сейфа все эти копии. Моим преемником на склад назначили молодую женщину, а она, кстати, была племянницей начальника отдела снабжения, Курчука. На моё требование отдать мне копии моих служебных записок, она мне с язвительной усмешкой заявила: «А в сейфе никаких копий не было».
На следующий день, после того как была закончена ревизия на складе, меня вызвали в прокуратуру. Я шёл по длинному коридору, по обеим сторонам которого были кабинеты следователей. В коридоре было темно, так как не было электрического освещения, и только в дальнем конце коридора через единственное окно с улицы поступал свет. Возле кабинета следователя Губенко стояла кладовщица моего склада со своим сыном. Они меня не видели из-за темноты в коридоре.
– Дай мне, - сказала кладовщица и протянула к сыну руку.
Сын подал ей пакет, завернутый в газету. Пакет был толщиной около пятнадцати сантиметров. Кладовщица взяла пакет и вошла в кабинет следователя Губенко. Впоследствии рабочие завода мне говорили о том, что кладовщица пожаловалась своим подругам на работе:
– Я продала автомобиль «Жигули», а деньги и все золотые украшения, которые были у меня, отдала следователю.
Казалось бы, странным было такое обнародование взяток, но все подсудимые, которые шли под суд на основании того, что я задерживал их с похищенными материалами, открыто и подробно рассказывали своим знакомым о том, как и что они отдавали следователям. Взяточничество во времена Брежнева приобрело легальный характер.
В расследовании криминальных дел у следователя есть два пути. Один из них наиболее тяжёлый. Это скрупулёзное расследование криминального дела для установления истины. Тяжёлый путь основан на презумпции невиновности, когда невиновность участника преступления устанавливается не самим подозреваемым, а следователем. На такое расследование может быть затрачено огромное количество времени, исчисляемое годами. Диктаторским государственным режимам такое расследование криминальных дел неприемлемо, ибо в таких режимах всё заранее распланировано, а следователям даны сжатые сроки на расследование криминальных дел. Вероятно, в прокуратурах следователи участвовали в социалистическом соревновании и занимали первые места по количеству расследованных дел. Партийные органы иногда давали следователям указания о том, виновность какого из участников криминального дела необходимо было доказать, а кого из виновников сделать невиновным. Следователи, которые верой и правдой служили Справедливости, были неугодны властным структурам, поэтому такие следователи долго в правоохранительных органах не задерживались.
Второй путь наиболее лёгкий и наиболее выгодный, ибо уголовные дела расследовались легко и быстро, план выполнялся, заказные дела тоже выполнялись, а начальство было довольно доходами от взяток и продвигало следователя вверх по служебной лестнице. Второй путь основан не на презумпции невиновности, а на презумпции виновности. Следователь обвинял участника криминального дела, а обвиняемый должен был самостоятельно доказывать свою невиновность. Если вести расследование таким путём, то легко доказать виновность невиновного человека.
Я после кладовщицы вошёл в кабинет следователя, а Губенко Игорь Игоревич, мне заявил:
– Ты теперь не свидетель по делу о хищении электродов, а обвиняемый. Ты обвиняешься в организации преступной группы, в руководстве преступной группой со злоупотреблением служебным положением и в хищении материалов в особо крупных размерах, по статье 82-й, части 2-й, уголовного кодекса УССР. Статья предусматривает лишение свободы от семи лет строгого режима до высшей меры наказания.
– Не слишком ли неуклюжая шутка?
– Здесь нет никаких шуток. Это вполне серьёзно. Судебное заседание по этому делу состоится через две недели. Высшую меру наказания ты не получишь, и минимального наказания в семь лет ты не получишь. Тебе по этой статье дадут всего лишь два года «химии», то есть, два года условно с отбыванием наказания на стройках народного хозяйства, но и туда ты не попадёшь. Ибо в здании суда я тебя арестую и отправлю в тюрьму, потому что на основании проведённой ревизии на складе тебя снова будут судить за недостачу материалов в особо крупных размерах. По этому делу ты получишь двенадцать лет. Итого, тебе придётся провести в местах лишения свободы четырнадцать лет, так как два года «химии» в таком случае автоматически становятся не условным, а безусловным наказанием. Ищи себе адвоката, а также документы, которые могут быть смягчающими обстоятельствами твоего наказания.
