О романе Галины ЩЕКИНОЙ «ОР»
Я думаю, что отныне Галина Щекина может по праву уйти на заслуженный отдых. Она пропела свою главную песню, выорала её, и небеса уже отпустили ей все грехи наперёд.
А ещё – она безапелляционно подселила к нам всем (не знаю, обнаружили это или нет другие) огромного мужичину с этюдником и приказала ему жить лично со мной до скончания моих дней. Я понимаю, что обсуждать это теперь бессмысленно. Тем более, что мне сдаётся, - этот «великан из русской сказки с насупленными бровями» она сама и есть, Галина Щекина. Но как же нужно было ей разрастись внутренне, чтобы облачиться в это весомое тело и со всей его силой и могучестью повалить меня наземь и потребовать признать её победу!
Теперь меня и саму полнит нескончаемый ор, и я тужусь душою в попытке найти ему адекватное выражение. Такое чувство, будто мне протёрли глаза, как запотевшие стёкла очков, и я снова стала хорошо видеть и понимать, что к чему вокруг.
Обнаружилось, как смешны и нелепы вычитанные из книг умные теории, гревшие доселе моё сердце, как неуместны и лукавы всяческие объяснения моих попыток уйти от людей, ломиться в закрытые двери и многое другое. «Живёшь насильно, - буркнул бы Тимоша, оказавшись рядом. – Не противься жизни». И я бы подчинилась его неуёмной воле, учуяв замшелую, многовековую правду его слов.
Подсознательно прочитывали его верховенство и все, кто встречался на пути. Тянулся к нему живой душою зять Толик, плачущий вместе с распиливаемым деревом. Грела в его лапищах свои маленькие ручки одинокая и нежная неугомонная Черепашка. Взывало к его безотказности школьное начальство, когда что-то рушилось или ломалось. Он был мужик - надёжный, крепкий, всё знающий, умеющий, чувствующий. На таких когда-то держалась русская земля. Такие палицу в руки брали, когда нужда заставляла,
такие за сохой ходили, чтобы земля беспрестанно рожала, такие детей к небу подбрасывали на радость жёнам, но главное – они умели безудержно мять на сеновале женщин, чтобы жизнь на этой земле никогда не переставала бить ключом.
Пожалуй, вот эта «корневистость» и есть главное в Тимофее очарование. Он не дохлый интеллигентик в очередном поколении, вычитавший всю свою премудрость из книжек, он – смолистый комель пусть и поваленного, но ещё душистого древа нашей нации. И древо это, хоть и из последних сил, ещё продолжает цвести и плодоносить.
В той жизни, которая окружает Тимофея, стоит постоянный и абсолютный ор. Разница лишь в том, что каждого раздирает своё. И если кто-то в душе орёт-задыхается от обиды, тоски, пустоты или злобы, то герой наш – от полноты жизни, от любви к ней и от боязни лопнуть и бесследно расплескать переполненную сердечную чашу.
Такие и не могут быть кем-то иным по призванию, кроме как художниками. И неважно, в чём будет проявляться этот талант, это умение любить и боготворить жизнь, -важно состояние духа. В самые высокие моменты в таких душах-сердцах начинает вдруг звучать только им слышимая небесная музыка – какую слышит в конце повести Тимофей. И тогда они находят ей адекватную материальную форму, чтобы каждый последующий житель имел возможность, коснувшись её, развернуть-возродить в своей душе изначальный небесный импульс и обрести чувство полёта.
Именно такую волшебную форму отлила в слове и Галина Щекина, взяв в соавторы бесхитростного художника-самоучку. Но именно потому, что – художника, ей удалось максимально заострить и выразить свой замысел. Вечная дилемма: что главнее, первичнее, божественнее – искусство или жизнь? – получает гармоничное и убедительное разрешение в истории очередной любви-страсти героя. В который уж раз нас приводят к неновой мысли о том, что всё хорошо понемногу, что нужно уметь не раскачивать маятник впечатлений слишком сильно, что главное – учиться балансировать между небом и землёй…Но как же трудно всё это даётся каждому из нас в каждом новом конкретном случае!