Я был настолько потрясён сообщением следователя прокуратуры, что мне понадобилось усилие воли для того, чтоб сдержать слёзы. Немного успокоившись, я сказал:
– Мои родственники не могут быть свидетелями, подтверждающими мою невиновность, но есть люди, которые слышали мой разговор с Синебабновым о хищении электродов. Этот разговор состоялся в тот день, когда было совершено хищение.
– Кто эти люди?
– Жена Синебабнова и её подруга. Они обе работают экспедиторами в отделе снабжения. Также и родители жены Синебабнова слышали этот разговор.
Губенко записал указанные мною фамилии свидетелей.
Губенко не фиксировал факты криминального события, которые прямо доказывали мою невиновность. В то же время Игорь Игоревич в деле акцентировал факты криминального дела, которые можно было с некоторыми условностями поставить мне в вину. Делал ли он это по личной инициативе, или же по указанию свыше – о том можно было только догадываться. Я указывал Игорю Игоревичу на упущенные им факты. Игорь Игоревич записывал мои замечания, а на следующем допросе эти факты были уже аннулированы, как недоказанные. Я указывал Игорю Игоревичу на свидетелей, которые не только могли подтвердить мою невиновность, но и дать сведения, прямо подтверждающие виновность расхитителей. Игорь Игоревич записывал фамилии свидетелей, указанных мною, но на следующем допросе эти свидетели извращали факты, давая показания не в мою пользу. Видно было, что свидетелей обрабатывали, но я не знал, кто это делал. Игорь Игоревич легко и быстро делал карьеру на радость себе и своим покровителям. В 1990 году Игорь Игоревич будет иметь высокое звание и соответствующую должность.
В районную контору адвокатов я не стал обращаться, так как всех адвокатов нашего района я предельно хорошо знал по своей прошлой деятельности. Из прокуратуры я поехал в городскую адвокатскую контору. У меня не было никаких денег. Я жил скудно, получая ежемесячно после всех отчислений шестьдесят рублей. Надо было как-то жить и воспитывать сына. Помогала мне моя мама своей пенсией и своей работой. Адвокату я смог заплатить только официально через кассу, а это всего лишь 15 рублей и 60 копеек. Кто из адвокатов согласится за такие деньги вести моё дело, быть неподкупным и предельно скрупулёзным? В городской адвокатской конторе я надеялся найти человека, который за скудную оплату по тарифу решил бы пожертвовать своим временем и своими нервами.
В городской конторе я познакомился с адвокатом Моисеевым. Он согласился защищать меня в суде. Ознакомившись с обвинительным заключением, он удивлённо спросил меня:
– Я не могу понять, за что тебя решили судить?
Моисеев обратился к группе адвокатов:
– Коллеги, я не могу понять, в чём обвиняют этого человека?
В группе адвокатов был адвокат Бадахов, по громким делам знаменитый не только в Украине, но и на Кавказе. Он взял у Моисеева моё обвинительное заключение. Бадахов читал обвинительное заключение, а его брови от удивления поднимались вверх. Прочитав обвинительное заключение, он развёл в стороны руки и сказал:
– Коллеги, этого человека не судить надо, а награждать. Очень интересное дело. Я согласен заняться этим делом лично. Моисеев, ты отдашь мне это дело?
Моисеев согласился, а Бадахов продолжил:
– Я сейчас сильно занят. У меня несколько громких дел. Ты, Моисеев, пока занимайся этим делом, а на судебное заседание поеду я.
С адвокатом Моисеевым я поехал в прокуратуру. Губенко подал нам толстую папку моего дела для ознакомления. Дело было сфабриковано неаккуратно. В некоторых протоколах допроса были включены новые показания после подписи допрашиваемого человека. Все эти дополнения были написаны одним почерком, но не почерком Губенко и не почерками лиц, которых допрашивали. Я показал пальцем Моисееву на эти дополнения. Моисеев кивнул головой.
– Почему дополнения написаны другим почерком и не заверены подписями допрашиваемых лиц? - спросил у следователя Моисеев.
– Это не имеет значения, - ответил Губенко.
– Дело шито белыми нитками, - сказал Моисеев.
– Сделано так, как надо сделать, - коротко ответил Губенко, но не уточнил, кому «надо».
В кабинет зашёл адвокат обвиняемой кладовщицы. Он явно был навеселе, а от него исходил сильный запах коньяка и шоколада. Адвокат познакомился с Моисеевым, прошептал ему что-то на ухо, а затем что-то прошептал на ухо и следователю Губенко.
– Ты иди домой, а я ещё задержусь, так как здесь много работы, - сказал мне Моисеев.
Я вышел из прокуратуры, прекрасно понимая, что свершится всё так, как решили в высших инстанциях, поэтому никакой адвокат мне не поможет.
Вечером я сел писать письмо в газету «Правда». Письмо я начал такими словами:
«Я прожил сорок пять лет, прежде чем понял, что Истина и Правда – взаимоисключающие понятия». Газета была моей единственной надеждой на спасение. Пусть не полное спасение, но, во всяком случае, содействие спасению будет. Я понимал, что по моему письму начнётся расследование моего дела, параллельно расследованию, проводимому прокуратурой, поэтому я очень подробно описывал свою деятельность на заводе. Я старался, прежде всего, детально описать все свои промахи и ошибки, всё то, в чём я был прямо или косвенно виноват. Это было необходимостью, так как, если следствие обнаружит мною скрытую, хотя бы одну, малейшую деталь в моих неправомочных действиях, то это будет косвенным доказательством моей вины и моего мошенничества, а я этого не желал. Я должен быть предельно правдив и искренен.
Семь ночей я писал своё письмо, а днём мне приходилось ездить по разным инстанциям. Пакет с письмом в газету я отправил за неделю до суда. Суд должен был состояться после праздника Октябрьской Революции, а это уже говорило о том, что надеяться на какие-либо смягчающие для меня обстоятельства не приходится, ибо судья в точности выполнит распоряжение, поступившее от вышестоящей инстанции. В принципе, у прокуратуры не было иного выхода, как только сфабриковать дело по обвинению меня, как главного преступника. Прокурорским работникам часто приходится фабриковать дела по обвинению, занимаясь обрезкой, когда нить преступления тянется к главным преступникам, к должностным лицам, занимающим высокое положение на политической или административной лестнице. Если в моём деле судить главного виновника в отдельно взятом хищении электродов, тогда надо судить Синебабнова. Но Синебабнов коммунист. И к тому же, от Синебабнова нить преступлений протянется по инстанциям до Совета Министров и вскроются такие преступления, что несколько десятков человек надо будет расстрелять. Так ли уж виноват Сталин в массовых репрессиях, как его обвиняет русифицированный конгломерат хищников?
Одна женщина, которая работала на заводе инженером, посредством моей мамы передала мне приглашение – она решила мне погадать. Уж если гадалка изъявила такое желание, тогда надобно пойти к ней. Я отправился к этой женщине.
– Ты бесплатно помог мне в ремонте моего дома, поэтому я решила тебе погадать, тем более что я почувствовала, что я должна это сделать, - такими словами встретила меня эта женщина.
Женщина разложила на столе две колоды карт. Она долго сидела в раздумье над ними, а затем начала говорить:
– Не добьются твои враги того, чего они задумали. Ты получишь минимальный срок, но и его не отсидишь полностью. Освободишься через год. После того, как освободишься, ты встретишься со своей суженой. Она на двадцать два года моложе тебя. В дальнейшем тебя ожидает трудная и морально мучительная жизнь. Ты и через это пройдёшь. Потом у тебя будет нормальная человеческая жизнь, ноя не знаю, чем она закончится.
Я не принял всерьёз это гадание, учитывая то, что моя суженая «на двадцать два года моложе меня» – это уже из разряда фантастики!
Я приехал на судебное заседание. Председателем суда назначена женщина. Женщина – более послушный исполнитель заказов, нежели мужчина. Женщина выполнит любое распоряжение, поступившее от господина, без тени сомнения в правомочности своих действий. Об этом говорит история человечества, с которой спорить бесполезно.
Появился Моисеев. Его появлением я был удивлён. Предупреждая невысказанный мною вопрос, Моисеев сказал:
– Бадахов уехал на судебное заседание в Луганск.
С моей стороны на судебном заседании не было ни одного человека. Даже маму свою я попросил не присутствовать на суде, с чем она и согласилась. В зале заседания были рабочие завода, которые были угодны начальству, и которых начальство в рабочее время отправило на судебное заседание в качестве посторонних слушателей. Зал был полон, поэтому по-настоящему посторонних слушателей в зале не было ни одного человека. Кладовщица наняла колдунью, которая сидела сзади меня, а во время перерыва судебного заседания ходила следом за мной и шептала свои заклинания. Это было слишком театрально, но не было смешно.