Вот потому-то и следим мы безотрывно за событиями в жизни Тимофея. И сердце замирает от ужаса, когда он вжимается в землю, – как в женщину! - заслышав в лесу перебранку пьяной компании. Нам горько терять этого человека, мы полюбили его безвозвратно, а значит, и в себе самих вновь обнаружили, расчистили и приняли как величайшую ценность жажду полноценной жизни.
Особо значимым делает это произведение и сюжет. Деликатные отзвуки «Лолиты», а также «обширное чувство семьи», присущее главному герою, будут очень злободневны как в свете акселерации, так и в свете попыток меняющегося общества ответить на вопрос, какой будет семья будущего. И если придётся выбирать между строго предписанным моральным эталоном и - опасностью «лишиться партбилета», думается, многие займут сторону Тимофея. И уж тем более – все его возлюбленные, живущие древним общинным правилом обихаживать и воспитывать-кормить всех, кого Бог пошлёт.
Прописанность женских образов у Щекиной особая статья, но только потому, что и весь-то текст характеризуется высочайшим качеством. Можно приводить примеры стилистических находок, ярких образов, выражений ( ветер ресниц - ласконя - засох у стены выжатым тюбиком - слова кричат, а сердце плачет), но они теряют свою силу, будучи выхваченными из текста, где всё сплетено и наполнено жизненной силой, как тело Тимоши. Это всё равно, что вырывать бы у него мускулы и слышать в ответ рёв дикого зверя, охраняющего свою неприкосновенность.
Ассоциации со звериной мощью не случайны – именно первобытная связь с землёй, с природой, с древними основами жизни и подкупают в открытом Щекиной образе. Да, Тимофей способен по-дикому загрызть даже собаку, защищая беспомощного, страдая при виде чужой боли. Но он способен и воздеть руки к небу, сознавая и каждой клеточкой ощущая разлитость в окружающем пространстве Божественного начала жизни. А Божественное равняется способности рожать, ласкать, любить – всему тому, что воплощено в женской сути бытия. И потому как же отказывать себе в праве любить вновь и вновь, если «все божьи существа любви достойны» и если каждый раз это – Гимн небу?!
Лучшие страницы повести и посвящены этому - не поворачивается язык сказать «сексу», хотя он присутствует в тексте столь мощно и ярко, что может быть признан своеобразным исследованием интимных взаимоотношений мужчины и женщины. Но тайное для двоих освещено здесь столь сильным заревом высоких, а главное, искренних чувств, что не остаётся никаких сомнений: «Господь в курсе», а значит – благословляет.
Что бы там ни говорили блюстители морали, но всегда был, есть и будет у каждого живущего первый любовный опыт, и нет ничего более трепетного, болезненного и определяющего в судьбе человека. Вот почему начало женской биографии Томы Халцедоновой, явленное нам Галиной Щекиной, - ещё одна непревзойдённая заслуга автора. Путь становления её не столько даже женской, сколько духовной сути, лишь по причине досадной телесности нашей пронизанный сексом, путь этот будут изучать девчонки, читая и перечитывая «Ор». Ибо главное для них, для каждого на земле, как и для Томы, это – найти себя, смысл свой, предназначение.
«Когда меня тоска донимает, я не знаю, что во мне такое закипает, и боюсь себя…У меня будущее. Мне что-то суждено, я знаю, но как к нему прийти – мне нужен сверхучитель, гуру. Чтоб не по предметам, а вообще…это больше, чем предметы, больше жизни даже».
И никогда с этой болью-тоской не бегут дети к родителям, а чаще всего – в объятия того, кто на этот миг кажется второй половинкой. И пусть ею во всеобщее благо окажется человек, способный, как Тимоша, своей любовью «обслуживать весь земной шар», нежели кто-то субтильный, с глухой и немой душою, не издающей ора и не слышащей, как им полнится весь мир.