Нет смысла рассказывать о судебном процессе. Мой адвокат молчал и не вмешивался в судебный процесс. В зале присутствовала экспедитор, которая слышала мой разговор с Синебабновым о хищении, и которая знала о моей невиновности, так как она отлично знала все перипетии этого дела. Я попросил её:
– Ты слышала мой разговор с Синебабновым о хищении. Ты слышала, как я настаивал на том, чтоб к этому делу подключили милицию. Расскажи суду об этом.
Экспедитор сказала:
– Я не слышала ничего из того, о чём ты говоришь. Мало того, ты приходил ко мне домой и уговаривал меня дать в прокуратуре и на суде показания в твою пользу.
Её ответ ошеломил меня, ибо я всё ещё верил в человеческую совесть. Я не только не приходил к ней домой, но и не видел её вовсе, поэтому у меня не было никакой возможности с нею разговаривать на какую-либо тему. Я указал председателю суда на тот факт, что руководство завода совершало преступления, обменивая списанные, то есть, уже похищенные электроды на детали для горных машин. А это говорило о том, что хищения проводились регулярно и были стимулом хищений для рабочих завода. Председатель суда задала вопрос представителям предприятий, приехавших на судебное заседание из разных районов Украины:
– Так ли это?
К моему удивлению представители предприятий подтвердили:
– Да, это так.
Содержание протокола судебного заседания меня удивило, ибо в нём не было зафиксировано то, что говорилось и разбиралось в суде. Вероятно, протокол был отредактирован и написан заранее, до судебного разбирательства дела. Мне присудили два года «химии» и полную конфискацию имущества, но меня никто не арестовал и я поехал домой. Конфисковать у меня нечего, поэтому решение о конфискации имущества было всего лишь пустым звуком. Меня осудили, а настоящих расхитителей решением суда оставили работать на заводе и восстановили в прежних должностях. Кладовщица снова отправилась на склад продолжать свою деятельность по обеспечению сладкой жизни начальству и бесплатным топливом личные автомобили того же начальства. А я с адвокатом подал в областной суд ходатайство об апелляции.
Меня беспокоила дальнейшая судьба моего сына, Олега, поэтому я поехал в СШ №82, где он учился. Я встретился с классным воспитателем Олега и поговорил с ним:
– Я попал в нехорошую историю. Меня осудили. Я получил два года лишения свободы. Я невиновен в этом деле, но главное не в этом. Отец для сына имеет огромное значение. Если сын поверит в то, что я преступник, тогда кем он станет? Я могу доказать сыну свою невиновность, но отсюда снова возникают проблемы. Если сын поверит в мою невиновность, тогда он возненавидит существующий государственный строй. Как отразится на нём такое событие, учитывая то, что я вынужден был его забрать из нездоровой обстановки и воспитывать его самостоятельно? Я не знаю, что мне делать в данной ситуации. Поговорите, пожалуйста, с преподавателями. Возможно, вы найдёте выход из этого положения и сумеете сделать так, чтоб мой сын остался нормальным человеком, а не превратился в злобное и мстительное существо, не верящее в человеческую совесть.
Время шло, а меня никто не тревожил. Меня никуда не вызывали и не отправляли. Зато, куда бы я ни пошёл, и куда бы ни поехал, за мной всюду следовал фискал. Иногда мой «хвост» заводил со мной разговор. Иногда я давал фискалу понять, что он «прокололся». Некоторые фискалы были глупые, или наглые, поэтому не реагировали на мою насмешку, а некоторым фискалам становилось неловко.
Неужели Губенко настолько туп и глуп, что поверил в то, что я всё же занимался хищениями? Ну, а если бы я и занимался хищениями, играя роль оборотня, то разве бы я позволил фискалам выследить мои тайные связи? Фискалы работали так же неумело и неаккуратно, как и Губенко, ибо «каков господин, таков и его пёс».
«Не берись за те дела, для которых ты не рождён» – к сожалению, об этой закономерности мало кто знает. Преступников в Советском Союзе судили не за совершённые преступления, а за то, что они попадались. Не умеешь воровать – живи честно.